Текст книги "Над Землей"

– Ты что, под кайфом? Сядь посиди, – она дотронулась до мимо проезжающей голограммы двухместной лавочки, на ее место откуда-то сверху плавно спустилась настоящая лавочка. Как и всё остальное имущество аэропорта, она была полностью прозрачна. Еле заметным неоновым цветом светилась только небольшая часть спинки. Ева смело присела, будто подвиснув в воздухе как иллюзионист.

– Теперь расшифруй. Как ты понимаешь «салат»?

Глеб посмотрел на непринужденную позу своей спутницы, сел рядом и с прежним безразличием в голосе продолжил беседу:

– Каждый из нас включая авторов идей и их исполнителей, видит свой собственный ингредиент, но салат целиком, также как его настоящий вкус, доступен только тебе, синим и рептилиям?

– Да, отличная аналогия! Пойми, у спутников нет ни одного самостоятельного автора. Авторы несут в себе рецепт «салата», создают примерно половину ингредиентов, но никто из них не знает какой вкус у других ингредиентов и готового блюда. Авторское «блюдо» невозможно до конца приготовить при жизни его «создателей». Каждая новая душа постоянно добавляет новые специи. Спектр ваших эмоций не помещается в одном сюжете, поэтому Сагуна расширяет сюжет, чтобы уместить в него всех участников. Вам не дано увидеть картину целиком, к авторскому праву нельзя относиться серьезно….

– Заяц, можешь не продолжать, я примерно об этом уже слышал. Ты единственный агент синих?

– Заяц? Как мило. Не знаю, мой ранг ниже синих. По крайней мере, о других агентах я ничего не слышала. Мне не разрешают задавать лишних вопросов.

– Ева, так в чем же твоя миссия?! – Ему надоело беспрерывно держать свою жену за руку, он отпустил ее ладонь и приобнял за талию, на что сразу получил взаимность.

– В зависимости от обстоятельств. Иногда я путешествую по спутникам, заменяю собой персонажей, чтобы внести кое-какие коррективы.

– Зачем?!

– Постараюсь объяснить. Как ты уже понял, реальность любого спутника не такая, какой вы ее представляете. В сюжет всегда можно внести дополнительные штрихи. Это помогает эмоциям людей соответствовать той картине, которую хотят видеть синие. Творчество людей создает спутники, а вмешательство синих, помогает через спутники влиять на ваши души. Вы не замечаете никаких сюжетных изменений, все изменения проходят в космосе через чувства и эмоции.

– Радость моя, ну и где же ты побывала?

– Много где. Например, когда обрушился Титаник, я не сразу заснула на шкафу, мы с Джеком менялись местами. В какой-то момент до нас обоих дошло, что долго так продолжаться не может, хотя он переносил холод проще. Я уже не помню, то ли сам Джек заговорил меня до сна, то ли ему помог Эон.

– Так, стоп! В чем была твоя миссия на Титанике? – Глеб очередной раз огляделся по сторонам, выдавив из себя истеричный смех.

– Результатом моих действий стало то, что большинство зрителей без лишних вопросов доверчиво растворились в сюжете, уровень их сентиментальности был на высоте.

– Да ладно! Чем же Октахору помогла их сентиментальность? – Он снова засмеялся, его смех стал заразителен для нескольких неподалеку стоящих детей.

– Прекрати! Сентиментальность важнейшее человеческое чувство. Оно помогает синим выигрывать у рептилоидов массу космических сражений. Сентиментальности противостоит цинизм, самое страшное качество человека. Чтобы кого-то убить, избить, оставить в беде, обмануть, предать или подставить, всегда нужно обладать определенной долей цинизма. Чем выше уровень цинизма, тем больше в мире зла.

– Хорошо. Позволь поинтересоваться, я правильно понял, что у тебя был тот самый Джек?! Получается, вы кувыркались на корабле в автомобиле?

– Тьфу на тебя, дурачок! Ты первый с кем мне предстоит переспать. Чтоб ты понимал, без особой миссии у меня нет потребности в сексе. Меня отправили на Титаник в момент, когда Роза выпрыгивала со спасательной шлюпки. Например, рядом с Адамом я появилась прямо около змея у древа познания. У нас не было интима, но от меня требовалось максимально эротизма, чтобы показать, как умело Люцифер использует красоту. На эмоциональном уровне люди должны были понять, насколько опасна сила красоты под контролем падшего ангела.

– Уже не знаю, что и думать. Выходит, со мной твоя миссия заменить Эона, чтобы он отдохнул или просто подарить мне немного любви для вдохновения?

– Ух… я должна родить тебе наследника или наследницу, создать настоящий плод любви. В лучшем случае двух или трех. Таких миссий у меня еще не было.

– Вот это поворот! Мой ребенок тоже своего рода мессия?

– Сагуна рассчитала, что каждый твой потомок будет обладать особенными способностями. Чем больше у синих соратников, тем им проще. Держать контакт с семьей надежнее, чем, если бы избранные были далеко друг от друга.

– Безумно рад, что моей женой оказалась ты – дитё самой Сагуны. Просто хочу уточнить, этот самый плод любви возможен только с тобой?

– Исключительно со мной. В твоем мире есть пара десятков девушек, с которыми у тебя возможен высокий уровень психофизической тяги и даже счастливая семья, но нет ни одной для настоящей любви. Любовь дает гарантии, что твои отпрыски смогут повторить сложный путь своего отца.

– Ты сильно уверена, что испытываешь ко мне тоже, что испытываю я, когда смотрю в твои глаза? Да и знаешь ты меня недолго, – голос Глеба задрожал, он старался сдерживать внутреннюю неуверенность.

– Сейчас я по-настоящему тебя люблю, в меня загрузили все оттенки эмоций, которые ты испытываешь. Можно сказать, я пропитана вайбом твоей души. Нет, меня нельзя назвать программой, потому что у меня есть чувства и переживания. Их загружают в меня искусственно, но они остаются во мне навсегда. Ты мне понятен как никому другому. Я бегала с Джеком ради сюжета, а ради тебя меня наделили мощной психофизической тягой. Но главное у нас одна миссия, мы боремся против мирового зла и одинокого чувствуем его вибрации. К счастью, тебе так и не удалось повзрослеть, поэтому всегда мечтаешь спасти мир. В каком-то отношении мы даже круче Бонн и Клайда.

– Бонни, душа моя, как бы мы зачали ребенка, если бы я оказался в спасенном мире, куда меня хотели отправить Эон, Дамблдор и Снейп? Зачем же синим мой ребенок? – С легкой долей недоверия спросил Глеб.

– Его не было в планах до тех пор, пока ты не оказался в промежуточном мире. Рептилиям здесь хуже, но они никуда не исчезли. На случай такого сценария план «Б» всегда был наготове. Теперь тебе нужны наследники, хотя бы на тот случай если с тобой что-то случится. Такой сценарий прописан в Сагуне.

– Очевидно ваша Сагуна в Хантсвилле очень крутая вещица. Интересно, почему же она допустила появление рептилоидов?

– Пока что мне неизвестен ответ на твой вопрос. Я всего лишь агент. Опа! А вот и наш порталёт! – В прозрачной стене образовались огромные выбоины с лестницами. Из пустот стены появились космические капсулы с посадочными местами в несколько рядов на трех человек. Каждая капсула закрыла собой все 124 выбоины. Ева и Глеб поднялись по одной из лестниц, заняв места на последнем ряду капсулы №12. Спереди было место пилота. Он доброжелательно махнул пассажирам, но остался не замечен. К ним присоединился высокий плотный мужчина в джинсах, белой футболке и зеленой бейсболке с надписью Pelham. На вид ему было около 55-и лет, хотя бодрые телодвижения и живая улыбка напоминали подростка.

– Удивительно, эта стена постоянно обновляется? Она снова стала как новенькая. – Спросил Глеб, оборачиваясь назад.

– Она не просто обновляется, приятель, наверняка ты слышал, что ее осколки улетают в открытый космос, с каждой из них постоянно ведется видеотрансляция. Когда-нибудь мы обнаружим цивилизацию похожую на нашу. Ты летаешь в первый раз? – Вмешался мужчина, – меня зовут Гарольд Морисон, – он доброжелательно пожал руку поочередно Глебу, затем Еве, сидящей ближе к окну.

– Меня зовут Клайд, а это моя жена Бонни. Ну как бы да, лечу в первый раз. Всё бывает в первый раз, – неуверенно ответил Глеб.

– О да, я еду из России. Мне никогда не приходило в голову, что храмы могут быть настолько величественны. У нас в Алабаме на каждом шагу можно встретить церковь, внутри наших церквей мысли часто уходят в повседневные заботы, но в русском храме, действительно, хочется думать только о боге. Позвольте поинтересоваться, вы случайно не русские?

– Русские, – улыбчиво ответил Глеб. Его смутило, что собеседник не отреагировал на шутку о Бонни и Клайде, причем явно плохо разбирается в русских именах:

– В наших храмах меня особенно впечатляют большие купола. Кажется, что они накапливают в себе мысли всех молящихся, затем через остриё купола передают их куда-то в небеса. Что-то вроде огня, отдающего свое тепло наверх.

– Это хорошая ассоциация. Я преподаю философию в Таскалусе, после отпуска обязательно расскажу об этом студентам. Они любят, когда я иногда рассуждаю на отвлеченные темы. Хорошее образование не позволяет мне зацикливаться на одном футболе, – Гарольд засмеялся, как бы одобряя собственную шутку.

– Не вижу ничего плохого в зацикленности на футболе. По крайней мере, вашему штату она к лицу, – вступила в разговор Ева.

– Да, видимо нам простым американским парням из Алабамы много не надо, – задумчиво ответил Гарольд.

– Я не хотела вас обидеть. Наоборот, даже если я скажу, что американские футбол по сравнению с европейским примитивен, всё равно я сделала вам комплимент. Вы как интеллектуал можете догадаться, в чем суть моих суждений?

– Возможно, в том, что футбольные комбинации развивают мышление. Мы на самом деле не так глупы, как думают о нас многие штаты?

– Опять же мне бы не хотелось вас обидеть, но футбол, в особенности американский не имеет никакого отношения к развитию мышления. Клайд, мы с тобой это не обсуждали. Думаешь, о чем я говорю?

– О, дорогая, надеюсь, я не ошибусь, если предположу, что ты критикуешь мыслителей как таковых. Чем проще мышление, тем лучше. Разве не в простоте могли родиться такие логотипы как Nike или McDonalds? Обратная сторона наших величественных храмов – это некоторая сложность гуманитарной мысли и не всегда открытое самовыражение.

– В точку! Не зря ты мой муж, Клайд, – Ева чмокнула его, еле заметно прикусив за нижнюю губу, как бы намекая, что скоро будет продолжение.

– Ну, ребята, ваша страна всегда меня удивляла. Как-то я пытался погрузиться в Достоевского, этот парень был не на шутку умен, но честно говоря, я так и не понял, в чем грех убить старушку, которая, по мнению самого автора всем мешала? Абсолютно всем. Он не описал ни одной ее положительной черты или пользы. Я бы, конечно, ни за что ее не убил, но автор как будто сам призвал прикончить Алену Ивановну. Зачем же тогда страдания главного героя? Что думаете по этому поводу вы русские? – Ева с любопытством посмотрела на Глеба. Ей не хотелось отвечать первой, отдуваться пришлось мужу.

– Кхм, кхм… мы думаем, точнее я думаю, что Федор Михайлович отошел от стандартной функции писателя. Задача классической литературы не выдумывать персонажей, а сопровождать художественным словом уже имеющиеся типажи. Персонажи должны жить отдельно от автора. Кажется, Достоевский проявил некоторую дерзость, он выступил конструктором русского народа. Ему хотелось дать образец совершенно нового человека. Родион хоть и способен на проступок, но в душе остается идеальным. Настолько идеальным, что не простит себе греха даже вопреки логике. Думаю, вы правы, что автор допустил некоторое противоречие.

– Тогда стоит ли видеть в Достоевском серьезного писателя? – Заинтересовано спросил Гарольд, продолжая широко улыбаться.

– Сложно сказать. Наверное, мы должны ценить Достоевского не как автора, а скорее, как христианского проповедника. Под его влиянием формировалось ни одно поколение, – когда Глеб произносил эти слова, его голова как юла поворачивалась то в сторону Гарольда, то в сторону Евы. В глазах супруги он заметил неподдельный восторг. Ей нравилось, что ход их мыслей совпадает.

– А как вам такой поворот сюжета, – поправляя козырек бейсболки, продолжил американец, – автор ближе к концу повествует, что Алена Ивановна проходила свидетелем по одному громкому убийству. Поскольку Раскольников с ней покончил, дело не было раскрыто, а убийцу посадили только после того как он дважды или трижды повторил преступление. Раскольников узнает об этом намного позже в каторге. Таким образом, он понимает, за что цеплялась его совесть. Она не давала ему покоя, потому что только богу ведома польза любой человеческой жизни. Он интуитивно чувствовал свою вину, но не мог объяснить ее логически. Клайд, при таком раскладе автор сошел бы за отличного писателя, – Гарольд еще шире улыбнулся, на этот раз самодовольно.

Глеб замолчал, не замечая ни Евы, ни собеседника, – да, это отличная мысль. В моем понимании Достоевский безупречен как один из лучших представителей христианства, автор из него тоже вышел неплохой, но все-таки далекий от совершенства.

– Я дополню, – живо продолжила Ева. – Старуха получила по заслугам, но Раскольников испугался самого себя. Он не был уверен, что совершив первое ограбление, ему в голову не придет второе. Сама способность пустить кровь, подталкивает человека дополнить логику и мотив убийства. В следующий раз в пылу азарта он может спутать плохих людей с хорошими. Не случайно автор заставляет совершить его очередное убийство буквально в ту же минуту после первого. С состоянии шока в него вселился совершенно другой человек. Я как бывшая Соня Мармеладова точно знаю, что творилось в голове у Родиона. Он просто запутался, попал в ловушку, можно сказать раскололся.

– Вы умная пара, отличное дополнение к завершению моего путешествия по России. Одно мне непонятно – почему вы назвали себя бывшей Соней Мармеладовой? – Смутился Гарольд. Зрачки Евы заметно расширились, она начала ёрзать в кресле:

– Ой, вы меня неправильно поняли. Я хотела сказать, что очень глубоко прониклась ее юродивой сущностью, поэтому беру на себя смелость в каком-то смысле ассоциировать себя с ней, – Глеб с интересом наблюдал за враньем жены. Ложь ей была не к лицу.

В этот момент их капсула размером примерно в 50 квадратных метров состыковалась с остальными 123-мя капсулами. Вместе все 124 конструкции образовали величественных размеров порталёт. Он напоминал цветного летающего паука. Глеб не почувствовал никакого движения и не услышал рева мотора, но картина в иллюминаторе стремительно менялась. Порталиум остался позади, все звезды с их планетами никуда не двигались, они просто полностью исчезали и заново появлялись как силуэты людей под дискотечной цветомузыкой. Стало понятно, что порталёт двигается с невообразимой скоростью.

– Вы часто бываете на землях Дикси? В какой штат держите путь? – Спросил Гарольд.

– Мы летим в самое сердце Дикси, как раз к вам в Алабаму, – ответила Ева.

– Оу, добро пожаловать. Я возвращаюсь к себе в Пелхэм, мечтаю увидеть, как мой сынок впервые защитит честь «Пантер» в своей школе. Славный малый, он хочет профессионально заняться спортом. Если будете неподалёку, заезжайте к нам на ужин, очевидно, нам будет о чем поговорить. Мы с женой делаем лучший в штате белый соус барбекю, а ее жаренные соленые огурчики, помидорчики и окра просто заколдованы!

– Благодарим за приглашение. К сожалению, наши пути расходятся, мы едем в Хантсвилл. Мы с мужем ученые, контролируем качество производства космических двигателей.

– Вам повезло, сегодня там выступает вновь избранный губернатор. Я что-то слышал о российско-американском проекте «Клипер», новый космический корабль должен приблизить наши аппараты к скорости света. Вы тоже участвуете в этом проекте?

– Не совсем, мы занимаемся работенкой помельче, мир науки очень многогранен. Впрочем, мой муж задействован в секретном проекте, ему запрещено о нем рассказывать, скоро вам обо всем расскажет телевидение, – интонация Евы стала увереннее. Глеб, нахмурив брови, смущенно взглянул на супругу.

– Возможно, у нас с женой получится заехать сегодня в Хантсвилл. Если, конечно, мой парикмахер быстро меня подстрижет. Уж больно ответственно этот старик относится к своей работе, хотя руки давно не те. В прошлый раз он даже обжог меня кипяченным кофе. Жаль, что мы не можем точно запланировать нашу встречу.

– Эх, я бы с удовольствием сгонял в округ Шелби, еще ни разу в жизни не посещал экскурсию ретро-поездов. Люблю ощущать связь с прошлым, – Глеб почувствовал, как Ева сильно уколола его в бок.

– Да, приятель, я обожаю свой округ. Нет места лучше для бойскаутов. Наши лесные массивы впечатляют. В России тоже много леса. Я не всегда путешествую один, как-то мы с женой ездили в Сибирь, там такие невероятные просторы…

– Кажется, мы пребываем в пункт перезагрузки порталиума, – перебил его Глеб, обратив внимание собеседников, что в окне иллюминатора перестали исчезать звезды.

– Нет, мы уже на месте, наша капсула дальше не полетит, станция «Tennessee River» немного ближе к России, чем большинство остальных. Остальные капсулы полетят на перезагрузку, – ответил Гарольд. – Кстати, приятель, ты вроде бы что-то говорил о логотипах Nike и неком Макдональдсе… Что такое Макдональдс?

– Ничего особого, как-то у меня был знакомый американец, он художник, любил воображать себя владельцем корпораций, которых не существует. Мне очень понравилось, как он придумал себе логотип международной сети быстрого питания, – невнятно ответил Глеб и тут же посмотрел на Еву, ожидая ее одобрения.

– Я не понимаю. Корпорации? Что такое корпорации? Это национальное русское слово?

– Да нет же, это наш с мужем внутренний язык. Понимаете, у нас сформировался свой локальный мир, иногда нас обоих никто не может понять. Долго объяснять.

– Понимаю. Причуды любви, – задумчиво сказал Гарольд, шустро покидая свое место. – Что ж, очень рад был познакомиться. Несмотря ни на что мое предложение еще в силе, возьмите мою визитку, – он хлопнул в ладоши, перед ним возникла голограмма экрана, откуда он перетащил другую голограмму со своим силуэтом на ладонь левой руки.

– Спасибо! – Поблагодарила Ева, точно так же хлопнула, затем нажала на возникшем перед ней экране непонятную кнопку. Силуэт покинул ладонь Гарольда, переместившись в ее список контактов. Они с Глебом остались вдвоем.

– Что происходит? В промежуточном мире нет корпораций? – Смутился Глеб.

– Пошли, нам тоже пора бежать. В этом мире много чего нет, он нам не подходит, твой мир намного важнее.

– Почему? Лучше так, чем вообще никак! – Глеб встал с кресла, вслед за Евой, чтобы пройти к выходу в сторону одного из огромных оранжевых порталов. Спереди сидящий пилот пожелал им удачи, но они не заметили его присутствия.

– Потому что он не стабилен. Промежуточные миры долго не существуют, им суждено деградировать до полного самоуничтожения. Этот мир не подчинен законам пирамид, без пирамид жизнь неустойчива. Октахор должен исправить свою ошибку.

– Мой мир тоже можно назвать промежуточным, ведь синие все-таки нашли меня.

– Они могут бороться, вносить некоторые изменения, но ты сам понимаешь, что рептилоиды почти всегда одерживают победу. В твоем мире очень мало позитивных начинаний получают полноценное развитие. Октахор решил прибегнуть к нестандартным мерам, навсегда покончив с зелеными.

– Иными словами, он задумал перевернуть пирамиды песочных часов?

–. Нам предстоит это выяснить, – они подошли к ближайшей стене с одним из порталов и быстро проникли в него. Неприятное погружение повторилось, космические объекты снова закружились вихрем, но на этот раз было привычнее. – Ну что ж, добро пожаловать в Хантсвилл. Бежим скорее.

– Куда мы идем?

– Вон около зеленой лужайки для гольфа таксомоторная стоянка «Pony Express», нам туда.

– До космического центра нас повезет лошадка?

– Именно так.

– В Калининграде нас подвозило летающее такси, а сюда мы попали на настоящей машине будущего!

– Алабама тебе не Калининград. Да и какие мы гангстеры Дикого Запада, если ты не можешь справиться с лошадью, Клайд? – Широко улыбаясь ответила Ева.

– Последний раз я сидел на лошадях в парке развлечений, когда мне было восемь лет!

Ева ближе подошла к стоянке напоминающую обыкновенную конюшню без потолка. Она открыла дверь, где, действительно, находились лошади. Из ближайшего стойла вышла взрослая кобыла, тихо фыркнула и присела. Глеб с легким раздражением оседлал ее первым, потом села Ева.

– Что нам делать дальше?

– Ничего, просто наслаждаться поездкой, – пони не стала подниматься на копыта, она опустилась еще ниже, коснувшись животом земли. Глебу показалось, что началось землетрясение. Участок земли примерно в десять квадратных метров оторвался, они поднялись вверх как на воздушном шаре. Кобыла медленной присядкой вставала и опускалась на корточки.

– Мы долго будем лететь? Нам обязательно сидеть на лошади?

– Около пятнадцати минут. С пони лучше вид. Если хочешь давай слезем, полежим на траве, посмотрим в облака, – Ева быстро слезла с лошади и присела на траву в двух метрах от обрыва. Глеб с небольшой опаской приблизился к ней, сел рядом, приобняв за талию. Когда она легла, Глеб с облегчением лег рядом. Горизонтальное положение отдаляло их от обрыва, а вид облаков притуплял ощущение полета.

– Слушай, если честно, я немного не так представлял Алабаму. Понятно, что провинциальный штат, как раз это меня привлекало, просто у меня есть подозрение, что после России здесь слишком скучно.

– У тебя отличная интуиция, но сегодня она не работает. Промежуточный мир не так примитивен, как твой. Здесь мало разочарованных эмигрантов, и даже наш новый знакомый Гарольд далеко не единственный умник штата. Кстати, он почти угадал с той старушкой. На самом деле ее хотел убить другой студент. Из-за поступка Раскольникова второго убийцу поймали с запозданием после убийства еще трех человек.

– Насколько я понимаю сюжет со вторым убийцей реальность Сагуны, с ее бесконечными чертежами невоплощенных тел и сюжетов. Но что в Романе Достоевского делала ты?

– Хм, роман не Достоевского, он коллективно создан для определенной части человечества. Я пахала на самых ужасных работах, например, присматривала за больными стариками, иногда воровала. Часто без сна и отдыха. Короче избавляла Соню от проституции, чтобы на компромиссе между реальностью Сагуны, замыслом автора и пониманием читателя, ее воспринимали адекватно без осуждения. Несмотря на трудности, было весело, верхняя пирамида 19 века очень содержательна.

– Прямо-таки содержательна? А как же преступность? Петербург всегда ей славился.

– Ага, преступности хватало, зато какие встречались открытые разговорчивые люди. Спонтанный непринужденный разговор о внутренних переживаниях души в те времена был в порядке вещей. Подсесть в пивнушке к первому встречному и рассказать о себе буквально всё считалось нормой.

– Да ладно тебе, как бы Достоевский описал Мармеладова, если бы не вложил в его уста всю автобиографию? Это обычный литературный приемчик или ты хочешь сказать, что посетила много питейных старого Петербурга?

– Дело не только в питейных заведениях, по законам песочным часов общая атмосфера была другой. Ты когда-нибудь задумывался, почему в твоем измерении Петербург в отличие от других городов России отличается культурой? Почему, пусть не всегда, но чаще всего именно там, когда ты спрашиваешь у прохожего дорогу, тебя провожают чуть ли не за руку?

– Видимо влияние старой интеллигенции. Привычка. А что?

– Нет. Петербург всегда был городом страданий: пневмонии, крыс, туберкулеза, чахотки, холода, голода и особенно невыносимой погоды. По тем временам нельзя было забыться перед телевизором, в Интернете или с музыкой в ушах. Тепло в доме считалось привилегией. Климат серьезно мучал людей. Добавь к этому блокаду Ленинграда, вычти все преступные элементы и получишь типаж отзывчивых людей, которые не могут выжить без взаимовыручки. Общительность и помощь ближнему – вот суть Петербурга.

– Аж некуда! Деньги – вот вся его суть. Сколько я там бывал, че-то не заметил никаких существенных отличий от Москвы. Разве, что поменьше суеты и, как правильно ты сказала, иногда могут заботливо показать дорогу. Еще, наверное, меньше вероятности, что на тебя без причины наорут. На этом вся культура заканчивается. Убежден, что чем меньше ты доверяешь двум российским столицам, тем быстрее их можно покорить.

– Не буду спорить. Вопрос не в этом, а в том, почему в Питере сохраняется инерция взаимовыручки? Всё упирается в историю. Минимум в эпоху Достоевского и в блокадный Ленинград. Интеллигенция без Интернета, телевидения и доступного образования никогда не оказывала влияния на основную массу населения. Людей воспитывали сложные жизненные обстоятельства.

– Вот именно что всего лишь инерция взаимовыручки. Современные петербуржцы в каком-то смысле ее заложники. Как по мне так любая культура составная часть духовности. Духовность – это самоотдача. Если хочешь – жертвенность. Культура без духовности – лицедейство.

– К сожалению, ты прав. Тут нечему удивляться, зеленые рептилии искажают суть вещей. Сегодня культура заканчивается там, где она противоречит личной выгоде. Раскольников провожал Мармеладова с полной самоотдачей, всё закончилось тем, что он пожертвовал незнакомцу деньги, которые нужны ему самому.

– Если уж на то пошло, ты поняла, почему американцы все время улыбаются как Гарольд? Что за культура?

– Хмм, ты видел знаменитую фотографию «Поцелуй на Таймс-сквер»?

– Конечно, видел. Веселенькое фото. Надеюсь там не ты?

– Хи-хи, нет, я только в спутниках. Фото вдвойне веселенькое. На втором плане слева улыбается другой моряк. Он улыбается искренне, потому что ему весело, как и всем вокруг. В твоем измерении были времена, когда американцы не пили антидепрессантов, им просто было весело от жизни. Они радовались не только по случаю, их радовали перспективы. Страна делала индустриальный рывок, там даже не менялся политический строй. Рыночные отношения и законы повсеместных запретов еще не успели установить свои порядки. Америка улыбалась. Искренне улыбалась. Как Гарольд.

– Удивительно, я, конечно, не сексист, но таких рассудительных, при этом красивых девушек еще не встречал. Ух ты! Кажется, мы уже приземляемся в ту самую настоящую Америку неизведанного для меня измерения. На космической станции Маршалла нас кто-нибудь ждет?

– Нас ждет сам губернатор штата. Насчет рассудительности, всё это ерунда, она у меня не столько от ума, сколько от жизненного опыта.

– Ась? Губернатор? С ним тоже связались синие?

– Он особый человек, они с ним связались во время его знаменитой пробежки. Ты сам всё узнаешь, сейчас давай просто споем, нам лететь около пяти минут, ты же хорошо знаешь первые куплеты. Подпевай:

Big wheels keep on turnin'Carry me home to see my kin

Singin' songs about the Southland

I miss Alabamy once again, and I think it's a sin, I said…

– Постой, постой! Ты вроде сказала Гарольду, что я задействован в каком-то секретном проекте…

– Да, девчонки с губернатором тебе всё объяснят.

– Девчонки?

– Они самые. Заяц, поддержи меня хотя бы припевом:

Sweet home, AlabamaWhere the skies are so blue

Sweet home, Alabama

Lord, I'm comin' home to you…

Глава VI Великий инквизитор

– Фиксируем время и место нашей встречи. 20 декабря 2012 года, три часа дня. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Йорквилл, особняк Грейси. Отдельно отметим, что претендент явился на собеседование по доброй воле. Давлат Сергеевич, у вас нет никаких возражений?

– Нет, абсолютно никаких возражений.

– Можете начинать. Расскажите подробнее, почему вы решили сотрудничать с нами?

– Вам кратко или пояснить суть?

– Пожалуйста, суть. Только суть. Мы никуда не торопимся.

– Что ж, представьте, что вы маленький ребенок, потерянный в лесу. Вы наивно ждете помощи от всего, что вас окружает. Может быть, деревья укажут путь, где находятся мама с папой, может быть, белочка сама отведёт вас к ним или же соизволит поговорить по-русски. Страшно вообразить, если на вашем пути повстречаются волки. Потерянный ребенок очень быстро понимает, что мир враждебен. Ему нужна привычная обстановка, где близкие люди наполняли его жизнь смыслом и безопасностью. Вы плачете, просите о помощи, в конце концов, осознаете, что спасение утопающего дело рук самого утопающего.

В лесу масса возможностей для выживания, но он безлик и молчалив. Чудом вы остались живы, вам помогла ваша смекалка. Вы даже построили уютную избушку, научились охотиться, рацион питания стал лучше, чем был у родителей, только это не отменяет одиночества посреди дремучего леса. Родина осталась далеко, пути назад нет. Любая биологическая живность с такой же головой, двумя руками и ногами как у вас, похожа на безликие деревья. У них свой деревянный язык. Вы знаете, больше, говорите громче, изобилуете разными эмоциями, однако это ничего не меняет. Деревья молчат.

Кто-то из окружающих может оказаться не деревом, а голодным волком. Вам хочется кричать, но еще раз повторяю – вы совершенно один. В какой-то момент, вам стали понятны чужие языки, однако вас по-прежнему не понимают. Иными словами, вы иммигрант в чужой стране. Совсем не тот баловень судьбы, что под присмотром родителей поехал повеселиться в лесу на пикнике, вы самый настоящий прожжённый американский иммигрант 20-го столетия, где даже не было Интернета. Примерно после 25-лет эмиграции я окончательно утратил себя. Мне бы хотелось стать деревом или волком, но это невозможно. До конца своих дней я останусь в необъяснимом подвешенном состоянии, по большому счету меня не существует.

В Америке я не стал Маугли, скорее превратился в призрака. Дикие джунгли меня не приняли, хотя дикость во мне бурлит. Жизнь научила меня выживать, я умею извлекать выгоду, но лишился эмоций, которые вынашивал в Калининграде. Деньги продлили мое существование, так и не дав полноценной жизни. Если вы думаете, что утратили смысл бытия, помните, что по-настоящему он утрачивается в длительной иммиграции.

Конечно, в вашем американском лесу можно потеряться с любимой семьей. Главное помнить, что американский лес заколдован. Если вы зайдете туда слишком надолго, ваши родственники: жены, мужья, братья, сестры – начнут меняться на глазах. Им тоже не суждено стать деревьями, но их сущность изменится до неузнаваемости. В какой-то момент вы перестанете быть семьей, вас логичнее назвать партнерами на охоте за благополучием. Что касается детей, очень вряд ли вам удастся сохранить в них что-то кроме своей биологической основы. Америка заберет их полностью. Хорошо, если с возрастом они не забудут, что вы их родители.