Текст книги "Капелька дождя"

Андрей Ангелов, Юрий Кривцов
Капелька дождя

…Дождь лил как из ведра. Холодный осенний дождь в десять часов вечера десятого октября. Работающие на полную катушку дворники с трудом справлялись с темными потоками воды, безжалостно хлеставшими по лобовому стеклу моего джипа. Огни вечернего города плели за окнами разноцветные кружева, скользили мутными бликами по забрызганным зеркалам заднего вида и плясали рваными пятнами по бегущему навстречу асфальту. Мне некуда было спешить, но в тот момент я был настолько взволнован, что давил на педаль газа намного сильнее, чем позволяла разыгравшаяся за бортом стихия. И она сполна отплатила за такое идиотское безрассудство. Логическая развязка была неожиданна и вместе с тем банальна, как заношенное клише в десятках штампованных кинофильмах, над которыми я посмеивался не раз и не два. Зазвонил мобильный телефон, валявшийся на соседнем сидении. Он и раньше звонил в самое неподходящее время, но тогда мой ангел-хранитель был начеку. А в тот дождливый вечер он отвлекся на одно мгновение вместе со мной, и все пошло кувырком. Я протянул руку и машинально повернул голову, чтобы посмотреть на чертов дисплей. В следующее мгновение раздался глухой удар, и все вокруг затянула непроглядная чернота.

* * *

Очнулся я в отдельной больничной палате, весь в бинтах и пластырях, с прикрепленной к руке капельницей, головной болью и дьявольским зудом, охватившим все тело, как огонь картонную коробку. Осторожно вдохнул кондиционированный воздух с терпкими примесями каких-то лекарств, скользнул опустошенным взглядом по идеальной белизне окружающей среды и услышал тихое всхлипывание. Это примостившаяся поблизости жена активно изображала радость по поводу моего успешного возвращения с того света.

– Руки-ноги целы? – поинтересовался я, чувствуя, как закипают мозги при каждом произнесенном слове.

– Целы. У тебя черепно-мозговая травма и перелом двух ребер. Еще неглубокие порезы на лице, но ты не беспокойся… – торопливо забормотала она, сгорая от нетерпения вывалить на меня как можно больше «хороших новостей», но я не дал ей договорить.

– Дай закурить.

– Что?

– Дай сигарету, твою мать! – мне хотелось ее придушить.

– Тебе нельзя.

Голос ее дрожал: я понял – стоит немного поднажать, и она сдастся.

– Мне больно говорить и, наверное, будет еще больнее, когда я встану, но не сомневайся – я встану, и тогда черепно-мозговая травма появится и у тебя.

Угроза подействовала. Беспокойно покосившись на дверь, она вытащила из кармана белого халата пачку сигарет и одноразовую зажигалку. Прикурила сигарету и сунула мне в зубы. Табачный дым сыграл со мной злую шутку. Я жутко закашлялся, будто вдохнул полной грудью из выхлопной трубы большегрузного самосвала и… переместился в недалекое прошлое.

* * *

Наручные часы показывали 9.15 утра. На кухне пахло пряностями из баночек, аккуратно расставленных на золотистой полочке, и черным кофе, дымящимся в белой кружке у меня под носом. За окном нагонял тоску унылый пейзаж. Он мог бы называться: «Пасмурное утро на городской окраине» или «Не нравится? Копи деньги и вали на Рублевку». Бодро бухтел телевизор, закрепленный специальным кронштейном в углу под самым потолком. Обреченно глядя в тарелку, я тщательно пережевывал овсяную кашу с курагой и ждал, когда же, наконец, запиликает мой мобильный.

…Рожденный в муках проект развития моего бизнеса сулил большие дивиденды, но вот заковырка: чтобы его внедрить, необходимо было задействовать ресурсы, которыми я не располагал. Требовался партнер, способный подхватить меня под руку и повести за собой в светлое и сытое будущее. Выбрать на эту роль важного дядю с железными мускулами не составило большого труда, но следом возник вопрос: как к нему подступиться?

Послать предложение по электронной почте – все равно, что написать: «На деревню дедушке».

Подойти на улице, растолкав плечом охрану, и сказать: «Здравствуйте. Вот я, такой хороший парень, давайте дружить», – тоже не вариант. В таких делах идти напролом все равно, что стучаться лбом о бетонную стену. Тут нужно действовать аккуратно, и лучше всего с помощью посредника. «Когда начинает болеть мозоль, вспоминаешь про старый башмак». Интуиция подсказывала, что где-то на чердаке под названием «память» у меня пылится такая обувка. Нужно лишь закатать рукава и переворошить кучу хлама, чтобы ее отыскать.

* * *

Когда-то его звали Мишка. В нашей дворовой компании он выделялся умением сочинять всякие небылицы. Теперь, много лет спустя, рыжий заморыш в очечках с толстыми стеклами нагулял солидный вес и трансформировался в ответственного министерского работника Михаила Александровича. Накануне вечером мы повстречались с ним за ужином в ресторане, и в конце третьего часа непрерывного возлияния он пообещал решить мою проблему. Причем был настолько любезен, что наотрез отказался от предложенного вознаграждения. Выслушав слова благодарности, добрейший Михаил Александрович расплылся в широкой улыбке и заявил покровительственным тоном: «Да брось ты распинаться, Вадик, свои люди – сочтемся».

Итак, встреча с важным дядей была намечена на одиннадцать часов утра следующего дня в его резиденции, расположенной в центральной части города, а в девять часов Михаил Александрович обещал связаться со мной, чтобы подтвердить время аудиенции.

«Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…», – я невольно поморщился. Мне вспомнилось его обрюзгшее лицо с двойным подбородком и мутные глаза, в которых из-за высокого забора напускной респектабельности выглядывала глубокая тоска: Сколько тебе лет? Если не ошибаюсь, ты старше меня на три года. Значит – тридцать семь.

Стрелка часов перевалила за 9.20, а он все не звонил.

Можно было бы, конечно, задвинуть под кровать приличие и позвонить самому: «Ой, извини, что потревожил, но ты случайно не забыл обо мне?». И услышать сонный ответ: «Нет. А кто это?». Или еще хуже: «Он умер. Не беспокойте усопшего».

Я покончил с кашей и принялся за кофе.

– Ты помнишь, что в семь мы должны быть у Пустоваловых? – донеслось из прихожей приглушенное карканье жены.

Она вертела плоской задницей около зеркального шкафа-купе, пытаясь решить сложную головоломку, чем бы ей прикрыть ее на предстоящей вечеринке. Обычно подобное дефиле заканчивается словами: «Мне нечего надеть» или «Хуже меня будет выглядеть только их пудель».

– О чем это ты? – лениво отозвался я. Разумеется, мне было хорошо известно, где и с кем я должен был провести ближайший вечер, но хотелось ее поддеть.

– Не притворяйся умнее, чем ты есть на самом деле, – она раскусила мой посыл. – И, кстати, мне потребуются деньги.

– Надеюсь, ты знаешь, где их взять? Полочка в серванте не в счет.

– Меня устроит твой бумажник.

Я замялся, обдумывая ответную колкость, когда протяжно заскулил дверной звонок.

– Это Кукушкина, – радостно сообщила жена.

– В такую рань?

– Мы собираемся пробежаться по магазинам. Ты нас подбросишь? – она звонко щелкнула дверным замком.

– Подброшу. Куда же я денусь?

Кукушкина. Эту фамилию носит одно зловредное пресмыкающееся, которое частенько приползает в нашу богадельню, чтобы рассказать новый анекдот, обсудить любимый телесериал и обсосать косточки родных и знакомых. Иногда мне хочется спустить ее с лестницы, чтобы насладиться музыкой падения, а иногда оттрахать до посинения, чтобы проиллюстрировать моей благоверной ее высказывание «о грязных потаскухах, с которыми у меня происходят случки в дешевых борделях».

В прихожей послышались бурные вопли восторга, и их вполне можно было бы принять за встречу двух любящих сестер, одна из которых только что вернулась с фронта пусть без ноги, зато с медалью. Я выругался, и в ту же секунду запиликал мой мобильный. Взглянув на дисплей, я взял трубку:

– Слушаю, Михаил.

* * *

Пущенный на удачу окурок, описав дугу, приземлился в мусорном контейнере. Из него не выглянула царевна-лягушка, но и без нее что-то внутри подсказывало, что день будет успешным. С легким сердцем я опустился на водительское сидение джипа, запустил двигатель и врубил магнитолу. Справа деловито уселась жена, а за спиной развязно плюхнулась хохочущая Кукушкина. Громко хлопнув дверцей, она поставила жирную точку в дурацком анекдоте о бедолаге, чей визит в стоматологическую поликлинику обернулся потерей здоровья. Этот анекдот рассказал дантист, перед тем как залепил пломбой дырку ее зуба мудрости. Она была в восторге от его профессиональных навыков и чувства юмора.

– Судя по твоим горящим глазкам, вы с ним занимались еще кое-чем? – бросил я через плечо.

– Да что ты? Он старый, – игриво возразила она.

– Старый конь борозды не портит.

– Был бы конь. Он похож на поросеночка – маленький, толстенький, лысенький…

– И хрюкает.

– Нет, анекдоты рассказывает.

– Все выяснил? – жена одарила меня натянутой улыбкой и, повернувшись лицом к подружке, затеяла обмен мнениями по поводу вчерашнего сериала. Кажется, он назывался: «Не родись горбатой».

Примерно через минуту мне надоело слушать бредни о мытарствах горбатой Насти, чья личная жизнь снова дала глубокую трещину, и я прибавил громкость магнитолы, рассчитывая, что этот тонкий намек будет правильно истолкован. Но не тут-то было. Увлеченные дискуссией дамочки, вместо того, чтобы вежливо заткнуться, тоже прибавили громкость. Видимо, им не терпелось меня разозлить, и надо признать, они добились своего.

«Хорошо. Сейчас я вам устрою телесериал! – я мысленно усмехнулся. – К черту попсу! Ударим по вражеским голосам тяжелым железом. Ветераны рока против горбатой Насти. Посмотрим, чья возьмет».

Магнитола бесшумно проглотила диск с голосами и музыкой ветеранов заморского рока, и началось нечто невообразимое. Мне казалось, что еще немного – и мозги, не выдержав напряжения, потекут из ушей и носа, а этим двоим, все было нипочем! Ни ураганный вокал, ни минометный визг гитар, ни пушечная канонада ударных не смогли прервать диалог стойких оловянных бабенок, чьи барабанные перепонки и голосовые связки оказались крепче танковой брони. Пришлось смириться с поражением и убавить громкость, в противном случае вместо визита в резиденцию важного дяди мне бы пришлось посетить заведение иного рода.

«Хреновый из тебя борец за свои права. Таким борцам одна дорога – на Колыму. А все нервы, – я хмуро покосился на повеселевшую жену. – Пора сменить меблировку. Боже, пошли одному горемыке кареглазую брюнетку, дабы скрасила она ему унылое одиночество…».

Я ухмыльнулся и, между прочим, уронил:

– Насте не стоило выходить замуж за негодяя Воробьева. Примерно через восемь серий она поймет свою ошибку и уйдет к Лебедянскому. Как вы считаете, девочки, я прав?

Оставшийся путь до гипермаркета, где нам предстояло расстаться, ехали молча, и все это время жена сверлила меня злобным взглядом.

Когда пришло время прощаться, зловредная Кукушкина язвительно пожелала мне «счастливого пути» и тихонечко, как мышка, выскользнула из машины. Жена, напротив, громко хлопнула дверцей, показывая свое недовольство, и тут же споткнулась на шпильках. Жаль, что не упала.

* * *

Время поджимало. А опаздывать на прием к важному дяде может себе позволить только другой важный дядя, и всем нарушителям этого правила грозят большие неприятности.

«Ну что же вы, молодой человек? – скажет улыбчивая секретарша, жеманно поправляя прическу. – Босс ждал вас целых десять минут, а потом уехал в Кремль на совещание. И он просил вам передать, что его больше не интересует ваше предложение. Можете подтереть им задницу. Туалет за углом».

Положение было критическим, но не безнадежным. В запасе все же имелся один выход, неприятный, конечно, но как показывает мой опыт, единственные выходы никогда не бывают приятными. После некоторых колебаний я решил им воспользоваться. Подземка, она же станция Белорусская-Радиальная метрополитена им. В. И. Ленина, могла меня спасти.

Я спустился в подземный переход. Там я наступил на откуда-то взявшуюся черную кошку, кошка злобно на меня покосилась, не издала ни звука и вальяжно отошла с дороги. Потом я ударил назойливого нищего с запахом сивушного перегара, что имел наглость попросить у меня червонец. Нищий сел в свою шляпу и назвал меня чудаком на «М». Я хотел накостылять ему по шее, но вовремя вспомнил, что спешу.

* * *

– Где же этот чертов поезд!

Застыв на краю платформы, я вполголоса произнес эту фразу и почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернув голову вправо, заметил неподалеку высокую красивую брюнетку лет 25-ти. В ее больших карих глазах читался неприкрытый призыв, проигнорировать который было бы невежливо и глупо. Подвинув широким плечом нескольких брюзжащих зевак из народа, я оказался рядом с ней.

– Ты что, молился? – весело спросила красавица.

– А ты наблюдательная, – ответил я, улыбаясь.

– И как же звучала твоя молитва?

«Бывают же в жизни совпадения», – подумал я и, зажав между ног тощий портфель с документами, обратил к потолку соединенные в молитве ладони:

– Боже, пошли одному горемыке кареглазую брюнетку, дабы скрасила она ему унылое одиночество.

– И что же Бог?

– Кажется, он меня услышал.

– Здорово. И давно ты одинок? – она легонько прикоснулась остреньким ноготком к обручальному кольцу на моей руке.

– Ты не просто наблюдательная, а очень наблюдательная…

Мне показалось, что брюнетка произнесла: «Пока, чувак». И я поспешно изрек:

– А если я скажу, что имею привычку снимать это колечко перед сном и класть на тумбочку рядом с фотокарточкой в черной рамочке, а сегодня утром…

– А если я отвечу, что это вранье? – она бесцеремонно оборвала мою легенду, шитую белыми нитками. Как правило, растерянность при ответе на неожиданный для тебя вопрос, заставляет выдавать тебя ответы шитыми именно такими нитками. Не черными и не желтыми, а белыми… Проще говоря, я совсем забыл про обручальное кольцо и брякнул первое, что пришло в голову.

Прошло несколько секунд, обольстительная брюнетка смотрела на меня. Её взгляд говорил: «Ты, конечно, враль ещё тот, но очень милый. И я согласна тебя слушать дальше».

Тут загрохотал подъехавший поезд. Чтобы не рвать глотку, я решил взять паузу и продолжить приятное общение с красавицей в приватной тесноте вагона. Двери отворились. Людской водоворот подхватил меня и потащил в душную глубину, обещавшую теперь маленькие мужские радости. Каково же было мое разочарование, когда я обнаружил, что красавица осталась на платформе. «Еще немного и она навсегда исчезнет из твоей жизни», – больно кольнуло в голове. Эта мысль заставила испытать острое сожаление. Выбраться из вагона не представлялось возможным и тогда, глядя ей в глаза, я громко крикнул, стараясь перекричать гудевшую толпу.

– Где!?

Прежде чем ответить, она таинственно улыбнулась, а потом сделала неопределенный жест рукой и что-то сказала. Что именно? Я не расслышал. Двери захлопнулись и поезд, стуча колесами, умчал меня от веселой брюнетки в тоскливую кишку туннеля.

* * *

Намеченная деловая встреча прошла на редкость успешно.

Удостоивший меня вниманием важный дядя, внешне походил на некий гремучий коктейль, где смешались в единое целое толстый адвокат и толстый бандит. Но мысленно я его обозвал жирной рыбиной. Звали рыбину Виктором Николаевичем.

Пока я его обзывал, он закончил чтение и небрежно подвинул папочку своему яйцеголовому подручному, который немедленно в нее углубился, а сам лениво покосился в сторону окна, заплеванного снаружи реденьким дождиком, и промямлил многозначительно и устало:

– Да, кончилось лето.

Потом обратил непроницаемый взгляд на меня, откашлялся и объявил равнодушно:

– Любопытно.

– И только? – уточнил я, вежливо улыбаясь.

– Весьма любопытно, – натужно пробормотал он, едва не зевая. – Я подумаю, что можно сделать, – и чуть помедлив, прибавил рассеянно, как бы между прочим. – А сколько ты хочешь?

– А разве Михаил Александрович вам не говорил? – ответил я вопросом на вопрос, читая как открытую книгу все театральные ужимки этой, уже трепыхавшейся на моем крючке, жирной рыбины.

– Кажется, что-то говорил, но ты продублируй – с тебя не убудет.

– Я хочу тридцать процентов, плюс фиксированные бонусы по каждой сделке.

– Это много.

– Это справедливо.

– Молодой человек, кто же в наше время рассуждает о справедливости? – важный дядя мерзко захихикал. Его подручный на минуту отвлекся от моих литературных трудов и составил ему компанию. Я счел уместным превратить дуэт в трио и захихикал вместе с ними. Должно быть, вышло забавно.

– Хорошо, Вадим, – подвел итог нашей встречи важный дядя, – договоримся таким образом: предварительно – «да», но три дня на формальности… а потом встретимся еще разок и поторгуемся. Рад был познакомиться.

Я понял, что аудиенция окончена.

* * *

На вечеринке у Пустоваловых было неизменное «оливье», холодец и селедка под шубой, «лаконичные» тосты, от которых нещадно клонило в сон, хоровое всхлипывание под гитару и караоке, бесконечные перекуры на балконе, интервалы между которыми стремительно сокращались с каждой выпитой рюмкой, танцы до упаду и споры до хрипоты.

В какой-то момент вакханалию разбавила равнодушная фраза:

– Опять напился, как свинья.

Фразу произнесло холодное бездушное существо, которое по какой-то нелепой случайности уже семь лет кряду доводилось мне женой.

– Как конь. Иго-го! – я ухмыльнулся пьяной ухмылкой в ответ.

– Да пошел ты, – она отвернулась.

Я подхватил застольную песню и окинул рассеянным взглядом захмелевших собутыльников. Мои глаза встретились с глазами Семена. Раньше он был моим одноклассником, а теперь трудился в одной силовой конторе и, пользуясь служебным положением, помогал мне улаживать проблемы с другими силовыми конторами.

– Пойдем, покурим, – он кивнул в сторону двери.

– Пойдем, – согласился я.

* * *

Уединившись на лестничной площадке, где какой-то заботливый человек оставил на подоконнике консервную банку для окурков, мы закурили и отрешенно уставились на капли дождя, медленно сползающие по оконному стеклу.

– Этот твой Виктор Николаевич очень скользкий тип с темным прошлым, – сказал Семен. Его язык слегка заплетался.

– Жирная рыбина.

– Она самая, – кивнул Семен.

– Риск, в сложившихся обстоятельствах, неизбежен, – я осознал, что и мой язык начал немного подтормаживать.

– Не люблю это слово – «риск». От него пахнет мертвечиной.

– И я не люблю, но что делать? Конкуренты наступают на пятки, и чтобы от них оторваться, приходится наращивать объемы производства. Это требует дополнительных ресурсов не только в затратной части, но и… – я осекся, заметив смертельную тоску в его взгляде. – Ну, ты понимаешь.

– Понимаю, – его тусклые глаза говорили обратное.

– Я думал, ты порадуешься. Все-таки другие бабки и…

– Я порадовался, – сухо сказал он.

– Мне скоро опять понадобится твоя фазенда, – я решил сменить тему.

– Новый роман?

– Да, и на всю жизнь.

– А как же твое обещание покончить с порочным прошлым?

– Оно уже не актуально и, кроме того, горбатого могила исправит.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Я тоже надеюсь.

Он тяжело вздохнул, видимо, представил мир без меня, и сказал, задумчиво глядя куда-то в сторону:

– Когда-нибудь у твоей жены кончится терпение, и она тебя выгонит.

– Ну, это вряд ли.

– Почему? – он грустно посмотрел мне в лицо.

– По двум причинам. Во-первых, потому что не любит, а во-вторых, потому что привыкла кормиться со стеклянной полочки в серванте, где, как на поле чудес, круглый год созревают денежные купюры.

– Странный ты человек. Живешь с нелюбимой женщиной. Изменяешь ей. Она тебя ловит. Ты каешься, а потом снова изменяешь. Зачем тебе это надо? Не проще ли развестись? – он выразительно уронил окурок в консервную банку.

Я скептически усмехнулся и поделился с ним мудростью из личной коллекции афоризмов:

– Между прочим, этот вопрос время от времени задают себе тридцать процентов мужиков в нашей стране, а остальные шестьдесят восемь процентов – геи, политики, импотенты и алкоголики.

– Звучит цинично. Постой, – он улыбнулся. – А где еще два процента?

– Витают в облаках.

– Летчики?

– Нет, святые.

Он задумался. Наверное, силился определить, к какой из перечисленных категорий относится он сам. Потом спросил:

– И как зовут твою новую пассию?

– Пока не знаю. Она не успела представиться. Получилось как в кино: спустился с небес под землю, увидел, расчувствовался, заговорил, но… двери захлопнулись, и я умчался в тесном вагоне воевать с темными силами, а она осталась горевать на платформе.

– Девушка без адреса?

– Что-то вроде того.

– Помощь нужна?

– Нет, спасибо. Я справлюсь.

– Ладно. Ключи от домика возьмешь у узбека (узбек – это сторож на его фазенде). Я его предупрежу. А теперь пойдем, опрокинем по рюмашке за твои успехи на всех фронтах, – он криво усмехнулся. – Так, значит, говоришь, святых всего два процента?

– А кто их считал?

* * *

Я увидел себя в подземном переходе, спешащим на утреннюю встречу с жирной рыбиной.

Там я наступил на откуда-то взявшуюся черную кошку, она злобно на меня покосилась и… вдруг встала на задние лапы, загораживая мне путь. Я хотел обойти животное, но кошка хищно открыла пасть, обнажив мелкие острые зубы. Затем она встала в боксерскую стойку. Я вгляделся и рассмотрел на её передних лапах боксерские перчатки. Это становилось интересным. Странно, что люди не обращали никакого внимания на кошку. Я огляделся по сторонам в поисках дрессировщика и увидел нищего. Он вальяжно сгибал и разгибал указательный палец, явно маня меня к себе.

Я подошел, и меня чуть не стошнило от запаха сивушного перегара. Повинуясь взгляду нищего, опустил глаза и увидел шляпу для подаяния у его ног, которую держала черная кошка. Она уже успела сменить боксерки на розовые перчатки, кажется, лайковые. Инстинкт самосохранения подсказал мне, что обморок – плохой для меня вариант, поэтому я достал червонец, нагнулся и опустил его в шляпу. Выпрямляясь, я почувствовал в ухе шепот нищего:

– Сколько время?

– Десять – десять утра… – я машинально посмотрел на наручные часы.

– Осталось десять минут. Иди к ней, – нищий махнул рукою в сторону эскалатора.

И я пошел к ней.

– Не забудь купить цветы!.. – гадливо засмеялся вслед нищий. Или не нищий, а кошка?..

* * *

…Я проснулся. Резко сел в кровати.

Потревоженная жена заворочалась и что-то проворчала во сне.

– Завтра я ее увижу! – вдруг наполнила меня уверенность и я ласково посмотрел на жену. – Спи, родная, – я улыбнулся. – И пусть тебе приснится твоя долбанная горбатая Настя… в холодной комнате, с картонной биркой на ноге.

* * *

Утром, отложив все дела, я наведался на «место первой встречи», и занял наблюдательный пост напротив эскалатора. Приобретенный в ближайшем ларьке букет чайных роз, притягивал магнитом любопытные взгляды прибывающих и убывающих граждан. Нетерпеливые часики тикали в голове, отсчитывая минуту за минутой, а кареглазая красавица никак не объявлялась. В 10.10 её все не было. А ещё через полчаса терпение мое иссякло, и я направился к выходу, размышляя по дороге, как поступить с букетом: выбросить в урну или преподнести жене.

На улице закурил и поежился от холода. Погода выдалась скверная. Дул сильный порывистый ветер, и с неба моросила какая-то мерзкая хлябь.

«Не срослось, – подумал я, криво усмехаясь. – А может оно и к лучшему. Вернусь домой, отосплюсь, посмотрю телевизор, полистаю журнальчики, выкину из головы эту брюнетку и вымолю у Бога другую. А почему именно брюнетку? Можно и блондинку. Блондинки тоже бывают очень даже ничего».

Я удрученно посмотрел на цветы, потом на круглую зеленую урну, из которой сочился тоненький дымок, тяжело вздохнул и пробормотал под нос: «Ну, давай, удиви меня, твою мать. Изобрази что-нибудь праздничное. Что-нибудь…». Произнося эти слова, я медленно перевел взгляд на припаркованный неподалеку джип, и… оцепенел от удивления. Сигарета едва не соскользнула с губ вместе с ругательством. Прислонившись спиной к джипу, моя таинственная незнакомка переминалась с ноги на ногу, и прятала раскрасневшееся лицо под поднятым воротником кожаной куртки.

– Ты меня совсем заморозил, Горемыка, – с наигранной строгостью сказала она. – Еще немного и я превращусь в сосульку.

* * *

Вручив красавице чудом уцелевший букет, я улыбнулся кислой улыбкой гостиничного швейцара и распахнул перед ней переднюю дверцу машины. Она надменно кивнула, легко опустилась на кожаное сидение и с наслаждением погрузила остренький носик в кремовую розу. Пристроившись рядом, я завел мотор, включил обогрев салона на полную мощность и пристально посмотрел ей в глаза, рассчитывая получить исчерпывающие разъяснения по поводу ее, мягко говоря, странного поступка. Старательно делая вид, что не замечает моего взгляда, она вдыхала запах цветов и блаженно щурилась, точно сытый кот на деревенской печке.

«Забавная штучка», – подумал я и сказал предельно ласково:

– Доброе утро.

– У тебя есть какая-нибудь классическая музыка? – спросила она.

– Ну, как же без нее? Стинг или Маккартни? – я пытался быть остроумным.

– Нет. Вивальди или Бах?

– Это еще один тест, типа как с колечком?

– Возможно.

– Значит, два – ноль в мою пользу. У меня есть сборник классической музыки в современной обработке.

– Хорошо, – чуть слышно сказала она, – тогда поставь Стинга или Маккартни, только не очень громко.

– Может быть, сначала познакомимся?

– Меня зовут Люба.

– А меня…

– Я уже знаю – Горемыка. – Она загадочно улыбнулась и добавила. – Ничья. А теперь давай махнем куда-нибудь, где тепло и нешумно.

И мы махнули.

* * *

В ресторанчике было немноголюдно. В теплом воздухе, густо пропитанном аппетитными запахами разнообразных блюд, отчетливо ощущался и тонкий аромат чайных роз, заботливо помещенных знакомым официантом в высокую стеклянную вазочку на нашем столике. Заказанная пища была не только съедобна, но и вкусна, а звучавшая музыка мелодична и ненавязчива. Что еще, спрашивается, нужно для того, чтобы приятно провести время двум романтически настроенным натурам?

– Дантист пациенту: «Откройте, пожалуйста, рот». Пациент открывает. Дантист через минуту: «У меня для вас две новости: плохая и хорошая. Вы только что проглотили мой пинцет, но зато для инвалидов у нас существует скидка – десять процентов», – я закончил пересказ анекдота от Кукушкиной и рассмеялся.

Люба улыбнулась. Было заметно, что анекдот ей понравился.

– Вся фишка в том, что его рассказал мне знакомый дантист, а потом воткнул свой отбойный молоток в зуб мудрости, – я прикоснулся указательным пальцем к щеке и болезненно поморщился.

– Бедненький, представляю, как ты страдал, – прощебетала Люба с притворным сочувствием в голосе.

– Да уж. Моя голова от страха тряслась сильнее, чем его руки с похмелья, а он только улыбался доброй улыбкой Мефистофеля. Здоровенный такой детина, с лохматой гривой до пупка.

– Маньяк какой-то.

– Точно – маньяк. Днем сверлит, а ночью рубит. Маньяк, каких мало. Я вас потом познакомлю.

– Не надо, – она рассмеялась.

«Кажется, клиент созрел», – мне показалось, что мосты уже наведены, и чтобы не терять времени даром, я решил форсировать события:

– Как ты смотришь на то, чтобы вырваться из московской толкотни и продолжить приятное общение на даче у моего приятеля?

– А где у нас дача? – настороженно поинтересовалась Люба.

– Недалеко – десять километров по Киевскому шоссе.

– А там?

– Шашлыки, партия в бильярд, кино на большом экране…

Недоверчиво глядя мне в глаза, Люба принялась загибать пальцы.

– Лучшее вино из хозяйского погребка у камина, танцы под хорошую музыку… – продолжал я.

– Под Стинга? – уточнила Люба, загибая очередной палец.

– Или под Маккартни…

Я слегка замялся. Откровенно говоря, после танцев намечалось самое главное, ради чего, собственно, и затевалось все это мероприятие, но как об этом сказать и стоит ли вообще говорить? Ведь не дура же она, в конце концов, – сама должна догадаться.

– Итак, танцы под Стинга, а дальше?

Кажется, она насмехалась надо мной.

– А дальше чистой воды импровизация, – я проиллюстрировал эти слова сальной ухмылкой.

– Нет, – Люба неодобрительно покачала головой, – импровизации оставим школьникам, студентам и… маньякам с гривами до пупка, а мы – деловые люди, должны заранее обговорить все детали предстоящей… командировки.

Мне стало не по себе.

– Может быть, после танцев почитаем Блока в беседке у костра? – невинно спросила Люба.

– С удовольствием послушаю Блока, – осторожно ответил я.

Люба улыбнулась с наигранной благодарностью, загнула шестой палец и, чуть помедлив, спросила:

– А как ты относишься к бардовским песням под гитару?

– Положительно. Только вместо гитары предпочитаю балалайку. Впрочем, гитара тоже подойдет, – я напускно вальяжно потянулся за мобильным телефоном. – Кого из бардов желаете лицезреть?

– Только Горемыку. Говорят, он круче всех.

Произнося эти слова, Люба изобразила из себя наивную девочку-поклонницу. И так это у нее получилось правдоподобно, что я не смог удержаться от смеха, а когда перестал смеяться, скорчил серьезную гримасу и сказал:

– Это правда. Горемыка круче всех, но он заламывает такую цену…

– Какую?

– Ну… – я задумался и сделал вид, будто что-то прикидываю в уме.

– Не так, – сказала Люба, – дай мне свои ладони.

Я протянул. Она медленно сложила их вместе и направила кончиками пальцев к потолку. Кажется, я понял, что она от меня захотела.

– Боже, пошли одному горемыке… – начал я и запнулся. Какой-то жуткий холодок пробежал по спине, точно предчувствие чего-то очень нехорошего.

– Кареглазую брюнетку, – подсказала Люба чувственным голосом.

От ее тона мне сделалось как-то не по себе. Я перестал воспринимать происходящее как шутку, и ощутил нечто похожее на суеверный страх.

«Сейчас что-то произойдет», – мелькнула мысль.

Произошло. На одну секунду румяное лицо Любы сделалось белее снега, а в широко раскрытых глазах появилось выражение смертельного ужаса. Будто проецируемая на холст кинопленка притормозила в том самом месте, где находился скрытый двадцать пятый кадр. Я вздрогнул от неожиданности, и… тут зазвонил один из моих мобильных.

– Странно, – задумчиво сказал я.

– Что странно? – спросила Люба.

– Этот номер знает только мой помощник, а он получил строгие указания звонить лишь в одном случае – если наступит конец света.

– Может быть, он уже наступил?

– Может быть, – я облизнул пересохшие губы, отвернулся и ответил на звонок: – Да, Денис.

– Это не Денис, а Виктор Николаевич, – прозвучал в трубке усталый старческий голос моей жирной рыбины. – Ты удивлен?

– Нет, а…

– Я прихватил за детородный орган твоего парня, и он раскололся, но не суть. Тут у меня возникли некоторые встречные предложения. Не смог бы ты подъехать прямо сейчас?

– Хорошо. Я буду примерно через час.

– Тогда до встречи.