Текст книги "Карибская сага"

Девица держала в руках кинокамеру, направив объектив прямо на него.

– Это что ещё за хрень? – недовольным голосом поинтересовался Ник.

– Да я и сам толком не понял, – смущённо пожал плечами Витька. – Похоже, иностранка. Проезжала мимо, увидала ваши подвиги, остановилась, начала снимать. Вы про такой случай инструкций не давали, я и не стал её прогонять. Иностранка, опять же…

Ник только рукой недовольно махнул, мол, дурака только могила исправит.

Иностранка, тем временем, выключила свою камеру и подошла к Нику вплотную.

– Извините, вы – бедный? – спросила участливо. – Вам нечего кушать? Вы голодны? Я могу дать вам телефон Армии Спасения.

– Спасибо, не надо, – вежливо поблагодарил девушку Ник. – Я очень богат. Моя компания стоит порядка десяти миллионов долларов.

– Зачем же тогда всё это? – иностранка указала тоненьким пальчиком в сторону озера.

– Душа просила, – доходчиво пояснил Ник. – Русская Душа – она такая. Её даже бешеные баблосы испортить не могут…

Из плена воспоминаний его вернул громкие возгласы Юхи.

– Тихха! Тихха! Стопинг! Стопинг! – надрывался финн.

Ник перестал грести и развернулся на сиденье. До полосы берегового льда оставалось метров семь-восемь. Лёд был пористый, местами – жёлто-фиолетовый, местами – откровенно-чёрный, общая ширина ледяной полосы не превышала двух километров.

Баркас несильно ткнулся носом в ледовое поле и тут же углубился в него почти на целый корпус.

– Нормально всё, – заверила его Мария. – Ещё неплохо держит, доберётесь. Ну, может, искупаетесь разок. Ничего, не страшно. Обычное дело. На берегу вас Генрих встретит. Он знает, что делать дальше.

– Пока, до сданья! – весело заявил Юха и выбросил из баркаса на лёд несколько широких досок. – Я очень любить Сталин! Я – коммуниста!

– Смело идите. Только очень осторожно, чтобы доски были рядом. А ещё лучше – сразу на доску ложитесь и отталкивайтесь руками ото льда…

Глава седьмая
Смерть австрийского прохиндея

Дошёл-дополз, конечно, – деваться-то некуда. Четыре раза под лёд проваливался, последний раз – совсем серьёзно, еле-еле хватило длины доски, чтобы зацепиться ею за края широкой полыньи. В конце пути силы совсем оставили: молчаливый Генрих его уже за шиворот полушубка вытаскивал на берег, громко сопя и обливаясь потом.

Отогрелся Ник у жаркого костра, переоделся в неприметную крестьянскую одежду. На скромной подводе, неторопливо дымя самодельными трубочками, тронулись к Стокгольму. Кто же остановит двух типичных крестьян, везущих в столицу несколько разделанных свиных туш? Дело-то обычное, как любила объяснять Мария всё – происходящее в этом Мире…

В Стокгольме Ник получил испанский паспорт на имя Андреса Буэнвентуры, коммерсанта из Барселоны, занимающегося поставками в страны Северной и Центральной Европы лимонов, апельсинов, а также испанских сухих и полусухих вин. В тёмно-вишнёвой кожаной папке имелось даже с десяток оформленных по всей форме контрактов, украшенных круглыми и прямоугольными разноцветными печатями.

Ко всему этому прилагалось солидное по размерам портмоне, плотно набитое самой различной валютой.

Красивый город Стокгольм, чистый и очень тихий. На каменной набережной, совсем рядом с Королевским Дворцом, шустрые мальчишки вовсю тягали крупную серебристую форель.

Из Стокгольма Ник вылетел в Берлин, там сел в скорый поезд, следующий до Вены. Уже вовсю шла Вторая мировая война, войска Третьего Рейха давно вошли в Париж и в Варшаву, а за окошком пульмановского вагона мелькали совершенно мирные пейзажи: домики под красными черепичными крышами, зелёные и жёлтые поля (жёлтые – засеянные горчицей и рапсом), сады с уже завязавшимися грушами и яблоками, стада упитанных пятнистых бурёнок и белых лохматых коз. Абсолютно ничего не напоминало о войне, разве что на железнодорожных станциях – вдоль перронов – прохаживались армейские патрули с автоматами наперевес…

На Центральном вокзале Вены было многолюдно и шумно: по перрону шествовали шикарно разодетые дамы в сопровождении щеголеватых офицеров, носильщики в коричневой форме, обливаясь потом, перемещали во встречных направлениях тяжеленные чемоданы и элегантные саквояжи.

Ровно в одиннадцать ноль-ноль Ник подошёл к нужному стеклянному павильону, где торговали горячими баварскими колбасками, яблочными штруделями и пирожными с заварным кремом. Айны нигде не было видно.

«Понятное дело, ясный пень», – усмехнулся про себя Ник. – «Обязательность никогда не входила в число чукчянских добродетелей, особенно, если измерять время оленьими переходами…».

Внутри павильона, за круглым столиком, располагавшимся в отдельной нише, полдничала весьма элегантная молоденькая барышня, разодетая по последней парижской моде: светло-лиловое, очень сильно приталенное длинное платье с короткими рукавами, крохотная шляпка того же цвета, белоснежные перчатки по локоть, элегантная дамская сумочка с золотыми застёжками, закрытый японский зонтик от солнца, висящий на гнутой спинке антикварного стула.

Перед дамой стояла большая овальная тарелка, полная разнообразными пирожными, высокий, наполненный на две трети бокал и тёмно-зелёная бутылка с вином. Барышня явно не страдала отсутствием аппетита, да и в финансовых средствах, очевидно, не была стеснена: такая бутылка «Мозельского» стоила дороже, чем хороший мужской костюм, пошитый на заказ в первоклассном венском ателье.

Ник оглянулся по сторонам, высматривая подходящий столик.

– Ах, милый сеньор Андрес! – на хорошем немецком языке обратилась к нему дама в светло-лиловом. – Вы, что же, меня не узнаёте? Это же я – Анна Гонсалес. Мы с вами как-то в Барселоне обсуждали особенности австрийского рынка цитрусовых. Ну, вспомнили, наконец?

Глаза Айны откровенно смеялись, разбрасывая разноцветные лукавые искорки во все стороны.

– Дорогая Анна! Как же я мог вас забыть! – Ник кинулся расцеловывать Айне ручку, вернее – её белоснежную перчатку. – Ваша красота незабываема, милая донна…

Он, действительно, был поражён: и двух лет не прошло с той поры, как Айна беззаботно кочевала по чукотской тундре в потёртой кухлянке и мешковатых штанах, сшитых из неровных кусков нерпичьих шкур. Даже по нужде она тогда отходила в сторону всего-то метров на пятнадцать-двадцать, да и делала преспокойно, никого не стесняясь, свои дела. В суматохе постоянно мелькающих событий на такие мелочи тогда никто и внимания не обращал.

А теперь перед ним сидела шикарная европейская дамочка, стильная такая штучка, обладающая светским лоском и безупречными манерами.

Вот, только тарелка, полная пирожными с жирным заварным кремом, и целая бутылка вина несколько выбивались из этого образа. Хотя, с другой стороны, настоящая светская львица должна изредка удивлять окружающих своими милыми капризами и изысканными причудами…

– Хорошо, что ты приехал, командир, – для конспирации Айна перешла на португальский язык.

Ник по-португальски практически всё понимал, а вот сам и двух фраз связать не мог, поэтому он ответил на испанском, с которым по-настоящему был дружен:

– Без проблем, дорогая. Что нового? Какие у нас планы на сегодня?

– Новостей пока никаких, всё по-прежнему. – Айна чуть нахмурилась, отчего на её лбу появилась вертикальная тревожная морщинка. – А сегодня мы в гости поедем к одному очень интересному человеку. Он русский, ещё ребёнком вместе с родителями выехал из России, сразу после Октябрьской революции. Формально – он частный независимый бизнесмен, на самом же деле является неофициальным торговым представителем СССР в Австрии и Германии. Очень умный и способный, Бессонов о нём очень тепло отзывался, он нам про этого Аматова должен всё подробно рассказать…. После этого вернёмся обратно на вокзал, поезд до Клагенфурта отходит в шестнадцать тридцать, я уже и билеты купила…. Нет у тебя, командир, возражений?

– Нет, конечно же. Тебе виднее, – пожал Ник плечами.

Айна небрежно щёлкнула пальцами и обратилась по-немецки к тут же подбежавшему пожилому официанту:

– Любезный, поймайте-ка нам с сеньором Буэнвентурой такси!

Они подъехали к аккуратному кирпичному домику, окружённому небольшим симпатичным садом: вдоль песчаных дорожек росли кусты крыжовника и чёрной смородины, увешанные созревающими ягодами, а на тщательно побеленных деревьях висели совсем ещё зелёные яблоки, сливы и мелкие светло-бежевые груши.

Рядом с массивной дубовой дверью на стене висела латунная табличка со скромной надписью: «Verwaltung Gmbh».

Молоденькая горничная в лёгкомысленной юбочке и кружевной накрахмаленной наколке проводила их в просторный кабинет, обставленный неприметной светлой мебелью.

Из-за большого письменного стола, заваленного разнообразными бумагами и картонными папками, им навстречу поднялся совсем ещё молодой человек, не старше двадцати пяти лет.

– Здравствуйте, товарищи, – произнёс по-русски, с едва заметным мягким акцентом. – Мне про вас уже сообщили по дипломатическим каналам, постараюсь быть максимально полезным. Тем более что и мне самому этот Александр Аматов глубоко и искренне несимпатичен, ибо позорит нашу Россию своим поведением. Меня зовут – Максим Яковлев, можно просто – Макс. Я очень макроэкономикой интересуюсь, глобальными мировыми валютными рынками, биржевыми клиринговыми операциями…

Внешность у Макса была приметная: длинное породистое лицо, чёрные умные глаза, спрятанные за стильными очками в позолоченной оправе, пухлые, красиво очерченные губы.

«Как же на молодого Мишу Ходорковского похож!» – умилился Ник.

А ещё через десять минут он полностью и окончательно был очарован (не подумайте ничего плохого, ради Бога), этим молодым да ранним бизнесменом.

Рождаются на свет иногда люди с такой харизмой, с таким личным обаянием, что только диву даёшься. А как говорил, мерзавец, как говорил! Создалось такое впечатление, что любого человека, в чём захочет – в том и убедит бесповоротно. Так что, карьера, она иногда не только на личных взаимоотношениях строится, но и на таланте убеждения, на личной импозантности и на артистических способностях. Хотя и перебарщивать с этими талантами не стоит, что и подтверждает – лишний раз – финальная часть пьесы про того же Ходорковского…

Редкий кадр – этот Макс, далеко пойдёт. Если, конечно, в тюрягу в ближайшее время не загремит: власти всех стран к таким интеллектуалам и оригиналам всегда относятся без особого пиетета…

Только через тридцать минут Макс, наконец-то, закончил излагать своё видение динамик развития региональных экономик и перешёл непосредственно к делу:

– Александр Фёдорович Аматов, пятидесяти лет от роду, из вологодских обувщиков. Отец его двумя фабриками владел: на одной валенки отличные валяли, а на другой шили неплохие сапоги из яловой кожи. В Клагенфурте осел с двадцать шестого года, где до этого болтался – точно неизвестно. Ходят упорные слухи, что несколько лет прожил в Китае. Другие авторитетные источники утверждают, что во Вьетнаме…. В Австрии же наш уважаемый господин Аматов ведёт двойную жизнь. С одной стороны, он – успешный бизнесмен: торгует сталью, химией разной, имеет большой дом, яхту на Средиземном море, под Клагенфуртом открыл шикарный ресторан с громким названием «Москва», недавно из Америки выписал себе «Форд» последней модели. С другой же стороны – откровенный жулик, законченный авантюрист и злостный прохиндей. А может, просто больной человек, экономический маньяк, так сказать. Во-первых, обожает проводить незаконные сделки, связанные с антиквариатом. Во-вторых, нельзя Аматову давать деньги: в долг, например, или предоплату делать за партию любого товара. У него то ли принципы такие уродливые, то ли бзик психиатрический…. Деньги он, конечно, отдаст. Только не сразу, а года через два-три, после завершения всех бюрократических и судебных процедур. Для него, чудака законченного, это как спорт такой: кредиторов доводить до белого каления, глумиться изощрённо над ними.

– Как же так? – удивился Ник. – Но ведь за такие штуки его давно уже должны были в тюрьму посадить. И в Австрии, и в Германии законы очень суровые. Почему же Аматов до сих пор на свободе?

Макс только криво усмехнулся:

– Диалектика, дорогие мои товарищи, элементарная такая – диалектика. Зачем же его сажать за решётку, если он деньги – рано или поздно, но отдаст? И очередь давно уже образовалась – из людей уважаемых и, бесспорно, авторитетных…. Почему эти его дела до сих пор не получили широкой огласки? И это совсем просто. Во-первых, никто не хочет себя дураком выставлять на весь белый Свет. А, во-вторых, если новых дураков не будет, то откуда же деньги для предыдущих возьмутся? Тут имеет место быть тонкий психологический расчёт, плюсом к нему – нездоровая наглость.

Айна тоже проявила любопытство:

– А ресторан шикарный, «Форд» последней модели, яхта на Средиземном море – с этим всем как быть?

– И здесь нет ничего сложного, – опять улыбнулся Макс. – Безусловно, и ресторан, и яхта, и дом в Клагенфурте, автомобиль и прочее являются его собственностью. Только всё это – уже давно – заложено в разных банках. Во-первых, чтобы кредиторы ни на что не могли претендовать. Во-вторых, Аматов по своей натуре является азартным игроком и поэтому терпеть не может, когда деньги (или же имущество), без толку «лежат». Он постоянно ввязывается во всякие сомнительные торговые авантюры. А для этого нужны большие деньги. В результате всё его имущество, включая собственные часы и перстень, да и брильянты жены, состоит под залогом банковских кредитов.

– Нам нужно получить от Аматова очень важную информацию, – мягко заговорил Ник о главном. – Причём, такую информацию, делиться которой он ни с кем не планирует. Но мы должны её получить – любой ценой, в обязательном порядке. Что вы можете посоветовать нам в сложившейся ситуации?

Максим Яковлев глубоко и печально вздохнул, словно смиряясь с мыслью о предстоящем расставании с некими материальными активами.

– Я получил серьёзное предписание оказать вам действенную помощь. Не просто – формальную помощь, а помощь настоящую, эффективную, действенную. Предписание исходило лично от товарища Берии, а это, согласитесь, очень и очень серьёзно. – Макс пододвинул к Нику две тоненькие картонные папки. – В этой собраны векселя по долговым обязательствам господина Аматова, целый год выкупал у разных кредиторов. Хотел использовать их в одной собственной элегантной комбинации, но, раз такое дело, забирайте, от сердца отрываю…

– А во второй что? – спросил Ник.

– Во второй папке находится подробное досье на меня лично и на деятельность моей фирмы в целом, – загрустил господин Яковлев. – Вся информация, конечно же, правдива на сто процентов. Мы с господином Аматовым являемся личными идеологическими врагами, следовательно, это досье должно его всерьёз заинтересовать. Извините покорно, но это всё, что могу предложить.

– Зачем же идти на такие жертвы? – забеспокоилась Айна, девушка честная и трепетная. – Это же может повредить вашей карьере.

– Полноте, – Макс небрежно махнул рукой. – Современный бизнес характеризуется, в первую очередь, очень высокой динамикой развития, чего герр Аматов, кстати, совершенно не понимает. И трёх недель не пройдёт, как это досье превратится в полный и никому неинтересный хлам. Да, вот вам ещё фотографии господина Аматова во всех ракурсах, – бросил на стол толстый коричневый конверт. – Кстати, этот господин является большим поклонником немецких романтических баллад и яркой женской красоты…

Аккуратный, почти игрушечный железнодорожный состав неторопливо, как будто осторожно раздвигая предзакатные лучи местного ленивого солнышка, катил по Австрии. Ник любовался мелькавшими за толстым стеклом пейзажами: высокие горы со снежными пышными шапками на вершинах, бурные ручьи и речки, стекающие по узким горным ущельям, зелёные поля с пасущимися на них упитанными буро-пегими коровами, шикарные сады среди красных черепичных крыш…

Их случайный сосед по купе, оказавшийся словенским бизнесменом-неудачником, говорившем на немецком языке с чудовищным акцентом и частыми грамматическими ошибками, был настроен по отношению к стране, раскинувшейся за окошками поезда, совсем даже не радужно:

– Здесь кругом царит самый натуральный патриархальный уклад: спать ложатся рано, часов в девять вечера, преступности и в помине нет, по выходным все без исключения ходят в церковь. Скука смертная, и позитива по бизнесу никакого нет. Кто посмелей – все уезжают в перспективные страны. Куда конкретно? А туда, где растущие рынки: Бразилия, Аргентина, Австралия, Канада.

– Так и ехал бы в Аргентину, раз здесь так не нравится! – неожиданно обиделась за австрийцев Айна.

– Мне уже не вырваться, – печально усмехнулся словен, демонстрируя обручальное кольцо на пальце. – Четыре года назад угораздило жениться на австриячке, а она оказалась рьяной католичкой. Никаких тебе презервативов, никаких абортов. Скоро я уже в третий раз стану счастливым отцом, куда же мне уезжать – с таким-то выводком?

Утром следующего дня подъезжали к Клагенфурту.

За чашкой утреннего кофе их попутчик-словен продолжил свою просветительскую лекцию:

– Клагенфурт – столица провинции Каринтия. Много лет назад Каринтия была отдельным герцогством, а после окончания Первой мировой войны окончательно отошла к Австрии. На общенародном референдуме решали тот вопрос: посчитали тогда люди, что спокойней с австрийцами будет жить, чем с сербами. Мол, беспокойные эти сербы, воинственные не в меру. Что получилось – трудно сказать, хрен редьки не слаще…. Но сейчас про это в Каринтии не любят вспоминать. Чистокровными австрияками считают себя, даже настоящих коричневых националистов развелось – как комаров после дождя: очень уж хочется некоторым забыть о своих славянских корнях, хочется, чтобы все вокруг забыли насовсем про эти корни…. Главная же местная достопримечательность – ресторан «Москва». Про этот ресторан вся Австрия знает. Когда фасад «Москвы», по указанию герра Аматова, покрасили в красный цвет, то такой скандал начался, пером не описать. Увидели в том местные политические деятели явную подоплёку – коммунистической направленности. Два с половиной года уже судебные тяжбы идут с переменным успехом, и конца им не видно…

Их гостиница располагалась на берегу озера Вёртер-Зее, одного из самых известных и больших в Австрии. Вышли погулять на берег: красота вокруг, водная гладь отливала серебром – как старинное зеркало, над противоположным берегом нависали высоченные горы, покрытые белейшим снегом. Невдалеке плавали белые и чёрные лебеди, рядом с ними местные детишки кормили хлебом – прямо из рук – крупную радужную форель.

Прошлись немного по городку, вдоволь поглазели на аккуратные ухоженные домики, окружённые роскошными садами и живописными цветочными клумбами. Тишина и покой – только птички негромко чирикали в стриженных живых изгородях.

– Чудеса в решете, – кратко резюмировал Ник.

– Почему же у нас в России – всё наоборот? – грустно вздохнула Айна. – Сплошные бараки и непролазная грязь. Этих лебедей, к примеру, давно бы уже убили и слопали за милую душу, да и форель переловили бы всю…

Ник передал гостиничному посыльному письмо для герра Аматова, в котором выражал жгучее желание приобрести большую партию высококачественной стали, естественно, на условиях предоплаты, а также сообщал о своём намерении – посетить вечером знаменитый ресторан «Москва». Взяв предложенную денежку, посыльный пообещал доставить письмо адресату незамедлительно.

Ближе к вечеру они переоделись в вечерние платья-костюмы, бабочки-смокинги. Айна такое платье себе выбрала – умереть и не встать: с очень открытым декольте и с умопомрачительным разрезом. Видал бы Лёха Сизый этот наряд, то-то бы психанул, никуда бы Айну не выпустил, даже для пользы дела, а платье это постыдное – порвал бы на мелкие клочки.

Ник ограничился, кроме классического смокинга и бабочки – ясен пень, только чёрными очками, делающими его неотразимо-загадочным, да прихватил с собой пузатый кожаный саквояж.

Через портье вызвали такси, за полчаса доехали до нужного места.

Вот оно – громоздкое здание, выкрашенное в яркий красный цвет, на фасаде дома крупно было выведено белыми неровными буквами: «Restaurant MOSKWA».

Тут же подбежал халдей в раззолочённом сверх всякой меры тёмно-зелёном кафтане, предупредительно распахнул двери такси, угодливо зачастил:

– Гутен таг, майне либе дамен унд херрен! Битте, битте!

Ник, выдав шофёру пару купюр, вылез из машины, невежливо отпихнул халдея в сторону, протянул Айне руку и помог ей элегантно покинуть автомобиль.

Мимо двух таких же раззолочённых швейцаров прошли в помещение ресторана.

– Ёлы-палы, – чуть слышно (на русском языке), прошептал Ник, – сплошной восторг и полная уважуха…

Всё вокруг было оформлено в стиле – «Очень богатый русский боярин, ни в чём удержу не знающий»: вокруг сплошное сусальное золото, разномастные кресты, матрёшки, балалайки, портреты русских Императоров и Императриц, прочих важных особ, включая Адольфа Гитлера.

В особой нише располагался позолоченный столик – на позолочённых же ножках. На узорчатой столешнице лежала огромная книга в бархатной обложке, украшенной драгоценными и полудрагоценными каменьями.

– Это наша ресторанная книга, предназначенная для почётных посетителей, – пояснил халдей. – Полистайте, уважаемые гости, посмотрите, кто сюда заглядывал до вас.

Ник лениво полистал толстые страницы и мысленно усмехнулся: – «Такое впечатление, что сюда весь цвет русской иммиграции заходить изволил: князья, графья, действительные тайные советники, известные балетные примы. Да и местная австрийская элита, включая министров и генералов, не гнушалась в этой книге черкануть пару слов…. Ага, а это то, ради чего и ехали сюда: Алекс Гонсалес, испанский бизнесмен и гранд, – Лёха Сизый, то бишь».

Ник небрежно кивнул головой и изобразил плечами брезгливость, мол, сперва выпьем-откушаем, а уже потом и решим – стоит ли в этой книжке расписываться…

Мебель в ресторанном зале оказалась неожиданно-европейской – хлипкие столы и стулья на вычурно-изогнутых ножках.

И меню было под стать мебели: мидии, лягушачьи лапки, карпаччо, креветки с омарами, гусиная печёнка в трюфелях, испанская паэлья, прочие аналогичные разносолы. Ну, и солидная коллекция вин: местные австрийские, французские, испанские, итальянские, калифорнийские…

Айна, не задумываясь, сделала заказ – абсолютно нескромный и помпезный.

Ник незаметно огляделся по сторонам.

Заняты были три четверти столиков, в основном, парами: дама с оголёнными плечами, а при ней офицер в парадной форме, хотя и штатские кавалеры попадались – в смокингах и фраках. Судя по всему, этот ресторан пользовался у местной австрийской элиты нешуточным успехом, несмотря даже на красный цвет фасада.

На низенькой сцене что-то наигрывали на балалайках и ложках дюжие парни в белых рубахах, расшитых разноцветными петушками, после них дородная тётушка старательно исполняла русские народные песни. Публика вяло хлопала в ладоши, уделяя внимание, в основном, кухонным изыскам и дорогим винам.

Неожиданно в зале появился достаточно пухлый католический монах и пошёл от столика к столику, тряся кружкой для сбора пожертвований.

Когда служитель церкви подошёл к их столику, Ник протянул просителю достаточно крупную швейцарскую купюру. Монах незамедлительно запихал ценную бумажку себе за пазуху и вальяжно поинтересовался:

– Верите ли вы в Бога, сударь мой? И какого вы вероисповедания?

– Скорее всего – верю, – подумав немного, ответил Ник. – По крайней мере, заповеди стараюсь соблюдать, по мере сил своих скудных. А по поводу вероисповедания – затрудняюсь вам ответить. К служителям культов всяких отношусь с ярко-выраженным недоверием. Предпочитаю с Богом лично общаться, вовсе без посредников.

– И где же это вы, сударь мой, общаетесь с Господом нашим? – всерьёз призадумался монах.

– Лучше всего – в горах получается, или на озере, а ещё – звёздной ночью с балкона высотного здания. Тут главное, чтобы в полном одиночестве…

Про то, что перед тем общением желательно чего-нибудь горячительного принять, Ник, понятное дело, говорить не стал. Вдруг, монах не так всё поймёт? Донесёт ещё куда? В гестапо, например?

Примерно через час в ресторанном зале появился Аматов – дородный пожилой дядечка в белоснежном летнем костюме. Дядечка выглядел презентабельно донельзя: рост – под метр девяносто, грузен и вальяжен – килограммов на сто сорок запросто потянет, чёрная кучерявая шевелюра, очки в платиновой оправе, на левом запястье – массивный золотой «Роллекс», на безымянном пальце правой руки – перстень с чёрным брильянтом. Такой вот «шеф» – из знаменитого мультфильма про капитана Врунгеля.

Ник в приветственном небрежном жесте вскинул правую руку над головой.

«Шеф» так же небрежно ответил тщательно выверенным жестом: мол, вижу вас, но ужасно занят, извините, подойду потом, когда освобожусь.

Проследовал, очевидно, за свой личный столик, уверенным жестом подозвал метрдотеля, стал задавать вопросы, потом потребовал принести какие-то бумаги, зашуршал ими – с видом насквозь деловым.

«Понятное дело», – решил Ник. – «Цену себе набивает. Или, как выразился бы друг Лёха, понты дешёвые колотит».

Он кивнул Айне головой – давай, твой выход, драгоценная наша донна…

В эти годы в любом уважающем себя европейском ресторане на специальном подиуме стоял хороший рояль, и любой посетитель мог подойти к нему и лично исполнить – на радость остальной публике – что-нибудь по своему усмотрению.

«Серые массы во все времена ненавидели богему, но всегда стремились богемой прослыть», – Ника с этой философской сентенцией Гешка Банкин познакомил.

Айна, элегантно сверкнув своим немыслимым разрезом, поднялась со стула и, красиво покачивая стройными бёдрами, проследовала к сцене, где что-то негромко наигрывал старый скрипач-венгр, обладатель совершенно немыслимой – седой и лохматой – гривы.

Девушка небрежно постучала старика по плечу сложенным японским веером, дождалась, когда он прекратит играть, протянула ему лист нотной бумаги, улыбаясь, произнесла несколько длинных, непривычно тягучих фраз.

«Неужели эта чертовка и на венгерском языке научилась шпарить?» – про себя восхитился Ник.

Венгр в первый момент посматривал на Айну с явной неприязнью, как и полагается смотреть на взбалмошных богатых дур, но вот его лицо подобрело и расплылось в широкой улыбке. Бросив ещё один взгляд на листок нотной бумаги, обладатель седой гривы согласно закивал головой.

Айна грациозно уселась за рояль, сбросила с ноги элегантную туфельку, освобождённой ступнёй осторожно понажимала на латунную педаль, приноравливаясь к её ходу.

Скрипач вышел на самый край подиума и на идеальном немецком громко объявил:

– Уважаемые дамы и господа! Сейчас сеньора Анна, обладательница совершенно неземной красоты, прибывшая к нам из одной далёкой-далёкой южной страны, исполнит старинную немецкую балладу «Февральское прозрение»…

Ник даже поморщился – могла бы и что-нибудь другое выбрать: слова-то были его собственные, музыку покойный Вырвиглаз написал, а неугомонный Банкин перевёл, смеха ради, на несколько иностранных языков. И вообще, это был абсолютно мужской романс, а не какая-то там «немецкая старинная баллада»… Впрочем, экзальтированная дамочка, тем более приехавшая из далёкой-далёкой южной страны, может позволить себе всё, что только ей заблагорассудится.

Старый венгр медленно приблизил смычок к тонким струнам изящной скрипки – цвета переспелой груши, Айна осторожно коснулась подушечками пальцев чёрно-белых клавиш рояля…

 
Февраль.
Такие грустные дела…
Насквозь,
Она всегда насквозь права…
Я гость.
Я всё же только гость.
Мы – врозь…
 
 
Мы – врозь.
И хитрый ветер перемен…
Метёт – одна знакомая метель…
Постель.
И снегопада только шаль.
Февраль…
 
 
Слышна
Пурги мелодия в ночи…
Давай,
Давай немного помолчим.
О Вечном нам поёт пурга.
Едва…
 
 
Февраль.
И карандашик на стекле
Рисует
Имя той, что вдалеке.
Рисует…
На лице – вуаль.
Февраль….
 
 
Рисует на лице вуаль…
Февраль…
 
 
Февраль…
 

Песенка была очень короткой и простой, но старый скрипач умудрился превратить её в настоящий шедевр: публика зашлась в экстазе, офицеры тут же побросали своих прекрасных дам вместе с их оголёнными плечами и, неистово аплодируя, бросились к подиуму…

Только минут через десять Айна вернулась на своё место, сопровождаемая восхищёнными мужскими возгласами и завистливыми женскими взглядами.

Странно, но сброшенная туфелька вновь оказалась у Айны на ноге. Когда она только успела надеть её – в этой беспокойной чехарде?

Но успела…

Аматов, в компании с огромным букетом алых роз, появился у их столика сразу же, как только офицерская толпа успокоилась и беспорядочно отошла на ранее занимаемые позиции. Видимо, стареющий жуир всегда на такой случай – где-нибудь в кладовке – держал букет свежих цветов.

– Извините, дорогой сеньор Буэнвентура, – солидно пророкотал на немецком языке Аматов. – Я получил ваше письмо и очень заинтересован содержащимся в нём предложением. Извините, был немного занят…. Надеюсь, вы разрешите вручить вашей прекрасной спутнице этот скромный букет цветов?

– Безусловно, герр Алехандр, – вежливо ответил Ник. – Познакомьтесь, это моя любимая сестра Анна.

– Соломенная вдова, – кокетливо добавила Айна, непринуждённо принимая букет. – Затерялся мой любимый муж где-то в дальних краях…

– Ваша сестра? – искренне удивился Аматов. – Позвольте не поверить. Вы – явный англосакс, возможно, что с небольшой примесью славянской крови. А донна Анна… Безусловно, её предками были ацтеки, возможно – народности майя.

– Мне больше ацтеки по душе, – потупив взгляд, скромно созналась Айна. – А сеньор Андрес – он мой кровный брат, названный, что иногда важней обычного родства…

После лёгкой и ни к чему не обязывающей пикировки Аматов решил поговорить и о насущном бизнесе.

– Вы мне писали, уважаемый Андрес, о желании приобрести судовую партию высококачественной катаной стали. Предложение, безусловно, интересное. Но вы забыли указать конечный порт получателя. Да и банковские гарантии для меня абсолютно непонятны.

Ник загадочно прикоснулся к своим чёрным очкам:

– Одна очень южная страна. Там ещё в океан впадает «серебряная» река…. Гарантии? Помилуйте, любезный господин Аматов, вся сделка будет осуществлена на условиях стопроцентной предоплаты – взамен на полное молчание, естественно, – он небрежно бросил на стол несколько бумажных листов, украшенных водяными знаками и солидными цветными печатями.

– Да, но сумма…. Впрочем, я всё понимаю: каждый волен строить свои подводные лодки там, где пожелает…. Давайте – проедем в мой рабочий офис, он находится совсем рядом. Надеюсь, что волшебная наяда, по имени Анна, не бросит нас одних на произвол безжалостной судьбы?