Текст книги "Жонглёр"

Ответ не только не устроил, он показательно возмутил почти всю чопорную Великобританию! Её почти по-кабацки послали подобру-поздорову! Хотя глубоко в душе ничего другого и не ждали. Начались военные приготовления.

Примерно такую краткую предысторию конфликта имел в голове Леонид.

Последние газеты, проштудированные в Одессе, информировали, что буры первыми открыли военные действия и 12 октября 1899 года перешли границу Капской колонии и Наталя. Отрядом в пять тысяч человек под командованием Кронье и Снимана осадили британский гарнизон в Мафекинге, численностью до семисот штыков. 15 октября буры осадили Кимберли с гарнизоном до двух тысяч человек.

Из зарубежной прессы Фирсанов выяснил, что в ноябре для деблокады Кимберли, Великобритания направила десятитысячную Первую пехотную дивизию под командованием Мэтьена в составе восьми батальонов, кавалерийского полка, шестнадцати орудий и бронепоезда. Ожидали атаки на основные силы буров до девяти тысяч человек под командованием Кронье.

На Натальском фронте буры в октябре взяли Чарльстаун, Ньюкасл, Гленко и осадили Ледисмит.

1 ноября войска буров взломали границу Капской колонии и заняли Наупорт и Стромберг. Победа не только усилила воинский дух, но и дала серьёзное пополнение бурским отрядам за счёт местных жителей голландского происхождения.

Голова трещала от незнакомых фамилий, мест и цифр, во рту стоял горький привкус чёрного кофе, а сердце стучало, как сумасшедшее. «Так ведь можно с лёгкостью и грудную жабу заработать. С кофе надо поосторожничать. Он не такой, как в Санкт-Петербурге», – подумал Фирсанов, свернул газеты и поплёлся на корабль.

В порту всё бурлило и кипело. Люди перемещались стремительно и в самых непредсказуемых направлениях. Большинство опаздывало в разные места, по разным делам. Кто-то «ещё», кто-то «впритык», а кто-то – уже «увы», но пытался последним стремительным рывком наверстать упущенное время и шанс. А меньшинство – мечтало спешно покинуть бурлящий котёл, чтобы окунуться в домашний покой и уют.

У трапа «Канцлера» образовалась людская пробка, которую остальной пассажиропоток порта стал обтекать, образуя многочисленные шумные водовороты. Кто-то из новых пассажиров был чрезмерно обременён вещами. За багаж европейцев и американцев, Леониду не хотелось употреблять расхожее клише – «белого человека», разворачивалось самое натуральное побоище. Две противоборствующие группировки носильщиков сошлись возле кучи чемоданов, тюков, картонок и коробок. И не обращая внимания на заказчика, весьма эмоционально, не стесняясь посторонних, принялись выяснять, кому носить и получать заслуженный доход. Судя по крикам и жестикуляции, каждая из сторон билась за свой хлеб не на жизнь, а насмерть, обещая противникам ужасающие кары, вплоть до ликвидации рода до седьмого колена, а то и глубже.

В этот раз дипломатическая часть слишком затянулась, наверное, по генеалогии спустились значительно ниже. Малый, крутившийся возле чемоданов и сундуков с напускным безразличием, возможно «свободный художник», неожиданно проявил личную инициативу. Но пожадничал. Схватил слишком много груза и застрял между леерами трапа. У маленького юркого араба не получалось вписаться в поворот, а опустить огромный чемодан и сундук он не мог. Чемодан неизбежно бы соскользнул в воду у борта, а сундук – разлетелся бы брызгами по причалу. Ему бы сделать пару шажочков назад и идти боком, но сзади подпирал какой-то мужчина с бледным лицом. Чёрный котелок был надвинут на глаза, воротник чёрного военного покроя пальто мужчина сжимал рукой в чёрной кожаной перчатке у самого подбородка. В этой жаре, суматохе, игре красок, он выглядел странно и смотрелся как какая-то диковинная огромная куколка неизвестной науке бабочки. Были видны только серые глаза да белая полоска губ, сжимающая куцый огрызок расползающейся сигары. Желваки ходили ходуном, но странный тип молчал и ничего не предпринимал. Фирсанов устал ждать, обтёк человека-«куколку» и жестами показал носильщику, что он держит поклажу. Арапчонку понадобилась секунда. Он развернулся, перехватил чемодан, мёртвой хваткой вцепился в сундук и помчался наверх. За ним весьма бесцеремонно проследовала «куколка» и что-то буркнула Фирсанову на ходу. Благодарности с таким видом не говорят, а для проклятий не было повода. То, как он двигался, выдавало в нём кадрового военного. Следом на борт поднялся Леонид и направился к себе в каюту.

Только пароход стал отходить от пристани, Фирсанов вышел по заведённому им правилу бросить прощальный взгляд на город.

Ядрёное синее небо ярко оттеняло горизонт, буквально нашпигованный минаретами и куполами мечетей песчаного цвета. В отличие от Стамбула, здесь они были не сферические, а вытянуты луковками. Иногда пейзаж разнообразили метёлки одиноких пальм. Снизу песчаную полоску города обрезала перламутровая полоска воды, почти такого же цвета, как и небо.

Теперь их ждал Суэцкий канал, Африканский рог, а дальше конечная точка путешествия – Лоренцу-Маркиш. Но до него было ещё много-много миль пути. Причём морских, которые больше сухопутных.

За те несколько дней, которые промелькнули после отхода из Александрии, Фирсанов видел несколько раз «куколку» на палубе, но он держался настолько надменно и замкнуто, что у молодого человека даже не возникало желания начать общение. Хотя «куколка» удостоил его меланхоличным кивком.

Огромное солнце оторвалось от линии горизонта и гигантским янтарным пузырём вертикально поднималось вверх. Редкие облака были подёрнуты розовым. Солнечная дорожка идеально ровным конусом лежала почти на стеклянной глади воды. Еле уловимый ветерок приятно холодил кожу.

Фирсанов взял себе за правило: ещё до подъёма основной массы пассажиров разминаться на сандеке[21]21
  Sundeck – дословно «солнечная палуба», самое живописное место корабля, предназначенное для отдыха пассажиров.


[Закрыть], если только позволяла погода. В этот день его занятиям помешал человек-«куколка». Он появился в пробковом колониальном шлеме и полувоенном сюртуке. Было неясно, ради чего поднялся в такую рань и почему решил, что здесь ему самое место? Фирсанов в этот момент отрабатывал дыхательные упражнения. Новичок с невозмутимым видом, глядя за горизонт, обозначил зарядку несколькими приседаниями с выбрасыванием рук перед собой. Его совесть была чиста, и он не стал утруждать себя какими-либо другими физическими нагрузками. Его атлетизм уже уходил в прошлое, намечался живот и тяжелели щеки, сильно напоминая брыли собаки-боксёра. Глаза с ленивой добродушной поволокой имели пронизывающий, тяжёлый, даже, можно сказать, давящий взгляд. Он выдавал волю и ум. Окончив имитацию, мужчина, развалясь в кресле, курил сигару и изредка бросал внимательные взгляды на упражнения, которые выполнял Леонид.

Комплекс был направлен не на увеличение массы, а на развитие мышечной выносливости, эластичности и гибкости суставов. Основу Лёня почерпнул из книги Гудини, которую ему подарил Краснов, а часть уже были плодом его собственных разработок. Упражнения базировались на малоизвестном течении, распространённом в Индии – йоге. Особое внимание уделялось пальцам. Сначала следовала силовая нагрузка на все пальцы, отжимания и стойки, следом отжимания только на средних пальцах. Завершала тренировку разминка рук для жонглирования и престидижитации[22]22
  Раздел искусства иллюзиониста – основанный на умении фокусника использовать силу, ловкость, гибкость пальцев и особенно запястий рук для манипуляций с мелкими предметами.


[Закрыть].

Пока Леонид разминался, «куколке» принесли кофе и коньяк в особой рюмке – книфтер. Он достал из внутреннего кармана кожаный футляр, выудил оттуда сигару, окунул в рюмку и воткнул в угол рта. Эффектно чиркнув спичкой по крышке стола, прикурил и выпустил клуб дыма. В сознании Фирсанова не укладывался коньяк и сигара с утра с предыдущим обозначением зарядки. Одно явно исключало другое. Скорей всего его приседания были личной данью былому поддержанию физической формы.

Когда Леонид закончил разминку и направился к себе, их взгляды пересеклись. Незнакомец дотронулся рукой до края шлема, как до полей шляпы, и изобразил приветствие.

– Прошу прощения, сэр! Высокоразвитые люди не должны сторонится друг друга. Но в это время и в этом обществе нас некому представить друг другу, а потом, я отношусь к предрассудкам, как к предрассудкам. Так что предлагаю вычеркнуть некоторые условности. Разрешите представится – Артур Уинстон Леонард Смит. Корреспондент «Дейли график».

– Леонид Александрович Фирсанов! Из коммерсантов, – на английском представился новоиспечённый корреспондент. Поскольку душой и сердцем он был на стороне буров, то решил во избежание ненужных неприятностей не сообщать англичанину об истинной цели своей поездки. Мало ли что! Но как известно: бережёного Бог бережёт.

– О! У вас прекрасный английский, с хорошим лондонским произношением. Вы с острова?

– Нет, я из России. Из Санкт-Петербурга.

– О! По слухам, красивейший город. Говорят, там изумительная ограда Летнего сада. Увидев её с воды, какой-то философ заявил, что остальное смотреть не стоит, самое красивое он уже видел.

– Это не слухи, это чистая правда, сэр. Но, кто это сказал, к сожалению, не знаю.

– А я грешным делом предположил, что вы из обслуги. Но, слава богу, вовремя разобрался. Прошу разделить мою скромную трапезу.

– Простите, но некоторое время я должен просто подвигаться. Если вас не смутит это моё поведение, то я позже к вам присоединюсь.

– Я почти всю жизнь провёл в седле, – при этом упоминании Артур почему-то слегка фыркнул, – поэтому не люблю стоять, сажусь при первой возможности, но с ещё большей охотой – ложусь, когда предоставляется такая возможность. Удивительное утро.

– Согласен, – то удаляясь, то приближаясь, ответил Лёня. – Это редкая возможность поразмышлять, созерцая максимально аскетичную красоту природы. Три элемента: небо, облака и вода.

– «Максимально аскетичная красота», – пробуя слова на вкус, прогнусавил англичанин. – Красивое сочетание. Позволите мне его использовать в своих записях.

– Буду только рад, – щедро угостил корреспондент корреспондента.

– А горизонт?

– Что горизонт? – не понял Фирсанов.

– Вы сказали, что три элемента, а горизонт – четвёртый.

– Конец одного и начало другого, всего лишь связующее звено, оно принадлежит обоим и не может существовать отдельно, хотя и не лишено особого мистического смыла.

– И не возражайте мне! Но вы пишете, молодой человек! У вас слишком образная речь и набита рука на эффектные формулировки.

– Под давлением неоспоримых фактов, вынужден признать – пишу, – полушутя сознался Фирсанов, – но кто ж не занимается этим в молодости? Пройдёт она, пройдёт и тяга к перу и бумаге.

– Не всегда и не со всеми. Я, например, набивал руку в письмах к матери, когда был на Кубе, в Индии и Судане. Сейчас снова в дороге. Африка ждёт. У вас какая-то необычная гимнастика. Замечаю в ней мотивы любимой мной Индии. Да и мышечный каркас у вас не силового профиля.

– Эти упражнения для гибкости, – ответил Леонид и поразился специфичной наблюдательности Уинстона.

– И охота вам заниматься тем, что не имеет прямого практического воплощения?

– Вот тут я с вами не соглашусь! – воскликнул Леонид.

В два шага он оказался у тонкого бортика, ограждающего палубу, встал на руки, сделал несколько «шагов» вдоль, а затем, зажав неширокие перила, сильно откинул тело в сторону воды. Слабый женский вскрик прервал демонстрацию силы. Кто-то из ранних пташек всё-таки выпорхнул на «волю». Леонид мгновенно оказался за столиком англичанина и даже развалился с невинным видом.

– Впечатляет, – солидно подтвердил женскую реакцию Артур. – Скажите, а я могу достичь такой же ловкости?

– Но это же «не имеет прямого практического воплощения»? – поддел бывшего кавалериста Леонид.

– Согласен, вы меня поймали. Признаю свою неправоту. Ну так как?

– Как у нас говорят: «Терпенье и труд, всё перетрут». Если вы рассчитываете на результат через два дня, то и не стоит начинать, а если проявите упорство, то через несколько месяцев почувствуете изменения в мышцах.

– Многообещающе. Вы можете меня научить, Лео? Позвольте мне вас так называть.

– Конечно! Но смогу лишь дать вам базовые упражнения, которые вам придётся слегка видоизменять под себя конкретно.

– Но надеюсь, с вашей помощью?

– До конца путешествия – не вопрос!

– Когда сможем приступить? – проявил неожиданную настойчивость Смит.

– Завтра с утра вас устроит?

– Безусловно!

– Тогда на этом месте, в тот же час. А теперь простите – водные процедуры.

– Простите, что задержал, – извинился Артур, чуть привстал в кресле и снова коснулся полей головного убора.

За обедом в общей столовой Артур появился в неизменном чёрном костюме, сменив колониальный шлем на котелок. Он нашёл Леонида глазами за столиком в зале и без тени сомнений направился к нему.

– Не помешаю? – всё же поинтересовался Смит.

– Вы первый, кто скрасит одиночество моего путешествия, – следуя церемонности английских комплиментов, ответил Фирсанов.

Уинстон сел в кресло, а на другое положил шляпу. Теперь было понятно истинное предназначение котелка – огромные залысины, стремящиеся на затылок, прорезали его огромный лоб, уничтожая шевелюру. Леониду нестерпимо захотелось причесать свои густые русые волосы, но он только запустил туда пятерню, якобы приводя их в порядок и незаметно подёргал их. Всё было в порядке, держались как вбитые.

– Надеюсь, вы не мизантроп или отшельник в паранойе? – заулыбался англичанин, растекаясь по креслу напротив.

– Может и хотел бы им быть, но тогда влетит от батюшки?

– В смысле?

– Торговля и мизантропия вещи не совместные.

– Ах, вот вы о чём? Торговать или скупать едете?

– Пока только разведать. Понять потребности тамошнего рынка.

– На чём специализируетесь? – профессионально стал вести допрос журналист. Леонид подсобрался, у него мелькнула мысль: «А не разведчик ли он, часом?»

– Слышали, что там имеется большой спрос на кирки, мотыги, лопаты и другой скобяной товар. Всё-таки лихорадка.

– Да, золото и алмазы не одному человеку перевернули мозги, – заметил Артур и кинулся поедать обед, принесённый стюардом. К этому делу он подходил по-английски педантично, поэтому полностью сосредоточился на содержимом тарелок. Фирсанов внутренне перекрестился и обрадовался, что рот у Уинстона был на некоторое время занят. Только он произнёс про себя молитву и потянул первую ложку в рот, как Смит огорошил его вопросом: – Вот только не пойму, зачем торговцу скобяным товаром такая гимнастика?

Надо было срочно придумывать что-то правдоподобное.

– Так это вроде наказания.

– Что именно? – не понял Артур. – Поездка? Торговля? Или что-то ещё?

– В православных монастырях каждому монаху даётся работа, которую он обязан выполнить и не имеет права отказаться. Это называется урок или послушание. Так вот, если хотите это моё послушание. В ранней молодости, – безудержно принялся врать Леонид, – влюбился я в венгерскую циркачку. До умопомрачения. И сбежал за ней из дому. Несколько лет колесили с цирком по городам Европы, даже у вас в Лондоне, Портсмуте и Эдинбурге бывали. Сумасшедшая любовь. – Лёня распалялся в своём вранье всё сильней и сильней. Он понимал, что его несёт, но остановиться не мог и даже в экстазе закатывал глаза. – И чтобы не сидеть на шее у любимой, придумал номер и ездил за ней, как проклятый.

– История в русском романтическом стиле? И каким боком в это приключение влезли скобяные изделия?

– Раз сорвался, сломал ногу. Пока лечил, цирк поехал дальше. Когда я их догнал, в её сердце стойку на руках уже делал другой акробат. Неприятная, но всё-таки стабильная привычка. Известно – голод не тётка, пирожка не поднесёт. И пришлось, почти год назад, поджав хвост, возвратиться домой к отцу. Тот поворчал-поворчал, взял с меня слово, что продолжу я семейное дело, и принял назад. И вот я здесь.

– Первым классом?

– Как говорят в России: лопни, но держи фасон! Русский купец иначе не может.

– А что в цирке делали?

– Сначала, что придётся, потом, что доверят, а позже жонглировал и работал номер силовой акробатики.

– Не может быть! – то ли удивился, то ли засомневался англичанин.

Ложка, лежавшая на столе рядом с Леонидом, неожиданно исчезла, потом появилась в другой руке, следом она перекочевала в жилет к Артуру. Позже она самым необъяснимым образом самостоятельно залезла в рукав пиджака Леонида. А после эффектного жеста ладонью англичанин обнаружил её на кресле под шляпой. Пока Уинстон внимательно изучал ложку, разве что на зуб её не пробовал, Лёня многократно сложил визитную карточку корабельного ресторана, а развернул купюру в десять фунтов стерлингов.

– Вы ужасный человек, Лео. Вас надо бояться, вы заставляете сомневаться в основополагающих вещах.

– Вы явно преувеличиваете мои скромные возможности, Артур.

– И вдобавок вы, Лео, авантюрист. Большой авантюрист. Ваш отец сильно рискует.

– Но я же дал слово!

– Что такое слово против натуры? Так – пустой звук.

– Вы хотите сказать, что я обманщик, – изобразил обиду Фирсанов, надеясь этим прекратить собственную ложь и уже надоедающий разговор, больше похожий на допрос.

– Избави бог, милый Лео! Я ни в коем случае не хотел вас обидеть! Проклятая журналистская привычка докопаться до нутра и сути. Я хотел сказать, что ваша натура, помимо вашей воли, может завести вас в такие дебри. Поверьте мне, старому кавалеристу, пожившему достаточно на свете.

– Что же мне делать? – неискренне удивился Фирсанов.

– Соблюдать осторожность и не стесняться обратиться ко мне. Если буду рядом – помогу.

– Благодарю за предложение. Но надеюсь, у меня всё же есть сила воли.

– Дай-то бог! А теперь, я на послеобеденный сон, – с очаровательной улыбкой сообщил Артур и направился к себе в каюту.

«С завтрашнего дня он у тебя не будет сладок», – мстительно подумал Леонид. И вышел на палубу полюбоваться морем, тем более что с кораблём начала соревноваться в скорости стая дельфинов.

После ужина он стал укладывать в голове легенду о папе-купце и возлюбленной-циркачке, насыщая её подробностями и мелочами. И почему так распорядилась его фантазия? Но ведь на самом деле, в детстве, лёжа в своей комнате, именно об этом он мечтал. Не о циркачке, а о Цирке!

Фокусы, может быть, и убедили Артура Уинстона в прошлой цирковой версии жизни Фирсанова, но какие-то сомнения, видимо, остались. В дальнейшем он неоднократно и всегда неожиданно возвращался к этой теме, для уточнения или выяснения каких-то мелких подробностей. Всё искал, выискивал какие-то нестыковки или противоречия. Но поскольку Леонид очень удачно скомпоновал историю, то англичанин проглатывал очередной кусок и на некоторое время затихал.

Утром следующего дня корреспондент «Дейли график» явился на занятия как на службу. Обтягивающее чёрное трико на подтяжках, чёрная майка с вырезом, в который заправлены концы обёрнутого вокруг шеи полотенца, и неизменный пробковый шлем, которому Леонид решительно воспротивился. Смит безмолвно подчинился.

– Это слишком легко, – через сорок минут разминки сказал Смит.

– Торопливость сгубила не один замысел с размахом, – парировал Леонид.

После разминки Фирсанов предложил Смиту силовые упражнения. Вот тут англичанин даже вспотел. Потом, в ожидании завтрака, постоянно утирал малиновое лицо от пота и молча наблюдал, как на горизонте проплывал африканский берег.

– Сейчас, – аппетитно обсасывая печенье, только что выуженное из чашки с кофе, сообщил Артур, – у Африканского рога повернём ровно на юг и пойдём до Лоренцу-Маркиша почти по прямой.

– Африканский рог?

– Именно. Так называют эту восточную оконечность Африки. Если нам никто не помешает.

– А кто может?

– Пираты.

– На излёте девятнадцатого века?

– Лёгкую добычу жители этих мест будут искать всегда. Отобрать чужое всегда проще, хотя и опасней.

– Мне казалось, с исчезновением парусов, появлением пароходов и усилением законов, флибустьеры канули в прошлое.

– Закон люди попирали во все времена. Паровая сила, может быть, слегка поджала, но не сломила корсаров. Пока пароходы не столь быстры, действуют по старинке: соберутся толпой под паруса, а потом налетают ватагой. Кто-нибудь да зацепится и втянет остальных. А дальше, как в прошлые века. Вот увидите, со временем и их настигнет прогресс. Поставят машины на суда небольшого водоизмещения и опять пойдут на абордаж.

– Этот век исчезнет через какие-то считанные дни.

– Все ждут какого-то чудовищного перелома на рубеже веков, – уверенно сказал Смит, – но его не будет. Никто не сойдёт, ничего не разверзнется. По крайней мере по заказу какого-нибудь кликуши или кликуш. Если и произойдёт что-то ужасное, то своим чередом. Перелом будет в другом – континенты станут ближе, ездить станем быстрее. Освоим воздух и будем больше и злее убивать себе подобных.

– Вы мрачный тип.

– Не мрачный, а реалистичный.

И разговор снова вернулся к спортивной теме, которую оба очень любили обсуждать.

На следующее утро гримаса боли исказила лицо Артура после первого же упражнения, но он смолчал, прикусил губу и продолжил занятия. «Не имеет практического применения?» – злорадствовал Леонид. Англичанин в этот раз был немногословен, а после обеда надолго исчез в своей каюте. И появился незадолго до ужина. Фирсанов хотел съязвить, но прикусил язык.

Утром третьего дня Артур стал пунцовым, а крылья носа побелели. На осторожное предложение Лёни прекратить занятие, коротко отрицательно мотнул головой. За обедом ложку держал с трудом, а потом в шезлонге на палубе с видимым усилием чиркал спичкой. «Это тебе за бесконечные расспросы», – в последний раз позлорадствовал Фирсанов. Сноб получил по носу – и довольно.

Через неделю пунцовость исчезла, а на десятый день, сцепивши пальцы своих рук за спиной, Уинстон удивлено воскликнул.

– Я так никогда не умел! Браво, Лео!

– Если не бросите, то скоро будете делать то, о чём даже не мечтали.

– Я хочу так же подтягиваться и ходить на руках.

– Вы убедились в первых сдвигах, теперь всё в ваших руках.

Смит принялся внимательно изучать свои кисти и трогать намечающиеся мозоли.

– А почему не Индию вы с вашим отцом выбрали в качестве рынка? – неожиданно Артур вернулся к старой теме.

– Далеко и малопонятно. Да и нам ли тягаться с английскими купцами?

– Ну, сейчас вы тоже не на соседнею улицу идёте, – употребив морской термин, заметил Уинстон.

– Все-таки манера мышления европейцев нам ближе, чем индусов. И пока не известно, чем кончится мой вояж. Может, мы это всё в убыток занесём?

– Отец может быть, а вот вы с вашим литературно-поэтическим взглядом вряд ли. Хотите один добрый совет?

– Безусловно.

– Ищите клиентуру по нашу сторону.

– Почему?

– Рано или поздно мы добьёмся своего, переломим хребет сопротивлению, а тогда ваши покупатели, и не только, обратят внимание, кому вы сбывали свои кирки и топоры. Если это на самом деле будут топоры и кирки.

– Совет выглядит как угроза, Артур, – усмехнулся Фирсанов.

– Не становитесь параноиком, Лео! Главное, чтобы вы не попали в какую-нибудь историю. Вы стали мне слишком симпатичны. Буры не слишком далеко ушли от своих черномазых рабов. Они пользуются благами нашей цивилизации, которой нужна золотая и алмазная кровь. Им она априори не нужна, ввиду их закоренелой узколобости, а нам – принадлежит по праву.

– Остров так далёк от Африки!

– Мы избавим их от дикости и принесём плоды настоящего прогресса. Всё совершенство и ценности западной цивилизации!

– Как в Индии? – поинтересовался Лёня.

– А почему бы и нет? Мы империя и должны иметь прочную основу. Ну, как гражданин другой империи вы меня понимаете?

– Не совсем.

– Ваш император тоже объединяет множество народов, несёт им свет мира в буквальном смысле слова.

– Артур, мы вбираем народы, оставляя неприкосновенной их самобытность, а потом шаг за шагом подтягиваем, не ломая хребтов.

– Так и мы тоже!

– Индейцы обеих Америк уже почти исчезли с лица земли. Афганцев, персов и многочисленные народы Индии, как, например, сикхов, ждёт та же участь. Если не произойдёт чего-нибудь экстраординарного.

– Постойте! Индейцы благополучно живут в резервациях.

– Клочок земли вместо целого континента? – опечалился Фирсанов. – Манхеттен, купленный за ящик виски? Обман или честная торговля?

– Это разумная плата за прогресс.

– А не кажется ли вам, Артур, что цена непомерно раздута? Некоторые колонизируемые народы добились гораздо больших успехов в тонкостях познания окружающего мира, нежели европейская цивилизация. Имеют более интересное и многоуровневое культурное пространство.

– Кто именно?

– У индейцев – легенды о Гайавате и циклопические города, у персов – легенда о Гильгамеше и Вавилон, у индусов – Махабхарата и их система летоисчисления. Познания в архитектуре, астрономии, математике и географии и других областях знаний поражают. Они знали и делали многие вещи, когда Европа только-только осваивала дубинку и наряды из шкур.

– У всего свой расцвет. Сейчас наше время. А для сына купца скобяных товаров вы слишком широко образованы. Даже на европейской цирковой арене таких знаний не нахватаешься.

– Подозреваете, что я незаконнорождённый потомок царской династии? Наследник тайных знаний какого-нибудь масонского ордена или ложи? – с улыбкой спросил Леонид.

– Подозрения, конечно, оскорбляют, но тут… Поражает изобилие направлений и объём знаний… – засмущался Артур.

– Все проще. Всё много проще. Люблю всегда узнавать что-то новое. Не любопытствовать, а узнавать. Учиться не зазорно, а вот быть неучем – даже очень.

– Опять же новый парадокс! – воскликнул Смит.

– Иногда мне кажется, что самым важным для западной цивилизации является стяжательство. Редко – честным трудом, чаще обманом или разбоем. Вашей иконой является бальзаковский Гобсек.

– Понял! – даже вскочил Артур. – А вы, часом, не марксист?

– Марксист? Я?! – опешил Лёня.

– Очень похожи.

– Если честно, я вообще с трудом выношу политику и стараюсь держаться от неё подальше. Последовательная цепь компромиссов редко выводит на светлый путь.

– Сами или прочли?

– Простые умозаключения приводят к таким несложным самостоятельным выводам. Человечеству ещё предстоит найти приемлемую всеми форму управления и консолидации общества, лишённую угнетения и презрения любого своего члена. Я такого строя, к сожалению, пока не знаю.

– Восхищаюсь вами и согласен, – неожиданно сказал Смит. – Демократия – это ужасная форма правления обществом, но пока лучшее из всего того, что придумало человечество.

– Обязательно будут искать!

– В вас, Лео, ещё говорит и бродит юношеский максимализм. Уже через пять, максимум десять лет вы поймёте, что истина в оттенках, полутонах и полузвуках. И их иногда бывает почти невозможно различить, а какую богатую палитру они дают!

– Вы рисуете страшную картину мира.

– Но честную! Самообман чреват крупными потерями.

Долгий философский разговор плавно перекинулся в гастрономическую область, приближалось время завтрака. Туда приятели и отправились.

Каким бы долгим не было путешествие, прелесть его в том, что оно рано или поздно заканчивается. Накануне прибытия в конечный пункт друзья засиделись за разговором допоздна и дали слабину: вышли на последнюю утреннюю разминку на час позже. Для них стало привычным полностью отдаваться этому делу. Произошло самое неожиданное, но ожидаемое – Артур втянулся и ему стало нравиться. И когда в азарте тренировки он вслед за своим тренером встал на руки и прошёлся несколько шагов по палубе, то изумлённый женский возглас вернул друзей к реальности.

– Если бы в Лондоне мне кто-то сказал, что я когда-нибудь пойду на руках, то я поднял бы его на смех. Но тут… Лео, вы гений!

– Спокойно, Артур! Вы же сами всё сделали. Поэтому если и есть здесь моя заслуга, то только лишь в том, что указал вам этот путь.

– Дайте мне слово, что, когда я вернусь в Лондон, вы приедете ко мне погостить.

– Артур, если судьба захочет, то мы обязательно увидимся. Может быть, и не раз. Вы прекрасно скрасили уединение этого путешествия, и я никогда не забуду этих дней.

– Взаимно! – ответил явно растроганный Уинстон.

Расстались они у трапа, молча пожав друг другу руки. Уинстон, по-прежнему одетый во все чёрное, растворился в толпе вместе со своими чемоданами и сундуками. Леонид пошёл вместе со своим саквояжем до гостиницы, где дотошный Сила Яковлевич забронировал номер. Нужно было скорей узнать, как двигаться дальше. До конечного пункта было ещё минимум двести миль пути.

Ноябрь 1899 года. Лоренцу-Маркиш

«Дорогой отец! Пользуюсь представившейся возможностью послать тебе весточку о себе и сразу сообщаю, что со мной, слава богу, всё хорошо. Здоров, бодр и даже сыт. Про нос в табаке опустим. Не курил и курить не собираюсь. Морской этап позади. Перенёс его на удивление просто. Вода в океанических масштабах не вызвала морской болезни. Утром разрабатывал мышцы, днём бродил по кораблю и читал, вечером любовался закатами, а ночью восхищался звёздным небом над головой. (О моральном законе Канта опустим.)

До Александрии была скука смертная. После моё одиночество скрасил один англичанин. Как и я, корреспондент. Правда, я ему не открылся. Придумал зажигательную историю про любовь к венгерской циркачке и купца-отца, торгующего скобяным товаром, отправившего меня на разведку. Простишь? Сам не знаю, зачем выдумал? Мы с ним на пару убивали время на пароходе за беседами и физическими занятиями.

Однажды утром, после одной из тренировок, проводившихся до подъёма основной публики, застали необычную суету на судне. Команда с загадочными лицами перебегала с носа на корму и обратно. Бегали не то чтобы быстро, но часто и сосредоточенно. Чем обратили на себя моё внимание. Обслуга была предельно вежлива и корректна. Делала удивлённые и невинные глаза, когда слышала вопрос о причинах такого поведения. Или несли такую ахинею, которую и враньём-то назвать нельзя.

Через полчаса после ланча пробили склянки, и душераздирающий вопль прилетел с кормы. Потом кто-то ударил во что-то металлическое. Ответили медным дребезгом и хором дикарей на баке. И следом по всем палубам что-то дробно зазвучало и мелко загремело. Казалось, что где-то за бортом огромная и пышногрудая цыганка трясёт своим монисто. Обернувшись в сторону крика, увидел как с юта[23]23
  Бак и ют – носовая и кормовая надстройки на палубе судна.


[Закрыть] расползается разряженная толпа. Перемазанная чем-то чёрным, с нелепо подведёнными глазами и размалёванными губами. Украшенная чем угодно: рваными тельняшками, рыболовными сетями и растительными юбочками. Последним появился „старец“ с накладной бородой из мочала, трезубцем и сползающей на глаза жестяной короной. Оказалось, прибыл не кто иной, как Царь Морских Глубин и Владыка Вод Посейдон, он же Нептун. „Канцлер“ пересекал экватор. Всех новичков мужского полу „воинство“ Нептуна кидало в старый парус, натянутый наподобие гамака. Его усердно наполнили забортной водой. Женщин, несмотря на истошный визг, окатывали ею из кружек. Потом Нептун всех поздравил и выдал бумагу о пересечении экватора. Вечером был торжественный ужин, песни и танцы до упаду.

Сразу вспомнились мне наши праздники в Павловске. Не хватало твоего таланта, твоей выдумки и твоего размаха! Представляю, какой бы ты грандиозный праздник закатил! А каким бы был Нептун в твоём исполнении! Искромётный и хулиганистый. Даже настоящий Царь Морской – и тот бы позавидовал.

Почему-то всё время путешествия преследуют строки из „Паруса“: „Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в краю родном?…“ В голове, порой до навязчивости, звучат песни, исполняемые твоим голосом, а значит, мы вместе.

Как ты и как здоровье? Чем теперь твоё сердце успокаивается? Посещает ли тебя мой однокашник Краснов? Устраиваешь ли ты ему концерты?

Как бы я хотел быть среди публики…

Следующую весточку пришлю по прибытии на место. Передавай приветы знакомым. С любовью и уважением, твой сын, Леонид Фирсанов. Лоренцу-Маркиш. 27 ноября 1899 года».

«Как жаль, как жаль, как жаль! Кричало и отстукивало моё бедное сердце, когда я не застал не единой строчки от вас, милая Лизавета! Не нашлось десяти минут или подвела почта? В обоих случаях жаль. Обидно будет, коли письмо придёт после моего отъезда. Но что уж тут поделаешь… Не надо голубиной, следующее шлите обычной почтой.

Путешествие морем окончено, теперь предстоит поездом добираться до Трансвааля. Но как и когда, буду знать только завтра.

Настроение, как Санкт-Петербургская погода в это время года. Обложные облака – цвета моей тоски, пронизывающий ветер и снежная крупа по мостовым. А тут… После экватора, который я благополучно пересёк, о чем имею именное свидетельство лично от Его Величества Нептуна. Правда, макнули в воду, как в купель, но теперь я был в двух полушариях.

С приходом темноты специально вышел на крошечный балкон моего гостиничного нумера и пытался отыскать повсеместно известное созвездие Южный Крест. Небо здесь на самом деле абсолютно другое, чем над нами. Оно бархатно-тёмное, ласкающее, а не гладко-холодное, как над Невой. Крутил, крутил головой, но так и не нашёл. Ярких звёзд много, а в крест не складываются. Всё больше треугольники. Без знающего взгляда отыскать не смог. Прав был великий Ломоносов: „Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна“. Теперь есть краткая, но цель: сыскать и рассмотреть, чтобы потом, когда-нибудь, ненавязчиво и мельком заметить: „Был под ним, красота неописуемая“. Мальчишество, скажете вы. Не отрицайте, скажете!

Кстати, здесь, в отличии от нас, начинается лето. Жара, утверждают, будет расти день ото дня. Но куда ещё! Был уверен, что сварюсь во влажном воздухе, как только сойду с трапа парохода. Но пока – держусь. Всю дорогу по морям дискутировал и оттачивал ораторское мастерство с одним англичанином. Но он оказался слишком толстокожим и не осознал ошибок Британской Империи. Но… я скоро всё исправлю. Моё острое перо, зоркий глаз, тонкий ум и нетривиальная ирония расставят всё на свои места. (Безусловная шутка. И может быть, даже не смешная.)

Лоренцу-Маркиш, можно сказать, небольшой провинциальный город, застроенный домами в колониальном стиле. Прочными, вечными, мрачными. К пальмам я уже успел привыкнуть в Стамбуле и Александрии. Здесь же удивили акации и невообразимой красоты закаты. Цвета яркие, а не пастельные, как на севере. Оранжево-красное солнце окрашивает всё в кирпичные и медные цвета. По нашим меркам проходит стремительно. За какие-то полчаса яркий день превращается в беспросветную угольную ночь.

Чем живо Отечество и вы? С наступлением холодов, умоляю вас, держите ноги в тепле и не позволяйте себе мёрзнуть, иначе инфлюэнция отравит вашу драгоценную жизнь. Улыбка исчезнет с вашего милого лица, а это недопустимо.

Теперь мне предстоит последний рывок под стук колёс и с саванной за окном. Может, увижу местную фауну, поскольку флорой уже частично налюбовался.

Надеюсь, что по прибытии на постоянное место дислокации (пора привыкать к военной терминологии!), смогу получить от вас хотя бы пару строк (но вы сами прекрасно понимаете, что это всего лишь общепринятая словесная формула, совсем не отражающая моего истинного желания). С уважением и другими чувствами, Леонид Фирсанов. Лоренцу-Маркиш. 27 ноября 1899 года».

Декабрь 1899 года. Лоренцу-Маркиш – Претория

Утром первого дня из неудовлетворённого любопытства Леонид предпринял небольшую вылазку по столице португальской колонии. За сравнительно небольшой промежуток времени ему удалось посмотреть все, что представляло какую-то архитектурную ценность в этом городе. Несколько монументальных зданий викторианской эпохи в центре, собор, здания магистрата. Сотня-другая шагов и он оказался на окраине.