Текст книги "Кружево дорог"

Серый мир

Серая хмарь: вокруг, сверху, снизу. Кажется, будто мир обесцветился, холодной влажной пеленой затянулся, съедающей звуки, запахи, стирающей очертания. Всё тускло и безрадостно. Душа тонет в бездонной, сковывающей любой порыв, вязкости. Тут кстати была бы хоть и черная волна отчаяния, способная взъярить душу и разорвать в метаниях опутавшие тенета, но нет, всё ровно и спокойно. Как не приносящий сил сон. Летаргический.

Вила моргнула —наваждение пропало, лишь легкими отголосками на границе восприятия напоминая о себе. Дескать, вот она я, не показалось, нет. Вила нахмурилась. Серый мир, как она назвала его для себя, приходил всё чаще, оставляя в душе липкий осадок. Было неуютно, словно знаешь, что один-одинёшенек в этой жизни. Почувствовать бы уверенность, впечатанную память о коконе сильных добрых рук, незыблемое знание, что есть кто-то… Но нет, ощущение, что никого – отвернулись, забыли, – что всё тянется ровным чередом, пожирающим всякую надежду на яркость, пронзительность, на чувственную дрожь момента, на ликующую вспышку восторга, на трепет нахлынувшего понимания.

Одно вырывало из объятий этой трясины, то, что Вила умела делать хорошо согласно своей природе. Вила, так уж получилось, была феей. Той, что помогают создавать и поддерживать гармонию этого мира. И она всеми силами создавала и поддерживала, помогала и улучшала, защищала и спасала, лечила и приводила в равновесие. Приходила ко всем, кто в этом нуждался.

Когда она применяла свои умения, серый мир оставлял ее, не тревожил душу. Но и у фей случается, что накатывает усталость, поток жизненных сил превращается в слабый ручеек и круговерть дел приостанавливает свой ход. В такие моменты серый мир пробирался внутрь вкрадчивыми струйками, холодной патокой. Происходило это все чаще. То ли свои силы на спад шли, то ли его сила росла.

***

День выдался сумасшедший. С утра, не успела Вила потянуться после сна, как в приоткрытое окно ворвалась сторожевая пустельга, зависла посреди комнаты и известила:

– Мар-р-ра! Мар-р-ра чер-рная! Из Покинутых штолен! Ползет! Чаща жухнет! Зверье гибнет!

Пришлось, не завтракая, запрыгивать в «полевой» костюм, строить портал к штольням и нырять в него, на ходу надевая сапоги. Затем загонять Черную мару обратно в Покинутые штольни, развеивать её губительные для живого эманации, лечить отравленный лес и его обитателей.

Следом пошло спасение жителей одного замка, подожженного случайно залетевшим в эти края драконом. Владелец крепости, спесивый барон, без особого уважения относился к жителям Навьей чащи, но что делать? Прочие её обитатели, особенно прислуга и домашняя живность, жили в ладу с древним народом. Ради них Вила без раздумий бросилась в раскаленные не затухающим драконьим пламенем недра.

В итоге, оградив попавших в огненную ловушку щитом своей силы от давящего со всех сторон жара, она вывела всех через подземных ход, который вырыли по поручению барона еще при строительстве, для возможного бегства при случае. Так что при всей своей спесивости и сам того не полагая, барон послужил доброму делу, за что не был оставлен Вилой в качестве запеченного поросенка в жаровне замка.

В завершении дня, идя пешком к своей жилищу, так как на магические перемещения уже сил не осталось, Вила увидела безобразную картину: на перепаханной копытами поляне китоврас Дивоки, похотливо хохоча, носился за лесной дриадой. Глаза его были переполненными хмельным безумием. Дриада явно была против этих навязчивых ухаживаний, но Дивоки был достаточно быстр и силен, чтобы не давать ей возможности скрыться. Вила, влив остатки силы в правую руку, встала на пути мчащегося в угаре китовраса. От столкновения её узкой ладошки и широкой, заросшей темным волосом, груди китовраса, тот упал на колени передних ног, осаженный на полном скаку. Свесил голову, ошалело помотал буйными кудрями, тяжело поднялся и побрел прочь, по лошадиному всхрапывая, поводя боками и пошатываясь. Дриада, благодарно улыбнулась, помогла окончательно обессилевшей Виле доплестись под крону близстоящего дуба и там прилечь. Фея устало откинулась в его корнях на мягкой подстилке из опавших сухих листьев и слегка прикрыла глаза.

***

Снова она, липкая серая хмарь. Вила, словно забыв себя, бредет в ней как через толщу воды. Звуки тают. Она затравленно озирается вокруг. Где я? Кто я? Я вообще есть? А если есть, где доказательства? Не чувствую… Почему я не чувствую? Ведь было же, помню… И даже сердце, кажется, не бьётся. Хотя нет, постукивает, но словно нехотя, не находя веской причины гонять остывающую кровь по жилам.

Тропинка вьется бледным дождевым червем. Конец её упирается в невысокое крыльцо – знакомое крыльцо. Это же мой дом… Почему так серо и мрачно? Только в этом году обновила краску на фасаде. Дверь отворяется без привычного скрипа.

Она идет, оглядываясь по сторонам, темными, пустыми коридорами. Нескончаемая вереница комнат: тянется, тянется, тянется. Откуда столько? Двери, лестницы: все сливается в одинаковую круговерть, в которой уже совсем не чувствуешь направления. Временами коридор оканчивался тупиком: неожиданно и без всякой логики обрывается. Приходится возвращаться, копаясь в ставшей набором тусклых картинок памяти. Она шла, отупев от бесконечного блуждания.

Вдруг, в одной из комнат внимание цепляется за старинное, в тяжелой раме зеркало в человеческий рост. Она всматривается в свое отражение: милая, стройная женщина с усталыми взглядом. Он притягивает. Чем больше она всматривается, тем больше погружается в эти глаза. Неожиданно они неуловимо меняются: становятся цепким и пронизывающими. Губы зеркальной Вилы произносят:

– Что ты хочешь?

Вила отшатывается, но её отражение уже ведет себя как обычно. Испуг гонит прочь: она бежит чередой комнат, сворачивая наугад. Её преследует звучащий со всех сторон голос, произносящий всё тот же вопросом: «Что ты хочешь?» Наконец она останавливается, упершись взглядом в дверь под лестницей. Морщит лоб в раздумьях: не припоминает в своем доме двери в этом месте. Осторожно подходит. Дергает ручку – не поддается. Приближает ухо к двери: там плачут.

***

Вилла открыла глаза, рывком села. Почувствовала при этом, что всё тело затекло. Оказалось, что, обессилев, она то ли уснула, то ли прям так провалилась в Серый мир и провела под деревом всю ночь. Встающее солнце без всякой магии делало утренний лес сказочным местом. Рассвет приветствовало мелодичное перекликивание пернатых певцов. Вокруг не было ни следа серости и унылости, но не покидало стойкое ощущение, что она где-то рядом. «Так, надо с этим что-то делать, – не в первый раз мелькнула мысль, – Только вот что? Похоже придется со Стредни увидеться…»

Стредни была лесной ведьмой, хорошей знакомой Вилы. Во всем, что касалось общения с духами, ей не было равных в округе. Отголоски странного сна явно говорили о том, что без духов не обошлось. Ну а раз так, если уж и идти с таким вопросом к кому, то лучшей кандидатуры не сыскать.

Так сильно допекло её произошедшее, что Вила отправилась к Стредни, не заходя домой. Благо жила лесная ведьма неподалеку, на болоте: где ж еще, если не там? Её небольшую хижину с трех сторон окружала непроходимая топь. С четвертой стороны она тоже присутствовала, на первый взгляд. И на второй – для тех, кто смотреть не умеет. Вила умела, фея все ж таки, поэтому уже вскоре стучала в почерневшие доски двери.

– Да заходи уж, будто не понимаешь, что жду тебя, – раздался голос из глубины хижины.

Вила открыла сварливо скрипнувшую дверь и вошла.

Стредни сидела в кресле у горящего камина, закутавшись в цветастую шаль. Воздух был заполнен прядями белесого дыма, который струился из кривой трубки с длинным мундштуком, которую ведьма держала в тонких красивых пальцах. В хижине было жарко. Затянувшись и выпуская очередное облако дыма, сквозь которое прищур её внимательных глаз выглядел еще более загадочным, Стредни указала на второе кресло. Вила без лишних слов присела.

– Видишь, мерзну? Да и как не мерзнуть, когда стылостью такой несет оттуда, – многозначительно сказала Стредни. – Своих завсегда сильнее чувствуешь. А ты не идешь все и не идешь. Всё в заботах от себя прячешься.

– Ну дак сказала бы, намекнула, подруженька, – смущенно пробормотала Вила.

– Э-э, нет. Сама знаешь, в таких делах дозреть надо. Ну а раз дозрела, падай! Есть тебя будем, – плотоядно ухмыляясь крепкими, острыми зубами, пошутила Стредни. – Рассказывай.

Вила немного помолчала. А потом, сбивчиво и сумбурно, поведала о провалах в Серый мир. О ощущениях, эмоциях, о блужданиях по вроде своему, но такому незнакомому дому, о вопросе своего отражения и призрачного голоса, о двери, которой вроде как нет, о услышанном плаче. Стредни не прерывала, только зябко куталась в шаль. Смотрела внимательно, время от времени добавляя новые космы дыма к уже витающим вокруг потолочных балок.

– Ну, вроде ничего не пропустила, – сказала она, когда Вила закончила.

– Это же дух какой-то? Что надо ему? Я по этой части не очень, не разберу никак. Пока просто в мир этот серый проваливалась, все понять не могла. Порча, заклятие? Дак почуяла бы, если бы кто такое вытворил. А тут голос ещё этот и отражение… Ну, я сразу к тебе, – сказала Вила.

– Дух? М-м-м, – с загадочной улыбкой опустила глаза Стредни. – Одно тебе точно скажу: на вопрос ответь.

– Э-э-э, в смысле? – озадаченно спросила Вила. – Что я хочу? Я много чего хочу. Сейчас вот есть, например.

– Есть? Сыр, хлеб, вино на столе. Яблоки еще – сказала терпеливо Стредни. – Но ответить надо. Что – сама поймешь. И как дальше быть. Если бежать перестанешь. Дам тебе травку одну, выпьешь на ночь.

Вила взяла со стола большое красное яблоко и, усевшись обратно, стала его задумчиво грызть. Стредни молча наблюдала за ней, не мешала.

– Давай свою травку, – наконец сказала Вила.

Стредни усмехнулась и, покопавшись в кладовке, выдала небольшой мешочек с чем-то похрустывающим и легким.

– Вот, кипятком зальешь, 15 минут постоит и вперед. Перед самым сном, – выдала дополнительно напутствие.

Вила взяла, поблагодарила и направилась домой. Придя, долго стояла, смотря на стену под лестницей на второй этаж: стена как стена – гладкая, лишь с мелкой паутиной трещин на штукатурке, никаких линий, чтоб дверь напоминали. Потом занялась домашними делами, благо в этот день злосчастья взяли паузу: замки не горели, китоврасы не скакали. Так незаметно, в бытовой суете прошел день. Вечером, как и было указано, Вила запарила выданной травки, выждала положенное и выпила. Лишь только горячий настой докатился до желудка, накатилась тяжелой волной усталость, словно кости все из тела вынули, и держится оно лишь усилием воли. Вила еле доплелась до кровати и, упав в ворох подушек, мгновенно ушла в сон.

***

Она вроде находилась так же в своем доме, но каком-то сером и поблёкшем, по сравнению с явью. И оказалась не в постели: стояла перед тем самым ростовым старинным зеркалом. В нём ничего не отражалось. А точнее, в нём была только комната, а Вилы не наблюдалось. Это рождало ещё больше вопросов. Было ощущение какой-то смутной подсказки, вот только какой? В тоже время вызывало сумбур внутри, смущало необъяснимостью происходящего. Отражение, которое не совсем я, если живет самостоятельной жизнью? Или совсем не я? Но вроде и обычное оно было, пока взгляд не изменился и вопрос не прозвучал. А сейчас где оно?

Вила подошла ближе, как завороженная протянула руку и коснулась поверхности зеркала. Ничего не произошло, отражение не появилось, под пальцами была просто гладкость стекла. «Так, ладно. Зависла я что-то. Мало ли что привидится во сне или в наваждении этом. Смысл ждать от него обычного поведения. Дальше надо», – подумала Вила, стряхнув внутри оцепенение момента, и уже почти убрала руку от зеркала, как вдруг от места её прикосновения по стеклу разбежалась изморозь, как на застывшем зимой окне. И словно кто-то с той стороны написал на этом налёте пальцем: «Что ты хочешь?»

Вила, сперва нахмурилась и фыркнула, порывисто передернувшись. Затем словно поймала себя, остановилась: вспомнила совет подруги. Вдохнула глубоко, выдохнула. Вслушалась, позволив вопросу проникнуть внутрь себя, пустить корни, прорасти, охватив своим звучанием самые потаённые уголки души. Вначале легким отголоском, следом чуть слышным шепотом, словно из глубины, начали просачиваться слова. Вила выпустила их: первые медленно, словно выдавливая, затем всё быстрее и напористей, не задумываясь превращая чуть донесшийся смысл в звук:

– Любви хочу. Чтобы знать. Чувствовать. Не сомневаться. Чтобы так было, что точно знаешь – вот она, любовь. Просить не хочу об этом. Вымаливать, заслуживать. Хочу быть просто. И любовь чтоб была. Защиты хочу. Да, сама защитить могу, есть силы. Но хочу, чтоб меня. Чтоб как за стеной. Вообще не думать. Всегда чувствовать. Есть она и боятся нечего. Даже слабой можно стать. Руки опустить, сдаться. Другие руки обнимут. Укроют. И не посмеет никто. Эмоций хочу! Не только ровно, благостно. Жаром полыхнуть, желанием опалить! Вино пить, терпкость в небо втирать, на грудь проливать. Жадно мясо есть. Не кусочками скромными. В подгорелый, сочащийся кровью шмат впиться, постанывая, глаза закатить в блаженстве. Буре в лицо кричать восторгом! Под ливнем кружиться, хохотать безумно! В объятия вжаться, одним стать! От нежности задохнуться! – звенящей тишиной повисла пауза, и, уже выплеснув запал, – Ну что, довольно?!

Зеркало оттаяло и просветлело, как и ни было ничего. В нём обычным образом отражалась Вила. На её раскрасневшемся лице застыло вопросительное выражение, глаза горели. Но долго это не продлилось: отражение вдруг улыбнулось и одобрительно кивнуло, затем развернулось и направилось на выход из комнаты.

– Э-эй, ты куда?! – вскрикнула Вила и, видя, как её отражение окончательно выходит в отраженную дверь, тоже поспешила выбежать в коридор.

Там быстро огляделась: слева за углом померещился мелькнувший край платья. Вила не стала долго раздумывать и направилась в ту сторону. Путь через череду комнат и коридоров, которым вело это постоянно заманившее почти призрачное движение, привел к той самой двери под лестницей на второй этаж. Вила взялась за ручку и повернула. Замок щелкнул и перед глазами феи появилась вертикальная щель темноты.

***

Вила открыла глаза. Пол холодил босые ноги. Вместо того, чтобы нежиться на перине среди подушек и одеял, она стояла перед стеной под лестницей, как и во сне. Только двери никакой не было.

– Да что ж такое-то! Опять там есть, а здесь нет. Проснулась-то почему, если там дверь открылась? Стену что ли ломать?

«Если бежать перестанешь…», – эхом памяти прошелестел отголосок слов Стредни.

Вила, вспомнив пришедшее состояние, в котором она во сне ответила на поставленный вопрос, опять остановила себя. Окунулась вниманием в ощущения, в то, что случилось во сне. Вгляделась в стену: не в отдельные детали, трещинки и прочее, а стараясь как бы охватить это место полностью, смотря словно кем-то изнутри себя. Реальность и воспоминания перемешались, она будто бы видела одновременно и пустую оштукатуренную поверхность и образ двери, обнаруженной в Сером мире.

От напряжения на глазах выступили слезы, картинки начали плыть, смешиваться. Вила, не выдержав, часто заморгала. Восстановив наконец резкость зрения, не сразу осознала, что хоть и отвлеклась от своей сосредоточенности, но дверь и без того осталась. Замок сам собой щелкнул, и она приглашающе открылась тянущей стылостью темной щелью. Вила потянула створку на себя, открывая на всю ширину: вниз вели ступени. Немного помедлив, она шагнула в темноту, пустив вперёд небольшого магического светлячка. Осторожно спускаясь по скользкой лестнице, Вила внимательно вслушивалась. Кто плакал в прошлый раз за этой дверью?

Ступени закончились обширным подвалом с теряющимися во мраке углами, многочисленными закутками и ведущими не понятно куда проходами. Некоторые из них были открыты, некоторые заперты крепкими створками. Стены блестели иглами льда, стылый воздух своими прикосновениями вынуждал ежиться легко одетую Вилу. Вдруг, она услышала какой-то звук. Направилась в ту сторону, напряженно вглядываясь.

В одном укромном месте, где в покрытой инеем стене находилась невысокая ниша, сжавшись в комочек сидела маленькая девочка в темном платьишке. Она легонько поскуливала. Вила осторожно подошла к ней, не решаясь окрикнуть, чтобы не испугать, и опустилась рядом. Холодный камень ожог колени.

– Э-эй, малышка, что с тобой? Не плачь, – легонько позвала она и дотронулась до девочки.

Та медленно подняла голову. Словно замороженная посмотрела отсутствующим взглядом сквозь Вилу. Кожа её была сероватого оттенка.

– Холодно. Так холодно, – чуть слышно произнесла девочка.

Вила медленно, стараясь не делать резких движений, пододвинулась к девочке и аккуратно обняла её, стараясь согреть. Почувствовала, как стылость, угнездившаяся в девчушке, тянет тепло из её и так уже озябшего тела.

«Так просто я её не согрею. Да и что я как маленькая, в конце концов! Фея я или кто?!» – пришла в голову мысль.

Перед внутренним взором сразу вспыхнули языки пламени: стихия огня предлагала самую явную в этой ситуации помощь. Чувствуя наитием всю глубину укоренившейся мерзлоты, Вила как само собой вспомнила не остывающее драконье пламя, что буквально днем, не справившись с её щитом, оставило всё же неизгладимый отпечаток на её силе. Ну, а что не ломает, попадает в кубышку и дальше служит на пути. Вила смешала внутри знакомое состояние огненной мощи с памятью о ярости и стойкости жара древнего народа и направила своим умением в кокон объятий, а затем и дальше, гоня окружающую стылость.

Ярящаяся рыжая волна ударила в обступивший со всех сторон серый мир, снося прочь холодные сквозняки и топя иней. По стенам побежали ручейки, вокруг закапало, камень под Вилой нагрелся и перестал обжигать холодом колени. Щеки девчушки порозовели. Она наконец, судорожно вздохнув, будто проснулась и посмотрела внимательными темными глазами в глаза Вилы.

– Ну, как ты? Сейчас теплее? – поинтересовалась фея.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила девчушка серьезно, смотря всё так же внимательно.

Вила на секунду растерялась, но тут же неожиданно ощутила: да, любит. Вот она вроде только обнаружила эту девочку, и в тоже время не покидало острое ощущение, что она не заново её нашла. Своя она, давно, всегда. И ещё: страшно было об этом думать, но похоже если и не сама посадила она её в ледяной подвал, то позволила ей там очутиться. От этих мыслей было и больно и в то же время радостно, что всё разрешилось. И теплое чувство в груди становилось всё больше и больше, пока наконец не пролилось слезами облегчения, словно и внутри Вилы что-то растаяло и вышло этой влагой.

– Да. Очень люблю, – сказала она просто и искренне.

Девчушка, довольно зажмурилась и улыбнулась, затем уютно уткнулась ей в грудь.

– Тепленько, – сонно прошептала она, устраиваясь поудобней.

Вила, чуть выждав, поднялась с задремавшей девчушкой на руках, вышла из подвала, по пути отметив, что стены стали полностью сухими. Чтобы не подниматься на второй этаж, в спальню, пошла со своим ценным грузом на руках в гостиную.

Только фея уложила девчушку, уже сопящую в глубоком спокойном сне, на диван гостиной, как в дверь постучали: на пороге оказалась Стредни. Лесная ведьма была в этот раз в легкой блузке, без шали, с раскрасневшимися щеками.

– Ну ты, подруга, дала! Еле успела закрыться! Шаль на выброс, да и леший с ней. Вот, кстати, он новую и подарит. Ну, рассказывай, показывай, – ворвалась она в дом без стеснения легким вихрем свободной юбки.

– Вот, – только и нашла, что ответить Вила и указала на спящую девочку.

Стредни подошла, с легкой улыбкой в уголках губ посмотрела, провела над малышкой рукой, к Виле повернулась.

– Нашла значит. Хорошо, молодец, подруга, – сказала она с одобрением.

– Мир-то серый, что, не вернётся теперь? Не наберет силу опять? – спросила немного растерянно Вила.

– Мир серый? Силу наберет? Сила-то вся твоя, подруженька, куда направишь… – многозначительно ответила Стредни. – Ну, я пошла, знакомьтесь тут.

Распрощавшись со лесной ведьмой, Вила вернулась к дивану, затворила дверь в гостиную от лишних звуков, и села рядом на стул. «Моя вся сила, значит… Серый мир, выходит, тоже мой? Так, серый… На счет мира не знаю, а вот платье это никуда не годится», – глядя на одёжку девочки, подумала она.

И Вила бросилась к сундукам в небольшой кладовке, вход в которую был здесь же, и зарылась в них чуть ли не с головой. Наконец с радостным возгласом выдернула с самого дна отрез ткани: словно кусок яркого летнего луга достала, заполненного изумрудом травы и красочными вспышками цветов. Растянула перед глазами, полюбовалась. Затем, довольно мурлыкая под нос веселенький напев, вернулась в гостиную, чтобы быть если что рядом, когда девчушка проснется. Удобно усевшись, с головой погрузилась в швейное творчество: кроила, отмеряла, наметывала. Иголка, с добавленной толикой магического проворства, так и мелькала, собирая яркую красоту в прелестную форму.

Спустя время позади послышался довольный зевок. Вила обернулась: девчушка, сев в кровати, довольно потягивалась. Вила подошла.

– Доброе утро, малышка! Вот, у меня подарок тебе. Нравится? – и протянула ладно скроенное платьице, с ленточками на плечах и пышной юбкой.

Девчушка словно в один момент проснулась. Глаза её загорелись восторгом, ручки протянулись вперед и она, ничего не говоря, со счастливым выражением мордашки, несколько раз кивнула. Вила помогла ей переодеться. Старое, темное, измызганное платье, недолго думая, кинула в камин, на догорающие угли. Пламя, будто заждавшись, взметнулось вверх: миг – и мрачного платья не стало.

Маленькая красавица внимательно оглядела себя со всех сторон в зеркало, покружилась, раздув подол цветастой полянкой, радостно рассмеялась и кинулась Виле на шею. Поцеловала её в щеку, отстранилась и, держа ручки на плечах Вилы, проникновенно сказала:

– Большое, большое спасибо! Я не успела представиться, ужасненько хотелось спать. Меня зовут Ясни. Такое красивое платьишко, я так давно о таком мечтала. А давай, мы с тобой поиграем?

– А меня зовут Вила. Я рада, что платье тебе понравилось. Поиграем? Конечно, с удовольствием.

Ясни захлопала в ладоши, спрыгнула с коленей Вилы и протянула ей свою ручку.

– Пойдем, я тебе что-то покажу, – предложила она, состроив загадочное выражение милого личика.

Невольно улыбнувшись, Вила приняла её ручку, поднялась со стула и последовала за Ясни. Они пошли к выходу из комнаты. Вила только успела подумать: «Интересно, куда она меня ведет, в подвал что ли?», как Ясни толкнула дверь, и она раскрылась. Вила, хоть и была феей, все же опешила: очень уж долго она обнаруживала за ней коридор. Направо к лестнице на второй этаж, налево к выходу из дома. В этот раз створки распахнулись в ошеломляющий яркостью мир. Вила всей своей сутью ощутила витающие в этих красках потоки силы, вызывающие трепет невольного узнавания тех желаемых состояний, о которых она говорила, отвечая на поставленный вопрос. Высказанных и многих других, которые она лишь смутно ощущала, не сумев облечь в слова, а может и слов таких ещё не придумали. Да и не к чему. Ведь главное же, что вот они, есть. Ведь правда же?

Ясни, лукаво поглядывая, спросила:

– Ну как, нравится?

Вила с наполненными восторгом глазами и улыбкой, молча кивнула.

И они пошли.