Текст книги "Сказ о твоей Силе"

Танцующая с ветром

Старик шел этим путем уже много лет: он не отличался стройностью, его путь. Сам старик с годами сохранил звонкую телесную легкость юности. Он шел один – для тех, кто не пытается смотреть дальше вещей очевидных, сверху лежащих. Для пытливых умом… Эти могли увидеть, что длинные волосы старика даже при полном штиле слегка колышутся, да и плащ дорожный время от времени пузырем надувается – верный признак, что с другом-ветром в обнимку идет человек.

Человек ли? Вот тут вопрос. Старик и сам на него ответить не смог бы, а точнее предпочитал такое сказать, чтоб сразу просеять встречного через сито особое:

– На миг я тот, кого ты видишь. На два – познать захочешь вдруг. На третий миг уйду не тем, кого узнал ты, – подобное выдаст, например.

По смыслам, в глазах мелькающим, мерил встречных: обыденности пустота – мимо шел, ума крючок, вонзивший кованое жало, на глубину утащен отголоском озаренья, сверкнувшим в странной речи, но прочна леса – звенит от напряженья, тянет вожделенную добычу – с таким о многом можно помолчать.

Бывало, молчали о мудрости глубине, что словом и не выскажешь. Облечь пытаясь в звук членораздельный, растеряешь откровенье истины, что прозвучали в тишине души. А бывало, хохотали взахлеб ни о чем: о праздном, поверхностном, о легком.

Так и случилась эта встреча: старик шел, катая в голове пригоршни мыслей, на разные голоса обсуждая набившие оскомину темы, тем не менее решенными так и не ставшие – и вдруг увидел ее. Она шла ему навстречу, смотрела пытливо и серьезно.

– Здравствуй, девушка! Далеко ли путь держишь?

– Здравствуйте, дедушка. Не знаю пока, далеко ли, близко ли – не разобралась еще, – ответила та, продолжая пытливо вглядываться в него, будто пытаясь высмотреть ей одной известные знаки. – Мне кажется, вы мне кого-то напоминаете. Можете сказать, кто вы?

Старик хитро улыбнулся и ответил в своей манере:

– Я камень, падающий в небо. Но хоть и камень, чувствами огню подобен.

– Где-то я это уже слышала, – нахмурилась девушка.

Пришла очередь старика удивляться. Впервые ответ его загадочный такую реакцию вызвал.

– Э-э-э, тебе уже так кто-то представлялся?

– Да нет же, сама я о себе так говорила. Может, ты подслушал и дразнишь меня теперь, – подозрительно спросила девушка.

– Зачем мне? Я просто отвечаю так, чтоб понять кто встретился мне.

– Ну и как, много понял?! – продолжала сердится девушка. – Что вообще понять можно, увидев впервые?! Я сама не знаю, кто я: меняется все непрестанно, мир вокруг, я в мире. Мятётся душа чувствами сильными, на месте стоять не может: того-этого хочет, влечет ее вдаль, озарений жаждет, как воздуха глотка в удушливую пору, мира и себя познаний алчет, в судорогах боли, подчас, скручивается, желаемое не получая. Стучится что-то изнутри, вырывается. Выпустить охота, мочи нет, а чувство такое – выпущу, сгорю и вокруг все разрушу. Страшно.

Наполнились глаза старика интереса огнем. Вот так встреча!

– Ты не сердись, милая… Бывает так – встретятся люди и о похожем говорят, словно виделись уже, не случайно такое. Я много хожу по миру и давно уже. Можем вместе пойти, поискать на твои вопросы ответы. Глядишь, и я на свои какие найду, – предложил он.

– А как все-таки звать тебя? Меня Кеяс зовут, – поинтересовалась уже спокойно девушка.

– Зови меня Вогте. Ну что? Пойдем вместе?

– Пошли.

Как прояснилось что-то в пространстве окружающем, ответвление от той дороги, на которой встретились, образовалось.

– Похоже, нам туда, – сказал Вогте.

Они свернули на ответвление пути и пошли бок о бок.

– А можно еще спросить? – поинтересовалась Кеяс, и продолжила, разрешения не дожидаясь, – У тебя волосы и плащ шевелятся странно так…

– Заметила? – улыбнулся старик. – Это Винда, дух ветра, друг мой – мы давно вместе. Иногда я на его крыльях пробую стремительность полета, иногда он, меня обвив, слушает неспешность ходьбы. Ну и так, в других каких мелочах помогает мне – костер раздуть, например.

– А как получилось, что вместе вы? – заинтересовалась девушка.

– Да в место дурное закрытое попал он, а им нельзя, воздуха духам – умирают без движения. Ну а я подоспел вовремя, пробил лазейку. Вот с тех пор рядом, – пояснил Вогте. – Еще познакомишься с ним, присматривается он к тебе пока.

Вскоре пришли на разветвление дороги. Основная, широкая, хорошо утоптанная дорога шла прямо: по ее курсу наблюдались засеянные чем-то поля, видны были работающие фигурки людей, судя по всему, шла обыденная выстроенная трудовая жизнь. Чуть вправо уходила извилистая тропа, присыпанная желтым веселеньким песочком: вилась она среди залитого солнцем лугового многоцветья, дальше виднелся пляж с тихой заводью – играли блики на манящей окунуться воде. Третья стежка заросла травой и, повернув налево, ныряла в мрачный ельник.

– Куда, ты думаешь, нам идти надо? – спросила Кеяс.

– А куда хочется больше всего? – ответил вопросом Вогте.

– Направо бы – расслабиться и не думать ни о чем. Прямо вроде как не хочется – рутина эта: работа, дом, работа, дом. Хотя как по-другому? Деньги же надо зарабатывать, – размыслила девушка.

– А эта, влево которая? – уточнил старик.

– Неприятная она какая-то. Страшно, не, не хочется туда, – отказалась Кеяс.

– Ну вот по ней и пойдём как раз: мы ведь ответы ищем, где же их искать, если не там, где мало хожено? Да ещё и страшно, – сказал Вогте и, не дожидаясь согласия, повернул на левую чуть заметную тропку. Кеяс, чуть поколебавшись, пошла следом.

Войдя в проход, обрамленный колючими лапами, они попали словно в другой мир: сумрачно, тихо. Слишком тихо: начинает казаться, что другого мира, с солнцем и людьми, нет вовсе.

У тропинки, на бревне, кто-то сидел: в штанах и жилетке на голое тело. Ну как на голое – мехом густым поросшее. Даже не понятно было, нужны ли штаны в таком разе. Зевнул зубастой пастью и выдал:

– Ну ты-то старый, жизнь, видать, приелась. А её-то, что привел? Не, ну спасибо, конечно, мяско молодое мы уважаем. А в то же время и жалко – пожила б еще.

Мохнатый и зубатый встал с бревна и продолжил:

– Э-эх, ладно. Пошли уж – жрать вас будем.

– А к чему такая спешка, уважаемый? – спросил старик, бровью не поведя. – Вы представьтесь, сами присмотритесь внимательно, а то вдруг не прожуете.

– Ча-а-аво-о-о! И не таких жева… А-а-а, вона чё-ё-ё, – осекся мохнатый, – Ну, тады ага, спешанул я малёх. Вы дальше ступайте, а я чё уж, опять присяду. И назад на бревно устроился.

Кеяс недоуменно наблюдала за разыгравшейся сценой: ни понять, ни испугаться не успела. Поспешила за Вогте, принялась расспрашивать спокойно идущего старика:

– А кто это был? Что значит – жрать нас? И почему вдруг передумал?

– Да это первые страхи, пути нового. К одной тебе могли прицепиться, но всё равно не сладили бы – вижу я. Так что нечего время зря терять. А я уж путей столько прошёл, что за двоих подвинуть их могу, вот они и подвинулись. Дальше, правда, смотри, самой надо будет, но я рядом, подскажу если что.

Спустя время вывела тропинка на полянку, травой мягкой заросшую. По краям её, в дополнении к окружающим деревьям, лежала дикая мешанина валежника: переплетение коряг образовывало дополнительное кольцо обрамления свободного пространства.

Вогте остановился посередине и присел, скрестив ноги.

– Отдохнем чутка, – выдал такое заключение.

Кеяс садиться не захотела и, воспользовавшись остановкой, отправилась побродить по полянке, рассматривая причудливые изгибы мертвых веток и корней. Старик, достав из дорожной сумы дудочку, принялся выводить затейливую тягучую мелодию: звук то почти стихал до еле слышного, то взвивался ввысь, к облакам, то был тягучим как мед, то пронзал тишину резкими всплесками.

Медленная прогулка девушки шаг за шагом превратилась в танец. Танец этот не был строго выстроен в какую-то структуру: она, следуя переменчивой музыке, то медленно перетекала с ноги на ногу, поворачиваясь по сторонам света, то срываясь с места, перебегала на несколько шагов, чтоб замереть затем, чутко вслушиваюсь в звук тишины в разрывах пения дудочки.

Одежда и волосы Вогте шевельнулись легким порывом: Винда на время оставил друга, заинтересованно порхнув в сторону Кеяс – дух ветра влился в струи музыки, в пластику движений девушки. Она почувствовала упругое движение воздуха, что вместе с ней закручивалось в пространстве, рождая волшебное чувство объема и силы движения, вместе с ней парило в длине шагов, даря легкость и невесомость. В какие-то моменты Кеяс отрывалась от земли, зависая в воздухе вопреки силе тяготения. Было в этом союзе природной грации и пластики женского тела с парящей легкостью духа ветра нечто прекрасное – Вогте любовался, не прекращая играть.

Музыка затихла. Кеяс остановилась, обратив лицо с закрытыми глазами к небу и счастливо улыбаясь. Одежда старика вновь зажила собственной жизнью – Винда вернулся уже на привычное место.

– Ему понравилось, – сказал Вогте. – И мне.

Кеяс еще раз улыбнулась и подошла, а старик поднялся с земли и сказал:

– Ну что, хорошо отдохнули, можно дальше.

Голос ударил со всех сторон, проскрипел пронзительно:

– Кто такие?! Что забыли в земле моей?! Видно, костями белыми, муравьями глодаными стать тщитесь.

Вогте остановился, пристально вглядываясь в окружающий лес. Кеяс невольно подошла к нему как можно ближе, тревожно озираясь.

– Кто это? – прошептала.

– Сейчас, думаю, узнаем. Кто-нибудь из Ведающих, а по совместительству мест этих Хранитель. Ну а точнее Хранительница, судя по голосу. Не робей, разберемся, – негромко ответил старик.

Карканье ворон заполонило воздух, ворвалось в уши терзающим звуком, деревья жутко заскрипели и всё вокруг словно зазвенело ощутимо давящим напряжением.

– Что надо тебе?! Мы мирные путники, – крикнул Вогте.

– Мирные с такой Силой за пазухой без вести не являются! – совсем невыносимо зазвучал голос.

Коряги с земли поднялись, острой щепой обломков нацелив – ударили все разом, будто метнул их кто.

Ветром Вогте взорвался, воздуха ударом диким. Не сам, конечно – Винда крылом вихря махнул. Смел обломки, летящие, порывом одним.

Кеяс только вот испуганной до оцепенения была и словно включилась: поднялось что-то изнутри, телом овладело. Как со стороны себя наблюдать начала, процессом не управляя. Завертелась на месте – всё быстрей и быстрей. Летящие руки будто саму реальность воронкой закручивать начали – поплыло пространство. Трава как от урагана на землю легла, но Винда не причем был, вокруг Вогте обвился до поры. Деревья потрескивать и клонится стали.

– Остановись! Все! Все! Ошиблась я! Не губи лес! Меня, если хочешь, лес оставь. Он не при чем, я попросила, – раздался крик и из чащи, семеня, выбежала маленькая сухонькая старушка. – Вижу – без умысла ты.

Кеяс как включилась, не понимая, так и остановилась, глазами растеряно хлопая. Вогте смотрел на нее задумчиво.

– А я ведь слова про Силу за пазухой на себя, дурак старый, принял. А тут вона как…, – признался.

Тут старушка доковыляла уж. Оба вниманием к ней обратились, хранительнице мест здешних.

– Ох, ну встряхнули вы мне нервишки, не ожидала гостей таких. Малость струхнула, ну а с испугу чё только не натворишь. Один из старой гвардии, – глянула пристально на Вогте, и тут же на Кеяс переключилась, – И молодая, непознанная. Да-а-а, дела. Так, ко мне пойдем. Неча на дороге разговоры говорить. – И, приглашающе махая рукой, направилась вглубь ельника, по незаметной до этого тропке.

Позже, усадив гостей за стол, Энсварли – так звали старушку – сказала:

– Да, девка, сильна ты безмерно, но Силу свою не видишь, не признаешь, не понимаешь. Чураешься. Плохой её мнишь. Думаешь, рушит она всё. Да, рушит, коли границ не знает. Огонь в лесу силу взявший, большой беды натворить может. В печи, камнем, суть землей, в границы введенный, греет и кормит. Познать тебе Силу свою надо, увидеть в себе.

– Хорошо бы… Как, вот только? – спросила Кеяс.

– Зеркало особое найти тебе надо. Себя в нем сможешь увидеть, настоящую. Кто ты есть. Увидишь – дальше ясно станет, что делать, – ответила Энсварли.

– Где искать его? – спросила девушка.

– Вот тут есть некая закавыка. Точно, где лежит, никто не знает, но куда наперво отправиться надо, подскажу, – сказала старушка. – В дне пути отсюда вход под землю есть – приметы укажу. Спустись туда. Обратно выйдешь если, иди оттуда на запад – к горе придёшь. Не ошибёшься, гору-то, от подземелья в отличии, хорошо видно будет. Та, что небо вершиной ковыряет. Там, ясно дело, подняться нужно. Ну и спуститься, конечно, тоже. Такие вот тебе подсказки. Большего не скажу. Не вправе.

– Так просто? В пещеру спуститься, на гору подняться, – усомнилась Кеяс.

– Было б просто, ты б здесь не сидела и не спрашивала. А сама б кому рассказывала, куда идти, – сурово парировала старушка. – Будет рассуждать уж. Вон, спутник есть у тебя, не дурнее многих. Порасскажет чего по пути.

Вогте, до того молча сидевший и задумчиво слушавший женский разговор, прямо встретил взгляды обоих и коротко сказал:

– Разберемся.

Отдохнув и распрощавшись с Энсварли, пошли по указанной тропе в нужном направлении. В пути завели разговор.

– Что быть там может? Под землей, – спросила Кеяс. – Да и на горе тоже. Под землей что, сильней, правда, страшит.

– Что – точно, не скажу, не знаю. В том дело, что для каждого свое может быть. Как говорится – пока не спустишься, не узнаешь. Но быть ко всему готовой нужно. К опасности, к страшному, – проговорил, Вогте и, помолчав, добавил, – к смерти.

– Все равно пойду. Надо мне. Разобраться во всем хочу, – твердо сказала девушка.

Дальше шли молча, каждый о своем думал. На остановках Вогте уже привычно доставал дудочку, а Кеяс с Виндой танцевали, все больше сродняясь в совместном движении.

Наконец пришли. Привели приметы к холму каменистому невысокому: с одного края обрывалась пологость холма, дыру под землю открывая. Тропа в ту дыру под уклоном небольшим уходила. Перед входом остановились. Тянуло из мрака, валунами замшелыми обрамленного, холодом и еще чем-то – жутким.

Посмотрел Вогте на Кеяс с вопросом легким. Глянула девушка в ответ, губы упрямо сжала, глазами сверкнув, в сторону дыры взгляд оборотила и шагнула во тьму решительно. Старик присоединился. Мрак поглотил их.

– Темно-то, как, – молвила тихим голосом Кеяс. – Как пойдем? Ногу поставить не видно куда.

Тут в темноте, постепенно усиливаясь, разгорелся рассеивающий на несколько шагов темноту свет. Источник его находился в руках Вогте – это был светящийся зелёный полупрозрачный кристалл.

– Что это? – поинтересовалась Кеяс. – Это фонарь такой?

– Это мой камень. Помоложе был, на конце посоха носил его. И знаешь, шляпу такую, остроконечную с полями. Слишком претенциозно на сегодняшний взгляд. Может он разное, но и фонариком неплохо служит, – ответил в общих чертах старик и извиняющимся тоном добавил, – Светить вот только далеко не сможет – от Силы моей питается. А что там дальше? Поберечься бы.

При свете волшебного камня Вогте они двинулись по идущему под уклон коридору, изгибы которого уводили их все глубже в чернильный мрак.

Спустя некоторое время Вогте сказал:

– Винда беспокоится: движение воздуха все меньше, неуютно ему.

Во мраке подземного коридора и впрямь становилось трудней дышать. Стены давили на сознание. Казалось, твердь поглотила их и теперь медленно переваривает в своей утробе.

Шли долго. Свет рассеивал мрак всего на несколько шагов вперед. Из-за того, что в зоне досягаемости была только тьма, путь казался еще длиннее. Наконец, судя по усилившемуся эху от звуков шагов, они вышли в какое-то большее, чем коридор, пространство. Вогте что-то пробормотал вполголоса и кристалл вспыхнул ярче, залив пещеру, в которую их привел ход, зеленоватым светом. В дальнем конце высветилась женская фигура, сидящая на возвышении со скрещенными ногами и сложенными на них руками.

Кеяс состроила вопросительную гримасу, кивнув Вогте на фигуру. Тот пожал плечами и, отстранив девушку, подошёл ближе к сидящей, внимательно всматриваясь в неё. Отблескивающая полированным камнем поверхность чёрного тела. Глаза на тонком лице закрыты. Старик осторожно протянул руку и коснулся.

– Статуя, – сказал он и, обернувшись к Кеяс, уже было хотел что-то сказать, но увидел её расширенные от ужаса глаза и округлившийся в рождающемся крике рот. Отпрянул, резко поворачиваясь обратно – глаза только что неподвижного изваяния открылись. Из них лился красный, с прожилками мрака, свет. Статуя подняла руки, и ударившая из них такого же оттенка волна Силы сбила Вогте с ног и протащила по камням, нещадно обдирая бока и спину. Кристалл выпал из его рук и почти потух, но освещение не пропало, просто приняло багровый оттенок бьющей от вдруг ожившей фигуры энергии. Эта энергия жесткой хваткой сдавила тела вторгшихся в пещеру пришельцев, словно тщась выкрутить их как мокрую тряпку.

– Расслабился старый дурень, – простонал, корчась на камнях, Вогте.

Он нашарил упавший рядом с ним камень и, не вставая, направил его на ожившую статую. Прокричал несколько фраз на странном языке, вызвав яркую вспышку артефакта, которая на время отбросила затопившую всё багровую волну. Чёрная фигура завыла и заскрежетала. Резко стало невыносимо душно, словно пропал приток воздуха.

Кеяс, на время освобождённая от хватки злой Силы, с тревогой подбежала к лежавшему Вогте.

– Она пространство замкнула, придушить нас хочет, ослабить, – сквозь напряжение выдавил тот. – Сильно это Дитя Мрака, долго не продержусь, потерял форму.

– Делать-то что?! – закричала в панике девушка.

– Сколько-то еще выстою, а вот Винде совсем плохо, не выдюжит без воздуха движения, – помертвевшим голосом сказал Вогте. – Что делать? За ответом шла, кто ты. Вот и загляни в себя, увидь, что на поляне тогда само выглянуло, инстинктом защитным. Иначе конец нам, – дыхание переведя, добавил, – И еще – не жалею, что с тобой пошёл. Эти дни, как танцевала смотрел – хорошо было. Про Винду только душа болит.

Кеяс закусила губу. Встала. Посмотрела, набычившись, на ту, что не только её, а и тех, кто друзьями стал, задавить хочет. Лицо Вогте перед взором внутренним стояло, усилием искаженное, от муки бледное. Сам, конечно, пошёл, не тянул никто, но пошел же. Из-за неё. С ней вместе. И Винда. Который почему-то представился зверьком маленьким, навроде котёнка. Умирающим, злой волей в хватке жёсткой сдавленным.

Поднялась волна в душе кипящим варевом, выплеснулась из глаз, изо рта оскаленного, из рук в стороны разведенных – белой световой волной схлестнулась с багровыми щупальцами Силы Дитя Мрака.

Завизжала фигура тёмная злобой брызгая, глаза вытаращила, кровью налитые, подалась телом всем и пальцами когтистыми в сторону Кеяс – сжался круг багровой Силы, почти опять стиснул две фигурки посередине. Кристалл Вогте совсем потух.

Кеяс стиснула зубы, чувствуя предельно сжавшуюся под невыносимым натиском пружину жгучей ярости и, почти забыв себя, дико заорала всем своим нутром, взорвавшись ощущением разлетевшихся вдрызг оставшихся душевных заслонок и становясь бьющим во все стороны источником ничем не сдерживаемой мощи. Как никогда свободной почуяла себя в тот миг, поняв краем сознания, каким количеством ограничений душила себя не хуже злобной Силы Дитя Мрака.

Белая энергия Кеяс начала неудержимо раздвигать тиски багровых щупалец. Вот уже настал миг, когда её сила охватила уменьшающийся островок черно-багрового сопротивления. Она оскалила зубы и ощутила сладкое злорадство, всемогущество, отзывающееся тёмным желанием уничтожать и рвать. Девушка зло засмеялась.

Вогте, увидел, как по мере уменьшения Силы Дитя Мрака, цвет её становится все светлее и светлее, стремясь к полному уходу в белизну, а чёрная зловещая фигура уменьшается. В ней начинают проглядывать черты маленькой белокурой девчушки, плачущей в ужасе. В то же время, набравшая мощи Сила Кеяс неудержимо наливается мраком, и сама фигура девушки все больше становится похожа на эбеновую статую. Он посмотрел на потухший кристалл в своей руке – магических сил, чтоб вмешаться и сдержать Кеяс не осталось. Да и простых сил немного после такой схватки. Вогте с трудом поднялся на ноги, преодолевая бьющую от Кеяс подобно сильному ветру энергию, добрел и тронул её за плечо со словами:

– Остановись! Пощади ее! Как она станешь!

Та развернулась как ошпаренная – кто посмел коснуться?! Вцепились тиски её Силы уже в старика, не разбирая, друг или враг. Затмила ярость слепая разум!

Прикосновение легкое к щеке ощутила – незримого существа ласку воздуха упругостью – пронзила память общего плавного кружения, восхищения моментом слияния жизни своего тела, звука и ветра полета. Разжались Силы тиски, светлеть она принялась, в самой Кеяс облик черного демона таять начал. С облегчением выдохнул Вогте.

Тут и понимание девушку накрыло – эта Сила и в танце со мной была. Рождала упоительность движения, вдохновенный рисунок, уникальный и неповторимый как сама жизнь. Эта мощь и есть сама жизнь, движение её. И нет страшного в том, когда она разрушает – тут уж сам исконный цикл всего сущего вершится, в котором что-то начинается, что-то заканчивается. А вот когда нет этого внутри, когда ровно всё, никак, болото стоячее с водой протухшей – вот чего бояться надо. Так как и не смерть это, после которой новое рождается, и не жизнь уже. А то, что сейчас чуть всех не погубила, чернотой налившись, дак Сила ни при чём – страха и горечи нарыв лопнул, предел случился.

На глазах окончательно посветлела бьющая из Кеяс энергия: белой стала, а там и вовсе всех цветов радуги. Мрака Дитя в девочку белокурую превратившееся, сидело, глазками голубыми хлопало, щёчки заплаканные утирало. Потом улыбнулась, радугу увидев.

– Винда! – горестно воскликнул Вогте. Кеяс, судорожно, надеясь, что успеет, ударила всей познанной мощью в свод пещеры – камень раскололся с громоподобным звуком и далеко вверху сквозь открывшуюся трещину заголубело небо.

– Слишком высоко, – обречённо сказал старик, – Не дотянется быстро воздух.

– Значит, надо подняться, – ответила ему девушка.

– Как сможем? Тут бы крылья пригодились…

– Ну ты же знаешь, я камень, летящий вверх, – улыбнулась Кеяс. – Возьми девчушку на руки, не оставлять же её здесь. – Она обняла взявшего на руки девочку Вогте, окутала их своей Силой и взлетела.

Небо становилось всё ближе, мимо мелькали каменные стены разлома. Кеяс начала понимать, что толи малость переоценила свои силы, толи много расходовала, пробивая толщу земли. И вот настал миг, когда она ощутила, что не дотягивает. Судорожно всхлипнула, уже представив ужас падения и конец, когда победа над мраком подземелья была уже так близка, как вдруг ощутила обволакивающую поддержку уплотнившегося воздуха.

– Винда! Ты ожил! – радостно воскликнул Вогте и засмеялся белозубой молодой улыбкой.

Очутившись под открытым небом, радостно улыбались уже все. Маленькая девчушка, бывшая Дитя Мрака, завороженно смотрела васильковыми глазами на плывущий пух облаков.

– Красиво, да? – спросила её Кеяс.

Та несколько раз кивнула, не отрываясь от созерцания.

– Ну вот – под землю спустились и обратно вышли, теперь вторая часть пути, – проговорил Вогте, указывая на виднеющуюся вдали, щекочущую брюхо неба гору.

Так и пошли, втроем. Точнее вчетвером: окончательно пришедший в себя Винда резвился вокруг, ероша волосы и играя складками одежды. Кеяс вела за руку девочку, которую они стали называть Петите.

Тропа вскоре принялась шаг за шагом вести на подъем, и чем выше, тем легче было идти: казалось, воздух, входящий в легкие, энергией напитан, спокойствием благостным. Винда, всех обогнав, помчался летать в вышине, где вершина горы погружалась в туман облаков. Вогте, на глазах оправившийся от передряг подземелья, время от времени брал Петите на плечи и, изображая коня, галопировал и ржал. Девочка весело смеялась, хватая его ладошками за голову. Уже ничего в её внешности не напоминало ту жуткую фигуру: хорошенькая девчушка со светлыми кудряшками. Кеяс смотрела на это всё и улыбалась. Потрясение подземных испытаний совсем отпустило её душу, оставшись только памятью о познанной Силе.

Настал момент, когда они уже перестали видеть над собой вершину, купающуюся в облаках – они сами в них окунулись: всё вокруг стало загадочным и приглушенным. Впереди, сквозь кисейную дымку виднелся свет. Подойдя ближе, они увидели, что его излучает множество маленьких фигурок, резвящихся на полянках между живых изгородей из диких роз. Это были маленькие девочки в белых одеждах со светлыми длинными волосами.

Ближайшие, увидев путников, окружили их любопытно и ожидающе смотря широко открытыми глазками.

– Поиграй со мной! Посмотри какая у меня кукла! Обними меня! Возьми меня на ручки! Хочу, чтоб ты меня любила! На ручки! Давай поиграем! Посмотри какая я красивая! А я вот что сплела, – загомонили на разные голоса те, что рядом, стараясь заглянуть в глаза и легко касаясь. Другие, что были поодаль, приглашающе махали ручками.

Вогте задумчиво пробормотал:

– М-да. Под землей силы проверка была. А здесь? Слабости..?

Кеяс растерянно скользила по окружившим её девочкам взглядом, улыбалась, гладила по головам:

– Да, мои хорошие, я поиграю с вами, конечно, поиграю.

В конце концов она опустилась на мягкую траву. Её поглотило умиляющее окружение: потрепать по голове, поправить воротничок платьица, улыбнуться, слово ласковое сказать, поделку посмотреть. Уже не различить, кто посидел на ручках, кто еще просится. Все хорошенькие, умиление вызывают. Кружит водоворот, затягивает. Времени сколько прошло? Как зовут меня? Ке… Кеяс? Уплывает сознание, кружит калейдоскоп милых видений, голосами перекликивается. Всё в одну круговерть. Пропала Кеяс, нет её, растворилась совсем.

Дудочки звук – теребит, зовет настойчиво. Напоминает. О чем?

Очнулась Кеяс – сидят девчушки вокруг, ждут. Кушают внимание. Всем сразу не хватает, но не страшно. Дождутся. А там по новой – добрая Кеяс, много внимания, на всех хватает. Про себя забыла? Ну дак что ж, любви-то вон сколько принесла.

А тут дудочка. И еще средь какофонии голосов девичьих легкий звук всплыл – дудочка выделила, подпела тоскливым переливом – плакал кто-то.

Блуждая взглядом в попытке определить направление звука, она увидела одиноко стоящую кряжистую сосну – похоже, плачь доносился оттуда. Смутное чувство внутри не давало сознанию обратно рассеяться – зудело, подталкивало к действиям. Что-то важно упущено… Что? Кто? Кто же там плачет? Надо. Надо встать и пойти посмотреть.

Кеяс встала, собрав все силы, вырывая себя из затягивающего оцепенения. Пошла к дереву, гладя по пути светлые головенки и улыбаясь, но целеустремленно продолжая двигаться. Подошла к дереву вплотную – звук усилился. Обогнула покрытый шершавой, изрезанной морщинами трещин корой, ствол и, наконец, увидела источник плача – ещё одна девочка. Правда, от других отличается, не светится. Да еще и плачет, опустив лицо в колени. Но не только это зацепило внимание Кеяс, было что-то еще, пока не оформившееся, но не отпускающее. Она присела рядом с плачущим ребёнком.

– Что случилось, милая? Тебя кто-то обидел? – ласково спросила, слегка погладив девочку по плечу.

Та подняла заплаканное лицо, посмотрела, кто её потревожил. Помолчала, но все же ответила:

– Меня никто не любит. Я некрасивая.

Кеяс, замерев, смотрела – она знала это лицо. Помнила, как в детстве примеряла мамины бусы, поплакав из-за какой-то обиды, и эта зарёванная мордашка из зеркала на неё смотрело. Наконец, вырвав себя из оцепенения неожиданного узнавания, спросила:

– Кто это тебе сказал?

– Я не помню, – насупилась девочка и тут же взвилась, – Это не важно! Все играют и веселятся, а я плачу сижу! Потому что не любит никто! Потому что не красивая!

Кеяс, немного растерявшись от силы эмоций так похожей на неё девочки, все же спросила, ухватившись за одну мысль:

– Ну какая же ты некрасивая? Вот скажи – я тебе нравлюсь?

Та внимательно посмотрела.

– Ты очень красивая, – буркнула наконец. – Я бы хотела такой же быть.

– А ты не заметила, что мы похожи?

– Не знаю. Как бы я могла это увидеть? Я ведь на тебя смотрю, а не на себя, – рассудительно сказала девочка.

Кеяс помахала смотрящему на них Вогте. Он подошел.

– Видишь? Дедушка. Он очень умный, врать не станет, – сказала она, стараясь быть убедительной, и обратилась уже к старику, – Скажи, похожи мы?

Вогте преувеличенно внимательно рассмотрел обоих, хотя уже всё увидел, и с категоричной серьезность сказал:

– Одно лицо.

Девочка задумалась.

– То есть ты хочешь сказать, если я на тебя похожа, то тоже красивая? – сделала она вывод, но тут же упрямо добавила, – Ну и что, всё равно. Я тут плачу-плачу, а играть со мной никто не хочет.

– Почему никто? Я хочу, – сказала Кеяс.

С другой стороны подошла Петите и, взяв плачущую девочку за руку, впервые с момента встречи в пещере, произнесла скромным тихим голоском:

– И я хочу.

– А давайте я покажу вам, как можно танцевать? – предложила Кеяс.

Обе девчушки заинтересованно посмотрели на неё и синхронно кивнули.

Вогте достал дудочку и заиграл, а Кеяс привычно впустила в себя путеводную нить звучания и, уже осознанно обратившись к своей Силе, принялась творить волшебство движения. Почти тотчас почувствовала присутствие Винды, поддержавшего её в любимом занятии.

Девочки заворожено смотрели. Когда Кеяс, не прекращая танцевать, помахала им призывно руками, встали и двинулись несмело в её сторону.

– Слушайте себя. Позвольте дудочке вести вас, слушайте, как вам хочется двигаться. И делайте это, – подсказала она им, показывая всё на деле.

Обе маленькие танцовщицы, вначале робко, а затем всё больше входя во вкус, закружились по поляне вместе с ней. Винда включился и в их танец. Девчушки, ощутив, как уплотнившийся воздух, позволяет им продлить на время парящие движения, радостно засмеялись. Все большее количество девочек проявляли интерес к происходящему, стягивались ближе к танцующим и смотрели во все глаза.

Кеяс остановилась и спросила:

– Ну как, интересная игра?

Обе интенсивно закивали.

– Меня Лисе зовут, – сказала уже забывшая о слезах девчушка.

Кеяс только сейчас обратила внимание, что она стала излучать легкий свет: не такой, как у других, но все же.

– А меня Кеяс. Вот видишь, ты и так красивая. А плакать перестала, ещё красивей стала, – сказала, присев перед Лисе и вытирая остатки слезок с ее щек.

– Теперь меня будут любить? – спросила та.

– Тебя и раньше любили. Просто видели, что ты плачешь и думали, что может тебе надо погрустить, вот и не беспокоили, – ответила Кеяс.

В этот момент к ним подошла одна из светящихся девочек и осторожно потрогала Лисе за плечо. Когда та обернулась, она помахала приглашающе ручкой и с умоляющими нотками в голосе произнесла: