Текст книги "Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов"

– Предлагаю все же продолжить обсуждение за чаем. Вы не против? – спросил доктор.

Чаю мне уже совсем не хотелось – особенно после демонстрации отфильтрованной жидкости, но отказывать было неудобно, и я кивнул. Доктор подошел к двери и закричал:

– Люба! Люба!

Сначала я не понял, кого он зовет, но потом вдруг осознал, что служитель небольшого роста – женщина.

– А где же ваш помощник Байсаров? – спросил я. – Помнится, он был парнем здоровым, а теперь вместо него?..

– А теперь вот! – с улыбкой произнес Зиновьев, отходя от двери.

В кабинет вошла Люба. Она сняла шапочку и маску, и я увидел милое девичье лицо с маленьким свежим ртом и большими серыми глазами. И волосы цвета льна, собранные в тугую прическу. Все впечатление от юной девушки портило только суровое выражение ее лица.

– Звали, Павел Семенович?

– Вот, Люба, познакомься. Это наша знаменитость московская, журналист и писатель Владимир Алексеевич Гиляровский. Очень интересуется мертвыми телами, правда, в основном мужского пола!

Конечно, я давно привык к шуточкам доктора Зиновьева, но эта была какая-то совсем уж скабрезная. Впрочем, Павел Семенович, почувствовав мое напряжение, ничуть не сбился и продолжил:

– …Но исключительно в художественном смысле. А это, Владимир Алексеевич, Люба Байсарова – родная сестра моего помощника, который, увы, отпочковался от нас и уехал в Саранск на место тамошнего заместителя главного патологоанатома. Люба у нас еще учится. В том числе и делать чай своему руководителю, и, смею сказать, она не только привлекательней своего старшего брата, но и намного способней. Не так ли, мадемуазель?

Во время всей этой тирады ни один мускул на лице девушки не дрогнул. Она молча смотрела то на доктора, то на меня своими серыми, широко поставленными глазами, слегка наклонив головку. В наступившей паузе я почувствовал желание что-то сказать ей, как-то расположить к себе, но, кажется, сделал это неудачно.

– Не могу представить себе, Люба, что такая очаровательная, хрупкая девушка возится с мертвецами.

Девушка взглянула на меня холодно и пожала плечами.

– Ну, хорошо, – потер ладони Зиновьев. – Закончим с формальной частью. Люба, подайте нам с Владимиром Алексеевичем чаю, пожалуйста.

– Я еще не подготовила для вас того, с Мясницкой, – ответила она.

– Это которого раздавило телегой?

– Да.

– Ничего, потом. Он не убежит.

Люба кивнула и вышла.

Зиновьев повернулся ко мне:

– Ломовик! Груженный булыжником для мостовой! А тут пьяный – прямо под колеса. Сами знаете, ломовики колеса железной полосой подбивают для крепости – так что бедолагу разрезало на две части. А поскольку он оказался беспаспортным, да еще и по описанию походил на одного каторжника, то привезли к нам. Для проформы, конечно.

Доктор усадил меня на диван, а сам сел за свой стол и снова сдвинул микроскоп на самый край. Несколько минут мы провели время за болтовней, пока не пришла Люба и не принесла поднос со стаканами чая. Со своего места я увидел ее в другом ракурсе и отметил, что без фартука, пусть и в мешковатом халате, Люба смотрится очень недурно. Вероятно, почувствовав мой взгляд, она резко выпрямилась и ушла.

– Доктор, – сказал я, все еще провожая взглядом девушку. – Вернемся к нашему купцу. Еще раз спрошу: вы уверены, что этот морфин – не результат пристрастия к наркотику? Это важно!

– Уверен, – ответил Зиновьев, прихлебывая обжигающий чай из своего тонкого стакана. – Мало того, судя по интенсивности цветовой реакции, это морфин высшей очистки, какой можно получить только лабораторным путем. А значит, наш отравитель либо имеет доступ к химической лаборатории, либо сам – профессиональный химик.

– Вот как! – задумчиво сказал я. – Химик…

Увы, среди моих знакомых не было ни одного ученого-химика.

– Необязательно, – отозвался доктор Зиновьев. – Алкалоиды применяют и в аптекарском деле при изготовлении многих лекарств. Но только берут их в малых дозах. Кроме того, не забудьте ботаников… Да, черт возьми! Любая старуха-травница может при большом опыте выделить достаточное для отравления количество алкалоида! Сходила на маковое поле, набрала мешок семенных коробочек – и колдуй!

– Колдунья! – пробормотал я.

– Или колдун, – кивнул доктор. – Такой хитрый, бородатый… – Он погладил себя по черной кудлатой бороде и подмигнул.

Я погрозил ему пальцем.

Попрощавшись, я оделся и пошел по коридору, заглядывая во все открытые двери, но Любы так и не увидел.

Глава 3
Убийство из ревности

После морга я заехал домой и со своего телефона, половинную стоимость контракта которого оплачивала мне редакция, позвонил в Сыскное отделение, в кабинет сыщика Захара Борисовича Архипова, моего старого знакомого. Но ответа так и не дождался, поэтому пришлось звонить на коммутатор Сыскного и спрашивать, где я могу найти Архипова. Сотрудник коммутатора после долгих отнекиваний все же связался с кем-то из оперативников и наконец сообщил, что господин Архипов выехал на место преступления. Мне пришлось назвать себя, для того чтобы получить адрес – Большая Ордынка. Снова надеваю пальто, папаху на голову и – на улицу, где ждет мой верный Иван Водовоз. Едем на Большую Ордынку, там, в недавно построенном доходном доме купца Чеснокова, у дверей дежурит городовой. Я показываю ему свой корреспондентский билет и поднимаюсь на третий этаж по большой мраморной лестнице.

Дверь нужной мне квартиры была приоткрыта, и на лестничной клетке были едва слышны голоса следственной группы. Я тихо вошел и сразу увидел Архипова. Он сидел в прихожей на стуле и что-то записывал в блокнот.

– Здравствуйте, Захар Борисович, – сказал я.

Архипов взглянул на меня и поморщился – он не любил, когда я вдруг переходил ему дорогу. Такое случалось уже пару раз, хотя для расследований, которые вел Архипов, мое вмешательство было благотворным, и он сам не отрицал этого.

– Вот уж не ожидал вас здесь увидеть, – сказал Архипов, вставая и закрывая блокнот. – Или вас разжаловали в криминальные репортеры?

– Пока нет, вашими молитвами, – ответил я, пожимая протянутую мне сухую узкую кисть руки. – А что здесь случилось?

– Дело совершенно простое. Убийство на почве ревности. Не пойму, с какой стати оно вас заинтересовало? Поверьте, здесь нет ничего, что могло бы дать пищу либеральному литератору – никаких народных страданий, никакого угнетения, ничего! История самая обыкновенная: муж поссорился с женой и в сердцах наговорил глупостей. Она, не разобрав, схватила кухонный нож и зарезала супруга. Сейчас сидит в спальне, рыдает и клянет себя. И ведь правильно клянет, потому как муж ее ни в чем не виновен, а уж тем более в том, чем хвастал.

– Чем же он хвастал? – спросил я.

– Будто взял в любовницы певицу из русского хора в ресторане «Яр». Некая… – он заглянул в свой блокнот, – Глафира Козорезова. Не слыхали?

– Нет, – пожал я плечами. – Хороша?

– Ну, раз из-за нее уже убивают, наверное, хороша, – серьезно ответил Архипов.

– И что, действительно она стала его любовницей? – спросил я.

– Нет. Выдумал он все. Мы уже проверили – весь вечер сидел допоздна с друзьями в трактире по соседству и пил.

– Я здесь совсем по другому делу, Захар Борисович. Звонил вам в Малый Гнездниковский, но не застал. Так что пришлось сюда. Интересует меня отравление в Купеческом клубе, по которому вы допрашивали повара из трактира Тестова.

– А, это, – ответил Архипов. – Но повара пришлось отпустить, потому что доказать его вину мы пока что не можем. Но преступление и правда интересное. Знаете, чем отравили этого купца?

– Морфином, – ответил я.

– Откуда это вам известно? – заинтересовался Архипов.

Я подумал, что доктору Зиновьеву попадет, если я расскажу кому-то о его откровенных разговорах со мной, и просто многозначительно пожал плечами, будто информацию о морфине мне нашептали некие ангелы небесные.

– Так-так-так. – Сыщик пристально посмотрел мне в глаза. – Хорошенькое дело! Вы узнаете важные подробности чуть ли не раньше меня! Впрочем, погодите-ка!

Он вдруг схватил меня за кисть руки и поднес ее к своему лицу, как будто хотел поцеловать. Я отдернул руку, но было поздно.

– Понятно! – кивнул Архипов. – Вы только что из морга! Этот запах так просто не выветривается! Я же помню, что Павел Семенович Зиновьев – ваш старый приятель! Так вот кто ваш информатор!

– И вовсе он не мой информатор! – сердито сказал я, прикидывая, сильно ли попадет теперь доктору. – Далеко не весь мир устроен по полицейским правилам, Захар Борисович, есть еще и чисто человеческие отношения.

– Только не во время расследования, – отрезал Архипов и собрался мне что-то сказать еще, но тут в гостиной раздались крики, шум и кто-то позвал сыщика.

Архипов рванул через гостиную. Я, не снимая папахи, как был в пальто и галошах, – за ним. Оглянулся только, чтобы взглянуть на кожаный диван, на котором лежало тело, прикрытое снятой с окна гардиной.

– Сюда! – закричали из открытой двери слева.

В спальне, оклеенной бежевыми обоями с крупными золотыми цветами, поблекшими от времени, на расстеленной кровати лежала полная женщина лет тридцати в коричневом домашнем платье. Кровь из раны на горле заливала ее серую шею и белоснежную накрахмаленную подушку. Правая рука, так же вся в крови, свесилась вниз, и на полосатом прикроватном коврике блестел осколок стекла, которым она, видимо, и перерезала себе горло.

Кроме нас в спальне был еще усатый дородный городовой без шинели, который и позвал Архипова, а также дворник, вероятно приглашенный в качестве понятого.

– Ну что застыли? – рявкнул на них Захар Борисович, потом наставил указательный палец на служивого: – Ты! Рви простыню!

Он повернулся ко мне:

– Надо остановить кровь и закрыть рану.

Архипов схватил кончик моего шарфа и, быстро помяв его пальцами, отпустил.

– Не то.

– Галстук! – подсказал я.

Сыщик быстро сорвал с себя галстук и склонился над женщиной.

– Подержите ей голову.

Я обогнул сыщика, оттеснил любопытствующего дворника и просунул руку под затылок несчастной.

– Аккуратно! – скомандовал Архипов.

Я поднял голову повыше, и сыщик быстро обмотал шею. Серый галстук тут же набух кровью.

– Артерия, – сказал я.

– Вижу, – кивнул сыщик. – Плохо. Не спасем.

Женщина вдруг открыла глаза. Взгляд ее был пуст и сер. Она с трудом подняла пухлую вялую руку и поднесла ее к шее.

– Не двигайтесь, – сказал ей Архипов, пытаясь промокнуть кровь уголком кружевной салфетки, которую хозяйки обычно днем кладут на подушки.

Я повернулся к дворнику:

– Врач поблизости есть? Срочно зови! Или беги в часть, вызывай карету «Скорой помощи»!

В этот момент женщина вдруг вцепилась рукой в галстук и попыталась его сорвать. Я перехватил ее руку и прижал к кровати. В горле самоубийцы забулькало, побелевшие губы шевельнулись, но женщина тут же захрипела и, закатив глаза до белков, закашляла кровью.

– Это агония, – пробормотал Архипов, удерживая бесполезный галстук на ране. Потом он отпустил руки и устало повернулся ко мне.

Дворник привел доктора, когда все уже кончилось. Мы с Архиповым мыли руки в ванной комнате и слушали объяснения городового.

– Воды попросила! Я пошел, принес. Она же тихая такая лежала.

– Так, – сухо прервал его Архипов, подворачивая окровавленные манжеты.

– Выпила и говорит, открой, мол, форточку, душно…

– Дальше.

– Пошел открывать, значит. Слышу – звон. Я повернулся – а она уже себя режет. Ну, я и закричал «караул».

– Здравствуйте, господа, – кивнул доктор – высокий человек с усталым лицом и темными кругами под глазами. – Как я понимаю, уже слишком поздно?

Архипов кивнул.

– Мне… можно взглянуть? – спросил доктор. – Понадобится мое заключение?

– Прошу вас, – ответил Захар Борисович и снова повернулся к городовому: – А что ж ты сам кровь не остановил, балда? Или вас этому не учат?

– Растерялся, – развел руками тот.

Я пошел в спальню. Доктор с усталым лицом пытался нащупать пульс. Покачав головой, он расстегнул пальто и достал из кармана пиджака стетоскоп. Приставил его к неподвижной груди, выбрав место, где не было крови.

– Знали ее? – спросил я.

– Едва. Обычная семья. Имен не помню. Был тут только раз, с консультацией по поводу бесплодия мужа.

– Понятно.

В дверном проеме показался Архипов.

– Гиляровский, – позвал он.

Я вышел в гостиную и снова посмотрел на тело, укрытое на диване гардиной.

– С утра крошки во рту не было, – сказал устало сыщик. – Пойдете со мной? Перекусим поблизости.

– Пойду.

Мы спустились по лестнице. Внизу уже стояла группка жильцов, обсуждавших происшествие. Архипов ускорил шаг, мы быстро прошли мимо жильцов и оказались на улице. Было всего четыре или полпятого, но уже начало темнеть. Городовой у входной двери вытянулся во фрунт. Архипов махнул ему рукой, поднял воротник и натянул перчатки.

Мы прошли недалеко, свернули за угол и спустились на несколько ступеней вниз. Архипов толкнул тяжелую дверь, и на меня пахнуло табачным дымом, кислым запахом и крепким пивным духом. Мы попали в небольшую комнату с водочным буфетом, за стойкой которого виднелся вход в трактир. Сыщик дальше не пошел, а встал у буфета и заказал себе водки.

– Я выпью, – сообщил он мне. – Будете?

– Да.

Мне действительно захотелось выпить после того, что произошло. Буфетчик, рыжий мужичонка с неровно подстриженной бородой, поставил передо мной рюмку и налил из бутылки с казенной белой этикеткой. Мы молча выпили и закусили из стоявших тут же глубоких тарелок с квашеной капустой, солеными огурцами и мочеными яблоками. Закуски выставлялись бесплатно.

Архипов кивнул в сторону трактирного зала:

– Тут он и сидел.

– Кто?

– Ее муж.

– Пойдем туда? – спросил я.

– Хотите?

Я пожал плечами. Что мне там смотреть? Трактир как трактир. Тем более что меня интересовало совсем другое.

– Не очень.

– Тогда постоим здесь. Не против? – сказал Архипов.

– Нет.

Мы заказали еще по одной рюмке. После нее тело наконец расслабилось и напряжение немного отступило.

– Захар Борисович, – сказал я. – Вы сейчас можете отвлечься и поговорить про то дело в Купеческом клубе?

Сыщик вздохнул и, кивнув, заказал третью рюмку. Я же отказался от предложения буфетчика налить снова.

– Повар сказал что-то интересное? – спросил я.

Архипов пожал плечами:

– Ну, сейчас пока рано делать выводы. На первый взгляд он совершенно ни при чем. Но так бывает: первоначальные данные – как кусочки мозаики, их еще надо сложить. Не знаю, может, все его показания – в корзину. А может, там есть действительно что-то важное. Мы же только в начале расследования, надо набрать материала, сопоставить, проанализировать, нарисовать схемы. Как правило, работа чисто механическая, конечно.

– Он был знаком с жертвой?

– Знаком? О да! И это не странно – Тестов часто присылает в Купеческий клуб своих поваров, вы знаете? – сказал Архипов.

– Ну…

– Там же культ еды! А значит, все повара известны. Их обсуждают, вызывают к столу, говорят с ними. Конечно, он был знаком. Не близко, но так…

– Никаких ссор или обид у повара с этим купцом не было?

– Нет.

– Мог он накапать морфин на рыбу?

– Почему на рыбу? – удивился Архипов.

– Но ведь последнее, что ел Столяров, была рыба? – сказал я.

– Ну и что? Нет, отрава была в настойке, которую Столяров пил. Знаете, такая – на грецких орехах с медом.

– Да.

– Ну, в общем, в ней, – сказал Архипов, расстегивая пальто. Он указал на лавку вдоль стены: – Сядем?

Мы сели на лавку.

– Вы ведь опросили официантов? Может, они могли видеть, как морфин попал в настойку?

– В тот графин? – уточнил Архипов. – Конечно. Как только приехали, опросили всех – и официантов, и тех, кто присутствовал из посетителей. И потом еще раз всех официантов. Никто ничего не заметил – графин с настойкой стоял на столе с напитками – туда мог подойти кто угодно.

– Понятно, – пробормотал я разочарованно.

– Странно это, – сказал Архипов, прислоняясь затылком к стене. – Вы знаете, Гиляровский, что яд, как правило, оружие женщины?

– Да, где-то читал об этом.

– Ну, положим, это слишком общо. Женщины травят мужей, травят соперниц, травят родителей, сами себя. Но, как правило, выбор ядов у них невелик. Крысиный яд, сера со спичек, кислота… Господи, что они только не используют! И в основном из-за собственной глупости. Прочитают в романе, как героиня от несчастной любви отравилась мышьяком… В романе подробности опускают, поскольку авторы либо их и не знают, либо не хотят шокировать читательниц описанием агонии. Вы когда-нибудь видели, Гиляровский, как человек умирает от отравления мышьяком?

– Нет, слава богу, – ответил я. – Хотя и повидал за свою жизнь немало смертей. Я ведь на Ходынке был во время раздачи сувениров, когда Николай Александрович приезжал в Москву после коронации. Там увидел, как люди в давке десятками, сотнями гибнут. Страшно!

– Знаю, читал вашу корреспонденцию, – ответил Архипов. – И там не сотни, а тысячи были, ну да дело прошлое. В общем, от мышьяка смерть нехорошая, долгая и мучительная. А уж от остальных чисто женских способов… Да и черт с ними. Главное, что – морфин. Это вовсе не женский яд.

Я вспомнил то, что доктор Зиновьев говорил мне про высокую очистку морфина, извлеченного из желудка купца Столярова.

– А не было ли среди присутствующих ученых-химиков? Или аптекарей?

Архипов оторвал затылок от стены и грозно на меня посмотрел:

– Владимир Алексеевич! Владимир Алексеевич! Это что такое?

– Или травников… – уже тихо закончил я.

– Кого?!

– Колдунов… – пробормотал я.

– Вы это кончайте! – потребовал Архипов. – Я же вижу, куда вы клоните! Хотите снова влезть в мое расследование?

Я честно кивнул.

– Зачем? – удивился такой прямоте сыщик.

– Готовлю материал для газеты.

– О господи! – простонал Захар Борисович. – Час от часу не легче. Я еще понимаю – раньше, когда вы совершенно непрофессионально пытались расследовать преступления, чтобы помочь своим друзьям! Вы хотя бы делали это по их просьбе, обещая ничего не писать. И это примиряло меня с вашими неуклюжими попытками. А теперь вы заявляете, Владимир Алексеевич, что будете писать в газету!

– Буду, – твердо сказал я. – Уже договорился с издателем. И зря вы, Захар Борисович, про неуклюжие попытки-то! Забыли про дело в цирке Саламонского?

– Нет, не забыл, – улыбнулся Архипов. – Ладно, вас все равно теперь уже не остановить. Тогда договоримся, как прежде: я помогаю вам, а вы – мне. Но когда дело дойдет до ареста, вы, Владимир Алексеевич, уступаете место мне. Я про цирк Саламонского помню. Но и вы вспомните про историю с Ламановой. Если бы не моя помощь, лежать вам сейчас на Новодевичьем!

Я кивнул, соглашаясь.

– И про меня даже не упоминать! – добавил сыщик.

– Ваш коллега Ветошников потребовал бы как раз наоборот, – заметил я.

– Не упоминать. Договорились? А еще лучше, если вы перед отправкой своего материала покажете его мне. Просто для ознакомления. Вдруг там будут…

– Что? – спросил я.

– Ошибки.

– Ну уж нет, Захар Борисович, – возмутился я. – Достаточно и обычной цензуры. Если бы я все свои материалы показывал еще и полиции, то сейчас бы вообще сидел без копейки.

– Ладно, черт с вами, Гиляровский. Но об остальном-то мы договорились?

– Хорошо. Так скажите мне, был ли кто в тот вечер в клубе, кто мог иметь отношение к растительным ядам?

Архипов поморщился:

– Вот вы какой, Владимир Алексеевич, на все соглашаетесь, лишь бы своего добиться.

Я возмутился:

– Не на все! И вы прекрасно это знаете.

– Был. Был один субъект. Павел Иванович Горн. Аптекарь.

– И вы его допросили? – спросил я.

– Допросил. Говорит, со Столяровым хорошо знаком, но не травил его. Я даже обыскать приказал – вдруг у него в кармане пустой флакончик из-под яда завалялся. Нет, ничего не нашли. Кстати, именно Горн первым и высказал идею об отравлении алкалоидом.

– Да? – заинтересовался я.

– По симптомам. Он же специалист. Аптека Горна на Ильинке – не слыхали? Известна своей гомеопатией.

– Хорошенькое совпадение, – сказал я.

– Конечно, очень подозрительно, хотя, может быть, и действительно просто совпадение, – ответил Архипов и встал. – Такое случается, не надо доверять слишком очевидным версиям. Что же, пора возвращаться, составлять новый акт. Вы со мной?

– Нет. Завтра утром съезжу на Ильинку, посмотрю на этого аптекаря. Если вдруг узнаю что-то интересное – расскажу вам. Но и вы со мной делитесь иногда. Договорились, Захар Борисович?

Сыщик кивнул, расплатился с буфетчиком, и мы вышли на темную улицу.

– Знаете, Гиляровский, – сказал Архипов. – Я тут на досуге поразмышлял, вспомнил наши с вами дела…

– И что?

– Мне очень не нравится, что вы начали собственное расследование.

– Почему же? – спросил я.

– Каждый раз, как вы оказываетесь рядом, люди начинают дохнуть как мухи. Я уже понял, если вы вмешиваетесь в мое дело, то трупов будет не менее пяти штук.

– Ерунда, – засмеялся я. – Вы выдумываете.

– Посмотрим, – отозвался Архипов, – посмотрим.

Сыщик ошибался. В конце концов трупов оказалось больше.