Текст книги "Садово-парковый пейзаж"

«На вокзале пусто. Дремлющий полицейский…»

 
На вокзале пусто. Дремлющий полицейский
выпускает пар – нежарко в безлюдном зале.
Отражение в мутном стекле семейства
напоминает о том, что не все сбежали
в тёплые страны. В билетной кассе
за отсутствием мест – только пыльный остров
из рекламных листовок. К бумажной массе
больше злобы и ненависти, чем вопросов.
Никуда не уехать. Остаётся торчать с семейством
в полутёмном зале, согревая своим дыханьем
колоннаду вокзала с дремлющим полицейским,
наслаждаясь ненужным уже расписаньем.
 

Октябрь 6 2012 г.

«…в пустом кафе за длинной стойкой бара…»

 
…в пустом кафе за длинной стойкой бара.
В такое время мало очевидцев
твоих страданий. Ночь не перестала
в залапанном окне ещё клубиться
и продолжается уже без фонарей,
но с редкими прохожими. Куда-то
спешат субботним утром тем быстрей,
чем выглядят смешней… и виновато.
И как-то боком в собственный подъезд,
где лампочка висит в колечках дыма,
где вещи собраны, как будто переезд
уже сегодня – странная картина
субботним утром… Ты в пустом кафе
глотаешь кофе с чёртиком в стакане.
Не то что пьян – немного под шафе.
С дрожащими от холода руками.
 

Октябрь 6 2012 г.

«Последний трамвайчик от пристани в 20.00…»

 
Последний трамвайчик от пристани в 20.00.
Потом или вплавь или крюк в 32 километра.
Или на берегу ночевать, как когда-то Ассоль
в ожидании алого паруса с новым рассветом.
Мы, наверно, успеем с тобой забежать на корму,
и последний трамвайчик доставит нас в город обратно,
а иначе, «сгорев от стыда», лучше я утону,
опустившись булыжником мокрым на дно, вероятно.
 

Октябрь 8 2012 г.

«Крашеной известью пеной переливается речка…»

 
Крашеной известью пеной переливается речка.
В октябре только яркие краски имеют смысл
на сером фоне. Где-то над лесом пасущаяся овечка
пробуждает к жизни забытые с возрастом мысли.
И в таком пейзаже думаешь, что недолго
уже мучить каблук, нащупывая дорогу
или что-то подобное. Липнет к спине футболка —
последнее солнце «греет» ещё понемногу,
отступая только перед лиловой тучей,
что, как толстая тётка перекрывает выход
на свежий воздух. И как бы на всякий случай
оставляешь мелочь на блюдце. Холодным дымом
тянет с участков, готовых к зиме как будто…
Воображенье рисует заснеженный дачный остров
средь голых полей. Новым октябрьским утром
просыпаешься дома, и не задаёшь вопросов,
ожидая рассвета… Можно, конечно, кофе,
если осталось, сварить на холодной кухне,
нарисовать на вспотевшем стекле незнакомый профиль,
от чего, по идее, должно становиться лучше…
Но в окно, сквозь профиль, опять заползает туча,
липнет к рукам, как брошенная жвачка
на скамейке в парке. Опять становится скучно
на белом свете… Такая вот незадача.
И овечка опять сбежала. Опять над лесом
ничего, что хоть как-то могло бы спасти картину
середины осени… Гербарий хрустит под прессом
мусоровоза, собой удобряя глину…
 

Октябрь 9 2012 г.

После получения почты…

 
Я сидел на стуле не в силах пошевелиться.
Почему-то казалось – земля из-под ног куда-то…
Потому-то, наверно, слеза не смогла скатиться
дальше складки у носа и замерла виновато.
Я смотрел на вещи, разложенные у двери —
это всё, что осталось: тетради, блокнот – на выбор,
да ещё карандаш в стакане – в конце недели
ты его позабыл, собираясь поспешно в Выборг.
Ты хотел уехать на время – забыть обиды…
Да, действительно, время лечит. Порой успешно…
Так, наверно, в салоне красотку обмажут глиной
и в конце сеанса она как бы вновь безгрешна.
Ты хотел на время, а выпала снова вечность.
И уже не спросишь – кто так замостил дороги…
И откуда ветер… но все облака навстречу.
И в холодной жиже опять утопают ноги.
Я смотрел на вещи у двери и мне казалось —
смерти нет, наверное, покуда доступна память.
Карандаш в стакане, тетради… – какая малость,
может быть… но тронь только их руками
и услышишь голос. Не шёпот уже неслышный,
различимый только, когда затихает ветер,
и морозным вечером тише в подвале мыли —
видно знают, что этой зимой ничего не светит.
Я услышу твой голос, и, может быть, даже почта
переправит весточку, будто и нет разлуки…
Посмотри в почтовой корзине – так, между прочим —
там конверт с пометкой – умершему… прямо… в руки.
 

Октябрь 10 2012 г.

«Фонарь наддверный начал угасать…»

 
Фонарь наддверный начал угасать
к исходу дня. Зашевелились тени,
стараясь искру малую поймать
огня, чтоб не попасть за двери…
 

Октябрь 10 2012 г.

«Помню, давно это было – я ждал на вокзале…»

 
Помню, давно это было – я ждал на вокзале.
Ты не спешила, ждала, что отправится поезд,
пряталась за расписаньем, пока не сказали:
«Поезд „Москва-Ленинград“ отправляется в восемь».
Можно букет теперь выкинуть в урну у двери —
так на прощание, видимо, ты не решилась —
взять на себя, одним разом, все в мире потери,
чтобы потом, в окончании, с ним не случилось!
Видимо, всё-таки лучше печать и разлука
в недоумении, в недосказании – просто,
как продолжение, как вековечная мука
с переживанием – да! – но уже без вопросов.
 

Октябрь 11 2012 г.

«Я помню, на пристани было одно заведенье…»

 
Я помню, на пристани было одно заведенье,
где баба Шура «на глаз» наливала нам пиво
из какой-то кастрюли. На пристани в полном забвении
пассажиры с кораблика, что по обычаю – мимо
норовит проскочить – все места уже проданы ранее —
наша местность, увы, и на карте означена крестиком —
лишена, как какие-то выселки, даже названия…
Только пиво в кастрюле и булочки с маковым крестиком —
баба Шура готовила. Яйца варила немытые
с пожелтевшей соломою – местные куры стараются
позабавить пивцов, где скатёркой столы не накрытые
лучше всяких кофеен с бюджетом копеечным справятся…
Но теперь бабы Шуры уж нет, как и нет заведения —
говорят, что сожгли… И теперь там харчевня «У пристани».
И кастрюли уж нет. И теперь только пиво трофейное
заливает бокалы, порой, до конца не отмытые.
 

Октябрь 11 2012 г.

«Как будто бы и не было зимы…»

 
Как будто бы и не было зимы…
За несколько недель ни крошки снега
не выпало, ни прочей ерунды,
положенной зиме. После обеда
покапал дождь, как будто до конца
решил испортить общую картину,
тем самым смыв трагедию с лица
незимних улиц и наполовину
исправить положение вещей….
Я наблюдал коллизии погоды,
как будто бы в театре – без затей,
стараясь не вникать в сюжет природы.
 

Октябрь 12 2012 г.

«Ты закрыла ладошкой глаза – слишком яркое солнце…»

Т. З.

 
Ты закрыла ладошкой глаза – слишком яркое солнце.
И теперь различимы лишь пятна цветные на чёрном —
это будто бы ночью глядишь в небольшое оконце,
различая лишь свет фонаря в окружении мёртвом.
Ночью глаз привыкает с трудом различать силуэты,
а тем более тени, что прячутся где-то в деревьях…
Ты молчишь, как всегда, прикурив от плиты сигарету.
Чтобы дым не сочился, закрыла стеклянные двери.
Ты от солнца закрыла лицо, как бы отгородилась
от ненужного света, от вспышек назойливой лампы
через ветки деревьев… но всё ж ничего не случилось —
солнце светит… И жизнь продолжается как бы…
 

Октябрь 13 2012 г.

Наставление Орфею

 
Ниточку тонкую – зацепи
за дверной косяк, чтобы путь обратно
не казался долгим. На том пути
лишь она и выручит, вероятно.
Узелок на память себе свяжи
из цветных лоскутков – на дорогу,
чтобы, вдруг нашедши тебя в глуши,
опознали те, кто ругал с порога —
«Не ходи – заблудишься – в тёмный лес…
Не буди уснувшее, было, лихо.
Что тебе от писанных тех чудес?.. —
им ведь главное там, чтобы было тихо».
Собери в котомку свои стихи —
по дороге птицам расскажешь, всуе
если только встретятся на пути,
и большой обиды от них не будет…
Захвати для памяти, не забудь
что-нибудь из прошлой весёлой жизни,
чтобы, если вдруг там закончишь путь —
распознал по приметам тебя Всевышний.
 

Октябрь 14 2012 г.

«Помнишь, Ты сказал, что всё проходит?»

 
Помнишь, Ты сказал, что всё проходит?
Я поверил, как в возможность чуда,
как и в то, что время на исходе
дня – щедрее… Старая посуда
бьётся к счастью, говорят, и это
тоже только временная малость,
так сказать – вторая жизнь предмета
в мусорном ведре… Всё, что осталось.
Всё проходит, говоришь – но это
лишь Тобой назначенный подарок,
как к кукушке бегать за ответом —
сколько жить осталось – слишком мало.
Но пройдёт и это! И чернила
высохнут, как облачная влага
на асфальте… Буквы молчаливо
пропитают стёртую бумагу.
И тогда, возможно, будет время
прочитать написанное раньше,
встав, как подобает, на колени,
или став уже по жизни старше.
 

Октябрь 14 2012 г.

«Мой кот Бартоломео слишком стар…»

 
Мой кот Бартоломео слишком стар.
Его для упрощенья называю
коротким производным – просто Барт,
когда сосиску утром предлагаю.
Он пережил уже своих мышей,
которые делили с ним пространство
моей квартиры. Тихо, без затей
они поставили его давно на царство,
и он за это их не обижал…
Так мы и жили все в моей квартире.
Теперь нас двое, как уже сказал
я раньше, и, наверно, в целом мире
нет более понятного родства.
Мы утром с ним перебираем почту,
раскладываем так – для баловства
по полочкам, по датам, между прочим.
Потом обедаем и ходим на балкон
смотреть, как дворник листья убирает
слетевшие, и сразу видно, он
их точного количества не знает —
метёт, метёт… Мой кот следит за ним,
тоскливо понимая всю бесцельность
сей процедуры… Вон ещё один
слетает лист, осваивая вечность.
Бартоломео просится домой —
прохладно осенью на стареньком балконе.
И я за ним с поникшей головой,
ещё один день прожит, как в загоне
для отслуживших век свой лошадей…
Барт смотрит телевизор – там погода
с красивой девушкой, и кажется, что ей
наскучила капризная природа
со всеми выкрутасами. Опять
ложиться спать, разглядывая звёзды
сквозь занавеску. Барт мой на кровать
опять запрыгнет и почти серьёзно
посмотрит на меня, потом в окно,
утроится на тёплую подушку
и будет вспоминать, как он давно
уже со мной, как старая игрушка.
 

Октябрь 17 2012 г.

«За несколько дней ни строчки – свалила простуда…»

 
За несколько дней ни строчки – свалила простуда.
Вроде ещё не зима, а уже результаты
прогулок без шапки. Коварная температура
засунула под одеяло с тампоном из ваты
в промокшем носу. Даже книги, увы, не спасают —
заглянешь в Иосифа Саныча и непонятно,
от боли в затылке, откуда стихи прорастают,
куда отправляются, не возвращаясь обратно.
Простуда пройдёт, вероятно, на этой неделе.
Останутся только платки и таблетки в кармане,
и томик Иосифа Саныча там, у постели
рядом с малиновым чаем в гранёном стакане.
 

Октябрь 19 2012 г.

«По запаху никак не распознать…»

 
По запаху никак не распознать
хозяина жилища. В новом доме
он обитает, как бы не соврать,
всего неделю. Даже на балконе
ещё стоят коробки от вещей.
Он переехал из другой квартиры,
где жил с женой, но, правда, без детей,
как говорят досужие кумиры
подъездных лавок. Видимо, судьба
с ним обошлась не очень деликатно,
сослав его неведомо куда,
откуда путь вдвойне длинней – обратно.
Он переехал, видимо, затем,
чтоб больше никуда не возвращаться…
И запах штукатурки с новых стен
лишь дополнение к глаголу «расставаться».
Тем более, когда из всех вещей,
после раздела, лишь диван и книги
ему достались, видимо, за ней
осталось остальное и интриги
старательных подруг. Осенний лист
слетает на балкон. Он с наслажденьем
раскуривает трубку. Чистый лист
готов принять его стихотворенье
о новой жизни, и скрипит перо
уже нигде, нигде не застревая.
Мело, мело… Во все края мело…
И даже здесь, где жизнь уже за краем.
 

Октябрь 20 2012 г.

Прошло полгода

 
Странно, но всё ещё жив и глотаю пыль.
В новом пространстве время стучит, как счётчик,
когда под окном ожидающий автомобиль
о чём-то молчит зловеще, что тот налётчик
в универсаме. Ночью гляжу в окно,
привыкаю к пейзажу, учу наизусть рекламу,
примеряю новые звуки, как шарф к пальто,
согреваясь тем, что пейзаж ограничен рамой
и случайным облаком, влипшим в квадрат стекла.
Так случайная бабочка липнет иглой на стену,
не имея больше возможности в два крыла
пересечь пространство, найдя потолку замену.
Как ни странно, но всё ещё чем-то черню листы.
И родной словарь не спешу разменять на новый,
пусть и с детства знакомый. И призрачные мечты
о другом варианте сродни тюфяку с соломой,
и вода из крана, даже если по часовой
убегает прочь, не спеша заползти обратно
на другом континенте, где звезды над головой
пусть и ярче светят, но падают троекратно…
 
 
Но как будто светает и новый безумный день,
как хороший дворник, идёт со своей метлою,
продлевая, пока возможно, от солнца тень —
пусть ещё на день, а там, хоть трава травою…
 

Октябрь 21 2012 г.

«Благодаря листве, двор похож на пустыню —…»

 
Благодаря листве, двор похож на пустыню —
всюду барханы с протоптанною дорогой.
С другой стороны наполняет коровье вымя
с нежной плотью, но лучше его не трогать.
Лучше путь пустыня – всё равно всё сожгут во вторник,
как ненужный хлам, оставив лишь пепел ветру.
Отмечая конец урожая, угрюмый дворник
вдруг заметит – Зима! И даже закат фиолетов.
 

Октябрь 21 2012 г.

Зимовка

 
Где-то на юге, почти в окончании карты,
я остался на зиму, чтобы не греть канаву
где-то на севере с видом на ту эскадру,
что защищает от внешних врагов державу.
Здесь окончание лета ещё ничего не значит.
Солнце в своём зените перебивает осень.
Даже листва, слетая, как с чёрной доски задача —
на пол – не умирает, и ветер её наносит,
как ориентир на карту, где я в самом центре круга,
а по бокам не лучший, но вариант спасенья.
Вино и поднос с хинкали – вот достоянье юга —
это и есть, наверно, зимний варьянт везенья.
Осень, ещё немного, и превратится в лужу.
Лодочники выносят на берег свою посуду.
Видимо, всё же лучший выбор – встречать здесь стужу —
всё-таки край державы и милый пейзаж повсюду.
 

Октябрь 22 2012 г.

«Империей правит осень, как снами ночь…»

 
Империей правит осень, как снами ночь.
То ли привычка, то ли прогноз погоды,
то ли то и другое, но сны точь-в-точь
продолжение осени, т. е. – каприз природы.
 
 
Ночью здесь правит вымысел, т. е. – бред.
Т. е., если уснул, вариант проснуться
не всегда присутствует, т. е., когда ответ
не в самой подушке, в которую окунуться,
 
 
как в ночное облако, и не найти следы,
спутав все карты будням в конце недели,
смяв, как бумагу, ориентир воды
в мокрую простынь со снятой уже постели.
 
 
Ночью здесь даже призрак стучит в окно,
чтобы случайно с домом не ошибиться,
чтобы не вышло, как в старом немом кино —
Есть кто живой?.. – а в ответ лишь туман клубится.
 
 
Империя, смяв подушку, спит, как дитя.
Редкая птица позволит ночное пенье,
даже случайно, даже почти шутя,
желая сгинуть, как призрак, в ночном забвеньи.
 
 
Ночью, как осень, сползая в сплошные сны,
маленький город – Империя в три обхвата,
прячется в облако, чтобы опять, увы,
не оказаться, как раньше, во всём виноватым,
 
 
и не сравняться с кладбищенским строем крестов,
где всё по полочкам – даты рожденья и смерти,
где сообщения почтою, в несколько снов,
приходят досрочно и лишь в деревянном конверте,
 
 
как извещение из городского суда,
что ты свидетель, а дальше лишь время и дата,
когда тебя примут… Уже не составит труда —
куда-нибудь прочь из Империи облаком смятым.
 

Октябрь 23 2012 г.

«Едва народившись, светило уходит прочь —…»

 
Едва народившись, светило уходит прочь —
короток день зимою. И только утро
сохраняет черты, не смятые за ночь. Ночь —
только лишь часть – не лучшая почему-то.
Ночью все кошки серы и все углы
сглажены светом, т. е. отсутствием света.
Как ни старайся, не разглядеть черты
в мутном пространстве, скомканном до рассвета.
Даже пернатый странник, чьё время – ночь,
жмётся поближе и крышам, к верхушкам сосен,
к колокольне на площади, чей вид норовит точь-в-точь
повторить рисунок ограды, чей вид несносен.
Глядя вокруг, вдруг видишь – сплошная тень
слилась над городом. Ветер, увы, бессилен
что-либо сделать. Колокол целый день
молча глядит на город, как на пустыню.
 

Октябрь 24 2012 г.

«Чем беспросветнее утро, тем легче жить…»

 
Чем беспросветнее утро, тем легче жить.
Что будет лучше – нет никакой надежды.
За ночь, успев промокнуть, совсем остыть,
дождь заставляет искать потеплей одежду.
Зонт и перчатки, а лучше совсем – пальто,
сшитое за лето, как и пиджак на полке.
Глядя в пространство улицы, как в ничто,
думаешь, что не хватает одной двустволки
и пары выстрелов, чтобы свести на нет
жизнь и судьбу, как раньше Серёжа с Вовой.
Ну, в крайнем случае, может быть – пистолет…
или… верёвка… связанная подковой.
 

Октябрь 24 2012 г.

«Вторую неделю осень. Сплошной туман…»

 
Вторую неделю осень. Сплошной туман.
Дни похожи на смятую за ночь простынь.
Мутное облако, трогая за карман
моего пальто, уплывает куда-то. В восемь
вечера всё ещё кажется, что светло,
но уже фонарь, как будто в концертном зале,
освещают пространство. Город, как в том кино,
заплывает в сумрак. Приезжие на вокзале
трутся о стену, стараясь понять, куда
их занесло. В какой, в этот раз, части света
они оказались? Осенняя ерунда
размывает черты, как, впрочем, и суть предмета.
И вечерний город, привыкнув к осенней мгле
за последнее время, смирившись с толпой приезжих,
различает лица знакомые в толчее,
отличая глаза и, лишь иногда, одежду…
И покуда осень вступает в свои права,
оставляя шанс не сгинуть в небесной каше
завсегдатаю облака, чьи иногда слова
застревают в сумраке, как не сказать в постели —
есть возможность выжить, закутавшись в первом снеге.
И пока холодное, смятое за ночь утро
расправляет черты, проснувшийся человек
начинает жить, и всё хорошо, как будто.
 

Октябрь 25 2012 г.

«Я посетил места, где рос, где дом с оградой…»

 
Я посетил места, где рос, где дом с оградой,
как будто навсегда упрятался в листву
каштанов и рябин. Мой дом с фонтаном рядом
такой же горожанин на каменном мосту.
Он так же, как и я, хранит мечты о прошлом
в рисунках на стекле забитого окна —
от прочих, лишних глаз, но мысли о хорошем
живут ещё во мне и берегут меня.
И может быть, теперь, когда, спустя полжизни
я снова посетил заветные места —
я обрету покой в оставленной Отчизне,
как много лет назад, казалось, навсегда.
 

Октябрь 26 2012 г.

«Звук тихий и глухой —…»

 
Звук тихий и глухой —
в окно коряво ветка
стучится, как рукой,
прохожий. Человека
не распознать на стук,
как птицу или муху.
Скорей его каблук
доступен ночью слуху.
Откуда бы ни шёл,
куда б ни собирался —
он слышен хорошо.
И даже в шуме станций
так различима «до»
ботинка о брусчатку —
так зоркий глаз в окно
дробит свою сетчатку,
чтоб различить черты,
не узнанные сразу.
Так слух из темноты.
выхватывает сразу…
И ветки тихий стук
в стекло, в пустой квартире
разносится – тук-тук,
но тихо в целом мире.
 

Октябрь 26 2012 г.

Иосиф и Мария

 
Медленно, по камушкам ступая,
шли они неведомо куда,
никого вокруг не замечая…
И в кувшине тёплая вода
в такт шагам плескалась. И ослица
по камням выстукивала дробь.
И луна, бессмысленный убийца,
превращала снова воду в кровь…
Так они, стараясь слиться с пылью,
затеряться в толчее дорог —
шли, пытаясь в собственном бессильи
сохранить, что им доверил Бог!
Даже если силы оставляли,
ссохшиеся губы, как в бреду,
только чьё-то имя повторяли
часто-часто, точно на бегу,
звук стараясь передать пустыне,
чтобы вместе с ветром пополам
разносилось это имя. Имя.
Жизнь давая умершим холмам.
 

Октябрь 27 2012 г.

«Вечером, возвращаясь в свою берлогу…»

 
Вечером, возвращаясь в свою берлогу,
закрывая замок на три оборота,
наблюдаю пространство в его убогом
варианте комнаты. Никого там,
окромя отражения и не сыщешь,
как не старайся. И даже голос
обитает вовне моего жилища,
не пытаясь проникнуть в глухую область.
Лишь бумага терпит меня, и сизый
сигаретный воздух, в моих ладонях
застревая вместе с чернильной глиной,
застывая в пальцах моих… Сегодня
третий день, как осень кропит дорогу
то ли снегом, то ли дождём холодным —
не понять сквозь стёкла. В мою берлогу
свет проникает, минуя звёзды,
т. е. – с той стороны. Я сижу на стуле,
наблюдая движение света в лампе…
Звуки на улице утонули
то ли в снегу, то ли в мутной капле,
выплаканной от бессилья небом —
что-то исправить… В окно голубка
норовит добраться до крошек хлеба
на подоконнике. Зима как будто
не за горами, а значит, снова —
шапки, шарфы и холодный завтрак.
Осень с промозглым дождём – основа
снега, выпавшего внезапно.
Я сижу на стуле, терзаю память,
смятую, точно листок бумаги…
Звёзды, нетронутые руками,
добавляют не света уже – отваги.
 

Октябрь 28 2012 г.

«Только, когда трагедия больше слёз…»

 
Только, когда трагедия больше слёз,
понимаешь смысл потери на самом деле.
Только, когда кораблик за край увёз
самого близкого, где-то в конце недели,
по расписанию… чтобы занять места —
может, нелучшие – ближе, по крайней мере,
к той части света, где до конца звезда
светит, уснувшему тихо в своей постели.
 
 
Может быть, лучше какой-нибудь тяжкий крест.
Может быть, лучше скитания, боль, разлука
с самым любимым подальше от этих мест,
где пребывание дольше – сплошная мука —
т. е. трагедия. И не разнять уста,
как для прощания – будет ещё свиданье
где-нибудь ближе к лесу. И взгляд Отца,
если недобрый, но как бы уже в оправданье.
 

Октябрь 29 2012 г.

«Пора бы воскреснуть, но время ни шагу назад…»

 
Пора бы воскреснуть, но время ни шагу назад
ещё не даёт, чтобы вспомнить и вымолвить место,
где тот злополучный и сильно запущенный сад,
поросший камнями и чем-то ещё, если честно.
Дома у дороги разбросаны, как валуны.
Какие-то люди из окон глядят безучастно.
Звезда, если светит, то как бы с другой стороны,
стараясь в листве не пропасть и не сгинуть напрасно.
Пора бы, но короток день и теперь до весны
Твоё возвращенье из отпуска или из ссылки.
Туда ли сослали Тебя?.. Так ли сладостны сны?..
Мягка ли соломка, что в качестве тёплой подстилки?..
Какое сейчас время года там, где Ты теперь?
Сладка ли похлёбка, вкусна ли там каша на завтрак?
Открыта ли ночью к Тебе деревянная дверь?
И есть ли синоптик с правдивым прогнозом на завтра?
 

Октябрь 30 2012 г.