Текст книги "Бойня 1993 года. Как расстреляли Россию"

Результат понятен: сами же радикалы не дали применить существующий механизм, а взамен ничего создано не было. Урожай «благополучно» ушел под снег, а радикалы обвинили Рыжкова в том, что сами же активно организовывали.

И вообще шла политическая драка, «российские» радикалы в руководстве РСФСР сплотились вокруг Ельцина и бешено сражались со сторонниками Горбачева. При этом, конечно же, никому не было дела до решения насущных вопросов.

16 октября 1990 года Явлинский написал прошение об отставке. В декабре 1990 года Рыжков «получил» обширный инфаркт, М. Горбачев вполне мотивированно отправил его в отставку. Оба лидера уже не у власти, а что делать и куда идти, так и осталось непонятным.

Премьер-министром стал заслуженный коммунистический мракобес и не менее заслуженный партийный деятель Валентин Сергеевич Павлов. Он много лет трудился в министерствах финансов РСФСР и СССР, но на руководящие партийные посты не назначался. Он оказался удобной для всех компромиссной фигурой, что же касается великих достижений…

На посту главы Государственного комитета СССР по ценам (15 августа 1986 г. – 7 июня 1989 г.) Павлов развалил даже тогдашний очень несовершенный ценовой механизм. Во время пребывания Павлова на посту министра финансов в 1989–1990 годах денежная масса возросла на 150 % – ничего лучше применения печатного станка он представить себе был не в силах.

Не обязательно считать Павлова дураком или злоумышленником. Он был человеком из другой эпохи, из времени принципиально других экономических отношений.

В начале 1991 года, будучи премьер-министром, он ухитрился сделать официальное заявление о том, что западные банкиры составили тайный план разорения СССР. Скромно спрошу – зачем был нужен заговор западных банкиров, если в СССР уже был Валентин Павлов?

В качестве еще одного компромисса Михаил Горбачев на заседании Государственного совета поручил Абелу Аганбегяну создать «компромиссный вариант» программы экономических реформ, предложил объединить две программы, «500 дней» и Рыжкова, в единую программу Президента СССР.

Это была попытка впрячь в одну телегу даже не коня и трепетную лань, а классических лебедя, рака и щуку.

Тем не менее 31 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР принял решение о начале реализации республиканской программы стабилизации экономики и перехода к рынку с 1 ноября 1990 года.

В результате СССР ушел в небытие, так и не проведя никаких серьезных реформ в области экономики. И официально не создав правового механизма частной собственности. Даже не узаконив того, что возникало явочным порядком, независимо от воли властей и даже независимо от действовавших законов.

Только не надо рассказывать сказки о некой цепи случайностей, погубивших экономические реформы! «Если бы Верховный Совет понял и принял!» Если бы верхушка договорилась! Если бы все вдруг стали хорошими и полюбили друг друга…

Все происходило именно так, как и должно происходить во время любой революции.

Реформы были необходимы? Да! И тем в большей степени необходима была прочная власть, а не революционный хаос.

Любые реформы всегда выгодны одним и очень невыгодны другим. Любые реформы нарушают привычное течение жизни. Любые реформы чреваты непредсказуемыми изменениями и уже поэтому мешают жить спокойно, прогнозируя завтрашний день и веря в будущее.

Для проведения любых реформ и во все времена нужна политическая воля, у которой есть время, есть ресурс власти и есть готовность ломать сопротивление.

Никогда и никакие реформы не проводятся революционной говорильней. И никакой вообще говорильней. Иногда в качестве «положительного примера» «эффективной демократии» приводят британский парламент…

Ахая по поводу британской «демократии», тупые и невежественные интеллигенты забывают – только 2 % британцев, причем только мужчин, имели право голоса. Парламентский строй в Британии ХVII – ХVIII веков был не чем иным, как диктатурой этих 2 % населения. Порядка 100–150 тысяч граждан на 3 миллиона населения выбирали 300–600 своих представителей. Каждый избиратель хорошо знал своего депутата, каждый депутат знал в лицо любого из 300–500 своих избирателей. Эти 2 % вооруженных собственников должны были иметь место, где можно договориться о правилах игры. Избранные ими в парламент и договаривались между собой от имени 2 % населения, которые владели 80 % всей собственности Британии. Они и вводили новые, порой весьма радикальные законы. А когда народ восставал, теряя последние штаны, против него шла армия, в том числе германские наемники.

Любые реформы всегда и везде проводятся железной рукой диктатуры.

Провести в жизнь программу «500 дней» было можно. Но для этого нужна была готовность взять на себя ответственность и за саму программу, и за ее возможные последствия. Вплоть до готовности, если на некий «189-й» или на «211-й день» проведения в жизнь программы оборванные голодающие толпы пойдут на штурм правительственных зданий, бросить на голодающих полицию и армию, отстаивать проводимые реформы силой оружия.

Президент США Герберт Кларк Гувер в 1930 году не остановился перед тем, чтобы бросить армию против лагеря ветеранов Первой мировой войны. Голодающих людей, пришедших в Вашингтон просить о справедливости, расстреливали из пулеметов и давили танками. В числе погибших – одиннадцатимесячный малыш. Папа-вдовец принес его с собой в палаточный лагерь, танк переехал палатку, где находился ребенок.

Мустафа Кемаль, прозванный «Отцом турок», Ататюрком, в 1934 году велел расстреливать турок за ношение фески, а по женщинам стрелять, если они выходят из дома в чадре. Солдаты-мусульмане не могли стрелять в традиционно одетых женщин – это был облик их мам и бабушек; тогда Ататюрк велел заменить мусульманских солдат христианами. Эти смогли; кровь растекалась по улицам турецких городов, мусульманки выходили из дома с «голыми» лицами, прогресс шел семимильными шагами.

У Правительства СССР, разорванного идущей революцией, не было политической воли. Не было готовности проливать кровь. А не проводя реформ, оно подписывало себе смертный приговор.

Конечно, номенклатура прилагала все усилия, чтобы удержаться у власти. Во-первых, стремясь укрепить свое монопольное положение. Есть много оснований считать, что напуганные ими же начатой революцией Горбачев и прочие члены ЦК к 1988 году уже сами не хотели ее продолжения.

К концу «перестройки» громадные союзные ведомства не исчезли и не ослабли, они стали еще больше и сильнее. Возникли даже новые гиганты – Газпром, РАО «ЕЭС» и так далее. Этим колоссальным централизованным корпорациям и в подметки не годились прежние ведомства и министерства.

В 1970 году через бюджет распределялось 53 % национального дохода; в 1980-м – уже 64 %, а в 1990-м – после всех перестроек и ускорений! – 77 %. Мораль очень проста: номенклатура могла болтать все, что угодно, но отстаивала только свои, корпоративные и классовые интересы: интересы распорядителей союзной собственности.

Во-вторых, номенклатура последовательнейшим образом перекладывала на плечи народа все тяготы происходящего перелома. О чем свидетельствует самая главная «гениальная» идея всех номенклатурных «реформаторов» – повышать цены. Номенклатура сознательно шла на то, чтобы в СССР не становилось больше товаров, но чтобы все меньше людей могли бы все меньше покупать. Чтобы создавалась видимость наполнения рынка, а народ бы перешел в состояние полуголодного полувыживания. Если эта политика – не политика национального предательства, то я хотел бы знать, как она должна называться.

В-третьих, номенклатура много раз и самым подлым образом врала населению своей страны… не решаюсь сказать: «своему народу». В качестве яркого примера приведу так называемую Государственную программу «Жилье 2000». Еще в 1986 году Горбачев заявил, что к 2000 году каждая семья в СССР будет иметь свою отдельную квартиру.

Элементарные расчеты Госстроя СССР показали: для того чтобы каждая семья в стране жила отдельно, необходимо иметь среднюю обеспеченность жильем 22,0—22,5 квадратного метра на человека. Фактически на тот момент она составляла 14,6 квадратного метра. Чтобы стало по 22 метра, предстояло за 15 лет построить 2190–2250 миллионов квадратных метров жилой площади. Это было физически невозможно, и, уж конечно, Горбачев это прекрасно знал.

Для справки: с 1986 по 1990 год было возведено 650 миллионов квадратных метров жилья – 25 % обещанного[6]6
  http://www.obeschania.ru/documents/promises/k-2000-godu-kazhdaya-semya-budet-zhit-v-otdelnoj-kvartire#ixzz2T5TbWXXi


[Закрыть].

Это только один пример совершенно чудовищной лжи, а привести таких примеров можно очень много. Безответственную и лживую болтовню номенклатуры венчает брехня Ельцина уже времен независимой России: «великий реформатор» пообещал, что «ляжет на рельсы», если повысятся цены. Цены взлетели через 48 часов после его подлых «клятв». Лег ли лживый негодяй на рельсы, вряд ли имеет смысл спрашивать.

Естественно, политика Правительства СССР 1986–1991 годов могла вести только к тому, к чему вела: к развалу и дезорганизации, к отсутствию всякого промышленного роста, но при этом к инфляции и к росту цен.

Именно во время правления Павлова и Рыжкова сократилось обновление основных фондов, производство средств производства, все нарастала дифференциация доходов групп населения.

Эта политика имела своим следствием системный кризис экономики уже Российской Федерации в 1991–1998 годах. А еще в СССР в 1988 году начали вводить карточки, изящно именуемые «талонами»: на человека полагалось в месяц кусок мыла, килограмм сахара, бутылка водки. Талоны мгновенно стали сами по себе средством обмена и купли-продажи. Практически непьющая семья с двумя маленькими детьми и с бабушкой получала талоны на 5 бутылок водки и обменивала их на талоны на сахар и мыло. Вот мыла-то им нужно было много…

В народе родилась ехидная поговорка: «Вам руки с мылом помыть или чай с сахаром?» – спрашивали у гостя, и все заливались веселым смехом.

Впрочем, во многих городах вводились талоны на муку и крупы.

К концу 1990 года дефицит мяса, колбас, даже печеного хлеба достиг таких пределов, что к середине дня пустели полки магазинов в Москве и Петербурге. Я (и другие провинциалы) с удовольствием слал столичным знакомым «продуктовые посылки», но для одиноких стариков или для женщин с маленькими детьми все становилось совсем невесело.

Конечно, ходили самые невероятные слухи и объяснения, почему возник такой страшный дефицит. В этих объяснениях все чаще мелькало слово «мафия»; округляя глаза, повизгивая от восторга, люди рассказывали в лицах, как некто вез целый грузовик мороженых коровьих туш в Москву. Его останавливают страшные, вооруженные до зубов бандюганы. Бедняга уверен, что тут-то ему и конец, но все кончается хорошо: бандиты сверхщедро дают ему денег за весь товар и на его же глазах сжигают мясные туши.

Не могу исключить, что какие-то специальные меры для нагнетания обстановки и применялись, в том числе и таким способом.

Но, во-первых, слухи слухами и рассказы рассказами, а ни одного живого свидетеля сжигания мафией продовольствия я не видел. В рассказах всегда фигурировал некий «знакомый» или знакомый знакомого, но все просьбы показать этого человека не кончались ничем.

А во-вторых, и это главное – ухудшение снабжения, в том числе и столичных городов, происходило вовсе не из-за преступных действий таинственной «мафии». Зачем нужна мафия, когда во главе государства стоят врали и безответственные болтуны?

Многие из высших аппаратных чиновников могли бы неплохо работать на вторых-третьих ролях, если бы был во главе государства некий могучий «хозяин» и он бы всех строил. Но предоставленные самим себе, тем более в революционном хаосе и безвременье, высшие партийные чиновники оказывались слабы, нерешительны, не умели брать на себя ответственность, боялись всего на свете. Они уныло топтались на месте, все время проигрывая радикальным крикунам и горлохватам. Самое большее, что они могли – это стараться всеми силами удержать понятные им и выгодные их классу экономические и социальные отношения – те самые, которые и вызвали революцию.

Много позже Н. И. Рыжков объяснит свой уход в отставку тем, что он «не хотел быть на капитанском мостике тонущего корабля»[7]7
  Додолев Е. Красная дюжина. Крах СССР. Они были против. М.: Зебра, 2012.


[Закрыть].

Ну что тут сказать… Рыжков не по своей воле «сошел с мостика», а «стоя на мостике», приложил немало усилий для того, чтобы корабль затонул побыстрее.

Будем справедливы: оппоненты Павлова и Рыжкова ничем решительно их не лучше. Они и боролись с Павловым и Рыжковым не столько из высоких идейных соображений, сколько исключительно для того, чтобы сесть на их место. Революция-с…

Как и во всех революциях, самое лучшее возникало там, где общество могло развиваться само, освобождаясь от стеснительных пут прежних ограничений.

Собственно говоря, уже в СССР полным ходом шло создание параллельной «теневой» экономики. С 1986 года «теневики» просто выходили на поверхность, а помимо них появилось множество предпринимателей на основе «кооперативного движения».

Сама идея кооператива понятна: власть прозрачно обманывала и сама себя, и народ. Она давала право заниматься частным предпринимательством, но как бы вроде не частным… а таким как бы коллективным… В общем, предприниматель не сам по себе, а как бы все равно «член коллектива».

Разумеется, «кооперативы» на каждом шагу становились прикрытием именно что частной инициативы, а вовсе не групповой. Отношения между членами кооператива варьировались от отношений равноправных партнеров по бизнесу до отношений наниматель – работник.

Фактически кооперативы были как минимум трех разных типов, которые часто смешивают – и совершенно напрасно. Мы же разведем эти понятия, чтобы стало понятнее – кто, почему и как действовал в 1993 году.

Во-первых, были кооперативы «начальственные». Вся частная инициатива в них сводилась к тому, что «начальство» создавало на «своем» производстве «кооператив». Этот «кооператив» пользовался множеством даровых льгот за счет всего предприятия: не говоря ни о чем другом, не платил за энергию, не платил или платил очень скромную аренду, получал сырье по государственным ценам и так далее. А оборотные средства и продукция «кооператива» считались частной собственностью, продукция реализовывалась по коммерческим ценам, прибыль оседала в частных карманах.

Такие кооперативы были чистейшей воды способом обогащения партийно-хозяйственной верхушки.

Другой формой «частной инициативы» партхозактива стало так называемое «совместное предприятие». Еще 19 августа 1986 года Совмин и ЦК КПСС приняли решения: «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями» и № 992 «О мерах по совершенствованию управления экономическим и научно-техническим сотрудничеством с социалистическими странами».

Какое значение придавалось «совместным предприятиям», показывают и потом издававшиеся правительственные документы, щедро «разрешавшие» и «дозволявшие»: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 января 1987 года «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельностью совместных предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления», постановления Совета Министров СССР от 13 января 1987 года № 48 «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий, международных объединений и организаций СССР и других стран – членов СЭВ» и № 49 «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран»[8]8
  Рекомендации по подготовке и обоснованию предложений о создании и деятельности совместных предприятий на территории СССР / под ред. проф. И.П. Фаминского. М.: Внешторгиздат, 1989. С. 3.


[Закрыть].

Откуда такое повышенное внимание к теме?! Да очень просто: раз уж «приходится» объявлять частную инициативу и граждане СССР могут теперь обогащаться, надо же дать такие возможности в первую очередь «своим».

Начальственные кооперативы вроде что-то и производили, но это были чистейшей воды паразиты, сидевшие на шее у целых предприятий, плативших все более скромную зарплату. Эти «кооперативы» откровенно жирели за счет общего разорения.

Вторым типом кооперативов стали «спекулянтские». Эти вообще ничего не производили, а только перепродавали уже произведенное. Не надо путать такие кооперативы с любыми вообще торговыми предприятиями. Многие кооперативы создавали новые торговые точки или доставляли товары туда, куда их никогда не возили, то есть оказывали вполне реальные услуги.

«Спекулянтскими» я назвал кооперативы, искусственно создававшие новые звенья торговых цепочек. Такие кооператоры получали товар по оптовым ценам и, пользуясь постоянным в СССР товарным дефицитом, перепродавали втридорога. Тушенку завод продавал по 40 копеек банка, система розничной торговли «накидывала» свое, и к покупателю банка тушенки поступала по 98 копеек.

А теперь появляется кооператив «Сукин и сын»; он покупает тушенку оптом по те же 40 копеек или, скажем, по 45 (естественно, «подмазывая» всех – от начальника, принимающего решения, до заведующего складом). А в магазины он сдает тушенку по 70 копеек. Или, того еще лучше, отдает ее по этой цене другому «кооператору», тот поднимает цену до 90 копеек.

В результате деятельности гигантов бизнеса потребитель в магазине платит в первом случае 1 рубль 50 копеек за то, за что только что платил 98 копеек. А если банка тушенки прошла через руки двух дельцов, то платит он и все 2 рубля из своей не очень большой и притом заработанной зарплаты. А два паразита, ухмыляясь, запихивают его денежки в свои карманы.

Деятельность спекулянтских кооперативов не приносила никакой абсолютно реальной пользы, не создавала никаких новых товаров и услуг – чистейший паразитизм.

Некий «перестроечный журналист» в 1988 году очень радовался: «А вовсе болгарские сигареты никуда не исчезли! Только они раньше стоили 50 копеек пачка, а стали стоить 5 рублей пачка!»

Действительно: я описал подъем цен в два раза… Но почему в два?! Сигареты «взлетели» в 10 раз. Из розничной продажи болгарские сигареты (и многое другое) пропали, чистая правда. А у «жучков», потом и в некоторых «кооперативных магазинах» болгарские сигареты лежали – та же самая «Стюардесса», «Опал» и «БТ», но цена уже в 10 раз выше.

Разумеется, такого рода практика только дискредитировала частное предпринимательство и «кооперативную» политику правительства. Но она создавала слой полукриминальных дельцов, целиком зависящих от номенклатуры. Опять же – если есть в СССР богатые люди, то пусть они будут «свои» и пусть будут «зависимые».

Полное впечатление, что некоторые кампании 1980-х были прямо направлены на создание именно такого слоя. Такова уже «алкогольная политика» Горбачева в 1986 году. То есть были силы, требовавшие от Горбачева немедленной кампании по «оздоровлению» и «деалкоголизации народа»: женские организации, часть интеллектуалов, профсоюзы. Была и традиционная вера коммунистов в возможность упрощенных решений. Наверное, многим из них искренно казалось, что стоит «побороть алкоголизм» – и СССР мгновенно, одним рывком решит все проблемы, вмиг окажется в коммунистическом раю.

Но было ведь и еще более простое: резкий рост нелегального производства алкоголя, в том числе низкого качества. Среди всего прочего водку стали продавать и предприятия ВПК – всегда с помощью спирта сушили порох. Теперь производство оружия снизилось, а «избыток» спирта и стали перегонять на водку и продавать. Не сами, конечно, а через посредников большей или меньшей степени криминальности.

Кооперативы спекулянтов наживали на водке просто фантастические барыши. Активные дельцы остро нуждались в кадрах и порой укоряли коллег по НИИ и по предприятиям, которые не желали заниматься таким «низким» делом:

– Маешься ерундой за гроши! Чистоплюйствуешь, а твоя Танька в одном платье второй год! Я свой первый «лимон» на водке уже год назад сделал! И ты сделаешь, а потом хоть год жопу грей в своем Коктебеле, хоть своей микробиологией занимайся!

Хотел того Горбачев или не хотел, но «борьба с алкоголизмом» и вызванный ею «водочный дефицит» стали огромным толчком криминализации экономики России и роста криминального капитала.

Таким же толчком стал и дефицит чая в 1988-м, и дефицит сигарет в 1990 году – уж эти-то дефициты созданы были откровенно искусственно, откровенно для того, чтобы дать побольше дохода делягам из кооперативов, спекулировавших государственными товарами.

Но была и третья категория кооператоров: производственные кооперативы. Было их вовсе не так уж мало… Сейчас трудно подсчитать, сколько именно, потому что в разных областях и краях считали их по-разному. Скажем, на юге России тех, кто работал от государственного предприятия, кооператорами не считали, и в статистику они не попадали. По разным данным, к 1990 году в масштабах СССР было не менее 3–4 миллионов частных предприятий, дававших хлеб насущный примерно 10 млн человек.

Это были и строители-шабашники, и мелкие торговцы, и владельцы мелких производств по ремонту или изготовлению всякой полезной мелочи, пошиву одежды и обслуживанию техники, кафешки и столовые… Много чего.

Законы постоянно менялись, кооператоров, по их собственным словам, «только что дустом не пробовали». А они изворачивались самым фантастическим образом.

Скажем, одно время запретили частную торговлю книгами. Хорошо! Кооператоры стали создавать «публичные библиотеки». Берешь книгу в такой «библиотеке» на вокзале, оставляешь «залог» в размере стоимости книги и, конечно, книгу не возвращаешь.

Совершались порой поступки, которые кажутся невероятными… Например, в Красноярске закупались холодильники «Бирюса» по оптовым ценам, то есть по 120 рублей большой холодильник. В розничной торговле он стоил 225 рублей. Выписывался «левый» наряд от государственного предприятия на покупку гречневой крупы на Украине, такие же «левые» документы на провоз собственности «кооператоров», и грузовик резво бежал через пол-Советского Союза, вез 20 холодильников, которые в Киеве «толкали» по 300 рублей, а назад везли 3 тонны гречки. 1 тонну при этом просто присваивали, а «горючка» с самого начала была государственная, «кооператоры» на нее и не думали тратиться.

Получается, почти против воли правительства в 1986–1990 годах в СССР шел рост не зависящей от государства, частной экономики на базе частной собственности.

Во время горячих фаз революции, и в 1991 и в 1993 годах, эти три группы кооператоров вели себя совершенно по-разному. Деятели «начальственных» кооперативов всегда занимали консервативную позицию – эти-то сразу все теряли, стоило их покровителям потерять привилегии и возможности.

Спекулянты вели себя индифферентно, при том что криминальный капитал в целом был «за Ельцина». Не из идейности убежденных либералов, а просто потому, что чем больше смуты, тем им лучше.

А вот производственники, добывавшие свой хлеб нелегким трудом, обычно поддерживали радикалов из самых честных соображений. Этим, во-первых, было что терять. Во-вторых, они остро нуждались в легализации своего положения. Им нужна была частная собственность! Поездка в Киев с холодильниками давала несколько тысяч полновесных советских рублей… но дальше-то что с ними делать?

Начавшие свое дело нуждались в праве продавать и покупать средства производства, помещения, землю, вести частное строительство, покупать сырье, продавать свою продукцию, нанимать работников…

Все это все больше и больше становилось «можно» к концу СССР, и чем дальше, тем в большей степени «можно». Уже в 1986 году продавались и покупались квартиры. Цены на них сегодня могут вызвать улыбку – еще в начале 1990-х годов трехкомнатную квартиру в Петербурге покупали за 2–3 тысячи долларов. В 1994 году мне предлагали двухкомнатную квартиру в Москве за 6 тысяч долларов (дурак был, что не брал). В Красноярске четырехкомнатную квартиру в Академгородке в 1992-м продали за 10 тысяч долларов. Само существование этих цифр показывает – уже сформировался рынок жилья, пусть совершенно «подпольный», и цены на рынке росли.

Владельцы этих «незаконных» покупок остро нуждались в их легализации.