Текст книги "Я бриллианты меряю горстями"

Андрей Дышев
Я бриллианты меряю горстями

Глава 1

– Наверное, «Мерседес» угнали, – сказал Влас, включая поворотник и притормаживая у поста ГАИ.

– Или у инспекторов получку задержали, – предположила Дина. – Это уже в четвертый раз?

– В двадцать четвертый! – буркнул Влас и потянулся к заднему сиденью, на котором лежала кожаная папка с документами. – Никакие нервы не выдержат!

Дина смотрела, как Влас начинает неудержимо трясти головой снизу вверх, словно он пытался без помощи рук закинуть наверх челку. «ГАИ тут ни при чем, – подумала девушка. – Тебе лечиться надо. Пока молодой – головой трясешь. А потом весь вибрировать начнешь как массажер, ни рюмку взять, ни в носу поковырять…»

Она опустила на глаза темные очки с маленькими круглыми линзами. Очки были замечательные – ни бликов, ни искажений. Глаза просто выползали из орбит от удовольствия смотреть на мир. Дорогая вещица, и все-таки в Берлине, на рынке Вилденплатц, очки обошлись почти вдвое дешевле, чем если бы она купила их в переходе на «Пушке».

Дина посмотрела на голубую «стекляшку» ГАИ. Влас так и не научился вести себя соответственно марке автомобиля, за рулем которого находился. Эх, ей бы родиться мужчиной, она бы продемонстрировала манеры хорошего тона! Ну кто так выходит из «шестисотого»! Плечи опустил, семенит к инспектору на полусогнутых, головой трясет. Это мастер автомобильного спорта, призер чемпионата России девяносто второго года, изрядно покалеченный и едва не ушедший на тот свет в последней своей гонке!

Она нажала на кнопку, вмонтированную в подлокотник. Спинка кресла стала плавно опускаться. Анатомическое сиденье точно подстроилось под рельеф тела Дины. Девушка полулежа искоса смотрела в окно. Инспектор проверял документы, внимательно вчитывался в купчую, в паспорт технического состояния, дважды обошел вокруг машины, попросил открыть багажник. Эти процедуры повторялись со строгим постоянством на всем протяжении пути от Бреста. Сначала просмотр документов, затем прогулка вокруг автомобиля и на десерт – проверка на угон.

– Надо проверить на угон, – сказал инспектор.

Пультом дистанционного управления Дина включила магнитолу и прикрыла глаза. Она хотела казаться себе человеком с железными нервами, умеющим владеть собой в самые напряженные мгновения. От Смоленска до Вязьмы они неслись со скоростью двести километров в час. Казалось, машина продолжала стоять на месте, лишь мягко покачивалась на рессорах, а мимо них, по обе стороны от дороги, со страшной скоростью проносился белый забор из березовых стволов. Попутные машины с коротким свистом отскакивали назад. Встречные проносились мимо, как снаряды. Несколько насекомых, попав в лобовое стекло, превратились в мутные пятна. Влас попытался снять их стеклоомывателем, но ветер был столь велик, что даже тугие струи, выходящие из опрыскивателя с силой в несколько атмосфер, превращались в веер брызг и доставали лишь до нижней кромки стекла.

Она доверяла Власу, когда он был за рулем, на все сто. Как всякий водитель, пребывающий в роли пассажира, она внимательно следила за дорогой, невольно читая дорожные знаки, но в мгновения опасных обгонов и крутых маневров не вздрагивала, не хваталась руками за панель и не дергала ногой, отыскивая несуществующую педаль тормоза, полностью доверяя Власу. Но на этом ее доверие к нему исчерпывалось. Бог за рулем, Влас вне машины становился маленьким, затравленным человечком, на генетическом уровне боящимся гаишников и милиции. Перед человеком в форме он вел себя столь унизительно, что Дина надевала очки и закрывала глаза, чтобы не видеть его сутулых плеч и дергающейся головы. «В последний раз еду с ним!» – в который раз клялась она.

Инспектор и Влас вышли из «стекляшки». Влас не скрывал своего счастья, и от его широкой улыбки, которой позавидовал бы Буратино, Дину передернуло.

– Счастливого пути! – сказал инспектор, прикладывая ладонь к козырьку.

Дина поняла его по губам. Влас, скованно и неестественно двигаясь, открыл дверь, сел за руль и вставил ключ в гнездо. До тех пор, пока машина не тронулась, Дина смотрела на внимательные темные глаза гаишника с цепким взглядом и думала о том, что он обязательно запомнит Власа по его огромному рту и дергающейся голове. Значит, находиться рядом с Власом – все равно что плавать рядом с тонущим. Рано или поздно он потащит за собой в глубину любого, кто попадется ему под руку.

* * *

Макс был похож на хирурга. Только не хватало резиновых перчаток и марлевой повязки на лице. Высокий лоб, переходящий в залысину, не по годам обширную, был покрыт крупными каплями пота и в скудном свете аварийного фонарика отливал полированной бронзой.

– Что тебе рассказать о женщинах, юноша? – говорил Макс, низко склонившись над двигателем и ковыряя длинным жалом отвертки в его недрах. – Это вранье, что мы больше всего ценим тех, за которых пришлось бороться. Такие создают слишком много проблем. Звонит мне как-то в дверь соседка. Волосы распущены, халат такой… в общем, я так и не понял, зачем она его вообще надела. Можешь думать обо мне что хочешь, говорит…

Приврать Макс любил. Но если и был лжецом, то не воинствующим. То есть он никогда не спорил и не убеждал. К своему собеседнику относился просто: хочешь – верь, хочешь – нет. Вытащив из кармана голубую пачку «Блэнда» и не найдя в ней сигареты, он разочарованно вздохнул и бросил ее под ноги.

– Ключ на четырнадцать подай, пожалуйста! – попросил он, вновь склонившись над капотом.

Осталось всего ничего – затянуть последние гайки и насадить шланги на патрубки. Финишная прямая. Макс любил собственноручно заканчивать многодневный и сложный ремонт и своего помощника Геру к финальной работе не допускал. Крепко побитую «девятку» в мастерскую притащили на буксире неделю назад. Она была похожа на гофрированный шланг для пылесоса. В какой-то фирме был банкет, и один из сотрудников в разгар веселья сел за руль и стал кружиться по двору. На пятом или шестом витке «девятка» сошла с орбиты и впечаталась в бетонную стену.

– Завтра у моей кошки день рождения, – сказал Гера. – Три года. Поляну накрывать?

Макс любил своего помощника за то, что его жизнь всегда была наполнена событиями. Он вообще любил жизнерадостных людей, праздники, юбилеи, торжества, шум за столом, когда никто никого не слушает и все говорят одновременно, любил дым сигарет, засохшие салаты, шпроты из банки, порезанную на дольки луковицу и немолодых разведенных женщин, работающих в сфере торговли. Гера знал об этих слабостях Макса и при любом удобном случае старался найти повод угодить ему. Наверное, в нем сидело непреходящее чувство благодарности к Максу за то, что полгода назад он уговорил хозяина взять Геру на работу в мастерскую.

– Посмотрим, – уклончиво ответил Макс, морща лоб и невольно представляя уже разложенную снедь и приветливые лица продавщиц.

Он бережно опустил капот и надавил на него ладонью. Клацнул замок. Макс поднял голову и посмотрел на Геру. Его рыжие волосы налипли на вспотевший лоб. Маленькие глазки, обрамленные белесыми ресницами, были невыразительны. Макс их стеснялся и при любом удобном случае надевал непроницаемо-черные очки.

– Черт с тобой, – с напускным равнодушием сказал он, отворачиваясь от Геры. – Накрывай поляну… Только не раньше шести. Когда спадет жара, тогда и начнем.

* * *

Назарова стояла посреди комнаты, заставленной то ли бесформенными истуканами, то ли кривляющимися привидениями, то ли сырыми скульптурами, закрытыми мешковиной. Отставив руку, она держала зажженную сигарету, словно это был фимиам и ей хотелось, чтобы комната пропиталась сладковатым запахом дорогого табака. Пепел под собственной тяжестью падал на ламинированный паркет. Назарова обошла зачехленное кресло. Сощурившись, она склонила голову набок. Кресло напоминало ей палатку из туристского лагеря в Карпатах, куда в юности она ездила каждое лето. Маленький брезентовый домик с остроугольной провисшей крышей, где вход зашнуровывался веревкой, как ботинок. Внутри было тесно, но уютно. На холодном и бугристом полу ночью умещалось пять-шесть девчонок. Было страшно и весело. Мальчишки из соседних палаток всю ночь пугали – скребли ногтями по крыше и гладили все теплое, что округло выпирало из брезентовых стен.

Там же, в лагере, она встретила своего будущего мужа. Он был не таким, как остальные парни, – не скреб ногтями палатку и не гладил округлости. Он рассказывал ей о своем отце-академике и маленькой, затерявшейся где-то в Пиренеях стране Андорре, куда ездил в минувшее лето вместе с отцом.

Она влюбилась в него, как идиотка. Ее восхищало в нем все то, что отличало от глупых и похотливых пацанов: его холодная сдержанность, подчеркнутое безразличие к женщинам, его интеллект, остроумие и тонкий вкус потомственного интеллигента.

Они спали в разных постелях. Он ложился поздно и вставал рано. Он делал карьеру, а Назарова плугом шла перед ним, взрыхляя почву. Она слышала, как его знакомые нашептывали друг другу грязные сплетни, но они лишь рождали в ее душе всплеск гордости: он не такой, как все, он выше всех, он чище всех. Назарову не обижало его нескрываемое отвращение к ее белью, которое она вывешивала на балконе для просушки, к груше для спринцевания, которая хранилась в шкафчике в ванной, к ночной рубашке, к ночным кремам, ко всему тому, что в его понимании было так или иначе связано с плотскими пороками. В дни, когда она покупала прокладки, он уходил из дома и ночевал у друзей, а она легко терпела его непохожесть как проявление детской неосведомленности, чистоты помыслов и монашеской святости.

Она ухаживала за его престарелым отцом, она тащила на себе все бремя домашнего хозяйства, когда он учился в аспирантуре, когда защищал кандидатскую, потом докторскую, когда месяцами пропадал в загранкомандировках. Она, не ведая ни усталости, ни отдыха, вила их семейное гнездо, наполняя его светлым ожиданием тихого счастья.

А потом ей исполнилось тридцать пять, и дорога светлой надежды и ожидания вдруг закончилась темным и сырым тупиком. Она вдруг поняла, что все прошедшие годы у нее не было ни семьи, ни мужчины; у нее нет детей и уже вряд ли когда будут. «Господи! – думала Назарова, посмотрев вокруг себя другими глазами. – Где я была раньше?» Жизнь вне семейного гнездышка оказалась прекрасной, но уходила стремительно, как песок из песочных часов. И она схватилась за нее, как за дефицитный товар, выстояв очередь в полтора десятка лет.

«У меня есть мужчина», – сказала она как-то мужу и вся напряглась в ожидании истерики, слез, упреков. Но муж улыбнулся и ответил: «У меня тоже».

Он взял от жизни все и потому мог улыбаться без напряжения. «Давай обойдемся без громкого и скандального развода, – попросил он. – Мне нужно еще полгода. Я куплю тебе квартиру в центре Москвы, мебель и машину».

Он выполнил свое обещание с той легкостью, с какой богатый человек дает подаяние нищему. Он улыбался, говорил комплименты и прекрасно выглядел. «Что это? Зачем это? – думала Назарова, глядя на пустые стены комнаты, на зачехленную мебель и свое отражение в большом инкрустированном трюмо. – Он украл у меня молодые годы – самое дорогое, что вообще может быть у женщины. Он их сожрал и переварил. И пятнадцать лет прожил за мой счет».

* * *

Воркун не ожидал, что воришки сработают так быстро. Только вчера утром он сообщил им марку, номер, цвет машины и возможные места ее парковки, как уже сегодня в обед ему позвонили на мобильный:

– Гоним товар. Принимай у себя.

К этому времени он успел отъехать от мастерской километров на десять, уже миновал Костино, откуда по трассе до дома рукой подать, но пришлось разворачиваться и мчаться назад. Чем ближе он подъезжал к мастерской, где ему предстояло принять ворованную машину, тем сильнее дрожали его руки, и казалось, в животе рассасываются внутренности, образуя полое пространство. Он давил на газ и мысленно, как молитву, повторял слова алиби, будто уже сидел напротив следователя и давал показания: «Машину пригнали для замены масла и масляного фильтра. Когда я попросил хозяина представить мне регистрационное свидетельство, он сказал, что забыл его дома. Машину я поставил в ремонтный цех над смотровой ямой. Никаких следов взлома замков я не обнаружил, как и других признаков, указывающих на то, что машина угнана».

Воркун вытер со лба пот и еще ниже опустил боковое стекло. Заказчик на эту машину оказался щедрым. Воркун его в глаза не видел. Два дня назад он обнаружил у себя в кабинете объемный сверток с баксами и короткое письмо, отпечатанное на принтере: «AUDI-S6 PLUS, СЕДАН, КРАСНЫЙ ЦВЕТ, НОМЕРНОЙ ЗНАК В402ОС. ПАРКУЕТСЯ ПОСЛЕ 18.00 В БУДНИ У ЛЮБЕРЕЦКОГО АВТОРЫНКА, В ВЫХОДНЫЕ У КАЗИНО «БИЗОН», САУНЫ «ТРОПИК» И КОТТЕДЖНОГО ПОСЕЛКА «ГОРНЫЙ». СИГНАЛИЗАЦИЯ «BOSCH» ВНУТРЕННЕГО КОНТРОЛЯ». И ни слова о том, чтобы перебить номера или перекрасить кузов. Работы никакой! Десять тысяч долларов заказчик передал в качестве аванса, пообещав еще столько же, когда машина будет стоять в мастерской. Из этих десяти воришкам придется отдать четыре, как было оговорено с ними заранее. «Может быть, они согласятся на три, – подумал Воркун. – А еще лучше на две тысячи. Надо еще посмотреть, в каком состоянии замки дверей и багажника. Если сработали грубо, тогда сам бог велел заплатить меньше».

«А зачем я вернулся? – разговаривал с виртуальным следователем Воркун. – Затем, что забыл ключи от квартиры в своем кабинете и спохватился, когда доехал до Костина. А почему меня не смутило, что такую дорогую машину пригнали в скромную мастерскую, если в семи километрах, на окраине Зареченска, есть прекрасный комбинат «Трэк-сервис», где берут в ремонт любые иномарки? А потому что в дороге случается всякое, а задавать подобные вопросы клиентам – себе в убыток».

Он почти успокоился и стал думать о том, как распорядится деньгами. Конечно же, львиная доля уйдет на строительство дачного дома. Бригаде строителей с Украины Воркун платил мизер, но много денег должно было уйти на кирпич, кровельную черепицу, пластиковые окна и цемент. Завтра же утром на оптовом складе стройматериалов он загрузит всем этим добром три «КамАЗа» и погонит их на свой участок.

Не газуя, чтобы избежать лишнего шума, Воркун медленно подкатил к воротам мастерской, но на территорию не стал въезжать, а свернул на грунт и, приминая высокую траву, поехал под березы, в тень. «Лучше, чтобы мою машину никто случайно не увидел, – подумал Воркун. – Будто я тут вообще ни при чем».

Он видел себя со стороны умным и предусмотрительным человеком. За его плечами оставалась безупречная служба в армии, в штабе ракетных войск и артиллерии, где он занимал незаметную должность и незаметно дорос до полковника. Несмотря на свой внушительный рост, он умел казаться ниже своих начальников. Воркун незаметно, с отеческой справедливостью перекидывал свои обязанности на подчиненных и ловко подставлял их под взыскания, если отдел допускал ошибку. Находясь на служебном месте, он старался занимать как можно больше пространства, как можно чаще попадать на глаза начальству, как можно больше создавать шума; взбудоражив отдел бесполезной, но суетной работой, он тихо и незаметно исчезал на некоторое время, решая свои личные дела. Он дружил с прапорщиками, старшинами, с солдатами, с начальниками военных складов и автопарков, позволяя всем называть себя по имени. Поил их спиртом, кормил тушенкой, угощал сигаретами, слушал вместе с ними Высоцкого, а потом с их помощью воровал все, что можно было украсть у армии.

Воркун считал себя хитрым, предприимчивым и интеллектуально развитым человеком. Уволившись, он за месяц построил автомастерскую, создав в ней тот же порядок, какой царил в его армейском отделе.

Оставив машину в тени, Воркун пошел вдоль забора к воротам. В мастерской, несмотря на яркое солнце, горел свет, пробиваясь через узкие, как амбразуры, зарешеченные окна. «Надо отправить Макса домой, пока не приехали воришки», – подумал Воркун.

Он уже взялся за большую железную скобу, которая служила ручкой для тяжелой металлической двери, как ему в голову пришла другая идея. Он широко распахнул дверь и зашел в цех той стремительной походкой, с какой привык появляться перед подчиненными.

Макс, одетый в синий комбинезон на голое тело, с выпачканными по локоть руками, ковырялся свечным ключом под капотом «девятки». Он был настолько увлечен работой, что не услышал, как в цех зашел Воркун, и вздрогнул, услышав над собой его голос:

– Хорошо, что ты здесь! Сейчас будет срочная работа! Понял, да? Поменять масло, фильтр, промыть движок… Меня кто-нибудь спрашивал?

Макс, разогнувшись, посмотрел на Воркуна красными от дыма сигарет и усталости глазами и отрицательно покачал головой.

– А знаешь что? – тотчас изменил свое решение Воркун. – Не будем торопиться. Сделаешь ее вечером. Понял, да? Ту машину, что пригонят, сделаешь вечером, а эту давай заканчивай.

Макс, кивнув, закурил, испачкав донельзя сигарету, и снова склонился над двигателем. «Вот и хорошо, – подумал Воркун, – если что, Макс подтвердит, что я приказал ему заменить на «Ауди» масло и с работой не торопил».

Он вышел во двор и тотчас увидел через распахнутые ворота, как по пыльной дороге к мастерской мчится ярко-красная машина. «Едут!» – подумал Воркун, чувствуя, как у него учащенно забилось сердце. Он быстро прошел в дальний конец территории, где стояли два ржавых кузова, и встал вплотную к стене. Через дырку в бетонной плите он хорошо видел и машину, и дорогу в обе стороны. «Не надо встречать, – подумал Воркун. – Обыкновенного клиента хозяин мастерской не встречает».

Приблизившись к воротам, «Ауди» пронзительно засигналила, извещая о своем прибытии. «Чтоб вы провалились! – мысленно выругался Воркун. – Зачем сигналить? Ну чмошники, ну пацаны!»

Он видел, как машина въехала во двор и остановилась. Некоторое время Воркун продолжал наблюдать за «Ауди» из своего укрытия. Из машины вышли два парня в черных ветровках и джинсах, бритые почти наголо. Они, сплевывая под ноги, ходили по двору, постукивали кроссовками по колесам машины и сверкали солнцезащитными очками.

«Вроде все спокойно», – подумал Воркун и вышел из-за кузова. Воришки заметили его не сразу, потому как вообще не смотрели в угол двора.

– Ворота закрой! – крикнул Воркун издалека и подумал: «Никто не увидит, что я закрываю ворота».

Только когда машина оказалась отрезанной от внешнего мира бетонным забором и закрытыми наглухо воротами, Воркун почувствовал, как отлегло от сердца.

Неряшливо раскидывая в стороны свои длинные и тяжелые ноги, он приблизился к машине, сохраняя на лице выражение безразличия и усталости. Это он считал военной хитростью – демонстрировать разочарование в товаре, чтобы потом было легче сбить цену.

– Ну? – неопределенно спросил он. – Что это?

Парень с узким лбом и впалыми щеками, что делало его лицо свирепым и глупым, опустил задницу на капот и сунул в рот сигарету.

– Не видишь, что это? – усмехнулся он и стал показывать: – Вот колеса. Вот кузов. Бампер. Ветровое стекло… Ну как? Узнаешь?

Воркун молча ходил вокруг «Ауди». Он перевидал на своем веку много автомобилей, но такую роскошную спортивную модель видел впервые. С трудом сохраняя на лице недовольное выражение, он медленно обошел вокруг машины, рассматривая вытянутые фары с ксеноновыми лампами, изящные колесные диски, обтянутые кожей сиденья салона. Он сразу заметил лежащий на заднем диване тонкий черный кейс с золоченым вензелем «&» под ручкой, но взгляд его тотчас заскользил дальше, на крышу, замки дверей и багажника. Машина была в отличном состоянии.

«Хотя бы на три надо договориться», – подумал Воркун, отыскивая, к чему бы придраться, но воришки словно читали его мысли.

– Работы было много, – сказал один из них – ушастый, с прыщавым лбом и подбородком. – Пришлось петлей поднимать запоры и линейкой удерживать концевики под капотом, чтобы не завыла… Ты обрати внимание на панель! Шестиступенчатая коробка, постоянный привод на все колеса! А с места старт берет – позвоночник спинку кресла продавливает!

«Цену взвинчивают!» – с неприязнью подумал Воркун, садясь за руль и с трудом проталкивая свои длинные ноги к педалям. Он коснулся ладонью руля, почувствовал запах дорогого одеколона и потянулся к рычагу, управляющему положением сиденья. «Хозяин был невысокого роста», – подумал он, подгоняя сиденье под себя. Затем сделал вид, что поправляет зеркало заднего вида, и опустил его в нижнее положение. Теперь он мог видеть кейс. «Неужели они не заметили такой привлекательной штучки? – с сомнением подумал Воркун. – Впрочем, черный кейс на черном диване…»

– Время идет, шеф! – поторопил узколобый. – Давай сначала рассчитаемся, а потом будешь рычажки трогать.

– Трех хватит? – почти без надежды спросил Воркун и почувствовал, как от собственной наглости сам же ухмыльнулся.

– Ты что, прикидываешься калекой? – обиженно спросил прыщавый. – По две с половиной на брата.

«Может, там ничего нет? – думал Воркун. – Кейсы с ценными вещами обычно в машинах не оставляют».

– Ну так как, шеф? – напомнил узколобый. – Платить будешь или что?

Воркун вышел из машины и встал между ней и воришками так, чтобы они не смогли увидеть кейс. «Пять тысяч баксов! – с ужасом подумал он. – Половина аванса! Были бы у меня какие-нибудь рваные или потертые купюры, да, как назло, нет такой ни одной!»

Он думал, что можно сделать, чтобы не платить, но в голову ничего умного не приходило.

– Ладно, – сказал он. – Подождите минуту. Сейчас вынесу.

* * *

Гере в затылок светила киловаттная лампа. Зимой, когда в мастерской было сыро и холодно, он любил работать под ее живительными лучами. Но теперь она дублировала солнце, которого этим летом было в избытке.

Он принялся собирать ключи и отвертки. Это была его обязанность – содержать инструментальный стол в порядке. Макс задержал взгляд на «Ауди», стоящей в дальнем углу мастерской.

– Поезжай домой, – сказал он, вытирая замасленные руки тряпкой. – Уже двенадцатый час.

– Это мы столько провозились? – Гера пожалел о растраченном времени, словно у него были еще какие-то дела, и стал раскладывать ключи на большом железном столе, края которого были щербатыми от пробок пивных бутылок. – Летом вроде бы дни длиннее, а мы едва успеваем.

– Летом машины бьются чаще, – решил Макс. – Солнце, теплые пруды, вино рекой, девушки, адреналин, высокие скорости… Понял, сынок? Осенью будет легче. Да брось ты эти железяки!

– Лично мне осенью будет труднее, – ответил Гера. – Начнутся семинары и зачеты.

Макс посмотрел на него своими ржавыми глазами.

– Зачеты? – недоверчиво переспросил он. – Ты, никак, еще учишься, Эйнштейн?

– Да, – признался Гера, и на его скулах проступили красные пятна. – На факультете журналистики. Уже купил себе диктофон и фотоаппарат.

– Журналистики? – иронично протянул Макс, кидая тряпку на стеллаж, заваленный инструментами. – Разве этому неблагодарному ремеслу еще нужно учиться? Да это же состояние души! Профессия лжецов и лицемеров! И что, таких умных, как ты, туда принимают?

– Не груби, – беззлобно посоветовал Гера, вытаскивая из сумки «Полароид». – На платное обучение принимают всех подряд.

– У тебя слишком большие бицепсы для журналиста, – проговорил Макс. – Настоящий репортер – это слабое и худое существо неопределенного пола и сексуальной ориентации.

– Болтун, – ответил Гера. – У репортера должны быть бицепсы, чтобы прорываться через кордоны телохранителей к своему герою.

– Деньги некуда девать?

– Некуда, – ответил Гера, глядя на Макса через видоискатель фотоаппарата. – Не всю ведь жизнь жиклеры чистить… Улыбочка! Внимание!.. Снято!

Из аппарата медленно выползал черный глянцевый квадрат. Гера держал его за уголок и с сочувствием смотрел на Макса. Этот дурацкий фотоаппарат в глазах Макса символизировал предательство коллеги, подлую измену автомобилям. Макс не нашел и, кажется, не собирался искать альтернативы авторемонту. Гера подозревал, что Макс очень неплохо зарабатывал, но ничуть не завидовал ему, потому как считал свою жизнь в двадцать пять удавшейся, богатой на события и полной надежд.

– Ну-ну! Пиши свои статейки, почитаем их в тиши туалета, – невесело усмехнулся Макс и посмотрел на старые часы с выломанной кукушкой, висящие на стене. – Все, дуй отсюда, репортер! Подъезжай завтра к девяти!

– А ты? – спросил Гера.

– Я еще побуду здесь немного, – ответил Макс, опять наморщив лоб. – Давай, топай! Привет кошке!

Гере не хотелось уходить. Короткая июньская ночь уже покатилась по звездному небу. «Пока я доеду до своего сарая, – думал он, бережно опуская фотоаппарат в сумку, – пока приму душ и лягу спать, начнет светать. Так зачем уезжать?»

– Ты хочешь заняться «Ауди»? – спросил он, всегда предпочитая спрашивать о том, что было неясно, даже если его вопросы могли показаться собеседнику некорректными.

Макс посмотрел на Геру глазами, уставшими от дыма сигарет. Ему ничего не оставалось, как молча терпеть настырность Геры. Тот был завидно молод, энергичен, много работал и мало уставал. Эти достоинства легко покрывали недостатки.

– Да, – сказал Макс, с трудом сдерживая раздражение. – Я хочу заняться этой машиной. Что еще?

Когда хозяин, Гоча Воркун, взял Геру на работу, Макс в первый же день посоветовал ему заниматься только своим делом и поменьше любопытствовать. Гера добросовестно выполнял совет. Воркун приезжал в мастерскую каждое утро, а потом исчезал. Он поставлял машины для ремонта и объяснял, что и в какой срок надо сделать. «Ауди» появилась в цехе сегодня в обед. Она смотрелась как новенькая, и Гера не представлял, что Макс собирается с ней делать. Вылизывать колеса языком?

Гера вскинул сжатый кулак вверх:

– До завтра!

Макс молча кивнул. Провожая коллегу взглядом, он вытирал грязные руки о тряпку, смоченную в бензине. «Странный парень, – думал о нем Гера, выходя из цеха. – Никогда не работает в перчатках. И не лень ему потом по полчаса в душе отмываться?»

* * *

Воркун спал, высоко запрокинув голову и широко раскрыв рот. Его жена – большая, тихая и неповоротливая женщина, неслышно приблизилась к нему и опустила мягкую ладонь на грудь мужа.

Он проснулся с коротким криком – как всегда, если жена будила его посреди ночи, – и сел в кровати. Еще ничего не соображая, он опустил ноги и стал натягивать брюки.

– Нет, нет, – шептала жена. – Тебя к телефону.

Он всегда очень медленно возвращался из сна в реальность, но этот недостаток, как ему казалось, компенсировался неистребимой армейской привычкой быстро вскакивать с постели, одеваться и куда-то бежать. Если бежать никуда не надо было, Воркун снова садился на кровать и начинал чесать ноги. Это помогало ему быстрее вспомнить все свои дела.

– Да, – произнес он в трубку и махнул длинной рукой, приказывая жене, чтобы она зажгла свет.

Голос, который он услышал в ответ, словно кувалдой ударил по нервам, заставляя их, подобно улитке, сжаться в комок и спрятаться в самый недоступный угол души.

– Ты что ж, совсем неразборчив стал, Воркун?

Воркун вскочил с постели и вытянулся, в то же время низко опустив плечи, хотя телефон был беспроводным и Воркун мог стоять ровно.

– Чего ты молчишь?

– Добрый вечер, – невнятно пробормотал Воркун. – Я не ожидал вашего звонка…

– Красная «Ауди» у тебя, дебил? – вопрошал низкий голос. – Только не юли. За пределы района она не вышла, а у нас только ты один такой ловкач.

– Да, – совсем ослабевшим голосом произнес Воркун, с ужасом понимая, что еще мгновение – и он онемеет, и тогда человек, говорящий с ним, через трубку раздавит его, размажет по паркету, как мастику, и Воркун торопливо и горячо заговорил: – Я сейчас все объясню! Вышла досадная ошибка! Понимаете, я просто не прон-ток-роли-ловар! – Его язык запутался, заврался, застрял где-то в глубине тесного рта, не проговорив «проконтролировал», и Воркун, тряся головой, стал говорить короткие и простые слова: – Это пацаны… Я вас прошу… Все будет хорошо… Сейчас же!.. Немедленно!.. Я бы сам позвонил вам… Но честно, руку на сердце, не знал, что это ваша!..

– В общем так, Воркун, – низким баритоном произнес человек на другом конце провода. – Даю тебе час. Сейчас двенадцать. К часу машина должна стоять у платформы «Черная речка».

– Я понял! Я сделаю! – с удвоенной энергией закричал Воркун. – Ради бога, не держите зла! Все же бывает в жизни! Ну кто ж…

В трубке раздались гудки. Воркун медленно оторвал трубку от уха и, морщась, стал массировать грудь. Жена с испугом смотрела на него.

– Кто это, Гриша? – спросила она.

– Кто, кто! – вдруг с ненавистью закричал Воркун. – Какого черта ты тянула? Не могла сказать сразу, кто звонит?

– Я не поняла, Гриша, – начала оправдываться жена.

– Не поняла! Выключи свет! Глаза режет, как в морге!.. Не поняла она… Всю жизнь как идиотка…

Она видела, как он унижался, и ему казалось, что это она, его жена – вечно вялая, малоподвижная и добрая, как корова, – заставила его, такого большого и сильного человека, едва ли не встать на колени.

– Иди вон, – уже тихо сказал он ей. – Хоть бы раз подумала, каким трудом все это мне достается…

Жена даже не заплакала. Она просто превратилась в тень и бесшумно исчезла. «Макс должен быть в мастерской, – подумал Воркун. – Вот он пусть и расхлебывает. Чтобы служба медом не казалась. А то тоже привык, что я за все отвечаю, все дерьмо разгребаю».

Он снова взял трубку, набрал номер пейджингового оператора и сказал:

– Девушка, для абонента «сорок один двенадцать»: «Все работы прекратить. Немедленно отогнать машину к платформе «Черная речка». В семь утра жду на работе».

Сев на кровать, он обхватил руками голову. «Заказчик подождет, – думал он. – Буду тянуть. Скажу, что воришки машину еще не выследили. Деньги положу на месяц в банк под проценты, а потом верну. С паршивой овцы хоть шерсти клок».