Текст книги "Ненужное зачеркнуть"

Глава 6
Лечебная травка

Мы забрались в джип, заблокировали дверцы. Я врубил все фары и, беспрерывно подавая сигналы, дал задний ход, так как в толпе невозможно было развернуться. На запруженном людьми узеньком пятачке задним ходом двигаться было непросто, и я «поцеловал» бампером ограду оздоровительного центра. Матерясь сквозь зубы, я зарулил в какой-то двор, проехал по газону, приминая кусты, и оттуда выкатился на свободную улицу. Там до пола вдавил педаль газа. Машина помчалась по ночному городу, наезжая на лужи и вскидывая в воздух веер брызг.

Только когда мы вырвались из города и понеслись по покрытому мглой шоссе, я сбросил скорость и кинул короткий взгляд на Ирину. Она сжалась, съежилась, обхватила себя за плечи, словно в душной машине и в шерстяном джемпере ей было холодно.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я.

– Кто-то стрелял в этого… в артиста, – произнесла она не своим голосом.

– Да не в артиста стреляли!! Не в артиста!! – крикнул я, в ярости ударяя кулаком по рулю. – А в Вацуру стреляли!! В меня!! Как ты этого не поняла?!

Ирина даже глаза закрыла от боли, страха и обиды.

– А почему стреляли?! Какого черта в меня стреляли?! – распалялся я. – Кому я сделал плохо?!

– Умоляю, не кричи!

Я едва вписался в крутой поворот. Правое колесо прошло по самому краю дорожного полотна и швырнуло щебень в пропасть, а свет фар увяз в плотном мраке, словно капля молока в бочке с нефтью.

– Я уже начал привыкать к нормальной жизни, вот в чем вся беда! – тише, но еще с нервным надрывом произнес я. – Начал забывать, что такое прощаться с жизнью! Начал ходить по улицам не таясь. Начал строить планы на будущее! И все вдруг летит в тартарары!

– А в чем я виновата? – со слезами в голосе спросила Ирина. – Что ты на меня накинулся? Успокойся, не дрожи! Сейчас твоей жизни ничто не угрожает…

Она сказала это с обидой, с тем презрительным упреком, какого заслуживают паникеры и трусы, трясущиеся за свою шкуру. Мне стало мучительно стыдно. Я до боли прикусил губу. В висках запульсировала кровь.

– Прости, – сказал я и на ощупь нашел руку Ирины. – Я… я что-то совсем потерял голову… Отпуск расхолаживает…

Ирина отошла еще быстрее, чем я. Когда она прикуривала, ее пальцы не дрожали. Выдувая дым в открытое окошко, она сказала:

– Ты не торопись с выводами. Может, это действительно была попытка взять зрителей в заложники. И актер с твоим именем тут вовсе ни при чем. Террористу до лампочки, кто был на сцене – Вацура, Вакула или еще какой-нибудь Акула.

Как легко она нашла самое правдоподобное объяснение случившемуся! Я уже не знал, куда мне деться от стыда. «Он стрелял в меня!!» Истеричка! Кому я нужен, чтобы на меня патроны переводить?

Я заставил себя думать о стрельбе в летнем театре как о событии малозначимом, исчерпанном и не имеющем ко мне никакого отношения. Завтра газеты расскажут о подробностях инцидента. Может быть, о нем упомянет телевидение. Зрители пусть ставят свечки в храмах и благодарят бога за чудесное спасение. А самозванец пусть кается и вымаливает прощение. Вот как господь наказал мошенника! Надеюсь, у моего двойника надолго отпадет желание выступать со сцены.

А нам с Ириной следует вздохнуть свободно и вернуться к прерванному отпуску. Если наладится погода, то завтра утром мы пойдем на пляж. Я буду дремать, лежа на животе, а Ирина будет выкладывать из гальки какие-нибудь слова на моей спине. Покой, полное расслабление. Одним словом – идиллия!

– Останови, гаишник машет! – Ирина вернула меня в действительность, и я опомнился, когда проскочил мимо милицейского поста. Пришлось сдавать назад. Сержант со стандартным лицом, которое просто физически невозможно запомнить, попросил предъявить документы и открыть багажник.

– Из Севастополя едем? – спросил он, медленно обходя машину. Включенные габаритные огни освещали его лицо кроваво-красным светом. Белая рубашка казалась пурпурной. Должно быть, всю местную милицию подняли на ноги. Посты ГАИ предупредили о повышенной бдительности. По трассе курсируют патрульные наряды. Возвращаться домой не будет скучно.

Я открыл багажник. Луч фонарика скользнул по черной обивке, на мгновение остановился на коробке с инструментом, затем нырнул в салон.

– Хорошо, закрывайте! – кивнул милиционер, удовлетворенный осмотром, и раскрыл мои права. Я уже протянул руку, чтобы забрать документы и вернуться в машину, как милиционер нахмурился, удивленно качнул головой и сунул права себе в карман.

– Минуточку, – сказал он и пошел на пост.

Ирина высунулась из окошка.

– Что случилось?

– Чем-то ему мои права не понравились, – ответил я.

– Я догадываюсь чем, – ответила Ирина.

Собственно, догадаться было нетрудно. Сержант махнул мне рукой, предлагая зайти на пост. Я заглушил машину. Неизвестно, как долго продлится наше общение. В прокуренной комнате хрипел потертый пульт селекторной связи. Эфир был забит шорохом и невнятными докладами патрульных. Лейтенант с плешью, замаскированной реденькими волосиками, листал мои документы.

– Вацура? – спросил он меня. – Кирилл Андреевич? Так это вы выступали в Севастополе, в летнем театре?

Понимая, насколько неубедительно прозвучат сейчас мои слова, я все же сказал правду:

– Нет, не я. Артист просто назвался моим именем…

Мне показалось, что лейтенант даже не выслушал мой ответ.

– Вам придется сейчас проехать в отделение на беседу к следователю, – сказал он.

Что-либо объяснять было уже бесполезно. Постам ГАИ дали команду разыскать главного свидетеля Кирилла Вацуру. Это естественно, и было бы странно, если бы правоохранительные органы мной не заинтересовались.

– Сейчас я напишу тебе доверенность, – сказал я Ирине, протягивая ей ключи от машины, – а ты садись за руль и гони домой.

Меня торопили. Милицейский «жигуль» уже развернулся в сторону Севастополя, выехал на дорогу и нервно посигналил.

– Нет, – ответила Ирина испуганно. – Я буду ждать тебя здесь.

Я не стал спорить и пошел к «жигулю». На заднем сиденье было очень тесно, мне некуда было деть ноги. Уже поднадоевшее мне мокрое шоссе стало отматываться в обратную сторону. Мы въехали в город. Я мысленно составлял то объяснение, которое должен буду изложить в протоколе. Все должно быть лаконично и исчерпывающе. Увы, придется упомянуть Макса, с предложения которого началась вся эта катавасия. О том, что звонил Юрка, писать вовсе не обязательно. И Ирину не буду вплетать. Напишу, что из вечерних новостей мне стало известно о выступлении в Евпатории человека, который назвался моим именем. Но почему я поехал в Севастополь? А потому, что выяснил: самозванец сегодня выступает в оздоровительном центре «Балаклава», и мне захотелось лично убедиться в факте мошенничества. Но в зрительный зал я не попал, так как началась стрельба и паника…

Все в принципе соответствовало действительности, и я был абсолютно спокоен. «Жигуль» заехал в темный двор, огороженный бетонными стенами, пестрящими оскорбительными для милиции надписями. Сержант завел меня в тоскливое здание с запыленными стеклами и провел на второй этаж. Следователь, толстый молодой человек с рыхлым землистым лицом, заваривал чай. Он приветливо кивнул мне и указал на стул.

– Что? Второй раз на свет родились? Натерпелись страху? – спросил он, добавляя в заварник сушеные корки апельсина.

– Если бы это я выступал на сцене, то натерпелся бы, – ответил я, стараясь сразу определиться в том, кто есть кто.

– Как это понять? – жизнерадостно спросил следователь, тонкой струйкой наливая желтенькую водичку в стакан. – Вы же Вацура Кирилл Андреевич, я не ошибся?

Он сел за стол напротив меня, сдунул с него крошки и поставил посредине стакан.

– Не ошиблись, я – Кирилл Вацура. Но на сцене в «Балаклаве» выступал другой человек.

Тень недовольства и разочарования пробежала по нездоровому лицу следователя. Он взял стакан, с шумом отхлебнул и сморщился.

– Это не чай, потому не предлагаю, – сказал он. – Лечебные травки. У меня каждое лето страшнейшая аллергия – лицо опухает и дышать тяжело. Никак не пойму на что. Может, на приезжих?

Он усмехнулся и наконец поднял на меня усталые бесцветные глаза, похожие на бельма.

– Так кто выступал на сцене в «Балаклаве»?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Неизвестный мне человек.

– Неизвестный мне человек, – словно эхо повторил следователь, сделал еще глоток из стакана, несильно шлепнул по столу и встал. – Неизвестный мне человек…

Он открыл сейф, недолго искал в нем какую-то бумагу, положил ее передо мной.

– Вот список уголовных дел, которые переданы в суд следственными группами из отдела по борьбе с экономическими преступлениями, – пояснил он, шлепая мясистой ладонью по бумаге. – Двенадцать дел. И все обвиняемые говорили то же самое, что сейчас говорите вы: «Это не я торговал на пляже тухлой воблой, а кто-то другой, похитивший мой паспорт… Это не я организовал посредническую контору по сдаче жилья, а самозванец… Это не я, а мой заклятый враг зарегистрировал кафе на мое имя…»

– Но я действительно не выступал ни в Евпатории, ни в Севастополе.

– Понимаю, – кивнул следователь и снова отпил из стакана. На этот раз он проглатывал лечебное зелье мучительно долго, и я даже начал опасаться, как бы его не стошнило. – Понимаю… Никому не хочется платить налог с прибыли…

– Еще раз повторяю, – перебил я его. – Ни вчера, ни сегодня я не выступал перед публикой со сцены.

– А когда выступали?

Я решил, что следователь во всем осведомлен, и не стал лгать себе в ущерб. Как потом выяснилось, напрасно.

– Позавчера. В летнем театре дома отдыха «Изумруд». Но не за деньги. А просто так. Выручил приятеля.

– Вот видите, – вздохнул следователь. – Все-таки выступали… Неужели вас настолько душит жаба, что вы готовы лгать, изворачиваться, лишь бы не платить налог? Неужели те жалкие деньги, которые вы пытаетесь сэкономить, заменят вам покой и чистую совесть?

– Вы принуждаете меня клеветать на самого себя, – сказал я.

– Клеветать на самого себя… – повторил следователь, обошел меня и, упершись руками в стол, взглянул исподлобья. – Клеветать на самого себя… Своим упрямством, Кирилл, вы ставите препоны оперативно-следственной работе. Вы отказываетесь дать свидетельские показания, которые могут пролить свет на преступление. Вы невольно потакаете преступнику! В «Балаклаве» была предпринята попытка террористического акта. Это очень серьезно! Нам важна любая информация по этому делу.

– Я все понимаю, но в «Балаклаве» я не выступал.

Следователь побледнел. Его челюсть отвисла, словно его рот наполнился противным лечебным чаем.

– С каким удовольствием я размазал бы тебя по стенке, – процедил он с неожиданной ненавистью.

– Попробуй, – предложил я ему.

Он швырнул мне лист бумаги с мелким печатным текстом и ручку.

– Это подписка о невыезде! – объявил он. – Ты влип как минимум по двум статьям: уклонение от уплаты налогов и незаконное предпринимательство! Я постараюсь еще что-нибудь на тебя навесить!

Я подписался и встал. Моя информация о самозванце, которую я мысленно заготовил и тщательно отредактировал, оказалась невостребованной. Еще до встречи со мной следователь выстроил стройную схему расследования, в которой мое выступление в «Балаклаве» не подвергалось сомнению. Своим упрямством я ломал эту схему, чем очень злил следователя.

Но что поделаешь? С истиной тяжело работать. Она свободолюбива и никому не подчиняется.

Глава 7
Информация устарела

Я не стал расстраивать Ирину и не сказал ей о подписке. Но она заметила, что настроение у меня уже не то, хотя я изо всех сил старался скрыть это.

– Ты рассказал о том, что кто-то выступает под твоей фамилией? – спросила Ирина, внимательно глядя на меня.

– Да, конечно, – ответил я, выруливая с обочины на шоссе. – Следователь пообещал разобраться и доложить мне.

– Хорошо, если он сделает это быстро.

– Можешь не сомневаться…

Оставшуюся часть пути мы говорили о всякой отвлеченной чепухе, но наше общение оставалось напряженным, и неестественный смех Ирины, и ее тревожные взгляды, которые она кидала на меня, выдавали ее внутреннее беспокойство.

Я подвез ее к подъезду и не трогался с места до тех пор, пока в окне ее квартиры не вспыхнул свет.

Несколько часов до рассвета не содержали в себе ничего примечательного, разве что меня терзала бессонница и смутное чувство тревоги. В половине четвертого я проделал маршрут от кабинета, где безуспешно призывал царицу снов Мэб, до кухни. Заглянул в холодильник, открыл бутылку ледяного пива, сделал два глотка и поплелся обратно. В четверть шестого я повторил этот же маршрут, но на сей раз допил пиво до конца. Где-то около шести, когда под окнами зашуршали метлы дворников, я заснул.

Не знаю более эффективного способа для быстрого выхода из сонного оцепенения, чем бег трусцой. Погода выдалась прекрасной, ненастье ушло со всеми моими неприятностями, и жаркое солнце, поднимающееся над горами, оповестило меня о продолжении прерванного отпуска. За полчаса до встречи с Ириной я облачился в легкий тренировочный костюм и побежал к морю. По пути я купил местную газету «Приморский бульвар», просмотрел ее на бегу, но маленькая заметка, подверстанная под рекламный блок, заставила меня перейти на шаг, а потом остановиться.

В заметке вкратце сообщалось о вчерашнем происшествии в «Балаклаве», о том как «неизвестный выстрелил по сцене из автоматического оружия», после чего «в зале началась паника». Здесь не было для меня ничего нового, но вот второй абзац заметки содержал информацию, которая прибавила мне оптимизма: «По горячим следам милицией были задержаны двое подозреваемых, 35-летний торговец рынка и приезжий из Харькова, у которого была обнаружена автоматная гильза…» Это была исчерпывающая информация. Меня ничто больше не интересовало – ни мотивы, которые заставили подозреваемых палить из автомата по сцене, ни их криминальное прошлое, ни связи, ни источники финансирования. Главное, что в деле появились самые главные фигуры, значит, у следователя должен стремительно угаснуть интерес ко мне.

Я оторвал ту часть газеты, где была заметка, сунул обрывок в карман и побежал дальше. Какая легкость в теле! Какое чудесное утро! И как свежи скверы, наполненные воркованием голубей! Даже лица охранников, насмерть стоящих у пляжной калитки, показались мне добрыми и приветливыми. Ирина уже нежилась на солнышке и сверкала черными очками. Рядом с ней на гальке лежал пакет с вишнями.

– Привет! – сказала она и протянула мне горсть ягод.

Все было так, как в первый день нашего отпуска. Я с разбега вонзился в волны, брассом доплыл до буйка, потом лег на спину и долго смотрел на синее небо и чаек. Озябший, вышел на берег, рухнул на горячую гальку. Тепло с йодистым запахом начало впитываться в мою кожу, успокаивая и расслабляя мышцы. Я прикрыл глаза. Солнечное тепло. Шум моря. Любимая женщина рядом…

Ирина провела ладонью по моей спине, подготавливая строительную площадку, и стала выкладывать из гальки новое таинственное слово, магический пароль, значение которого я мог только угадать… Первая буква, кажется, «и». Или «н»…

Творческий процесс вдруг застопорился. Камешки больше не опускались мне на спину. Я приоткрыл глаза и увидел застывшую в воздухе руку Ирины с капелькой вишневого сока, похожей на кровь.

– Дальше! – потребовал я.

Нет, не вернулась прежняя идиллия. Я чувствовал отголоски, паутинки тревожной ночи. Солнце спряталось за облако, и сразу размылись цвета, и убавился контраст, и с моря повеяло сырым холодком… Я приподнял плечи, и со спины посыпались камешки. Ирина, хмурясь, смотрела на пункт выдачи лежаков.

– Что там интересного?

– Мне показалось…

– Что лежаки выкрашены свежей масляной краской?

– …что за нами следит Макс.

– Следит? А где он? Не вижу…

– Только что стоял под лестницей и пялился на нас. А потом увидел, что я на него смотрю, и сразу исчез.

Некоторое время мы, словно бдительные часовые, наблюдали за пунктом проката, лестницей, ведущей на солярий, и душевыми кабинками.

– Должно быть, тебе померещилось, – сказал я и тотчас заметил выглянувшего из-за двери медпункта Макса. Встретившись со мной взглядом, помощник директора немедленно спрятался, будто я навел на него прицел снайперской винтовки.

– Видел? – спросила Ирина, стреляя вишневой косточкой в направлении исчезнувшего Макса.

– Странно он себя ведет, – произнес я. – Как будто хочет поближе познакомиться с тобой, но боится, что я приревную.

– Или как будто мы с тобой шпионы иностранной разведки.

– А он мечтает быть завербованным, но его терзают муки совести, – развивал я шутливую тему.

Мы через силу улыбались друг другу. С моей спины соскользнул последний камешек. Небо затянули облака. Ирина поежилась и накинула на плечи большое пляжное полотенце. Мне хотелось быть обманутым, уверовать в то, что все неприятности позади. Может, мы слишком долго занимались криминальным сыском, и теперь во всякой чепухе нам видятся коварные и зловещие замыслы? Подумаешь, Макс как-то странно поглядывает на нас. Так это, должно быть, оттого, что получил выговор от директора за плохую организацию моего выступления, в результате чего концерт именитого певца начался с опозданием.

Я вынул из кармана шортов смятый газетный обрывок и разровнял его перед Ириной.

– Читай! Тех типов, которые стреляли по сцене, уже арестовали. Вот, обрати внимание… – Я повел пальцем по строчкам: – «Скорее всего, задержанным будет предъявлено обвинение в попытке совершения террористического акта».

– Появилась надежда, что милиция оставит тебя в покое? – вслух подумала Ирина.

– Так она особенно и не беспокоит, – ответил я, понимая, что Ирина нечаянно проболталась и высказала свои догадки.

Ирина нахмурилась, развернула ладони к небу.

– Кажется, дождь начался…

– Разве? По-моему, это пацаны в прибое резвятся.

– Мне надоело море, Кирилл! – вдруг поменяла тему Ирина. – Давай уедем в Карпаты? У меня есть знакомые в Яремче. Самолетом до Львова, а дальше автобусом. На недельку! Там боровики пошли. Хочешь огромную сковородку жареных боровиков с луком?

Она меня проверяла: дал я подписку о невыезде или нет. Я скривил лицо.

– Ненавижу жареные грибы! К тому же в Карпатах сыро и холодно. Здесь лучше.

Ирина сняла очки, подышала на них, протерла стекла полотенцем и снова надела.

– Кирилл, зачем ты говоришь неправду? Ты ведь дал подписку о невыезде!

Я набил полный рот вишнями и не смог ответить сразу.

– Ну и что? – пробормотал я, выплевывая косточки в кулак. – Милиция задержала террористов, и о моей подписке уже все забыли. Я уже никому не интересен.

Ирина сжала губы, решительно схватила свою сумочку, вынула оттуда мобильный телефон и, глядя на газетный обрывок, набрала номер.

– Ксюша, привет, это Ирина! – сказала она, поглядывая на меня. – В сегодняшнем номере у вас прошла заметка «Возмутители спокойствия задержаны». Ты ее готовила?.. А почему устарела?.. Вот как! – Снова быстрый взгляд на меня. – И больше никакой информации по ходу расследования?.. Понятно… Да так, в порядке праздного любопытства. Я же в отпуске! Ну, пока! Привет от меня твоему Барсику!

Ирина закрыла панель телефона, закинула его в сумочку. Она не спешила пересказать мне разговор со своей подругой, корреспонденткой «Приморского бульвара». Закинула в рот вишни, погрузилась в невеселые раздумья. Я понял, что сейчас узнаю не самую приятную новость.

– Информация о двух задержанных уже не актуальна, – наконец сказала она. – Чтобы пустить пыль в глаза общественности, милиция схватила первых попавшихся зрителей и отвезла их в отделение. А уже через час их отпустили. У обоих железное алиби. Один сидел в первом ряду и стрелять оттуда никак не мог. А второй пришел на концерт с женой и ребенком – пятилетняя дочь весь вечер сидела у него на коленях. Никаких зацепок у милиции нет… Ты в самом деле убедил следователя, что не выступал в «Балаклаве»?

– Он мне не поверил, – ответил я, чувствуя, что мое настроение безнадежно испортилось – оттого, что я безнадежно испортил Ирине отпуск.

– Это хуже, – произнесла Ирина и потянулась за сигаретами, но вспомнила, что на пляже курение запрещено. – Для милиции ты остаешься главным свидетелем. По идее, со сцены ты должен был все видеть: кто стрелял, откуда стрелял, куда стрелял… Знаешь, я замерзла. Может, пойдем куда-нибудь перекусим?

Я согласился, но выразил желание еще раз искупаться, так как лучший способ согреться – это поместить себя в холодную среду, в сравнении с которой все остальные покажутся теплыми. Ирина возразила и высказала предпочтение согреться хорошей порцией огненного борща со сметаной. Она пошла в раздевалку, а я прыгнул в море, нырнул поглубже и заплыл под пирс. Ухватившись руками за ржавую, поросшую водорослями опору, я высунул голову из воды. Отсюда хорошо был виден весь пляж. Обняв опору, словно обезьяна пальму, я смотрел, как Ирина перекинула полотенце через плечо и пошла к ближайшей раздевалке. Дежурный фельдшер вышел из медпункта, встал рядом с калиткой и тайком закурил. Тучный мужчина в тонких плавках, затерявшихся в складке отвисшего живота, вынес из кафе четыре кружки пива. Я подумал, что его ждет компания, но за столиком не было никого. Воссев на два стула сразу, мужчина принялся вливать в себя пиво бокал за бокалом… Ирина зашла в раздевалку. Я видел ее ступни и лодыжки. Полотенце вспорхнуло и, словно флаг капитуляции, повисло на перегородке раздевалки. Затем к нему добавился мокрый купальник… Порыв ветра, прибежавший с моря, подхватил кем-то брошенный пакет, и он взлетел, подражая чайке…

Я перевел взгляд на лестницу, ведущую на солярий. Макс клюнул на приманку, осторожно высунулся из своего укрытия, воровато огляделся вокруг, кинул взгляд на раздевалку, на море и быстро вышел на пляж. Он подошел к лежаку, на котором минуту назад нежилась Ирина, наклонился, что-то поднял и так же быстро вернулся в свое укрытие.

Я начал замерзать и, опустившись под воду с головой, поплыл обратным маршрутом. Когда я вышел из воды, Ирина стояла на лежаке и причесывалась. Ветер играл подолом ее голубого сарафана, вынуждая девушку придерживать его одной рукой. Я улыбнулся ей и скользнул взглядом по нашим вещам, раскиданным вокруг в беспорядке.

– Ничего не забыла? – спросил я, когда Ирина закинула сумочку на плечо. – Мобильник, деньги, ключи… Все на месте?

Ирина мельком глянула в сумочку и кивнула. Я переоделся здесь же, обернув полотенце вокруг бедер. Застегивая джинсы, проверил карманы. Ирина подняла пакет с вишневыми косточками. Я взял лежак. Мы еще раз осмотрели место, где лежали… Ничего не понимаю. Все на месте. Что же тогда Макс подобрал с гальки? Я сдал лежак в пункт проката, Ирина выкинула пакет в мусорный бачок. Пузатый мужчина, опустошив все четыре кружки, надел на голову пилотку из газеты и, переваливаясь с боку на бок, побрел к топчанам. И тут меня осенило. Макс взял у нас газетный обрывок с заметкой. Его заинтересовало, что мы читали.

– Ты чего оглядываешься? – спросила Ирина и остановилась у палатки, торгующей сувенирами. Ей приглянулись можжевеловые четки и заколка из агата в виде кленового листочка… Я чувствовал себя приблизительно так же, как во время своего первого и последнего выступления на сцене летнего театра – чье-то пристальное внимание будто било током. Не нравилось мне поведение Макса! Я снова оглянулся, и мне показалось, что физиономия Макса мелькнула на верхней палубе солярия.

Я не сдержался и кинулся к калитке пляжа. Охранники, давно запомнившие меня в лицо, все равно потребовали пропуск. Я разметал их плечами, словно кегли шаром, пробежал мимо бильярдной, кафе и взлетел по лестнице на солярий. На топчанах млели неподвижные тела. Что-то похожее я когда-то видел в морге. Почему я только сейчас пришел к выводу, что вид загорающих людей отвратителен? Я пробежался по палубе из конца в конец, схватился за ограду, свесился вниз. Ирина махала рукой, показывала куда-то в сторону. Деревья закрывали вид на набережную, но в какое-то мгновение я заметил в конце аллеи развевающуюся на ветру рубаху, похожую на чапаевскую бурку. Макс уносил ноги с такой скоростью, что нечего было думать о том, чтобы догнать его.

Я перелез через ограду и спрыгнул с солярия на куст розы. Выдирая из шортов шипы, подошел к Ирине.

– Ты зачем человека пугаешь? – спросила она.

– Сам не знаю, – признался я, глядя вдаль, где исчез Макс. – Рефлекс. Если от меня кто-то убегает, то я всегда пытаюсь его догнать.

– Мне идет? – спросила Ирина, прикладывая агатовую заколку к голове.