Текст книги "Метель"

Глава третья
Авария

Самогонка была крепкой и ядрёной, градусов так пятьдесят-шестьдесят, но, при этом, на удивление мягкой и ароматной. Пётр с удовольствием выцедил содержимое стаканчика до дна, ощущая, как вдоль позвоночника побежала тёплая и ласковая волна, а в голове – в области темечка – застучали весёлые хмельные молоточки.

«Эге, похоже, что этот хитрый профессорский напиток – мгновенного действия!», – пробежала в голове тревожная мысль. – «Не стоит, право, злоупотреблять…».

– Божественно! – сдавленно выдохнула Ольга. – Глебушка, передай-ка мне бутерброд. Тот, который самый большой…. О, какое вкусное сало! Нежное, в толстых мясных прожилках. Божественно, просто объедение! Тысячу лет уже не пробовала ничего подобного! Это вам не псевдо-грузинская белиберда из гнилостной придорожной забегаловки…. Может, сразу накатим – вдогонку – ещё по одной? В том плане, чтобы время не терять понапрасну, как любит выражаться мой олигархический женишок…

– Не стоит, милая мадмуазель. Не стоит, – смущённо забормотал Иван Фёдорович. – Только не подумайте, ради Бога, что мне жалко самогона. Совсем нет! Просто, уже совсем скоро начнётся….

– Что, собственно, начнётся? – пьяненько нахмурился Нефёдов. – Опять темнить изволим, сударь учёный? И почему, милейший, вы приняли нас за коварных и жестоких «фээсбэшников», а не за добрейших «гостей» из иных Времён? Появления которых вы, собственно, и ожидаете, а? Особенно, учитывая гусарский мундир моего приятеля Пьера? Извольте отвечать, милостивый государь!

– Приборы, – неопределённо махнув рукой, кратко ответил уфолог.

– Что – приборы?

– Умные приборы чётко показывают, что до начала аномальных изменений здешнего магнитного поля остаётся ещё несколько полновесных часов. Кроме того, согласитесь, что настоящие гусары не могут кричать: – «Снайперам занять позиции! Сдавайтесь, поганые террористы! Первым выходит горбатый! Я сказал – гор-р-р-батый…».

– Да, с горбатыми террористами и снайперами вы, профессор, пожалуй, полностью правы, – Глеб досадливо передёрнул плечами и слегка пошатнулся. – А, вот, этот тост про метель, приносящую удачу…. Он что, собственно, означает? Нет ли здесь, э-э-э, некоего скрытого смысла? То есть, высокопарно выражаясь, двойного или, даже, тройного дна?

– Он означает только то, что зимние магнитные аномалии всегда сопровождаются сильнейшими снегопадами и метелями. Летние же, как нетрудно догадаться, проливными ливнями со страшными грозами и крупным градом…. Сейчас вокруг гуляет всего лишь лёгкая и несерьёзная позёмка. А уже через час-другой здесь такое начнётся…. Мама не горюй! Поэтому я и говорю, что вам, господа мои, больше не стоит употреблять алкоголя. Пьяному замёрзнуть в серьёзную метель – раз плюнуть. Не успеешь и заметить, как уснёшь навсегда. Тем более что во время магнитных катаклизмов среднестатистический человеческий организм (разум, психика?) пьянеет гораздо «охотнее», так сказать…

– Академик прав на все сто пятьдесят процентов! – совершенно неожиданно проявила благоразумие Ольга. – Пора подумать и о надёжном ночлеге. Ну, где у нас обещанная карта? Подать её сюда!

Карта оказалась очень подробной, масштабом – в одном сантиметре – два километра.

– Итак, бесстрашные мои путешественники! Смотрите внимательно! – важно вещал заметно повеселевший Иван Павлович, усердно водя по карте грязным указательным пальцем. – Итак, Московское шоссе. От него отходит ваша просёлочная грунтовая дорога. Вот – две линии будущего газопровода. Здесь и здесь – тоже всё перекопано напрочь. Мы сейчас находимся в данной точке, в пятистах метрах от крохотного Лесного озера. Ну, куда вам надо попасть? Говорите! Если, конечно, это не является страшной государственной тайной…

– Нам надо в Ненарадово, – длинно икнув, сообщил Глеб, – Извините…

– В Ненарадово? – не наигранно удивился уфолог. – Там же сейчас располагается поместье какого-то отечественного буржуя-кровопийцы! Арестовывать, наверно, будете? И поделом ему, уроду бесстыжему! Обнаглели все эти олигархи, депутаты всех созывов и прочие чиновники – просто беспредельно! Обнаглели, зажирели, заматерели…. Впрочем, молчу, молчу, молчу. Не моё это дело…. Итак, от Лесного озера до Ненарадова будет совсем недалеко, километров двадцать пять. Успеете добраться, как раз, до начала метели…. Как ехать? Без маленькой хитрости тут не обойтись! Сперва вот по этой дороге, а на данном перекрёстке уйдёте налево…. Какая у вас машина? Джип-внедорожник? Отлично! Надо выехать вот на этот высокий холм и внимательно посмотреть направо. Там замаячат жёлтые огоньки, это жилая деревня Шадрино. Следуйте на огни прямо через поле с озимыми, у деревенской околицы окажетесь на грунтовой дороге. Вот, считай, и приехали. От Шадрино до Ненарадова километров восемь будет, то есть, примерно пять вёрст, если считать по-старому…

«Ненарадово, Шадрино?», – засомневался Петька. – «Что-то явно знакомое, слышимое уже – где-то, когда-то…. Так и напрашивается некая простейшая и прямая ассоциация. Нет, пока не вспомнить…».

Естественно – перед расставанием – выпили на посошок.

– Никогда нельзя пренебрегать старинными народными традициями и обычаями! – нравоучительно наставляла Ольга, которая являлась инициатором и идейным вдохновителем данного действа. – Только законченные уроды и поганцы забывают историю своего народа! Всякие там пословицы, поговорки и прочие – веками проверенные и многократно перепроверенные ритуалы…. Мы с вами, что же, некие Иваны, родства совсем непомнящие, а? Я вас, соратники, спрашиваю?! С меня – тост? Что же, спасибо за оказанное доверие, благородные и высокородные господа! Итак, предлагаю выпить за…, э-э-э…. За славный и легендарный девятнадцатый век, так любимый мною! Вернее, за его первую половину! За благородных гусар, отважных и дерзких! За прекрасных дам, трепетных и верных! Ура! Ура! Ура!

С вершины холма они спускались неверной походкой (неверными походками?), любезно поддерживая друг друга под локотки на скользких и коварных спусках.

– Ещё рокочет голос струнный, ик! Но командир – уже в седле, ик! – самозабвенно и пьяно выводила Ольга. – Не обещай деве юной, ик, пардон…. Любови вечной на земле. Не обещайте, ик…

«Очень странно это всё, чёрт меня побери!», – расслабленно рассуждал про себя Пётр, старательно придерживая-успокаивая гусарскую саблю на своём левом боку, так и норовившую подло зацепиться за всё подряд – за нижние ветви разлапистых ёлочек, за густые кусты черничника и за одежду-обувь спутников. – «Во-первых, этот упёртый и фанатичный уфолог, так всё интересно и доходчиво излагающий. Во-вторых, местный ароматный деревенский самогон – с его неимоверно-приятным опьянением. В-третьих, и это главное…. Я становлюсь – прямо-таки на глазах – каким-то совершенно другим человеком. Сильным и наглым, знающим и опытным, более уверенным в себе, что ли. Более – настоящим…. Такое впечатление, что даже мой пухлый живот немного уменьшился в объёме. Или, мне это только кажется? Мол, желаемое – совершенно непроизвольно – выдаётся за действительное?».

– Тихо, родные мои собутыльники и собутыльницы, – испуганной среднеазиатской гюрзой зашипел Нефёдов. – Тихо, ради Бога…. Кажется, намечаются новые нелепые и нежданные сюрпризы. Я же всё выключил-погасил-закрыл и поставил машину на сигнализацию. А там, мать его…

«Там» отчётливо светили «дальние» фары, и из приоткрытого автомобильного окошка звучала – отдельными обрывки и отрывками – практически незнакомая (смутно знакомая?) песенка:

 
Метель, снега…
А на душе – опять – капель.
Метель…, пурга…
А в дверь уже стучится новый день…
 

Вокруг японского внедорожника лежал свежий слой рассыпчатого снега, не испоганенный (не истоптанный, не потревоженный?) ни единым следом человеческой обуви.

– И как это прикажете понимать? – без устали доставал всех хмельной Нефёдов – Не, ну, как, мать вашу? Объясните мне, туповатому и заторможенному олигарху, пожалуйста…. Так вас всех растак! Окошко приоткрыто? Приоткрыто! Снегу полмашины намело? Намело! Долбаная магнитола орёт на всю округу? Орёт! Не, что за дела? Так его…. Ольга! А почему я – такой пьяный? Кто там вопил и обещал намедни, что, мол: – «Весь процесс возьму в ежовые рукавицы! Всё выстрою – по лучшим мировым аналогам! И научу – Родину любить…». Кто, мать его, обещал – любить? Ничего не понимаю, так его…

– Любить обещала, врать не буду, – меланхолично сообщила Ольга. – Прямо сейчас готовая, со всем старанием и прилежанием. Типа – крепко упершись ладошками в капот джипа. Пусть Петруша изойдёт на похотливую слюну. Весь и сразу…. Так, блин, метель начинается, так её растак! Может, уже поедем, ребятишки? Типа – ради элементарной разумной целесообразности? В цивилизованный мир очень уж хочется попасть. Принять горячий душ, поужинать, выпить хорошего ликёра, перекурить, да и завалиться спать на белоснежных простынях…

Сели и поехали.

– Крепче за баранку держись шофёр! – бесшабашно и пьяно орал Нефёдов, демонстративно уверенно крутя руль во все стороны. – Чтобы не пришлось любимой плакать…. Ольга!

– Я!

– Назначаешься главным штурманом автомобильного пробега! Конечная точка маршрута – комфортабельное поместье Ненарадово!

– Есть! Польщена и прониклась…

– Не стоит благодарности, моё легкомысленное сердечко…. Командуй! То есть, веди болид по незнакомой трассе и регулярно подсказывай.

– Без проблем, мой отважный и непредсказуемый командор! Приближается нужный перекрёсток…. Точно! Уходим налево, как учил очкастый профессор, большой ценитель деревенского самогона…. Начинается крутой подъём. Газуй, газуй, недотёпа! Скоро въедем на холм…. Ага, вперёд! Газуй! Руль выворачивай! Ещё выворачивай…. А-а-а!!!

Внедорожник, выехав на вершину очередного холма, неожиданно попал передними колёсами на гололёд. Машину тут же завертело-закрутило и понесло…. Секунда-другая, и джип, напоследок утробно хрюкнув, вылетел в кювет, нещадно сбивая-срезая – по дороге – хлипкие сосёнки-ёлочки. Удар, второй, третий, перед глазами поплыли, стремительно расходясь в стороны, тёмно-бордовые круги, темнота…

Петька пришёл в сознание первым. В затылке беспардонно поселилась тупая и настойчивая боль. В висках назойливо – взбесившимся метрономом – стучало «второе» сердце. На коленях лежали (валялись, покоились, располагались?) осколки разбитых автомобильных стёкол.

«Полная непруха, однако», – ленивой мышкой проползла в совершенно пустой голове вялая мысль. – «То одно, то, понимаешь, другое…. Сперва заблудились практически на ровном месте. Теперь, вот, авария случилась, мать его…. Неспроста это всё. Ох, неспроста!».

Выяснилось, что машина, успешно промяв в молоденьком елово-сосновом лесу широкую просеку, встретилась бампером – видимо, на прощание – со стволом толстой рябины. Пётр, с трудом открыв перекореженную дверцу, вывалился наружу.

Кромешная темнота, резкий, неприятно-колючий ветер, холодный снег в лицо, кровь, лениво капающая из носа.

Петька, досадливо матерясь вполголоса, торопливо нашарил в кармане ментика фонарик, включил, щёлкнув кнопкой, и обомлел:

– Крови-то сколько! Мать моя, женщина усталая! Всё испещрено мелкими капельками…. Или, может, это и не кровь вовсе? Сюрреализм и импрессионизм в одном флаконе, не иначе…

Всё вокруг (всё, без преувеличений!) – крыша автомобиля, близлежащие сугробы и э-э-э…. В общем, ничего другого рядом и не наблюдалось. Короче говоря, крыша машины и снег – рядом с ней – были щедро (щедрей и не бывает!) усеяны спелыми ягодами рябины, упавшими с веток дерева. Очевидно, от сильного удара капота внедорожника о древесный ствол.

Спутники пришли в себя самостоятельно и скоро тоже выбрались из джипа, отплевываясь – соплями и кровью – во все стороны и жалобно постанывая.

– Вот же, профессор хренов! Морда гадкая и скользкая! – от души возмущалась Ольга – Накаркал, сволочь прозорливая…. Мол, не гоните без меры, мальчики и девочки! Где он, интересно, девочек нашёл, урод очкастый?

– Конец моему верному Росинанту, – печально констатировал Нефёдов, нежно поглаживая помятый бок автомобиля. – Не заводится, естественно. Помер, наверное…. Что будем делать, соратники?

Вопрос был – риторическим изначально. Километрах в трёх-четырёх – под холмом – ласково подмигивали-подмаргивали светло-жёлтые огоньки деревушки Шадрино.

– К жилью надо идти! – решительно объявила Ольга. – Чего, спрашивается, тут ловить? Простуду хроническую? Устойчивый насморк? Гнойную ангину? Пардон, но – не нуждаюсь! Мобильная связь так и не восстановилась? Понятное дело, сильнейшие сезонные магнитные аномалии, так их всех…. Ну, вперёд, храбрые шевалье и эсквайры?

– Вперёд, конечно же, – невозмутимо согласился Глеб. – Пьер, морда толстая, гусарская!

– Ну?

– Баранки радостно и упорно гну! Здесь останешься, машину будешь бдительно охранять. Мы скоро. У меня в Ненарадово управляющий – мастер на все руки. Пришлю его, в момент починит авто. Вместе с ним и приедешь…. Лады?

– Лады…

Ольга и Глеб, крепко обнявшись и весело напевая какую-то дурацкую песенку, ушли в направлении деревенских заманчивых огней. Вернее, ушли и растаяли…. Как, впрочем, и сами огоньки…

Неожиданно, словно бы по команде кого-то неизвестного, но, без всяких сомнений, всемогущего, началась настоящая – полнокровная и всеобъемлющая – метель. В смысле, Метель – с большой буквы.

Белые хлопья, неправдоподобно крупные и пушистые, казалось, были повсюду: безостановочно мелькали мутным калейдоскопом перед глазами, надоедливо забивались за шиворот и в уши…

– Вот же, пакость какая мерзкая! – недовольно ругнулся Пётр и тут же зашёлся в приступе лающего кашля, получив в рот приличный снежный «заряд». – Тьфу, тьфу! К-ха! К-ха!

Все стёкла в автомобиле были разбиты, а зажигалку жадная Ольга утащила с собой, так что о жарком и живительном костре оставалось только мечтать. Холод донимал всё сильнее и настойчивее, коварно забираясь под старенький овчинный тулупчик. Особенно сильно мёрзли ноги, облачённые в тонкие гусарские ботики.

Время текло предательски медленно, вязкие секунды неохотно превращались в бесконечные минуты, сливающиеся – в свою очередь – в единое, холодно-ледяное целое…

– Да что же это такое делается, а? За что караешь, Господи, своего слугу недостойного? – часа через четыре с половиной взмолился Пётр, молоденьким козликом подпрыгивая перед джипом. – Так и офигеть можно запросто! В том смысле, что обморозить нежные пальцы ног и на всю оставшуюся жизнь заделаться убогим калекой…. Где этот Нефёдов, олигарх недоделанный, так его растак? За это время можно было до Ненарадово раза три дошагать и успешно вернуться обратно. Или они с Ольгой нечаянно заблудились – в этой метельной заверти? Запросто могли, чёрт побери! И что прикажете теперь делать? Покорно и незлобиво замерзать здесь, к такой-то матери? Не нанимался я, уважаемый господин Глеб Сергеевич Нефёдов, сторожить вашу олигархическую колымагу. Извините покорно! Но, действительно, не нанимался…

Неожиданно в небе сверкнула длинная, непривычно-изогнутая светло-зелёная молния, через мгновение – вторая. Секунд через семь-восемь раскатистого и глумливо прогремел самый настоящий гром.

– Ни фига себе! – восхищённо и чуть испуганно выдохнул Петька. – Зимняя метель, сопровождаемая грозой? Да, какой же сложный и странный мир нас окружает со всех сторон! Чудны дела твои, Господи!

Он осторожно постучал замёршей ногой по чёрной покрышке внедорожника:

– Эй, братишка! Пойду я, пожалуй, в Шадрино. Типа – к людям, спасительному теплу и деревенскому уюту. Извини, что бросаю тебя здесь одного – на растерзание безжалостной снежной стихии. Но…. Жить, понимаешь, очень хочется. Так что, бывай! Я обязательно вернусь. Кстати, седельный пистолет я оставлю на водительском сиденье, всё равно у меня нет при себе ни пуль, ни пороха. Зачем таскать явно-бесполезный груз?

Пётр, пригибаясь и прикрывая воротником тулупа лицо от резких снежных потоков-порывов, начал спускаться с холма, идя по наполовину занесённым следам Глеба и Ольги.

– Не заблудимся, чай, – бормотал он себе под нос. – Ага, вон и первый огонёк появился впереди. Шадрино, наверное, не иначе…. Или – Жадрино?

Пройдя, ориентируясь на одинокий, светло-оранжевый огонёк-светлячок, метров триста пятьдесят, Петька остановился как вкопанный: следы товарищей пропали. Резко и сразу, как будто у Глеба и Ольги неожиданно выросли за спинами орлиные крылья, махая которыми, они и улетели – в неизвестном направлении. Вот узенькая тропинка дошла до приметного прямоугольного камня и исчезла, впереди простиралась только ровная, ничем и никем не потревоженная снежная равнина…

– Пади! Пади! В сторону! – из темноты неожиданно вылетела тройка гнедых мосластых лошадей, влекущих за собой неуклюжий кожаный возок, установленный на санях. – В сторону! Прочь с дороги! – надрывался сидящий на облучке кучер, отчаянно орудуя кнутом. – Пади!

Прошло несколько секунд, и возок – вместе с гнедыми лошадьми и сердитым кучером – растворился в метельной ночи, словно бы его и не было никогда…

Глава четвёртая
Венчание и старые развалины

Пётр, совершенно ничего не понимая, минуты полторы нерешительно потоптался на месте, бестолково рассуждая вслух:

– Так – волей-неволей – можно и в чудеса поверить! Или, наоборот, в окончательное и бесповоротное торжество науки. Например, непревзойдённой уфологии…. То бишь, произошли некие судьбоносные магнитные аномалии, за которыми последовал ни кем несанкционированный пробой-пролом во Времени. Ага! Ну, а Глеб с Ольгой туда успешно и провалились…. Невероятный горячечный бред? Может быть, и так. Вполне, даже, может…. Но что-то я, хоть убей, не вижу других правдоподобных и логичных объяснений. Не вижу, и всё тут! Тройки – с бешеными ямщиками на облучках – ещё разъезжают, не пойми, куда и откуда…

Вскоре, так и не придя к окончательному решению этой метельной головоломки, он двинулся дальше, на свет далёкого огонька. Так океанский корабль, нечаянно заблудившийся в бескрайних морских просторах (например, компас вышел из строя), всегда устремляется к ближайшему маяку, надеясь хоть там определить своё истинное местоположение.

Метель – как-то незаметно и неожиданно – изменилась, став неправдоподобно плавной, медленной и – визуально – чуть-чуть сиреневой. А ещё, при этом, совершенно бесшумной.

– Ерунда какая-то ерундовая, блин снежный! – непонимающе возмущался (в этой абсолютной тишине) Петька. – Аж, давит на уши. Барабанные перепонки пощипывает и слегка покалывает…. Сиреневый снег? Да, прав был мудрый профессор Иван Павлович: непростые здесь места. Совсем, даже, непростые…

Вокруг немного посветлело. Очевидно, приближался скупой зимний рассвет, что подтверждал и звонкий петушиный крик, изредка доносившийся со стороны деревни.

Когда Пётр вошёл в Шадрино, метель снова – неуловимо и внезапно – изменилась, став самой обыкновенной: белой, резкой и неприятно-визгливой. Несколько неприметных домиков-развалюх под чёрными камышовыми крышами, парочка покосившихся сараев, неуклюжий и страшно одинокий колодец-журавль, кривые треугольники погребов.

«Идеальное место для исторических «реконструкций» событий восемнадцатого-девятнадцатого веков!», – решил про себя Петька. – «Надо будет потом обязательно потолковать на эту тему с Нефёдовым. А, что такого? Из многочисленных исторических документов точно известно, что городок Малоярославец в октябре 1812-го года семь-восемь раз переходил – из рук в руки – от русских к французам и, соответственно, наоборот. Вот, пусть деревенька Шадрино и сыграет в нашей будущей «реконструкции» роль Малоярославца. Да и местным жителям дополнительная денежка пригодится, будет действенным подспорьем в их нелёгкой повседневной жизни…. Кстати, сугробы-то вокруг – избыточно высокие какие-то. Будто бы и не первые, октябрьские, а уже зимние – солидные, матёрые, январские…».

Светло-оранжевый огонёк оказался весёлым и трескучим костерком, бодро постреливающим янтарными угольками возле низенького крыльца симпатичной бревенчатой церквушки.

«Настоящий музейный антиквариат!», – восхищённо отметил Пётр. – «Памятник большой исторической ценности. Натуральный и патентованный раритет. Наверняка, находится под бдительной охраной нашего государства…. Эге, похоже, что в церкви есть люди! Вон, тусклые отсветы мелькает в крохотном окошке. Кому, интересно, не спится? Может, проходит эта, как там её…. Всенощная служба?».

За церковной оградой стояло несколько саней-возков, тихонько и коротко похрапывали, словно бы переговариваясь между собой, невидимые лошади, по паперти ходили какие-то люди.

– Эй, сюда, сюда! – глухо долетели сквозь нудные завывания метели взволнованные мужские голоса.

К нему на встречу от церковного крыльца бросился высокий, костистый и бородатый старикан – в тулупе до самой земли, с потрёпанным заячьим треухом на голове.

– Барин, родимый! Наконец-то! Давай, я тебе помогу! Хватайся за моё плечо! Крепче хватайся! Все уже заждались тебя…. Барышня очень волнуется и переживает…

– Это Шадрино? – спросил Пётр.

– Оно самоё – Жадрино!

– Помилуй, где ты замешкался, братец? – подбежал к ним полненький господинчик, едва различимый в ночной темноте и говорящий с характерным немецким акцентом. – Мы с Дравиным все извелись. Уже и не знаем, что думать. Твоя невеста почти в обмороке. Поп не понимает, что ему делать. Сопливый мальчишка-улан, и вовсе, советует разъезжаться по домам. Входи же скорее! Входи!

«Жадрино? Ненарадово? Дравин? Сопливый мальчишка-улан?», – пронеслось в Петькиной голове. – «Эге, это же наши ребята решили провести литературную «реконструкцию» бессмертной повести А.С. Пушкина – под названием – «Метель»! Сходится всё…. Молодцы, здорово придумали! Надо, пожалуй, подыграть немного…».

– Не волнуйтесь вы так, мой любезный Шмидт! – легкомысленно усмехнулся Пётр. – А Марию Гавриловну я сейчас успокою, не переживайте.

– Что у тебя с голосом, Владимир? – обеспокоенно спросил «пушкинский землемер».

– Ерунда, немного простыл. Видимо, крепко продуло во время сегодняшней метели. Но, как известно, простуда женитьбе не помеха…

На крыльце он тщательно отряхнул снег с плеч а, войдя в тесные сени, расстегнул верхние пуговицы тулупчика.

В церкви было откровенно темновато и мрачновато, три тощие восковые свечи неубедительно и лениво боролись с тёмно-фиолетовым сумраком. Пётр, старательно подыгрывая «реконструкторам», спрятал лицо в поднятый воротник полушубка.

В дальней части церковного помещения о чём-то взволнованно переговаривались между собой старенький «священник», верзила средних лет в партикулярной одежде и худенький юноша в форме улана. В правом – от входа – углу, на широкой лавке, безвольно опустив руки, сидела молоденькая девушка, одетая в длинное, явно старомодное платье. Другая девица в одежде простолюдинки, стоя рядом с лавочкой на коленях, старательно тёрла сидящей «дворянке» виски. Увидав вошедших, «служанка», недовольно покачав головой, принялась ворчливо выговаривать:

– Слава Богу! Насилу вы приехали. Чуть было не уморили мою бедную барышню….

«Всё по А.С.Пушкину! Учитывают даже мельчайшие детали!», – мысленно восхитился Петька. – «Почему же я не знаю этих ребят? Ах, да, Глеб говорил вскользь, что должны подъехать новенькие. Кажется, из Питера…».

Вслух же он, коротко откашлявшись, объявил – важно и солидно – как и полагалось пушкинскому Бурмину:

– Господа, я прибыл! Извините покорно за нечаянное опоздание. Метель, сами понимаете…

– Прикажете начинать? – оживился седобородый «священник».

– Начинайте, батюшка, начинайте! – барственно и надменно процедил Петька. – Уже рассвет приближается. Надо поторапливаться.

«А, вот, это подозрительное совпадение фамилий? У Пушкина, понимаешь, Бурмин, я – Бурмин…», – подумалось слегка обеспокоенно. – «Очередная, блин магнитный, странность…. Ладно, будем надеяться, что это обычное совпадение. Без всякой задней мысли и плановой судьбоносности…».

«Землемер Шмидт» и юноша в форме улана бережно подняли барышню, облачённую в дворянское платье, на ноги и подвели к аналою. Петька встал рядом, заглянул девице в лицо и удивился про себя: – «Она же слегка похожа на Ольгу, новую подружку Нефёдова! Точно такой же нос-кнопка, задорно вздёрнутый вверх, соболиные чёрные брови. Только волосы светлые, да личико щедро покрыто милыми веснушками. Глаза? Нет, не рассмотреть. Надёжно прикрыты густыми и пушистыми ресницами…».

Обряд венчания прошёл как-то буднично и на удивление быстро. Старенький «батюшка» нудно и равнодушно шепелявил что-то неразборчиво-дежурное, противно и навязчиво пахло курящимся ладаном и вековой затхлостью.

«А если священник – настоящий?», – запоздало забеспокоился Пётр. – «Шутки шутками. То бишь, литературная «реконструкция» – дело, безусловно, благородное и поучительное.…Но, ведь, так и доиграться можно ненароком. Раз, два и окрутили – на всю оставшуюся жизнь…».

– Поцелуйтесь, чада мои! – радостно велел «батюшка». – Да возрадуется Господь наш всеблагой на небесах…

Петька тяжело вздохнул и, смущённо облизав губы, вытянул их «трубочкой». Девушка обернулась, её шикарно-пушистые ресницы испуганно дрогнули и широко распахнулись.

«Какие потрясающие и необыкновенные глаза!», – вихрем пронеслось в его голове. – «Лазурно-синие, огромные, глубокие, задумчивые…. Чудо чудное! Я, похоже, пропал…».

– Ай, не он! Не он! – в полном соответствии с пушкинским текстом звонко воскликнула девица и упала (картинно?) без памяти – прямо в объятия жениха, то есть, уже законного супруга.

– Эй, Шмидт, Дравин, бездельники! – непринуждённо позвал Пётр. – Помогите! Примите у меня Марию Гавриловну!

Сдав подбежавшим «землемеру» и «корнету» – с рук на руки – их соратницу, он неторопливо зашагал к выходу: у «реконструкторов от литературы» было принято соблюдать событийные сценарии самым тщательным и щепетильным образом.

– А вы, собственно, кто будете, сударь? – робко спросил юноша в форме улана, стоящий у дверей.

– Гусарский подполковник Пьер Бурмин, естественно. Прошу любить и жаловать! – криво усмехнулся Петька, останавливаясь и невольно прислушиваясь к происходящему возле аналоя.

– Ой, как же у неё побелело лицо! Матушка моя заступница! Как бы ни померла часом! – жалостливо и испуганно воскликнула «служанка».

– Глубокий обморок! – подтвердил кто-то из мужчин. – Доктор обязательно нужен…. Да, вот, где же его взять? Придётся, наверное, скакать в Малоярославец…

Пётр, неуверенно потоптавшись у дверей, тихонько вздохнул и двинулся обратно, на ходу доставая из правого внутреннего кармашка ментика пузырёк с нашатырным спиртом. Не то, чтобы он поверил в «глубокий обморок» (актёрские навороченные штучки, понятное дело!), просто очень уж хотелось ещё раз заглянуть в те незабываемые синие глаза. До дрожи в коленях хотелось, до холодной испарины…

Невежливо растолкав в разные стороны «реконструкторов», Пётр склонился над девушкой, неподвижно сидящей на досчатом некрашеном полу, прислонясь спиной и затылком к тёмным брёвнам стены. Отвинтил с флакона крышечку, зубами, задержав дыхание, вытащил тугую резиновую пробку и поднёс пузырёк к веснушчатому носу-кнопке.

Опять – бесконечно мило и беззащитно – дрогнули длинные и невероятно пушистые ресницы, и вот перед ним снова они – незабываемо-прекрасные, лазорево-синие глаза-колодцы.

– Кто вы, милостивый государь? – чуть слышно прошептали карминные, изысканно очерченные губы.

– М-м-м! – беспомощно и смущённо замычал Петька.

– У вас во рту зажата какая-то круглая чёрная штука. Выньте её, пожалуйста, чтобы не мешала говорить, – добросердечно посоветовала девушка.

Он, благодарно помотав головой, разжал зубы, выплюнув «круглую чёрную штуку» на ладонь, вставил пробку – подрагивающими непослушными пальцами – в горлышко склянки, завинтил крышечку, и, убрав флакон в карман, вежливо представился:

– Гусарский подполковник Пьер Бурмин! Получается, что ваш, милая сударыня, законный муж – перед Богом и людьми. «Реконструированный» муж, понятное дело…

– Муж, как странно…, – задумчиво и чуть удивлённо протянула синеглазая барышня. – Муж…. А вот это ваше последнее длинное слово – на букву «р» – мне совершенно незнакомо, извините.

– Я очень рад нашей внезапной и неожиданной встрече, милая, э-э-э, Мария Гавриловна! – бестолково, но искренне заверил Петька. – И очень надеюсь на продолжения знакомства с вами…. Но сейчас вынужден откланяться. Извините, срочные и важные дела!

– Позвольте, милостивый государь! Как это – откланяться? Какие ещё такие дела? – решительно вмешался детина в партикулярном костюме. – Извольте подробнейшим образом объясниться в произошедшем! Сто тысяч чертей! Я вам не позволю…

– Отставить, корнет Дравин! – прикрикнул Пётр.

– Откуда вы меня знаете?

– Естественно, из книги. Как и всякий образованный человек, любящий классическую литературу…. Потом поговорим – более подробно и содержательно – в стационарном лагере. А сейчас я очень спешу. Видите ли, в этой дурацкой метели заблудились два человека…

– В-в-владимир заблудился? – начала заикаться девушка. – В-в-владимир Н-н-николаев?

– Ну, он-то найдётся скоро, не успеете даже соскучиться. Часа через два с половиной его приведёт молодой крестьянин, если, конечно же, я правильно помню текст великого русского классика…. Глеб Сергеевич Нефёдов и его…, м-м-м, невеста Ольга пропали бесследно. Их ведь здесь не было? Вот, видите! Пойду искать…

– Конечно, конечно, идите! – заволновалась Марья Гавриловна. – Нельзя бросать своих товарищей в беде…. Нельзя! Глеб Сергеевич Нефёдов? Это не тот ли, который пропал без вести под Аустерлицем? Я недавно читала о нём в толстой книге…

– Ну, можно и так сказать, – Пётр принялся нервно лохматить свои, и без того пышные усы-бакенбарды. – В строго определённом смысле, конечно…. Кстати, к Ненарадово надо поворачивать направо, или налево?

– Направо, безусловно.

– Ага, большущее спасибо! Господа и дамы, всех благ! А с вами, милая Марья Гавриловна я не прощаюсь. Мы, надеюсь, увидимся сегодня вечером в Ненарадово?

– Конечно же, обязательно, как вам будет угодно, – покорно прошелестел в ответ смущённый голосок. – Но, почему же, именно сегодняшним вечером? Вечеров – всяких и разных – на наш век хватит. Поверьте мне…

Выйдя из церкви, он, для чего-то трижды перекрестившись на маковку, украшенную скромным деревянным крестом, бодро зашагал направо. Конечно же, у литературных «реконструкторов» имелись сани с запряжёнными в них лошадьми. Но…. Во-первых, Пётр очень не любил – по поводу и без оного – стеснять незнакомых и малознакомых ему людей. Во-вторых, вдруг, Глеба и Ольгу сбило с ног сильным ветром, и их бесчувственные тела лежат на обочине дороги, слегка припорошённые октябрьским снежком? Маловероятно, но всё же…. Куда-то же они, в конце концов, подевались? Ведь, не улетели же, в самом-то деле, старательно махая орлиными крыльями? А на конной повозке запросто можно – с весёлым попутным ветерком – промчаться рядом и ничего не заметить…. В-третьих, много и старательно ходить пешком – очень полезно для здоровья. Особенно людям избыточно полным, то есть, откровенно говоря, не в меру жирноватым…. И, в-четвёртых, ему хотелось немного побыть в одиночестве: никуда не торопясь, подумать о прекрасных синих глазах Марии Гавриловны, наметить некие планы на будущее – относительно возможного завоевания её трепетного девичьего сердечка.