Текст книги "Мысли"

Глава 2

Из дверей Центрального архива вышел невысокий, плотного телосложения человек в темно-синем плаще, черной шляпе с небольшими полями и тупоносых ботинках того же цвета. Щурясь, после темных архивных коридоров, на бледное небо, он стал спускаться по ступеням стиснув под мышкой кожаный портфель и вцепившись в шляпу, которую чуть не унесло порывом ледяного ветра. За его спиной тихо захлопнулась огромная имперская дверь с бронзовыми флагами на дубовых створках.

Уборщица, глядя через стекло, как посетитель подходит к новенькой черной «Волге» с голубыми шторками в салоне, отчего-то саданула шваброй об пол и покосилась на стрелка вневедомственной охраны и молоденького сержанта, лениво дремавших в холле возле кадки с фикусом:

– Ходят тут всякие в этакую рань, следят только…

Милиционер вяло кивнул, вынул из-за растения какой-то детектив в мягкой обложке и проложил его между холодной розовой гранитной стеной и своим коротко стриженным затылком. Через окно с фигурной решеткой сержанту хорошо был виден просторный двор, где уверенно развернулась машина, сверкнув никелированными деталями и свежей эмалью. Спугнув с асфальта несколько красно-желтых кленовых листьев, «Волга» вылетела в распахнутые массивные ворота.

Выворачивая с аллеи на широкий проспект, водитель обернулся к своему пассажиру:

– Василий Ефремович, куда ехать?

В этот момент замигала красная лампочка радиотелефона и человек на заднем сиденье, отложив портфель, в который собирался заглянуть, взял трубку:

– Ягов слушает… Нет, не отпускайте их, пусть подождут в приемной… Этот вопрос не ко мне, а к Мише.

Ягов поднял на водителя глубоко посаженные глаза:

– Через сколько будем в министерстве?

– Через двадцать минут, если ремонтники у «Ударника» уже убрались. Если нет, то позже…

– Вот Миша обещает через полчаса. Что говорят? Это их дело. – Он бросил трубку.

Машина рванула и зашуршала по асфальту, отстреливая колесами мелкие камешки. Ягов взял портфель, извлек оттуда несколько картонных папок с документами и потрепанную карту. Отвернув уголок карты, бегло просмотрел штамп. В его ровные графы с немецкой аккуратностью были вписаны готические буквы. Потом он пролистал документы. Везде был тот же готический шрифт. А сверху на жестком, обтрепанном картоне каждой папки явственно проступали оттиски самоуверенных орлов Третьего рейха.

– Вот олухи эти архивные, материалы дали не по описи и с карточками. Бери не хочу! – пробормотал сквозь зубы Ягов.

– Что вы говорите, Василий Ефремович?

– Ничего, Миша. Смотри за дорогой.

Ягов убрав документы, вынул записную книжку. Полистал, подобрал выпавшие оттуда мелко исписанные листочки и задумался, глядя на проносящиеся мимо дома.

Москва проснулась. Жители и гости города ежились от холода. Инженеры, врачи, учителя, рабочие коммунальных служб, маляры, слушатели военных академий, студенты, домохозяйки и цыгане текли по улицам мимо открывающихся парикмахерских, прачечных и булочных, ждущих утренний завоз хлеба. Люди скапливались у стоянок и остановок. К ним подкатывали уже переполненные троллейбусы и автобусы. Они вываливали у метро осатаневшую человеческую массу и, покачиваясь, словно рыбацкие баркасы, набирали новый груз, чтобы, раскидав их по окраинам, развернуться и снова въехать в оживший город. Где-то уже намечались очереди, прохожие толпились у газетных киосков и табачных ларьков.

«Все и вся течет как река, толпа перестает быть толпой, становясь кровью уличных вен громадного мегаполиса. И в эту кровь, в эту толпу, как и в реку, нельзя войти дважды. В одну и ту же толпу – нельзя войти дважды…»

Ягов щелкнул авторучкой и, с трудом найдя свободное место в записной книжке, черкнул пришедшую на ум метафору.

– Надо же, как сложилось… В одну и ту же толпу… Замечательно.

– Что вы говорите, Василий Ефремович? – Водитель суетливо обернулся к своему шефу.

– Не отвлекайся, Миша. Смотри за дорогой.

– Да, да. Скоро уже будем на месте.

– Вот и хорошо… – Ягов взял трубку спутникового телефона, вмонтированного в подлокотник сиденья, и набрал номер. Вскоре трубка зарокотала низким мужским голосом:

– Ящуров у аппарата.

– Виталий Георгиевич, это Ягов беспокоит. Узнал?

– А, это ты, пропащая душа. Ну как съездил? Небось, замминистра оборонки в шикарное место поместили на отдых-то?

– Да что и говорить, санаторий знатный. Трубы центрального отопления и то латунные. Про сантехнику я уж не говорю. Так бы в ванной жить и остался.

– Да ладно прибедняться. Твой скромный особнячок по Волоколамке я видел.

– Какой там, – Ягов усмехнулся и стал нервно теребить телефонный провод, – мой скромный домик по сравнению с богатством санатория детский сад! Ну бог с ним. Лучше скажи мне, а как там Леночка твоя? Как у нее идут дела?

– Тебе, Ефремович, спасибо, – на том конце телефона благодарно рассмеялись, – уже учится. Прошла конкурс как по маслу. Вот только дернули их сразу на картошку. Я говорю: «… заболей, дура, справка тебе будет». Но там товарищи разные, подруги, решила ехать. А ведь простудится. Я уже ректору звонил, чтоб весь курс не посылали. А он, гад, на каком-то там симпозиуме. Так я в этот колхоз, веришь, роту отправил. Уберут они все там моментом, и личный состав витаминами подкормится.

– Да, ты никогда не теряешься. А что Леночка поехала, так это даже неплохо. Не все ж ей на нас, пузатых стариков, любоваться.

Посмотрит, как народ живет, больше тебя ценить будет. Кстати, насчет роты… – Ягов вдруг заволновался, пот выступил у него на лбу, – от вашего управления в Белоруссии кто-нибудь работает?

– Конечно, мы по всему Союзу работаем.

– Ну да, ну да. А железнодорожников у тебя, Виталий Георгиевич, нет? Месяца на два…

– Ты что, решил от дома до министерства рельсы проложить, чтобы на светофорах не останавливаться?

– Нет, нет без шуток, я серьезно. – Голос Ягова стал вкрадчивым.

– Ну, если серьезно, то есть. Но все заняты по горло. Под Саратовом копаются. И медленно же копошатся, бездельники…

– А что они у тебя под Саратовом делают? – простодушно спросил Ягов. – Вот смех-то…

Виталий Георгиевич закашлялся, телефонная трубка забасила серьезно и хрипло:

– Не телефонный это разговор, вообще-то.

– Да брось, кому какое дело.

– Недооцениваешь ты «захребетников», Ефремович, – перебил Ягова хриплый голос, – у меня, например, весь кабинет слушают. Полностью.

– Ясненько. Ну да я просто так. Тут у меня к тебе по другому поводу разговор есть. – Ягов сменил тон и весело спросил: – Ты как насчет уток пострелять, а?

– Ясное дело, положительно. Кстати, ты уже давно обещал места показать.

– Ну, так я в пятницу тебе и позвоню, договоримся. Идет?

– Идет.

– У меня все, Виталий Георгиевич, до свидания.

– Всего доброго тебе, до встречи!

– До встречи!

Ягов раздраженно бросил трубку:

– И без тебя знаю, что слушают. Идиот!

Машина тем временем увеличила скорость. Водитель немного пригнул голову и с левого ряда резко выскочил на «нейтральную» полосу. Частники стали испуганно шарахаться в сторону от быстро несущейся «Волги». Ягов прикрыл глаза, закурил и подался немного вперед:

– Миша, не гони так, угробимся.

– Хорошо, Василий Ефремович! – Водитель еще прибавил газу и улыбнулся – знал, что шеф любит бешеную скорость.

Предыдущий замминистра вместе с шофером разбился всмятку о военный грузовик, выскочивший на встречку. Ягов велел перевесить номерной знак с искалеченной машины на свою, а из кабинета запретил убирать фотографии семьи погибшего. При этом он полностью заменил паркет и деревянную обшивку этого кабинета. Да, были у него некоторые странности.

Шофер неожиданно затормозил и резко вывернул руль вправо. Завизжали шины. Ягов недовольно поморщился и огляделся. У кинотеатра «Ударник» копошились ремонтники. Они ленивыми, безразличными взглядами проводили черную «Волгу», которая, круто развернувшись перед изломанной красно-белой загородкой, ушла под мост на набережную.

Здесь мостовая была похуже, машину несколько раз сильно тряхнуло. Ягов покачал головой и посмотрел на часы:

– Миша, ты правда не гони так, чего-то меня мутит.

Ему действительно стало плохо. Голова с утра была тяжелой и затуманенной, а теперь добавилась и тупая боль в желудке. Он почувствовал, как неприятно заныло все его стареющее тело. Старость.

Она стояла за его спиной и смотрела в затылок мутными, немигающими глазами. Иногда притрагивалась, как бы прощупывала изнутри: то прищемит сердце, то займется почками, то ворвется в беззащитные клетки мозга оставленными дома ключами от сейфа, забытыми именами сотрудников, неотправленными телеграммами. Старость подкладывала Ягову молодых, неумелых женщин, с которыми приходилось долго возиться, теряя запал и силы. Или, наоборот, подсовывала чрезмерно темпераментных, рядом с которыми он ощущал себя «не оправдавшим надежды». Тогда он кидался к другим, опытным, умеющим ценить и понимать его. С ними все получалось как надо. Но они не были юными и цветущими. Они были его зеркалами, в которых он видел свои седые виски, глубокие морщины и отекшие веки.

И тогда Ягов перестал есть острый венгерский сервелат, свиные отбивные с кровью, жирную осетрину горячего копчения, свой любимый зефир в шоколаде. Оставил в покое пиво, водочку после бани и столовые вина, сохранив за собой право лишь на небольшие вливания хорошего коньяка для стабилизации давления. Он заказал теннисные ракетки и нашел неплохой корт, на который выходил не менее двух раз в неделю. Он упорно сопротивлялся беззубой старухе – старости, теребящей его редеющие волосы, но она только немного замедлила свои шаги. Она не отступала и продолжала напоминать о себе, врываясь в повседневные планерки, совещания и собрания; заставала за бритьем, выглядывая из-за зеркала, беспорядочно скакала по ленте кардиограммы, мешала работать, думать, дышать и жить.

Машина затормозила. Ягов усилием воли прогнал прочь тревожные мысли, взял портфель, распахнул дверцу и вышел:

– Миша, никуда не уезжай, а то я знаю твои штучки по телефону: «…мол, здесь я», а сам девок катает в Медведкове. Ты мне скоро понадобишься.

Водитель кивнул и отогнал «Волгу» на стоянку, давая место другим черным машинам.

Ягов поднялся по гранитным ступеням и энергично толкнул входную дверь Министерства оборонной промышленности. В холле навстречу ему торопливо поднялся милиционер, козырнув из-за стеклянной перегородки. А от перил внутренней лестницы отделился молодой человек кавказской внешности в замшевом пиджаке и с пухлой папкой под мышкой:

– Василий Ефремович, здравствуйте. У меня к вам секундное дело, только одна бумажка, только одна…

Он вошел вместе с Яговым в лифт и услужливо нажал кнопку нужного этажа.

– Василий Ефремович…

– Вы кто? – раздраженно перебил его Ягов.

– Я Егиян, из «Васинкрафта». Вы, наверное, помните, советско-швейцарское предприятие, занимающееся лесом и другими сырьевыми делами…

– Это то, что находится на Кузнецком Мосту?

– Да, да, да, да… – Кавказец облегченно вздохнул.

– Нет, не помню.

Створки лифта беззвучно открылись, и замминистра зашагал по красно-зеленой дорожке коридора. Человек с папкой семенил следом:

– Василий Ефремович, только одна бумажка, только одна подпись… Кстати, телевизор, очень большой, уже приготовлен… – Егиян извернулся и забежал вперед.

– Что за ахинея, какой телевизор?

– Первоклассный, японский. Экран громадный, полупро…

– Вы что, помешались? – Ягов грубо перебил кавказца и уставился на него покрасневшими от злости глазами. – Вам здесь что, притон или склад магазина? Хотите, чтобы я вас выставил вон и заявил в прокуратуру, что представитель «Васинкрафта» пытался за взятку получить земельный участок на территории министерского завода? И потом, что вы думаете, у меня телевизора нет? Или замминистру он не положен? А бумаги впредь подавайте только в установленном порядке! Сначала на экспертизу в орготдел, а потом в секретариат. И тогда уж посмотрим. Все, чтобы я вас здесь больше не видел. А то засаду устроил… Абрек чертов!

Последнюю фразу Ягов проговорил уже в своей приемной, с удовольствием слушая быстро удаляющиеся шаги просителя. Из-за печатной машинки вскочила секретарша, сухопарая женщина лет сорока пяти с густо накрашенными ресницами и бледной помадой на тонких, плотно сжатых губах:

– Доброе утро, Василий Ефремович. Итальянцы уехали минут пять назад.

– Потом, Лида. Сделай лучше кофе. Покрепче. Много на сегодня записалось?

– Всего шестнадцать человек.

– Ну, это мы раскидаем. Начну через сорок минут.

Он краем глаза заметил, как разочарованно зашевелились на стульях ожидающие приема граждане. Со вздохом поддел торчащие из печатной машинки бланки и взглянул на секретаршу:

– Ну-ка, зайди…

Когда женщина закрыла двери кабинета, он набросился на нее, размахивая бумагами:

– Опять сама печатаешь? Целое машбюро держим. Опять бездельничают? Уволю всех подчистую. А у тебя, значит, лишнее время есть? Грейгеру позвонила? А Силину?

– Ой, забыла, Василий Ефремович.

– Немедленно позвонить и решить все вопросы! Меня подключишь в крайнем случае. А так меня нет. Уехал в главки. Плохо, что все забываешь. Как Верочка стала. Но у той по молодости ветер в голове. А вы-то зрелая женщина!

Секретарша опустила голову и закусила губу от обиды. Ягов, остывая, слегка потрепал ее по плечу:

– Прости, Лида, не так сказал, как хотел. А хотел не так, как надо. Все. Забыли. А где, кстати, эта попрыгунья? Почему наши ЭВМ не светятся? – Он показал портфелем на два компьютера «Атари».

– Она ненадолго отошла.

– По женским делам, что ли?

Секретарша почему-то покраснела и стыдливо отвела взгляд в сторону.

– Не знаю. А что вы подразумеваете под женскими делами?

– Ну ладно, не дуйся. Мы с тобой уже сколько лет вместе работаем?

– Семь скоро будет, Василий Ефремович.

«Черт возьми, уже семь лет прошло!» – Он почувствовал, как накатывается тоска. Тряхнул головой и махнул Лиде рукой:

– Все, работать!

Секретарша резко, как-то по-военному повернулась и, стуча каблуками, вышла. Только сейчас он понял, что она сегодня в его любимых колготках в мелкую сетку, со стрелками сзади.

Ягов бросил на диван шляпу и плащ. Под ним оказался несколько мешковатый двубортный пиджак и небесно-голубой шелковый галстук.

Положил портфель на стол, задев календарь на металлической подставке. Затем подошел к окну и в раздумье прислонился лбом к холодному стеклу, пахнущему средством для чистки и полировки.

Внизу хорошо просматривалась автостоянка. Возле старенького «мерседеса» стоял Егиян и, размахивая руками, что-то темпераментно говорил человеку, пытающемуся сесть в машину. Ягов неприязненно поморщился, вернулся к столу, вынул из портфеля документы и раскрыл их.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь, и через мгновение в кабинет вошла молоденькая девушка в короткой юбке и тонкой белой блузке.

– Здравствуйте, Василий Ефремович, – сказала она тоненьким, немного робким голосом, – без вас уже было несколько факсов. Они там, в зеленой папке в верхнем ящике.

– Я понял. Привет, стрекоза! – Ягов кивнул и, наблюдая за девушкой, сел в кресло.

Она включила компьютер, вставила дискету. Села на стул и поправила юбку.

– Вера, ты вот что. Отодвинь-ка тот стул от себя в сторону.

Она толкнула стул и, вдруг вспыхнув до мочек ушей, поняла, что массивный, обитый зеленой тканью стул загораживал ее колени и открытую часть бедра. Ягов, увидев реакцию Веры, громко рассмеялся. Она его забавляла: трепетала под цепким взглядом шефа, всей кожей чувствуя его внимание, и с замиранием сердца ждала того момента, когда Ягов начнет приставать. Но ему было все недосуг. Кроме того, он больше всего ценил момент достижения цели. И чем дольше оттягивал наступление этого момента, тем слаще его потом ощущал.

У окна затарахтел принтер. Вера оторвала бумажную полосу, положила шефу на стол. Это был список неоконченных дел. Поездку в «Мосспецстальпроект» по поводу нелепых ошибок в сметной документации на реконструкцию Подольского завода Ягов решил отменить. А вот переговоры с Челябинском про оборудование в зачет прошлогодних поставок отложить, скорей всего, не удастся.

– Верочка, с Челябинским компрессорным есть связь?

Девушка приникла к сине-зеленой таблице на экране ЭВМ, внимательно ее изучила и через минуту ответила:

– Василий Ефремович, с Челябинском факсовой связи нет.

– Никак не обзаведутся. Провинция.

Ягов нехотя надавил на клавишу селектора:

– Лидия Марковна, закажите разговор с компрессорным заводом.

– По поводу воздуховодов и гибких вставок? – прошипел динамик селектора.

– Именно.

Ягов приподнял архивные папки, лежащие орлами вниз, и взглянул на Веру:

– Будь добра, сходи к Борису Николаевичу, возьми документы для меня, потом в отделе размножения уточни, смогут ли сделать дубликаты этих бумаг. И возьми у завхоза несколько фирменных папок, скажешь, я просил. Все поняла?

– Да, Василий Ефремович, а что за документы?

– Там разберешься. – Ягов вдруг сделал серьезное лицо и шутливо пригрозил: – Иди и с пустыми руками не возвращайся, а то папе пожалуюсь, и он тебя отшлепает. Как он, кстати, поживает?

– Ничего. Недавно был на встрече одноклассников. Говорит, мало человек пришло, и что вами кто-то интересовался.

– Да, классец наш дружным не был. Все врозь держались. А кто интересовался? Мужского пола али женского?

– Не знаю. Ну, я пойду? – Вера опустила глаза на карту, угловой штамп которой был закрыт рукавом пиджака шефа.

– Да, да. Ступай!

В дверях девушка столкнулась с секретаршей, которая несла на подносе турку с дымящимся кофе и небольшую чашечку:

– Ой, Лидия Марковна…

– Не спи на ходу.

Секретарша поставила поднос на длинный стол для совещаний.

– С Челябинском связи нет, – отчиталась она, – повреждение на линии. Починят только к семи.

– Что у них там, белобандиты орудуют, что ли? – раздраженно ругнулся Ягов. – Постоянно поломки, чертова страна! Грейгеру дозвонилась?

– Да. И ему и Силину. Оба согласны на условиях, о которых, по их словам, вы знаете.

– Ну хорошо. Готовь письмо в банк на оплату счетов. И вот еще что. Когда пойдешь в бухгалтерию, найди там Зудину. Стол ее второй от окна. Выведи в коридор и скажи, пусть припрячет балансовый отчет и потом передаст мне лично. Но не исправленный, а тот, где не сходится. Естественно, об этом не распространяйся. Все ясно?

Ягов нетерпеливо теребил указательным пальцем корешки немецких папок, в которые никак не мог залезть.

– Все поняла, Василь Ефремович. Сделаем.

Секретарша поправила носком туфли задравшийся уголок ковра и вышла, тихонько закрыв дверь, в проем которой уже заглядывали утомленные лица очередников из приемной. Наконец замминистра остался один.

Ягов потыкал в пожелтевшую бумагу карты двухцветным карандашом, всмотрелся в значки, обозначающие смешанный лес, ниточки и узелки железнодорожных путей, и обвел кружочками странные квадратики и таинственные зигзаги, нарисованные кем-то от руки. Потом он еще раз внимательно прочитал текст, сверяясь с карманным немецко-русским словарем.

Ошибки быть не могло. Место, отображенное на карте, находилось где-то южнее Ковеля. Жирная черная стрелка упиралась в верхний край листа, вдоль нее размашисто было написано: «На Ковель». Другая стрелка была тоньше и синего цвета. Она уходила в нижний край карты, имела подпись «На Ро…» и обрывалась вместе с куском бумаги. Главной же зацепкой была небольшая речушка, а на ней отмеченная глубина и пунктиром выделенные броды с россыпью крестиков вокруг. Что они означали, было непонятно. Условных обозначений на карте не было, каких-либо подписей тоже. Но хорошо читалось название реки Стоход. Это было существенно.

Ягов выдвинул верхний ящик стола и вынул папку с факсами. Потом пошарил в других ящиках и, не найдя того, что искал, раздраженно нажал на кнопку селектора:

– Краменков! Краменков, вы меня слышите?

– Он отлучился, товарищ замминистра. Это Мельник, его заместитель.

– Мельник! Очень хорошо. Принесите мне атлас железнодорожных путей европейской части СССР.

– Отдельного нет. Только смешанный. Вместе с автодорогами. Нести?

– Естественно!

Ягов потер стучащие виски. Изнутри поднималась глухая злость на все. Мозг работал с явным перенапряжением.

«Южнее Ковеля, южнее… Интересно, это далеко от Бреста?… Не дают олухи сосредоточиться, придется, видимо, оставить до вечера. Но как не хочется откладывать, так дьявольски и подзуживает, где-то здесь решение, где-то здесь…»

В кабинет, запыхавшись, ворвалась Вера:

– Василь Ефремович, вас Борис Николаевич вызывает, срочно!

Ягов ударил по столу кулаком:

– Что за чушь, почему он не позвонил сам?

В животе неприятно засосало. Министр никогда не звонил лично, если предстоял каверзный разбор. Он всегда вызывал к себе через кого-то, начиная таким образом психологически давить еще до того, как жертва пересекала порог его обширного кабинета.

Ягов не мог сообразить, в чем дело. Еще позавчера они вместе сидели, завернувшись в мягкие простыни, жевали хрустящие креветки, а банщики сновали туда-сюда, поднося разносолы и выводя из парилки разморенных, умиротворенных старых знакомых. Специально приглашенный пародист, подогретый солидным подарком, лез из кожи вон, подражая политикам, актерам и певцам.

Ягова тогда подташнивало, зверски болела печень, но он улыбался, пил консервированное пиво, отдающее жестяной банкой, острил, заглядывая в довольные глаза министра. Но это два дня назад, в бане, а сейчас…

– Черт побери, дергает как мальчишку!

Затренькал городской телефон, в нервно сорванной трубке задрожал женский голос:

– Это вы? Арушунян звонил, у него какие-то напряги. Просил поскорее встретиться.

Ягов побагровел, зло крикнул:

– Ты что, обалдела сюда звонить, дура! Идиотка!

Он с раздражением бросил трубку, быстро сложил карту, спрятал ее в сейф и, кивнув Верочке, вышел вместе с ней в приемную.

Там, закрывая на ключ дверь своего кабинета, он, не глядя на ожидающих посетителей, произнес:

– Очень сожалею, товарищи, занят. Неотложные дела. Сегодня принять не смогу, приходите завтра. Письменные предложения оставьте у секретаря. Я ознакомлюсь с ними, как только будет время.

Затем он быстро вышел из приемной, задев плечом щуплого человека в очках, не успевшего посторониться. Тот, крутанувшись на месте, выронил портфель, из которого просыпались бумаги, и виновато прошептал:

– Простите…

В коридоре у окна стояла поникшая Верочка, крутя наманикюренными пальчиками сигаретку. Через открытую форточку ворвался шум начинающегося дождя, потянуло сырым сквозняком. Ягов посмотрел в окно, несколько раз с силой вдохнул и выдохнул. Затем с минуту постоял с закрытыми глазами. Это его успокоило. Он решительно зашагал к лифту, уверенно ставя ногу на каблук и внутренне готовя себя к неприятному разговору. Впрочем, Ягов знал, что ничего серьезного ему не грозит. Слишком прочно было его положение в этом здании с длинными коридорами, бесчисленными кабинетами, скоростными лифтами и вечными сквозняками.