Книга: Оглашенные - Андрей Битов

Некоторые мудрецы считают, что именно свобода выбора и связанная с ней возможность (и желание) задавать вопросы является той самой божественной искрой, которой Всевышний наделил человека, когда создавал его по образу и подобию своему. Битов не боится задавать сложные вопросы, через обсуждение которых в итоге формируется его философия.

И сейчас мы приближаемся вплотную к тайне. Где человек? кто человек? и зачем человек?

Сначала Битов, по-сократовски идя от противного, пытается дать определение человеку, установить место человека в окружающем мире и его связь с природой.

Что можно обозначить как экологическую нишу современного человека? Саму планету Земля?

В отличие от птиц, живущих в однородности воздуха, человек, все время находясь в пограничном состоянии – позади прошлое, впереди будущее, между двумя нереальностями, – движим стремлением преодолеть это противоречие, но и существует только благодаря напряжению границы, обретая гармонию исключительно в духовной сфере. Наличие границы в философии Битова является основополагающим. Человек, исследуя мир только через себя, ограничен своим представлением о нем. Граница позволяет человеку мыслить, и она же отсекает его от окружающей среды. Нет контакта с птицами. Нет связи с природой. Нет понимания между людьми.

Человек противопоставлен дикой природе и по отношению к ней выступает разрушителем. Он всегда лишний в пейзаже. Когда люди осваивают пространство, оно становится культурным, но созданные рамки и границы лишают человека свободы и принадлежности к окружающему миру. Человек создан по образу и подобию божьему – художником, но не чтобы творить (человек может только натворить, портить), а чтобы оценить творение Художника. Место человека в культурном пространстве – созерцать и восхищаться созданным для нас миром. А мы безумствуем, как оглашенные, стоя на пороге храма и опять – на границе.

О, насколько одичание дичее дикости!..

И вдруг одновременно плавно и резко начинается третья часть, роман «Ожидание обезьян», которая совершенно отличается от повестей и полностью переворачивает наше представление о происходящем. Реальные события перемежаются горячечным бредом, воспоминаниями и главами из ненаписанного романа, и в какой-то момент становится непонятно, кто что говорит, кто кого ждет – мы обезьян или обезьяны нас, автор и главный герой меняются местами, а потом начинают дробиться и с каждой крошкой хлеба и каплей вина растворяться в каждом читателе, в планете Земля. Гибнут животные, заражено море, весь мир медленно рушится, и обезьян нет совсем, но, замерев в ожидании на пороге между бытием и небытием, в конце своего духовного пути автор исступленно кается и молится не о вечной жизни, а о вечной смерти – чтобы исчезнуть в идеальном мгновении и вместе с ним, чтобы мытарствующая душа наконец обрела свое место и спасение, чтобы наконец оказаться в однородной среде, которая не прах, но свет.

Ждать – все равно что. Что транспорт, что любимую. Это формула, а не причина. Ждешь, потому что ты предопределен, потому что ты описан, потому что внутри описания ты находишься. Я не ждал самих обезьян – я попал внутрь текста, описывающего ожидание их. Это – то самое, когда не ты, а с тобой что-то происходит. То, от чего вся литература.

Философский роман становится художественным благодаря языку – точному, неожиданному. Текст «Оглашенных» исключительно многословен и многослоен, каждый абзац – вдох, каждая точка – выдох. Битов заигрывает с читателем, добавляя мозаичными вкраплениями отдельные истории, как остающийся за скобками шепот суфлера, но все вместе они сплетаются в единое полотно романа, которое полностью существует в культурном и историческом контексте, изменяясь в зависимости от знаний и ассоциаций читателя благодаря скрытым цитатам и явным приветам классикам и современникам.

Битов препарирует слова на примере чайки и коня, как будто пытаясь приподнять семантическую завесу, окутавшую наш мир, и обнажить его истинную суть. Слова бессильны, но для Битова слово одновременно и цель, и инструмент, и дао, и он продолжает писать – на границе жизни и литературы.

Нет, это еще не постмодернизм - интеллигентская (можно путать с интеллектуальной) (пост)советская эссэистическая проза (удачный образ у самого Битова - галстук и набедренная повязка). Пищеварение фактов мозговым соком и выделение мыслей, секретизация своими железами полученной от внешней мира химии - и есть эссе. Химия мысли = постановка вопроса. Это не так и много - вопрос. Это - весь человек. Вопросительный знак Бога. При чем тут Бог?.. В начале был эпиграф. "Два человека вошли храм..." И это не только автор и кто-то второй (собеседник, читатель?). ПП. ДД. Это сам автор, раздвоенный, мытарь и фарисей одновременно, вечный оглашенный, который, желая стать равным Творцу, безрассудно рвет с одного и того же дерева вперемешку плоды добра и зла.

Оглашенные - те, кто поверил, но еще не познал. Процесс оглашения (катехизация) и есть - постановка вопросов. Катехизис - это диалогический текст, состоящий из ответов и вопросов. Однако автор признается, что он вечный оглашенный - он только спрашивает, не получает, не слышит (не хочет, не умеет слышать?) ответов. Человек - вопросительный знак. Человек-крик. Кричит, как оглашенный. Потому что осознает себя - проживает себя, остро чувствует жизнь. Как птица, живущая "на пределе" - в горячке - так должен жить человеческий мозг, постигая мир, в постоянном усилии. Этим и привлек Битов вначале - горячкой мысли, усилием вопроса, неизношенным (детским?) любопытством и любовью к миру.

Текст как мед - частично переваренный мировой нектар.

Пирамида – это кто в какой последовательности друг друга ест. Не увидеть такое сооружение можно, разве что взобравшись на самую вершину его…

Если уж человек пользуется "серым веществом" по назначению, то на самом деле несущественно, что попадет в силки мозговых извилин. Вначале Битову попались птицы... а могли - муравьи, а могли - кошки... по крайней мере про кота, почти шредингеровского, живого-мертвого, мы еще услышим душераздирающую историю... А пока птицы становятся той точкой, из которой выходит вектор мысли писателя. Мысли о мире, об эволюции и экологии, о человеке в мире, и мире в человеке, и мире без человека, и мире вопреки человеку, и мире благодаря человеку. "Что мы видим: предметы или слова, которые называют их?"

Экофилософия и хомоэкология. Парадокс зависимости от природы и власти над ней: "человек перепутал постижение с обладанием". Человек как "лишний элемент в пейзаже". Потому что самозванно захватывает роль героя пейзажа, а должен быть - зрителем, ради которого пейзаж и был нарисован. Человек как "личинка времени" - вневременное создание, от которого сбоит механизм вселенной. Впечатанный в этот мир через грехопадение как муха в янтарь. Но и в экологии, и в философии (пост)советский человек - еще только оглашенный, не полный член. Дилетант, который, однако, стремится повысить статус.

Встречаются три кита (звучит как начало анекдота) из принципиально различных измерений - систем познания мира: наука, искусство и теология. На их спинах непротиворечивой континент знания - что есть человек в этом мире. Неэстетично выдающийся нос, всеубийственная вершина пищевой пирамиды - или подобие Бесподобного, образ Неизобразимого Творца?.. Что может быть более приземленным и материальным, чем пищевая цепочка (наука = тело), однако телесный человек задуман, как образ Того, Кто вне этого мира (теология = дух), и обнаруживает возможность уподобления через собственное творчество (искусство = душа).

Текст как потоотделение.

- Вы хотите сказать, что он не жив?? - Я не хочу сказать, что он не мертв.

Надо признать, текстура, сотканная Битовым, не обретает очерченной формы. Расплавленная эссеистика кипит и бурлит, но не застывает романом. Чудовищная нероманная композиция. Чудовищная не только благодаря упомянутым мифическим китам, что бултыхаются в бессюжетном океане рефлексии. Оказывается (о, как неловко!), это произведение - китайская звериада, 12-летний гороскопический зверинец. Форма очень принужденная, притянутая за уши, крылья, лапы и хвосты, но не поддержаная, не уравновешенная содержанием. Кривобокая несимметричная химера. Птичья философия меняется угарно-бутылочной, "путешествие" бессмысленным совковым блужданием от случая к случаю выпить. Странные герои, несомненно интересные сами по себе, но чужие после философского зачина: орнитологи, художники, преступники, киношники... обезьяны... Абсурд быта, ожившие, чтобы вскоре умереть, гороскопические животные, ироничный национализм, безупречная речь внутреннего монолога, повернутая к стене в подсобке икона (меткий образ самого битовского текста) - перлы, густо рассыпанные в свинарнике.

Да, химерический текст не в лучшей форме, это понятно с половины. Наверное, не надо было сводить разновременные новеллы в один роман - романа нет, но есть отличные отдельные эссе. Может ли вершина пищевой пирамиды заботиться о своих гранях и подножиях?.. Текст выделяет мед, муравьиный сок и пот одновременно. Гормоны, ферменты, идеи... как избавить мышление от физиологии?..

Каким может быть ОТВЕТ, если ВОПРОС - сам человек?..

Тэкст па-беларуску, як заўсёды...

Тут...

Тэкст як кіслы мурашыны сок - вынік працы эндакрыннай інтэлектуальнай сістэмы.

Посмотреть под ноги, а затем в небо – вот первый научный метод.

Не, гэта яшчэ не постмадэрнізм - інтэлігенцкая (можна блытаць з інтэлектуальнай) (пост)савецкая эсэістычная проза (найлепшы вобраз у самога Бітава - гальштук і набедраная павязка). Страваванне фактаў мазгавым сокам і выдзяленне думак, сакрэтызацыя сваімі залозамі атрыманай ад знешняй свету хіміі - гэта эсэ. Хімія думкі = пастаноўка пытання. Гэта не так і многа - пытанне. Гэта - увесь чалавек. Пытальнік Бога. Пры чым тут Бог?.. На пачатку быў эпіграф. "Два чалавекі ўвайшлі храм..." І гэта не толькі аўтар і хтосьці другі (чытач?). ПП. ДД. Гэта сам аўтар, раздвоены, мытар і фарысей адначасова, вечны агалосны, які, прагнучы стаць роўным Творцу, безразважна рве з аднаго і таго самага дрэва ўперамешку плады дабра і зла. Агалосныя - тыя, хто паверыў, але яшчэ не зведаў. Працэс аглашэння (катэхеза) і ёсць - пастаноўка пытанняў. Катэхізіс - гэта дыялагічны тэкст, які складаецца з адказаў і пытанняў. Аднак аўтар прызнаецца, што ён вечны агалосны - ён толькі пытаецца, не чуе (не хоча, не ўмее чуць) адказаў. Чалавек-пытальнік. Чалавек-крык. Крычыць, як аглашоны. Бо ўсведамляе сябе - пражывае сябе, востра адчувае жыццё. Як птушка, якая жыве на мяжы - у гарачцы - так мусіць жыць чалавечы мозг, спасцігаючы свет, у заўсёдным высільванні. Гэтым і прывабіў Бітаў напачатку - гарачкай думкі, высільваннем пытання, нязношанай (дзіцячай?) цікаўнасцю і любоўю да свету. Тэкст як мёд - часткова перастрававаны сусветны нектар.

Пирамида – это кто в какой последовательности друг друга ест. Не увидеть такое сооружение можно, разве что взобравшись на самую вершину его…

Калі ўжо чалавек карыстаецца "шэрым рэчывам" па прызначэнні, то насамрэч неістотна, што трапіць у сілкі мазгавых звілінаў. Напачатку Бітаву трапіліся птушкі (а маглі - мурашкі, а маглі - коткі... прынамсі пра ката, амаль Шродзінгера, мы яшчэ пачуем душараздзіральную гісторыю). Птушкі робяцца той кропкай, з якой выходзіць вектар думкі пісьменніка. Думкі пра свет, пра эвалюцыі і экалогію, пра чалавека ў свеце, і свет у чалавеку, і свет без чалавека, і свет насуперак чалавеку, і свет дзякуючы чалавеку. "Што мы бачым: прадметы ці словы, якія называюць іх?" Экафіласофія і хомаэкалогія. Парадокс залежнасці ад прыроды і ўлады над ёй: "человек перепутал постижение с обладанием". Чалавек як "лішні элемент у пейзажы". Бо самазвана захоплівае ролю героя пейзажу, а павінен быць - гледачом, дзеля якога пейзаж і быў намаляваны. Чалавек як "лічынка часу" - пазачасавае стварэнне, ад якога збоіць механізм сусвету. Упячатаны ў гэты свет праз грэхападзенне як муха ў бурштын. Але і ў экалогіі, і ў філасофіі (пост)савецкі чалавек - яшчэ толькі агалосны, не поўны член. Дылетант, які, аднак, імкнецца павысіць статус. Сустракаюцца тры кіты (гучыць як пачатак показкі) з прынцыпова розных вымярэнняў - сістэм спазнання свету: навука, мастацтва і тэалогія. На іх спінах несупярэчлівы кантынент веды - што ёсць чалавек у гэтым свеце. Неэстэтычны вытыркальны нос, усёзабойчая вершаліна харчовай піраміды - ці вобраз Бязвобразнага, выява Невыяўляльнага Творцы?.. Што можа быць больш прыземленым і матэрыяльным, чым харчовы ланцуг (навука = цела)? Цялесны чалавек задуманы, як вобраз Пазасветнага (тэалогія = дух) і выяўляе гэтую магчымасць праз уласную творчасць (мастацтва = душа), так прыпадабняецца да Творцы. Тэкст як потааддзяленне.

- Вы хотите сказать, что он не жив?? - Я не хочу сказать, что он не мертв.

Трэба прызнаць, тэкстура, сатканая Бітавым, не набывае акрэсленай формы. Расплаўленая эсэістыка кіпіць і вірыцца, але не застывае раманам. Пачварная нераманная кампазіцыя. Пачварная не толькі дзякуючы згаданым міфічным кітам, што пялюхаюцца ў бессюжэтным акіяне рэфлексіі. Аказваецца (о, як няёмка!), гэты твор - кітайская зверыяда, 12-гадовы гараскапічны звярынец. Форма надта змушаная, прыцягнутая за вушы, крылы, лапы і хвасты, ды не падтрыманая, не ўраўнаважаная зместам. Крывабокая несіметрычная хімера. Птушыная філасофія змяняецца ўгарна-бутэлечнай, "падарожжа" бессэнсоўным саўковым бадзяннем ад нагоды да нагоды выпіць. Дзіўныя героі, несумненна цікавыя самі па сабе, але чужыя пасля філасофскага зачыну: арнітолагі, мастакі, злачынцы, кіношнікі... малпы... Абсурд побыту, ажылыя, каб неўзабаве сканаць, гараскапічныя жывёлы, іранічны нацыяналізм, бездакорнае маўленне ўнутранага маналогу, адвернуты да сцяны ў падсобцы абраз (трапны вобраз Бітавага тэксту) - перлы, густа рассыпаныя ў свінарніку. Але, хімерычны тэкст не ў найлепшай форме, гэта зразумела з паловы, ён хворы: слязіцца, сцякае потам і слінькамі. Пэўна, не трэба было зводзіць разначасавыя навэлы ў адзін раман - раману няма, ёсць выдатныя асобныя эсэ. Тэкст выдзяляе мёд, мурашыны сок і пот адначасова. Гармоны, ферменты, ідэі... як пазбавіць мыслярства фізіялогіі?.. Ці можа вяршыня харчовай піраміды клапаціцца пра свае грані і ўзножжа?.. Якім можа быць АДКАЗ, калі ПЫТАННЕ - сам чалавек?..