Текст книги "Бойня 1993 года. Как расстреляли Россию"

Часть I
Кто за что боролся?

Революция – это когда несколько тысяч болтунов спустили с цепи несколько миллионов дикарей.

Лорд Кларендон

Глава 1
Коммунисты красные и черные

«Власть по природе своей не может быть ни буржуазной, ни пролетарской, ею руководят не интересы классов, не интересы людей, а интересы государства и нации, как великого целого»[2]2
  Бердяев Н.А. Патриотизм и политика // Народоправство 1917. № 10. С. 2–4.


[Закрыть]. Такие прекраснодушные слова написал Николай Бердяев после попытки генерала Корнилова остановить сползание России в бездну революционного кошмара. Сказано хорошо. Эти слова заставляют иначе отнестись к человеку, которого Иван Ильин называл не иначе как «Белибердяевым». Но сказанное – совершенная неправда.

Всякую власть осуществляют люди. Среди них есть и ничтожные, и выдающиеся личности, но большинство всякого властного слоя – самые обычные человеки; хорошо еще, если они умные и образованные. Каждый из них имеет свои представления о хорошем и дурном, в том числе о правильной и неправильной политике… То есть свои политические убеждения.

Политический деятель может самым честным образом работать на нацию и государство, но всегда будет понимать эти интересы по-своему. В зависимости от того, как он их поймет.

Разные убеждения имели царедворцы Александра III и Николая II, разные «платформы» и «уклоны» возникали в партии большевиков.

В СССР ходила шутка, что коммунисты бывают красные и черные. Красные коммунисты ездят в красных трамваях и едят красную колбасу. А черные коммунисты ездят в черных «волгах» и едят черную икру.

После того как в конце 1960-х установился принцип «несменяемости», чиновники из номенклатуры сидели на своих постах и по 15, и по 20 лет… поэтому иногда «перестройку» называют «революцией вторых секретарей»: «вечно вторые» секретари отчаялись иначе сделаться первыми…

В этом есть резон, но ведь вторые секретари не больше первых намеревались развалить СССР. При этом и те и другие могли иметь весьма различные политические убеждения.

Этих «черных коммунистов» высших партийных чиновников было не так уж много.

В конце 1980-х принято было смеяться над колоссальным аппаратом управления. Считалось, что в нем занято 18 млн человек (откуда цифра – уму непостижимо). Сергей и Татьяна Никитины пели на слова Эльдара Рязанова:

 
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.
 
 
Наша служба трудна изначально,
Надо знать, что желает начальник.
Угадать, согласиться, не спорить
И карьеры своей не испортить.
 
 
Чтобы сдвинулась с места бумага,
Тут и гибкость нужна и отвага,
Свою подпись поставить иль визу —
Все равно что пройти по карнизу.
 
 
Нас не бьют за отказы, запреты,
Мы как в танках в своих кабинетах,
Мы сгораем, когда разрешаем,
И поэтому все запрещаем.
 
 
Нет прочнее бумажной постройки,
Не страшны нам ветра ускоренья.
Мы бойцы, мы службисты, солдаты
Колоссальнейшего аппарата.
 
 
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
 

Представляете себе?! К концу «застоя» бюрократический аппарат вырос до 18 млн человек! Он стал одним из самых больших в мире!

…Правда, в США и в странах Европы аппарат управления был ничуть не меньше… ну и что?!

Конечно, при героических «демократах» аппарат не уменьшился, а вырос. И отважная певица, непримиримый борец с аппаратом, сама стала чиновницей Ельцина… Ну и что?! Главное, бороться… Бороться за то, чтобы борьба стала главным содержанием нашей борьбы.

Если же вернуться к «черным коммунистам», то во-первых, какие-то реальные решения могли принимать не все 18 миллионов, а самое большее 10–20 тысяч человек, и половина из них – в Москве.

Во-вторых, вовсе не все «черные коммунисты» были такие уж убежденные сторонники идей Маркса и Ленина. Значительная часть этого слоя вообще не имела стойких убеждений. Это были «деловые люди», обеспечивавшие себе и своим семьям высокий уровень жизни, или были «просто» законченные властолюбцы, которые произносили ритуальные слова… И делали, что считали нужным.

Часть сословия номенклатуры имели убеждения… часто весьма далекие от официальных. Свою выгоду и идейные и безыдейные «черные коммунисты» понимали по-разному и стремились к весьма разным целям.

Наивно видеть КПСС монолитным идеологическим единством. В верхушке КПСС насчитывали по крайней мере четыре «внутренних партии»: брежневистов, сталинистов, либералов и националистов.

Брежневисты считали, что все в порядке, и никаких перемен вообще не хотели.

Сталинисты хотели вернуться ко временам, когда «был порядок», а за опоздание на работу давали от 5 до 10 лет.

Националисты хотели изменить идеологию правящей партии, но, как правило, вовсе не собирались изменять самого принципа политического господства одной партии – партократии. Они готовы были спорить только о том, какую идеологию должна отстаивать эта единственная правящая партия. Среди них были сторонники самых разных идей – от евразийства до православного фундаментализма. Фактически это были потенциальные представители разных партий, объединенных по одному, хотя и очень важному принципу.

К тому же в каждой республике националисты были свои. Не отменяя командно-административной системы, они хотели своего, местного, национального социализма: киргизского, грузинского или русского. Какие нешуточные страсти кипели вокруг местных националистов, показывает хотя бы судьба Петра Ефимовича Шелеста…

Невозможно назвать плохим коммунистом человека, который инициировал ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году… Но, оставаясь коммунистом, Шелест был еще и украинским националистом.

На должности первого секретаря ЦК КПУ верный сын ихней партии, Шелест, инициировал создание Историко-культурного заповедника на Хортице, Музея народной архитектуры и быта Украины в Пирогово, дворца культуры «Україна». При нем писалась многотомная «История городов и сел Украинской ССР», Шелест критиковал Е.А. Евтушенко, обвинял его в еврейском национализме; кажется, он и правда не знал, что в Евтушенко по отцу, Александру Гангнусу, – прибалтийский немец, и искренне считал Евтушенко евреем и к тому же патологическим врагом украинцев. Он лично защищал писателей Николая Виграновского и Ивана Драча, обвиненных в национализме (скажем прямо – обвинения были совершенно справедливы).

При нем книга И. Дзюбы «Интернационализм или русификация?» была размножена небольшим тиражом и роздана крупным партийным функционерам, типа секретарей обкомов. Тогда же вышли в официальной печати рассказы, позже признанные «вредными» и «националистическими»: «Тени забытых предков» Сергея Параджанова, «Ночь накануне Ивана Купалы» Ильенко. Все это, конечно, только интеллигентская болтовня на границе разрешенного и запрещенного, никакой реальной угрозы советскому строю книги не содержали, но важно – Шелест это поддерживал… И пострадал: 19 мая 1972 года Шелест был снят с должности, переведен в Москву, председателем Совмина СССР. Вроде бы чуть не повышение? Но в апреле 1973-го он написал заявление об освобождении от работы в связи с уходом на пенсию.

Несменяемость кадров не коснулась Шелеста: он был выведен из Политбюро ЦК КПСС и ЦК КПСС и доживал как персональный пенсионер союзного значения. При том, что оставался вполне работоспособен.

Кстати, на Украину ему ездить запрещалось! П.Е. Шелест приветствовал провозглашение независимости Украины в 1991 году, но приехать не мог. Впервые смог приехать в Киев в 1993 году, много выступал, его приветствовали овациями…

Националистические идеи становились все более популярны, и не только в кругах номенклатуры. Не случайно многие члены ЦК прикармливали писателей-деревенщиков, а во многих республиках при крушении СССР пришли к власти именно местные националисты. В Грузии – писатель-деревенщик Гамсахурдиа, в Эстонии – тоже свой писатель-деревенщик Лутс. Это примерно то же самое, как если бы в России президентом в 1991 году стал Астафьев, а премьер-министром – Распутин.

Либералы хотели сломать административно-хозяйственную систему… Хотя, чем ее заменить, представляли себе очень слабо. Непоследовательные они были необычайно. Многие были фактически никакими не либералами, а троцкистами, бухаринцами или социал-демократами, и хотели не создания либеральной системы «как на Западе», а некоторой либерализации уже существующей системы… Причем мнения о том, как именно и в какой степени ее надо либерализовать, у них тоже были очень разные.

Эти «партии в партии» долгое время, все «годы застоя», существовали разве что в кружках, на сборищах лично знакомых людей, единомышленников.

У меня очень мало веры в современные разговоры о том, что такой-то с самого начала ненавидел советскую власть и только мечтал изменить советский политический строй. Такие истории рассказывал о самом себе член ЦК Александр Николаевич Яковлев: «Давным-давно, более 40 лет назад, я понял, что марксизм-ленинизм – это не наука, а публицистика – людоедская и самоедская. Поскольку я жил и работал в высших «орбитах» режима, в том числе и на самой высшей – в Политбюро ЦК КПСС при Горбачеве, – я хорошо представлял, что все эти теории и планы – бред, а главное, на чем держался режим, – это номенклатурный аппарат, кадры, люди, деятели. Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я – в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения держали при себе.

После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. <…..> Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» – по революционаризму вообще. <…..>

Советский тоталитарный режим можно было разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. <…..> Оглядываясь назад, могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика – механизмы тоталитаризма против системы тоталитаризма – сработала»[3]3
  Яковлев А.Н. Большевизм – социальная болезнь XX века // Черная книга коммунизма. 2-е изд. М.: Три века истории, 2001.


[Закрыть].

Если честно, я в эти откровения не верю. Скорее всего, Яковлев хотел бы обладать этими качествами сверххитрости и сверхподлости, хотел бы стать одним из погубителей СССР. Но был ли? Очень сомнительно. Скорее всего, Яковлев задним числом приписал себе и своим единомышленникам невероятную хитрость и предусмотрительность, прозорливость и подлость.

Впрочем, даже «либералы» оставались очень советскими людьми. В числе прочего они истово верили в прогресс.

Даже страшненькие рассказы Яковлева, попытки изобразить себя еще хуже, чем он есть, отражают эту веру. Ведь как получается? СССР уклонился куда-то не туда, надо его вернуть на светлый торный путь с боковых тропинок, на главную дорогу (как сейчас говорят, «мейнстрим») человечества.

Как деревенщики пришли к власти в некоторых республиках, так некоторые московские либералы стали «при власти» после переворота 1991 года. Но еще раз подчеркну – это были очень советские люди, которые очень по-разному понимали коммунистическую идею, но с самой идеей или вообще не спорили, или хотели заменить ее другой сверхидеей.

Вокруг многих членов ЦК группировались то писатели-деревенщики, то истеричные «разоблачители Сталина», то местные националисты… прекрасный показатель того, что номенклатура и интеллигенция далеко не во всем противостояли друг другу. Дети идеологического общества, они и объединялись по главному критерию – по разделяемым идеям.

И сами по себе «красные коммунисты», ездящие в красных трамваях, рвущие в очередях друг у друга красную колбасу, тоже разбивались на клубы по интересам, в том числе по политическим интересам.

В годы правления Брежнева важнейшей цементирующей идеей стали споры вокруг личности Сталина и оценки всего его правления.

Для либералов и всех «передовых» людей Сталин был мерзким чудовищем. Для очень многих других – великим человеком, чьи замечательные дела оболганы политическими пигмеями. Отношение к Сталину во многих кругах становилось лакмусовой бумажкой: «свой» или «не свой».

Интеллигентский обер-зубоскал, певец и бард Юлий Ким пел забавные такие песенки про смешного и глупого Брежнева, который хочет подражать отвратительному кровавому Сталину. Песенки пелись для кухонного употребления в компаниях «своих». Стать открытым «диссидентом» Ким боялся. Потом, в «перестройку», «протесты интеллигенции» выплеснулись на страницы прессы, на радио и телевидение, но песенки Кима уже никому не были интересны.

Споры о Сталине и его наследии (и в ЦК, и на кухнях) стали ярким явлением всех 1980-х годов.

Советские люди всегда разбредались в группы и группочки «по интересам»… чем дальше, тем разбредались активнее. Темами споров становились и экономика, и отношение к Западу и теории Льва Гумилева, и паранормальные явления… Считалось глубоко интеллигентным признавать, что «что-то есть» и что теория Гумилева – не марксистская. Сплотившись на сей могучей идейной базе, советские люди удовлетворенно напивались на кухне, на даче или в туристическом походе под бренчание скверной гитары. И все были счастливы, все жили ценной до полного одурения общественной жизнью.

Глупо представлять это сообщество подсоветских людей второго-четвертого поколений и врагами советской власти, и убежденными коммунистами. 99 % не были ни теми, ни другими. Люди осмысливали себя и жизнь в навязанных им идеологических формулах – других-то ни у кого не было. Деревенский дед, доивший корову, тем самым «выполнял продовольственную программу». Крепкий дядя, доставлявший в милицию хулигана, «сотрудничал с органами». Даже молодая женщина, родившая второго или третьего ребенка, «давала стране новых работников». Советский человек поневоле мыслил идеологическими штампами, но это не делало его ни марксистом, ни коммунистом.

Было все, что угодно. Были национал-социалисты и фашисты, были истовые либералы, арийцы, неоязычники и евразийцы, социал-демократы и анархисты, эсеры и еврокоммунисты… Кого только не было в числе советских интеллигентов, кто только не собирался на кухнях, не пил водки со вскрикиваниями и невнятными угрозами Бог знает кому.

Вот кого почти не было – это трезвомыслящих людей.

Тут надо оговорить очень важную вещь: чаще всего политическими партиями в позднем СССР называли не столько политические движения, сколько субкультуры.

Партия имеет свою политическую платформу: представления о том, какая модель экономики и общественного устройства лучше других. При этом на образ жизни членов партии и вообще членов общества партии глубоко наплевать. Тори и вигов в Британии интересовали способы сбора и распределения налогов, но совершенно не волновало, что говорят о разных системах налогообложения отцы Церкви и соответствуют ли их системы налогообложения космическим законам эволюции Вселенной. Поэтому консерваторы-тори и либералы-виги и были политическими партиями, а не идеологическими группировками.

Еще меньше тори и вигов волновало, спят ли после обеда их приверженцы, совершают ли они прогулки на берег моря и используют ли в пищу свежие помидоры (или соленые грибы… неважно что). То есть их не волновало, какой образ жизни ведут их сторонники и противники. А вот «советские партии» очень волновались по этому поводу.

«Свои» должны тусоваться со «своими»! Они должны быть все время на виду! Они должны поддерживать «своих» и ритуально ненавидеть «чужих»! Они должны говорить ритуальными формулами, из самих произнесенных слов становится ясно, «свои» они или «чужие». Для либерала «свой» не может называть Сталина великим государственным деятелем. Для «патриота» советского разлива «свой» не может говорить о «жестоких сталинских репрессиях».

Фактически в СССР формировались не политические партии, а субкультуры – сообщества людей, похожих психологически и мировоззренчески, ведущих похожий образ жизни и имеющих сходное отношение к событиям и деятелям отечественной истории.

В том числе и поэтому революция 1986–1993 годов была до такой степени бесплодна. Крику много, идейная борьба по всем фронтам, все больше и больше критики советского строя, самой советской идеи… До 1988 года критиковали по большей части злодея Сталина, клянясь в верности заветам Ленина и ленинским принципам. С 1988 года начали критику и Ленина. До 1989 года в открытой печати практически не обсуждалась перспектива распада СССР. К концу 1989 года центральные средства печати с недоумением констатировали: «Литва «уходит»…

За 3–4 года, с 1986 по 1989-й, СССР прошел путь от скованной дикими ограничениями партийной деспотии, где запрещено почти все… до государства практически без цензуры, анархического до предела, где не запрещено почти ничего. Но важно уточнить – в какой именно области жизни и что именно не запрещено?

Глава 2
Революция началась… и не закончилась

Самым заметным и самым важным следствием революционных событий 1986–1991 годов стал распад СССР. На протяжении всех революционных лет связи между регионами огромной страны только ослабевали. Очень часто из этого делают вывод – иначе и не могло быть, распад СССР глубоко закономерен.

Но посудите сами: связи между республиками СССР и вообще всеми регионами уменьшались и ослабевали по двум причинам.

1. Местные «элиты», а попросту говоря, местный партхозактив почуял в национализме способ прийти к власти. Уже не в роли исполнителей воли «центра», а в роли глав независимого государства… Для них это было то же самое, что для средневекового рыцаря или максимум барона превратиться в короля или императора.

2. Ослабевали, источались, вообще рушились скрепы, держащие СССР, а другие скрепы не появлялись. Разрушение в политике многократно превосходило созидание.

Сейчас многие не могут простить Борису Ельцину знаменитое: «берите суверенитета, кто сколько сможет». Но это ведь – только политический лозунг в уже происходящем, уже идущем вовсю разрушении.

…22 августа 1453 года мусульмане ворвались в осажденный Константинополь. Они бежали по трупам своих, карабкались по развалинам стен Второго Рима не с именем Аллаха и Магомеда… Их лозунгом было «Ягма! Ягма!» – что означает всего-навсего – «Грабьте! Грабьте!» Виноват ли в грабеже и во всех совершенных преступлениях воин или офицер, орущий это «грабьте!», спрыгивая со стен внутрь осажденного города? Или действительность несколько сложнее?

Никак не оправдываю никаких подонков: ни взбесившегося мусульманина, поднявшего кривую саблю на город Святого Константина, ни пьяного партийного деятеля, гавкающего с экрана про «берите суверенитет». Но не они же сделали так, что становится выгодным грабить чужую страну или разваливать свою собственную. Их вина в том, что они включаются в подоночное действие и пытаются на нем нажиться, не более.

«Брать суверенитета» все больше и больше в СССР 1989–1990 годов имело смысл именно потому, что «центр» громадной империи практически ничего не делал. Интеллектуальная элита не создавала новых законов и не добивалась их введения в жизнь. Эта «элита» была слишком занята: она болтала. Еще она делила разные хлебные местечки в администрациях разного уровня, помещения в центре Москвы, телевизионное время и печатные площади, право оболванивать пропагандой и вести за собой «народ», а главное – делила право получать деньги из государственной кассы.

Политическое руководство, все эти сменявшие друг друга правительства тоже не делали почти ничего. Даже если интеллектуальная элита что-то придумывала, политическая элита все это аккуратно хоронила.

Уже ранняя «перестройка», сто бесов ей в печенку, началась с идей экономической реформы: «ускорения». Идея была – предприятиям предоставят самостоятельность, и они, неведомо по каким законам, начнут становиться доходными. И Горбачев, и глава тогдашнего правительства Н. Рыжков полагали, что развитие социализма от этого со страшной силой ускорится. Сейчас странно и вспоминать этот бред, но всю вторую половину 1985-го и весь 1986 год над СССР висел густой дурман не только «перестройки», но и «ускорения».

Естественно, все эти бредовые идеи были «благополучно» похоронены. Во-первых, потому, что сама идея «ускорения» была искусственной и мертворожденной. Что тоже, кстати, очень типично для революций: в них вечно пытаются внедрить в жизнь некие высосанные из пальца идеи, которые кучка болтунов признала истиной в последней инстанции.

«Ускорение» и предоставление какой-то непонятной «хозяйственной самостоятельности» было дико для капитанов советской экономики. Ходила ядовитая по тем временам карикатура, на которой директор предприятия диктует секретарше телеграмму в Министерство: «Перестроились досрочно. Ждем дальнейших указаний».

Во-вторых, именно эти идеи вызвали бешеное отторжение других революционеров. Например, В. Павлов предлагал повысить цены и тем самым сразу решить все вопросы.

В июне 1987 года ввели закон, по которому трудовые коллективы должны были избирать себе руководителей. К чему это привело? К чему и должно было привести: способные и притом жесткие, требовательные руководители изгонялись, к власти приводились удобные для большинства – то есть для тех, кому вообще ничего не надо. Уровень бардака нарастал стремительно, порой доходя до коллапса.

Принятие такого рода безумных решений тоже типично для революций. Напомню и пресловутый Приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от 1 марта 1917 года – об избирании командиров. Теперь отменялось отдание чести, обязанность вставать по стойке «смирно» в присутствии командира; обращаться к нему надо было «господин поручик» или «господин полковник», и вообще командиры избирались.

Разумеется, появление этого указа сопровождалось внесением в жизнь армии невероятного бардака (к чему большевики и стремились).

Возможно, в 1987 году советское правительство стремилось и не к этому, но тогда, получается, оно или не знало, или не хотело знать историю. В 1917 году было такое определение: «Полк замитинговал». Теперь «замитинговали» целые производства… Похоже, иногда работники «сбрасывали» директора просто из любопытства – получится у них это или нет? Ух ты! Получилось!! Последствия для производства были, конечно, катастрофические, но это мелочи, конечно. Главное – борьба за демократию и вообще революция.

В 1989 году заместителем Рыжкова был назначен известный экономист Л. И. Абалкин. Результат?

«Леонид Иванович, как «тринадцатый заместитель премьера», был попросту включен в систему бюрократической ловушки, когда ничего не мог сделать по своей инициативе, и метался в ней, не имея возможности изменить ситуацию. Все возможные преобразования вязли в болоте бесконечных согласований, «совещаний», «дискуссий»[4]4
  Хасбулатов Р.И. Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву. М.: Яуза, 2011. С. 81.


[Закрыть].

Граждане, жаждущие революционных преобразований, выли на митингах, что во всем виновата «командно-административная система». Однако пресловутая и страшная «командно-административная» не помешала в 1960-е реформам Либермана – Косыгина. И сейчас не помешала бы, но ведь и такой системы управления не было. Было столкновение позиций и амбиций, драка за хлебные местечки и место у телеэкрана, истовый дележ того, что еще могли дать государство и власть.

«Замитинговавшие» органы власти точно так же не могли управлять, как «замитинговавшие» производства не могли выпускать продукцию, а «замитинговавший» полк в 1917 году не мог воевать.

Очередной 28-й съезд КПСС, 2—13 июля 1990 года, проводился уже после того, как из конституции убрали слова о «руководящей и направляющей роли партии». Но делегаты словно в страшном сне пытались вести себя так, словно ничего вообще не происходит. Шла безобразная склока разных идеологических линий, Ельцин и ельциноиды швырялись партийными билетами, все утонуло в обычном болоте шизофренической войны всех против всех.

Среди всех прочих радостей съезд поставил задачу – довести производство продукции машиностроения до «мировых показателей». Почему бы ему, съезду, не потребовать прогуляться пешком на Луну или потребовать от Горбачева задушить голыми руками парочку медведей?

В начале 1990 года подготовлена программа Николая Яковлевича Петракова – крупного специалиста в области экономико-математического моделирования, методов и механизмов ценообразования и рыночного регулирования.

Программа похоронена так быстро, что многие о ней вообще забыли.

27 июля 1990 года был подписан достаточно интересный документ: совместное поручение Михаила Горбачева и Бориса Ельцина о разработке программы «500 дней».

Президент СССР М.С. Горбачев

Председатель Верховного Совета Б.Н. Ельцин

Председатель Совета Министров РСФСР И.С. Силаев

Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков

Поручение

В целях подготовки согласованной концепции программы перехода на рыночную экономику как основы экономической части Союзного договора, максимального учета всего положительного, что уже накоплено при подготовке и обсуждении проектов аналогичных документов, и в первую очередь разрабатываемой российской программы и поступающих предложений союзных республик, считаем необходимым:

1. Образовать рабочую группу для подготовки концепции союзной программы перехода на рыночную экономику как основы Союзного договора в составе тт. Шаталина С.С., Петракова Н.Я., Абалкина Л.И., Шмелева Н.П., Мартынова В.В., Задорнова М.М., Явлинского Г.А.

Включить в состав группы полномочных представителей правительств союзных республик.

Разрешить при необходимости привлекать для участия в работе над концепцией ученых и специалистов независимо от учреждений, в которых они работают.

2. Поручить рабочей группе подготовить концепцию программы не позднее 15 сентября 1990 года.

3. Обязать все министерства, ведомства, организации и учреждения предоставить в распоряжение рабочей группы всю необходимую экономическую и другую специальную информацию без ограничений.

4. Поручить Управлениям Делами Президентского Совета и Совета Министров РСФСР обеспечить техническое обслуживание рабочей группы.

Непосредственный контроль за работой группы будут осуществлять тт. М.С. Горбачев и Б.Н. Ельцин.

Москва, 27 июля 1990 г.[5]5
  Хасбулатов Р.И. Указ. соч. С. 87.


[Закрыть]

Возможно, этот документ до сих пор не любят приводить полностью именно потому, что под ним дружно подписывались «непримиримые враги» Ельцин и Горбачев. Мифология требует, чтобы они всегда стояли на разных сторонах баррикады, а тут они явно действуют вместе.

Тем не менее программа была весьма реалистична, хотя и была по тем временам очень радикальна.

Первый этап программы (первые 100 дней) предусматривал приватизацию жилья, земли, мелких предприятий, акционирование крупных предприятий. На базе Госбанка СССР создавалась резервная система.

Проводить приватизацию предполагалось вот так:

«Местные Советы оценивают стоимость торговых предприятий, предприятий службы быта, местной промышленности, мелких и средних предприятий других отраслей. После проведения финансового состояния этих предприятий в печати публикуются их списки с указанием сроков и условий их приватизации. Затем в условиях полной гласности о ходе приватизации начинается продажа нежилых помещений, мелких предприятий… Программа нацелена на то, чтобы люди могли использовать имеющиеся у них деньги для приобретения собственности».

Этот механизм стоит запомнить – скоро для приватизации будет использован совсем другой.

На втором этапе, с 100-го по 250-й день, должна была быть проведена либерализация цен.

Предполагалось, что за следующие 150 дней пройдет стабилизация рынка, а на четвертом этапе (400—500-е дни) мы увидим начало подъема.

Многие ведомства откровенно саботировали приказ Горбачева и Ельцина: Госплан, Внешэкономбанк, Министерство обороны СССР, ЦК КПСС ЦК ВЛКСМ, ВЦСПС не представили информацию, которая была запрошена разработчиками программы, а Госкомцен и Министерство финансов СССР дали только частичную информацию. Всего запросов было послано 21, и получается – на 8 (40 %) запросов ответы не поступили. И ответа никто за саботаж не понес.

31 августа (по другим данным – 1 сентября) 1990 года разработка программы «500 дней» и 20 проектов законов к ней была закончена. 11 сентября 1990 года программа «500 дней» утверждена Верховным Советом РСФСР и представлена на рассмотрение Верховного Совета СССР.

И вот тут начались чудеса!

Оказывается, одновременно с программой «500 дней» по поручению председателя Совмина СССР Николая Рыжкова разрабатывался альтернативный проект – «Основные направления развития». Вообще-то некий проект Рыжкова уже обсуждался в мае, и Верховный Совет его не пропустил.

Позиция Рыжкова оригинальностью не отличалась: повышать цены. Нечего создавать новое богатство! Пусть платят побольше за то, что уже есть! В мае 1990 года на заседании Верховного Совета с экрана телевизоров он прямо заявил, что цены на хлеб и продукты – неоправданно низкие и должны повыситься. Почему эти цены такие низкие и как они соотносятся с чудовищно заниженной в СССР оплатой всякого труда, Рыжков как-то не обсуждал.

Теперь, осенью 1990 года, Рыжков заявил – его программа доработана, именно ее необходимо принять. В случае непринятия его он уйдет в отставку. Почти все руководители Союзного государства стали поддерживать Рыжкова. Потому что он «свой»? Потому что его позиция была понятнее, она не угрожала позициям номенклатуры? Потому что «500 дней» грозила всевластию союзных ведомств, а программа Рыжкова – не грозила? Потому что «союзники» боялись распада СССР, если заработают рыночные реформы? До сих пор высказывают все эти предположения… Кстати говоря, все эти предположения вовсе не противоречат друг другу.

Сторонники Рыжкова молитвенными голосами исполняли хвалу его честности. А вот злой Анатолий Собчак обвинял Рыжкова в потворстве кооперативу «АНТ», который ухитрился продать за границу 12 танков.

Продал или не продал – история умалчивает, но вот что известно совершенно точно: в пылу революционной борьбы и несмотря на еженедельные выступления Н.И. Рыжкова по телевидению не только стремительно ухудшалась экономическая система в целом, но и остался неубранным богатый урожай 1990 года. Всегда ведь урожай убирали «мобилизационными» средствами, «отправляя в колхозы» солдат и студентов. Теперь это считалось очень неправильным и радикалы (Г. Попов, А. Собчак, Г. Старовойтова и прочие) яростно боролись против такой устоявшейся практики.