Текст книги "Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии"

За годы правления Ивана IV с Московией происходит одна удивительная вещь: если в начале XVI века она становится все лучше известна европейцам, включается в границы Европы, то к концу как будто снова погружается во тьму полного неведения.

В начале правления Ивана русские воспринимаются довольно благоприятно, и во всяком случае – они хорошо известны.

После разгрома русские (имеются в виду, конечно, московиты, а не обитатели Киевщины) становятся не знакомым никому народом, который чуть ли не «открывает заново» Ченслер, открывший Северный морской путь вокруг Скандинавии в Белое море.

Но этого мало, что страна Московия становится на рубеже XVI и XVII веков «никому не известной». Сам народ начинает оцениваться весьма негативно[61]61
  Янов А.Л. Россия: У истоков трагедии: заметки о природе и происхождении русской государственности. М.: Прогресс-Традиция, 2001.


[Закрыть].

Можно приводить много, очень много высказываний иностранцев, посетивших Московию в XVI и XVII веках. Одним иностранцам (Маржерету, Олеарию) московиты скорее нравились. Другим (Смиту, Рейтенфельсу) – скорее нет, хотя пресловутой «русофобии» я ни у кого не обнаружил.

Эти иностранцы прибывают и из протестантских, и из католических стран, и из крохотной Голландии, и из империи Габсбургов; среди них – недавний «сэр» с простонародной фамилией Смит, и придворный Рейтенфельс или аристократ, посол Папы Римского, Поссевино.

Очень разношерстная публика написала эти несколько десятков книг[62]62
  Барберини Р. Путешествие в Московию Рафаэля Барберини // Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веке. СПб., 1840; Витсен Николаас. Путешествие в Московию. 1664–1665: Дневник. СПб., 1996; Герберштейн С. Записки о Московии. СПб., 1866; Гейденштейн Р. Записки о Московской войне 1578–1782 гг. В 2 книгах. СПб., 1889; Коллинз С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. М., 1846; Майерберг А. Путешествие в Московию. М., 1874; Маржерет Я. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского с 1590 по 1606 г. // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Часть 1. СПб., 1859; Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1905; Пальмквист Э. Несколько замечаний о России, ее дорогах, укреплениях, крепостях и границах во время последнего Королевского посольства к Московскому царю // Размышления о России и русских. М., 1994; Пирлинг П. Россия и папский престол. М., 1912; Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. Кн. 2. М., 1983; Принц Д. Начало и возвышение Московии. М., 1877; Рейтенфельс Я. Сказания сетлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. М., 1905; Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России. СПб., 1874; Стрюйс Я. Путешествие по России голандца Стрюйса // Размышления о России и русских. М., 1994; Ульфельд Я. Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в XVI в. М., 1889; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925; Фан-Кленк К. Посольство Кунрада Фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. СПб., 1900.


[Закрыть]. И тем важнее, что во всех этих сочинениях… – повторяю – во всех! Даже в написанных наиболее благожелательно. Во всех нравы народа оцениваются очень невысоко.

«…чванство, высокомерие и произвол составляют присущие свойства всякого русского, занимающего более или менее почетную должность», – свидетельствует Смит.

«…те, кто счастьем и богатством… возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, сего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками… они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны…» – поддерживает Олеарий.

«Они отличаются лживым характером… Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских…» – Герберштейн.

«…они очень наклонны ко злу», – соглашается Барберини. «Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие…» – продолжает Ульфельд.

«Он (русский народ. – А.Б.) совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах», – пишет Коллинз.

«…крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу до тех пор, пока нужда не заставит их взяться за дело», – Пальмквист.

Высказывания этого рода можно продолжать бесконечно, но, по-моему, и так уже все ясно. Если кого-то опять потянет жевать жвачку про «русофобию», рекомендую также книгу Н.М. Костомарова, колорит в которой еще более мрачен[63]63
  Костомаров Н.М. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. СПб., 1860.


[Закрыть].

В те времена и в Британии, и во Франции идея равенства женщин смогла вызвать разве что взрыв хохота. Но все иностранцы (еще раз подчеркиваю – ВСЕ) удивлялись садистским нравам московитов, избиениям жен и детей, сквернословию, супружеским изменам, бытовой жестокости.

Опять «русофобия»? Тогда давайте прочитаем кое-что из «Домостроя», написанного духовником Ивана IV, Сильвестром. Отмечу только, что «Домострой» изначально предназначался для верхушки общества. Да ведь и христианство тогда гораздо больше укоренилось в верхах общества, чем в простонародье[64]64
  Домострой // Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. М., 1985.


[Закрыть].

Стало классическим вспоминать «учащай ему раны и, не жалея сил, бей сына». Менее известно, что Сильвестр особо оговаривает, что бить надо и дочерей (а то вдруг, не дай Боже, кто-нибудь не распространит сказанное про сына, на ребенка вообще и забудет избить дочку до кровавых рубцов, страшно подумать). И вот:

«И за любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или леревянным не бить; кто… так бьет, многие беды оттого бывают: слепота или глухота, и руку и ногу вывихнут и палец… а у беременных женщин и преждевременные роды. Плетью же в наказании осторожно бить, и разумно, и больно, и страшно здорово, но лишь за великую вину и под сердитую руку, за великое и страшное ослушание и нерадение, а в прочих случаях, рубашку содрав, плеткой тихонько побить, за руки держа и по вине смотря…

Если муж сам не поучает, то накажет его Бог, если же и сам так поступает и жену и домочадцев учит, милость от Бога примет».

«Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный «Домострой», – полагал Н.А. Бердяев. Соглашаясь с Николаем Александровичем, я только замечу: в «Домострое» речь идет не о сексуальных фантазиях господина де Сада, а о некой бытовой практике. «Домострой» пытается эту практику еще улучшить, отмести крайности, ввести в некие рамки и т. д. Причем и гуманиста Сильвестра можно понять так, что порку беременных и кормящих жен он вполне приемлет: от плети, мол, выкидышей не бывает.

Как видно, речь идет уже не о делах государства, не об особенностях религии, а о самом народном характере. Причины, в силу которых взрос именно такой характер, тоже не остались тайной за семью печатями. Полнее остальных высказался, пожалуй, Д. Флетчер, чьи слова и я и привожу:

«Что касается до их свойств и образа жизни, то они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть для развития их дарований воспитанием и наукою. Правда, они могли бы заимствовать в этом случае от поляков и других соседей своих, но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том… что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство. С этой целью Цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допустить ничего иноземного, что могло бы изменить туземные обычаи. Такие действия можно было бы сколько-нибудь извинить, если бы они не налагали отпечаток на самый характер жителей. Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц… они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин… унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль с его ног, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх… Жизнь человека считается нипочем… Я не хочу говорить о странных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, что подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно между такими, которые называют себя христианами»[65]65
  Флетчер Д. О государстве русском, или Образ правления русского царя (обыкновенно называемого царем Московским) с описанием нравов и обычаев жителей этой страны // О государстве русском. СПб., 1906. С. 280–281.


[Закрыть].

Умный он человек, этот Флетчер! Отмечу один грусный факт: большинство иностранцев начинают все чаще называть Московию Россией. Я не стану посвящать этому специальной главки, но очень прошу у читателя отметить это важный факт: в представлении иностранцев понятия «Россия» и «Московия» начинают сближаться, соединяться. Для многих из них, вероятно, уже не совсем очевидно, что есть еще какая-то Россия… которая мало что имеет общего с Московией.

Отметим это обстоятельство. Ведь западных русских Европа знает, конечно же, несравненно хуже московитов: своего государства у них нет, а в Речи Посполитой преобладает все же польский элемент. Может быть, просто часть русских живет за пределами своего государства?

Но там, где иностранцы все же вступают в контакты с русскими Западной или Северо-Западной Руси, звучат совершенно другие оценки. Настолько другие, что приходится прийти к выводу: западные русские не имеют ничего общего с московитами!

В Германии и в Скандинавии до начала XVI века неплохо знали новгородцев. Немецкие купцы из Ганзейских городов, регулярно торгующих с Новгородом, высоко оценивают как раз те качества русских, которым, по мнению всех посетивших Московию, как раз им сильно недостает. Немцы считают русских очень честными и надежными людьми, которым можно верить на слово большие суммы и которые хорошо умеют вести дела: с размахом и принимая во внимание интересы всех участников сделки.

Шведы о новгородцах еще более высокого мнения, причем как о воинах, так и о торговцах. Русские из городов Ижорской земли, кстати, очень быстро получают все права шведских горожан. Нет никаких сведений о том, что их поведение удивляет или настораживает шведов. Русских охотно принимают на службу, считая их людьми умными и способными к любому обучению. Впрочем, это же не московиты – это русские из Новгородских земель, совсем недавно захваченные Москвой и не успевшие одича… я хотел сказать, не успевшие приобрести характерные московские черты поведения.

В 1666 году на шведскую службу поступает подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Котошихин. Шведское правительство заказывает ему книгу, которая издавалась и в Российской империи[66]66
  Котошихин Г.К. О России в царствование Алексей Михайловича // Бунташный век. М., 1983.


[Закрыть]. Г.К. Котошихин выступает как ценный консультант… а уже в 1667 году его казнят за практически немотивированное убийство хозяина дома, который сделал ему замечание.

Шведы получают возможность сравнить поведение своих русских подданных, и по крайней мере одного московита. По мнению шведских чиновников и офицеров, работавших с русскими Ижорской земли, русские честны и не склонны к совершению преступлений. Как видно, беженец из Московии попался какой-то «ущербный». Но как тут не вспомнить слов мудрого Флетчера о «множестве странных убийств»!

Русских Великого княжества Литовского и коронных земель в Волыни и Киевщине знают меньше и в Скандинавии, и в Германии. Тем более к ним не ездили послы Британии и империи Габсбургов. Но те, кто сталкивался с ними, в своих оценках никак не повторяют посетителей Московии.

Шведы считают русскую шляхту Литвы «сильным противником». У отцов-иезуитов, начавших подготовку русских юношей в Вильно в 1589 году, сложилось самое благоприятное отношение к большинству обучаемых. Во всяком случае, они ничего не писали о низких качествах характера, вороватости своих подопечных или об их наклонности к жестокости.

Во времена Франциска Скорины (начало XVI века) в Краковском университете училось несколько русских юношей, и все они благополучно окончили курс. Впрочем, русские кончали Ягеллонский университет и в более поздние времена, нет никаких свидетельств того, что наставники или население замечали у них какие-либо порочные наклонности.

Отношение этнических поляков к русской шляхте с самого начала не только не было высокомерным, но скорее очень комплиментарно. Это отношение только усиливается по мере того, как шляхта все больше развращается своими фантастическими привилегиями и становится все менее боеспособной. Ян Замойский весьма высоко оценивал боевые качества русской шляхты и в самой ехидной тональности советовал полякам у нее учиться.

Объяснять, что поляки не считали ворами, зазнайками, жуликами и прохиндеями князей Вишневецких, Чарторыских, Радзивиллов, Сапег и Огинских, а их жен – проститутками, я не буду – как-то, право, даже несерьезно.

Уже для современников было вполне очевидно – многие крайности политики Московии идут от ее отсталости. В самой Московии свое положение просто не могли не понимать. Московии ничего не стоило разнести вдребезги осколок Средневековья, сам Ливонский орден. Но как только на арену выходят Швеция, Польша и Великое княжество Литовское, так Московия тут же терпит поражение за поражением. Потому что можно сколько угодно и кому угодно рассказывать про свое «истинное православие», можно сколько угодно задирать пятачок, высокомерно трясти бородищей и поносить иноземцев. А только солдаты шведского короля походя очищают Ижорскую землю от обитателей святой территории и подданных наместника Господа Бога, и никаким церковнославянским языком и маханием иконами их не остановить. А конница Стефана Батория в атаках превращает дворянское ополчение в судорожно драпающее месиво, и ничего с этим нельзя поделать.

То есть сделать-то можно еще много чего. Можно еще больше надуваться спесью посреди разоренной страны, превращенной в руины собственным Великим князем. Можно повесить вверх ногами все иконы в Успенском и Архангельском соборах; повелеть митрополиту побить в бубен и поплясать, вызывая дух Святослава, чтобы попросить его совета; поставить в угол Грановитой палаты Архистратига Небесного воинства Михаила. Можно устроить грандиозное гадалище, всем царским двором забиться в полночь в баньку, сняв кресты; назвать полный дворец бабок-волховиц, колдунов и чародеев.

Но все эти средства не могут сделать одного, самого главного. Они не могут сделать так, чтобы московиты били шведов, тем более при равной численности и равным оружием. От проклятий и воплей, от неприличных скороговорок бабок-шептуний не станут слабее польские, литовские и русские рыцари Речи Посполитой.

Можно еще доразорять страну вконец, собрать еще одну армию, ввести снова опричнину, подпереть армию опричниками, чтобы никто не смел бежать. Можно издать приказ «ни шагу назад!» и ввести смертную казнь за его нарушение.

Но, как в страшном сне, опять замаячат на горизонте всадники Стефана Батория, и разнесут они в очередной раз собранную армию. А опричники драпанут так же позорно, как в 1570-м бегали от крымского хана. Потому что приторачивать к седлу голову бедной собаки, нализываться до блевотины за здравие царя и петь разбойничьи песни – еще не значит быть боеспособными солдатами. Не бывают хорошими воинами ни палачи, ни жополизы, что поделаешь…

В середине XVI века Московия оказывается перед фактом своей отсталости от Европы. Хочет она или нет, ей надо заимствовать то, что сделало европейцев такими сильными. Встает необходимость развиваться.

Московия не первой сталкивается с этой проблемой. В таком же положении находились галлы и иберы, когда легионы проходили через их землю железным строем, и тоже ничего нельзя было поделать.

Так же точно пришлось всем славянам, на которых обрушился Drang nach Osten. Так было везде и всегда, где европейское общество сталкивалось с неевропейским. И никого никогда не спасли совершенно никакие заклинания. Выход у всех был один: как можно быстрее стать сильным, а стать сильным можно было только одним способом: учиться у европейцев. Если отсталое общество вынуждено догонять более развитое, это называют «догоняющая модернизация». Московия начинает догонять Европу, что ей еще остается делать! Но вот только способов догонять может быть по меньшей мере два…

Если догоняет общество, оно пытается быть таким же, как европейское, – более свободным, более динамичным, меньше связанным запретами. Личность высвобождается из любых общин и корпораций, человеку все чаще говорят «ты свободен», «твое право» и «думай сам». Общество становится все больше похожим на европейское и тем самым – все сильнее и сильнее.

В I веке Юлий Цезарь завоевал Британию, не заметив. В IV–V вв. Британия могла существовать и вне Империи, она даже пыталась завоевать Италию руками императора Максенция. В VIII веке Карл Великий мог завоевать саксов и заставить их принять христианство. Уже в IX, тем более в X веке немецкие земли стали так сильны, что германские княжества начали диктовать свою волю западным, лежащим в Галлии, в старых имперских землях. А в XIII веке дошло до того, что стало неясно, кому же владеть самими итальянскими княжествами: Римским Папам или германским императорам…

Если догоняет государство – оно тоже пытается стать похожим на того, кого догоняют – на побеждающее государство. Иметь такую же армию. Такую же артиллерию. Таких же пехотинцев с ружьями («стрельцов»), как иноземные государства.

Общественная модернизация не стоит денег, но для нее общество должно сильно измениться. А оно ох как этого не любит…

Государственная модернизация не заставляет общество развиваться, а если и заставляет – то не непосредственно, а потому, что приходится учить людей для самых простых государственных нужд. Для артиллерийской стрельбы – математике, для управления войском – географии… А учение раскрепощает ум, дает представление о многом, в том числе и о не нужном для выполнения узкой задачи, показывает, как можно узнавать новое в самых различных сферах жизни. В том числе и в тех, о которых узнавать вовсе не велено.

При государственной модернизации рано или поздно начнется конфликт государства и его слуг. Потому что государство для модернизации нуждается в деньгах, а взять их можно, только изнасиловав общество. Оно нуждается и в работниках, солдатах – в «винтиках», за которые так серьезно пил в свое время Сталин. Взять их можно, только сделав винтиками государства множество вчера еще свободных, вполне самодостаточных людей. Самоценные жизни и судьбы надо сделать НЕ самоценными, зависимыми от всемогущего государства.

В Московии – Российской империи – СССР – Российской Федерации общество изначально раздавлено государством. На всех этапах жизни этого государства оно сильное, хотя бы в некотором отношении современное. Так было и во времена Ивана IV: при взятии Казани проводились минные работы – ВПЕРВЫЕ В МИРЕ! 200 орудийных стволов было в армии Ивана IV, именовавшего себя «царем»; калибр и качество этих стволов были не хуже, чем в любой стране тогдашнего мира.

Масштаб построек в Москве был не ниже, чем в европейских столицах… А пожалуй, что и побольше. Ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Риме в XVI веке не могли строить такого Кремля, такого Василия Блаженного, такого Ивана Великого.

А на фоне этой армии в десятки тысяч человек, этого перенимания самых современных способов ведения войны, на фоне огромных построек 99 % людей вели образ жизни первобытных общинников: в больших, неразделенных семьях с непререкаемой властью «большака». Жили, даже не зная, что вообще бывает как-то иначе. Жили в избах, протопленных по-черному, со всем набором первобытных обычаев: с колдунами, ворожеями, с кикиморой за печкой и домовым в подполье; с битьем жены плетью и порками взрослых сыновей; с похабными «свадебными» песнями, от которых покраснеет боцман парусного флота, и гнусным пьянством до потери контроля за мочеиспусканием и испражнениями.

Государство вполне устраивает, чтобы его подданные были дикарями. Они хуже работают, хуже воюют, чем люди образованные, инициативные и сытые. Но зато они очень послушны, очень простодушны и наивны. Они легко, даже с удовольствием становятся «винтиками» государства, справедливо видя в этом путь к карьере и материальной обеспеченности. Они не ставят под сомнение существующее положение дел и даже не очень его понимают. И если шляхтич толкнет московита конем, бросив ему: «С дороги, москальский раб!» – он даже не поймет за что. Он только решит, что это шляхтич «воображает про себя много», что он – «кичливый лях», и обидится на самого же шляхтича, потому что он «дразнится такими словами». Но не обидится на себя – за то, что согласился быть рабом. Не обидится на свою жизнь раба. Не обидится на своего Великого князя – за то, что сделал его рабом.

ТАКОЕ государство неизбежно будет ограничивать развитие общества. Прав! Ох тысячу раз прав господин Флетчер! Чтобы поменьше было тех, кто владеет информацией о жизни людей в других странах, кто понимает происходящее. Тех, кто может задавать вопросы, кто анализирует, думает, сравнивает. Даже обучая свой «винтик», государство позаботится о том, чтобы он знал только от сих до сих. Математику? Да, но лучше прикладную, чтоб рассчитал траекторию полета бомбы. Механику? Совсем хорошо, будет отливать новые пушки.

А философию зачем?! От нее пользы никакой, только отвлекает «винтик» от более разумных дел. Книги читать?! Смотря какие. Нечего, например, читать книги иностранцев о Московии. Советую посмотреть, когда были выпущены большинство рекомендованных книг. И вы убедитесь – то, что выпускалось в XVI–XVII веках, на русский язык НЕ ПЕРЕВОДИЛОСЬ до XIX века. И при советской власти – не переиздавалось, разве что в кратких выдержках. Есть много книг о России, которые на русский язык так и не переведены. Вообще. Например, книги Миллера, работавшего в Российской империи в первой половине XVIII века. В этих книгах про население Российской империи сказано слишком много «обидных слов».

Получается, что «винтик» учат, но сразу же и ограничивают. Стараются удержать его в положении «только винтика» – пусть даже важного, хорошо обеспеченного всем необходимым… Наступает момент, когда бунтуют сами «винтики». В Российской империи в середине XVIII века пришлось вводить «Указ о вольности дворянской».

Любое общество не хочет развиваться. При государственной модернизации любое государство хочет, чтобы общество не развивалось. Но общество в Московии могло не развиваться, а государство могло его «притормаживать», потому что таковы уникальные условия Московии, каких не было нигде и никогда: сказочное богатство Московии природными ресурсами, обширнейшими незанятыми землями.

Мало того что не все знают… Не все в состоянии представить, что строительство Московского Кремля, взятие Казани, отливание огромных пушек совершалось людьми, по-прежнему не знавшими даже самой примитивной канализации, а в деревнях – даже дощатой уборной. Людьми, патологически неаккуратными и небережливыми, способными загадить любое количество земли отходами своей жизни и своего производства. Способными срубить кедр, чтобы добраться до орехов и перенести на новое место истощившиеся хлебные поля.

В середине XVI века сложилась ситуация, хорошо знакомая современным жителям Российской Федерации, особенно тем, кто постарше: могучее современное государство поддерживает диковатое отсталое общество в его дикости и отсталости. Так будет и в XVIII веке, при Петре и сразу после Петра. Так будет при Александре I и при Николае. Отсюда – ощущение напряжения, драмы, даже трагедии, в цвета которых окрашены огромные слои русской истории и вся история России на протяжении всей истории русской модернизации. Общество если не понимает ясно, то чувствует, что развивается – с опозданием, проигрывает множество возможностей.

На краткий миг государство ослабеет, выпустит из лап общество в 1861-м… и снова схватит его уже прочно после 1917-го. В этот промежуток времени, между 1861-м и 1917-м, и выйдет большая часть книг иностранцев про Московию.