Текст книги "Ненужное зачеркнуть"

Глава 8
Шизофрения

Ирина обладала чудодейственным качеством. Она с легкостью снимала с меня напряжение, как заземление снимает статическое электричество. Причем никогда не делала это нарочно, никогда не давала глупый и бесполезный совет, вроде: «Не волнуйся! Соблюдай спокойствие!» И вообще, кто придумал эти слова? Вы когда-нибудь видели, чтобы человек волновался по собственной воле: ух, как я сейчас заволнуюсь!

Мы сидели в кафе на одном из балкончиков террасы, с которой открывался красивый вид на море. При помощи ножа и вилки я складывал конвертиком листик салата, чтобы затем отправить его в рот, а Ирина, пригубливая бокал с красным «Пино гри», делилась радостью по поводу приобретенной заколки. Я слушал ее внимательно, едва сдерживая улыбку. Мы с ней были необыкновенно близкими людьми и в то же время бесконечно разными. Я, например, не понимал, как можно так искренне, светло и безудержно радоваться какой-нибудь блестящей чепухе, вроде заколки или дешевой сверкающей стекляшками бижутерии? Я был циничнее и скупее на эмоции, чем Ирина, сохранившая в себе милые детские черты. Безделушка, прицепленная к волосам чуть выше уха, стала для нее светлым событием дня. И Ирина сверкала улыбкой подобно тому, как отполированный камешек отражал блики солнца. И, глядя в ясные и чистые глаза моей подруги, я невольно избавлялся от тягостного настроения, впускал в темные глубины своей души солнечный свет.

Нам подали оливье в широких стаканах на тонкой ножке. Оливье был моим любимым салатом, я заказывал его всюду, где его готовили, но все это было жалким подобием того невообразимо вкусного салата, который готовила Ирина. Зная мое пристрастие к этому деликатесу, она иногда приносила салат в агентство, расстилала передо мной салфетку и ставила пластиковую коробочку, до краев заполненную предметом моего обожания. Ел я в ее присутствии; Ирина не уходила, сидела напротив, смотрела на меня и улыбалась.

Сейчас все напоминало те безоблачные времена, и мы болтали о какой-то милой чепухе, старательно избегая разговора о «Балаклаве». Но именно наличие запретной темы указывало на то, что над нами висят тучи, которые мы якобы не замечаем. До вечера мы гуляли в Приморском парке и дважды прятались от дождя под зонтами открытых кафе. Между нами стояла недоговоренность. Больная тема требовала к себе внимания. Мы были вынуждены все время держать ее в уме и в то же время – язык за зубами. Поэтому часто наш разговор напоминал разговор влюбленного, но робкого мальчика и застенчивой девочки. Недосказанные слова мы заменяли смехом или продолжительным молчанием.

По старой, узкой, с множеством изломов улице, напоминающей русло высохшей реки, мы поднимались к моему дому. Еще утром я пообещал показать Ирине видеоклип, который состряпал на компьютере, используя для этого песни Юрия Шевчука, хоральную прелюдию Баха и наиболее яркие эпизоды из жизни нашего агентства, отснятые на видеопленку в разные годы. Премьера состоялась бы раньше, если бы не случай в «Балаклаве». В угловом миниатюрном универсамчике я прихватил мороженых креветок и бутылку шампанского. Ирина устала, нескончаемая дорога вверх ее утомила, и она повисла на моем плече. Ее туфли на низком каблуке звонко цокали по булыжной мостовой, и эхо металось между сдавившими улочку домами. Откуда-то сверху прикатился футбольный мяч. Я успел остановить его ногой, иначе мяч докатился бы до моря. Тотчас прибежал запыхавшийся мальчик, схватил мяч и исчез с ним в подворотне.

– Отойди-ка в сторону, – сказала Ирина, трогая меня за локоть.

Сверху спускался автофургон, на котором был нарисован только что вылупившийся цыпленок. Машина ехала бесшумно, медленно, но набирая скорость. Улица была настолько узка, что фургон едва не задевал стены домов. Мы отошли к дому и встали у двери, ведущей то ли в квартиру, то ли в подъезд. Грузовик двигался все быстрей, грохоча фургоном; он наезжал на ямы и выбоины, не притормаживая, отчего раскачивался из стороны в сторону и со страшным скрежетом царапал острыми углами стены домов.

– Пьяный, что ли? – произнесла Ирина.

Я почувствовал, как холодок прошелся по груди и остановился где-то в районе живота. Схватив Ирину за руку, я потянул ее к двери, дернул за ручку, но проклятая дверь оказалась запертой. На противоположной стороне улицы был вход в арку, но перебегать дорогу перед мчащимся на нас фургоном было поздно. И самое плохое – он вилял из стороны в сторону, и невозможно было предугадать, в какой части улицы он нас настигнет.

– Кирилл! – громко вскрикнула Ирина. Ее рука напряглась; девушка хотела то ли высвободиться из моей хватки, то ли, напротив, сжать мою руку еще крепче. Я крутил головой, стараясь найти поблизости окошко в подвал или узкий ход в подворотню. Но дома в этом месте, как назло, были плотно прилеплены друг к другу, подобно крепостному бастиону – ни дырочки, ни щелочки… Я машинально взмахнул рукой, чтобы подать ненормальному водителю угрожающий знак рукой, но обомлел от удивления и страха: в кабине фургона водителя не было, дверь раскачивалась из стороны в сторону и хлопала, словно единственное ухо слона. Машина мчалась прямо на нас.

У нас оставалось всего мгновение. Я кинул пакет с продуктами под ноги и потянул Ирину за собой на другую сторону улицы, но проклятый фургон тотчас наскочил передним колесом на приподнятый, как танковая башня, канализационный люк, его колеса повернулись, и автомобиль направил свою разогретую, смрадно пахнущую горелым топливом морду на нас. Метаться перед мчащейся на нас машиной было поздно. Я оттолкнул Ирину от себя, повернулся к железному чудовищу грудью и в то мгновение, когда нас разделяло не больше метра, вскочил на его бампер и ничком повалился на плоскую, как стол, крышку капота. Я как бы оставался на месте, а машина сама подъехала под меня, накатила на меня ветровым стеклом; сам не помню как, одной рукой я схватился за торчащий из крыши кабины шпиль, а вторую просунул внутрь, за стекло, ухватился за руль и провернул его на полный оборот. Фургон круто изменил направление и со всей дури врезался в стену дома. Капот сжался, как гармошка; крышка вспучилась подо мной, согнулась пополам, но сила инерции была еще велика и потянула меня, я крепко припечатался бедром к стене дома.

Окутанный горячим паром, выбившимся из разбитого радиатора, я благополучно сполз на брусчатку и сразу же почувствовал на своем лице руки Ирины. Мы схватили друг друга так, словно выпали из самолета с одним парашютом, но никто из нас не знал, у кого именно этот парашют находится.

– Кирилл! – со слезами причитала Ирина. – Что же это?! Ты как? Руки целы? Где этот проклятый водитель? Я из него сейчас тормозную колодку сделаю! Опирайся на меня! Идти можешь?

– Да не тяни же ты меня за руку! – морщась от боли, взмолился я.

– Ой, прости!

Тут на нас налетел запыхавшийся, красный от волнения кудрявый мужик в тельняшке-безрукавке. Нос его был сплющен и чуть свернут набок, и я сразу подумал, что это, наверное, водитель фургона, ибо была какая-то причинно-следственная связь между сплющенным носом и сложенным в гармошку капотом автомобиля.

– Целы, ребята?! – отрывисто выкрикнул он, трогая то горячий, вставший домиком капот, то меня, то Ирину. – Это что ж делается? Это кто ж ее… Не придавила, нет?! О-о-о, Матерь Божья! Весь капот всмятку!! О-о-о…

До Ирины дошло, кто перед ней, и она немедленно вцепилась двумя руками в тельняшку.

– Я тебе сейчас покажу капот, зебра ты кривоносая! – с необыкновенной яростью крикнула она. – Ты что ж на нас машину с тормозов спустил?! В тюрягу хочешь?! Ты представляешь, на кого ты наехал?! Ты своим кудрявым самоваром подумал о последствиях?!

– Я?! Я наехал?! – задыхаясь от небывалого женского напора, промолвил водитель. – Да я только на полчасика оставил, пока товар выписывал!! Мамой клянусь, и на ручнике, и на передаче стояла, и еще кирпичи под колеса подложил!!

Прихрамывая, я подошел к распахнутой настежь двери, заглянул в кабину, тронул рычаги ручного тормоза и переключателя скоростей. Ручник был снят, скорость – на нейтралке. Машина катилась с горки без какого бы то ни было сопротивления, как хорошо смазанная телега.

– Иди, посмотри на свои рычаги! – сказал я, хлопая водилу по плечу. – От тебя ж водярой на метр разит! Ты детей подавить мог!

– Точно так же, как и от тебя разит! – вдруг пошел в наступление водитель. – Ты мне тут криминал не вешай! Я за свой базар отвечаю! Сказал, что поставил на ручник и скорость, значит, поставил! Тут футболисты сопливые шныряли, так это наверняка они так пошутили… А у меня совесть чиста! Можешь вызывать милицию!

– А ведь и вызовем! – пригрозила Ирина и вынула из сумочки мобильный телефон.

– Вызывай, вызывай! – с азартом подзадоривал водитель. – Испугала милицией! Что я, по-твоему, первый день за рулем? За двенадцать лет ни одного дэтэпэ! Вызывай, пусть разбираются, кто с тормоза снял!

– Да никто не снимал! – устало отмахнулась Ирина. – Потому что ты забыл поставить. Нечего тут больше говорить. Все ясно.

Она убедилась, что этот инцидент – чистой воды халатность выпившего водителя, что у него не было никаких побуждений давить нас или размазывать по стенке дома, и сразу забыла о нем.

– Может, «Скорую» вызовем? – спросила она у меня. – Как ты себя чувствуешь?

– Наверное, не так, как ты…

Ирина взяла меня под руку и с тревогой заглянула мне в глаза. Меня немного вело, словно я только что принял приличную дозу крепкого вина. Опершись рукой о дымящийся капот, я выдернул из-под колеса машины рваный продуктовый пакет, с которого все еще сползала пена шампанского. Раскиданные по брусчатке красные креветки, раздавленные и уцелевшие, выглядели отвратительно и напоминали рваные фрагменты человеческого тела… Я почувствовал, как к горлу подкатила тошнота.

Я потянул Ирину вверх по улице. Водитель, обнаглев от победы, недовольным голосом пробормотал, что направить машину в стену дома смог бы любой дурак, а вот на полном ходу забраться в кабину, да нажать на педаль тормоза… Ирина подняла с брусчатки пустую пластиковую бутылку и швырнула ее в водителя. Тот заткнулся. Мы дошли до подворотни, куда забежал подросток с мячом. Я невольно остановился и заглянул туда. Мне всегда претила излишняя, маниакальная подозрительность, я презирал себя, когда мне начинали повсюду мерещиться чьи-то преступные заговоры и экзотические способы убийства. Но сейчас я не мог избавиться от мысли, что кто-то преднамеренно спустил фургон на меня.

– Ну что ты остановился? – спросила Ирина. – Неужели ты думаешь, что это сделал тот мальчишка?

В ее голосе опять угадывалась насмешка, как в ту ночь, когда мы возвращались из Севастополя и Ирина обронила: «Успокойся, не дрожи! Твоей жизни ничто не угрожает…» Мы перестали понимать друг друга, потому как Ирина полагалась на факты и личные наблюдения, а я – на интуицию… Я обернулся, с тревогой посмотрел на подъезды и подворотни, откуда сквозил сырой затхлый ветерок. Чувство опасности усиливалось, оно будто накручивало в моей груди какую-то пружину.

– Жаль шампанского, – сказала Ирина. Она уже переключилась на предстоящий ужин с видеоклипом. – По пути к тебе еще будут продуктовые магазины? Раз не повезло с креветками, я предлагаю взять свиных ребрышек. Я приготовлю развратное, совсем не полезное для здоровья, но зато безумно вкусное блюдо!

Ребрышки? Представляю, как бы затрещали наши ребрышки под колесами фургона… Но это только начало. Немного фантазии и сноровки, и улицы, дворы и скверы города можно превратить в изощренные орудия казни. Человек хрупок, убить его совсем легко, особенно когда он беззаботен, легкомыслен и похож на говорящую куклу…

В моем кармане зазвонил телефон. Дисплей, запрограммированный на вежливость, извинился передо мной: «К сожалению, номер абонента не определен». Я поднес трубку к уху.

– Слушаю!

Молчание, шорох, частое дыхание. И – конец связи. Кто-то проверил мою способность реагировать на телефонный звонок? Я затолкал трубку в карман, едва сдержавшись, чтобы не швырнуть ее в стену дома.

– Кирилл! Ау! Ты о чем думаешь? Кто звонил?

Ирина, преградив мне путь, щелкала пальцами перед моим лицом.

– Ошиблись номером, – ответил я, взял Ирину за руку и потянул на середину улицы. Под балконами стоять было опасно – мало ли кому захочется сбросить нам на головы цветочный горшок.

– Да что с тобой? – воскликнула Ирина, вскидывая тонкие бровки.

– Я передумал, – сказал я. – Мы не пойдем ко мне.

– Почему? – с легким недоумением спросила Ирина, пытаясь поймать мой взгляд, но я смотрел на окна и подъезды домов, которые обступили нас.

– Нет настроения. В другой раз.

– Нет настроения, – кивнула Ирина. Теперь в ее глазах выкристаллизовывался холод недоверия и ревности. – Ты не беспокойся, я не буду напрашиваться. Только досадно, что у тебя случаются вот такие накладки. Извини, что я тебе помешала.

Она думала, что мне звонила женщина. Я смотрел через ее плечо на мужчину в белой рубашке, который поставил ногу на бордюр тротуара и уж слишком старательно и неторопливо завязывал шнурок. Пауза затянулась. Джинсы у мужчины слишком узкие, чтобы в них можно было спрятать пистолет. И все же… Я тряхнул головой. Наваждение! Но я ничего не могу с собой поделать. Чувство тревоги зародилось где-то внутри меня, под желудком, и разбухает, растет, ноет все сильнее.

– Ты хотя бы проводишь меня домой? – спросила Ирина.

Глупая девчонка. Как она не понимает, что ей опасно находиться рядом со мной! Это все равно что собирать чернику на полигоне рядом с фанерной мишенью танка. На наблюдательной вышке уже поднят красный флаг, и руководитель стрельб дал отмашку, и артиллерийские расчеты побежали к своим орудиям…

– Не могу, – через силу ответил я. – Спустись вниз и на бульваре поймай такси.

– Спасибо, – ответила Ирина после паузы. – Ты очень мил… Извини, я, должно быть, увлеклась и заняла слишком много твоего внимания…

Она вымученно улыбнулась, прильнула ко мне и поцеловала в щеку. Я даже не пытался понять смысла ее слов. Мужчина в белой рубашке поменял ногу и снова склонился над ботинком. Цокая туфлями, Ирина спускалась по улочке. Она шла быстро, уменьшаясь в размерах, а город вокруг нее становился шире, объемнее… Как часто бывало, на меня вдруг нахлынуло чувство жалости к Ирине. Она очень одинока, и это одиночество можно было сейчас увидеть. Одна в большом враждебном городе. Одна, и никого рядом…

Мужчина наконец разобрался со шнурками и неторопливо пошел в мою сторону. Я дождался, когда он поравняется со мной.

– По этой улице я выйду к спортивной базе «Орион»?

Я молчал, не восприняв вопроса. Оружия у него нет. Да и не стал бы он ни о чем спрашивать, если бы намеревался отправить меня на тот свет… У меня шизофрения, отягченная манией преследования. Выход один: лечиться или всецело положиться на Ирину.

– Извините, – скривив губы, произнес мужчина и пошел прочь намного быстрее, чем приближался ко мне.

Я шел посреди улицы, пиная жестяную банку из-под пива. Смотрите на меня! Вот он я! Высокий, загорелый, шумный. Я подобен железнодорожному составу, который мчится по пустыне. Не заметить меня невозможно. Кому я нужен? Ну же! Скорей!

Я собирал внимание людей. Проходила минута за минутой, но меня не сбивала машина, не ударял в голову цветочный горшок, я не проваливался в канализационный люк и не падал, сраженный автоматной очередью.

Дойдя до ворот спортивной базы «Орион», я позвонил Ирине.

– Ты как?

– Спасибо, уже еду в такси. Ты очень заботлив, я тебе искренне благодарна.

Мне еще предстоит зайти в подъезд и подняться на свой этаж. Сейчас самое удобное время. Полуденная жара еще не спала, и живые камеры наблюдения – вечные старушки – пока не воссели на лавочки у подъезда. Никто не заметит, как незнакомец зашел, как вышел, как выкинул в мусорный бак завернутый в бумагу пистолет… Давай, давай, шизофреник, развивай тему! Я зашел в свой двор. У подъезда старушек не было, зато на горячем асфальте повсюду были раскиданы коты. Переступая через них, я подумал, что чужого человека эти рыже-черно-белые зверьки наверняка бы испугались. На свой этаж я поднялся на лифте. Вышел в коридор, где стоял едкий запах недавнего ремонта, и сразу понял, что ОН здесь был.

Мне трудно было объяснить самому себе, почему я так решил. Может, я уловил легкий аромат одеколона, каким никогда не пользовался ни я, ни мои соседи. Или зацепился взглядом за серое пятно на линолеуме, похожее на след от обуви. Или обратил внимание на чуть приоткрытую дверку электрического щитка. Не знаю… Сдерживая дыхание и стараясь ступать бесшумно, я приблизился к двери. Пробежал взглядом по ее периметру. Ручка. Личина сложного швейцарского замка… Все как всегда? Или не все?

Я опустился на корточки, внимательно осмотрел личину. Вот она, метка! Тоненькая нить жвачки, пересекающая отверстие для ключа. Вставишь ключ – и смажешь, разотрешь ее, даже не почувствовав сопротивления. А тот, кто эту ниточку налепил, поймет, что в квартиру заходили… Я провел по личине пальцем. Метка размазалась, как крохотное мыльце. Я понюхал палец. Легкий запах корицы.

Я усмехнулся, представив себя со стороны. Наверняка ты ошибаешься, шизофреник! Но если тебе нравится нюхать всякую дрянь, то пожалуйста! Для этого хобби поле деятельности безгранично. Я зашел в квартиру, запер обе двери. Обошел все комнаты, зачем-то лег под штангу и с усилием выжал голый гриф… Ровное течение жизни дало сбой. Мое состояние напоминало мне скрытую болезнь: вроде все нормально, и все же что-то не то. Я вернулся в гостиную, открыл бар, в задумчивости постоял перед ним, затем в такой же задумчивости поглазел на телефон. Сигнальная лампочка автоответчика не горела, значит, никто не оставил мне сообщения. Я позвонил Ирине. Она уже успела принять душ и сейчас готовит сырники. Ее голос неестественно бодрый и веселый. Мои звонки она воспринимает как нелепую маскировку и интонацией дает мне понять: я вижу тебя насквозь, милый, но если тебе так хочется убедить меня, что ты сейчас один, то я, так и быть, сделаю вид, что поверила в это.

Я пожелал ей спокойной ночи. За окнами стемнело. Я вышел на лоджию, сел в плетеное кресло, включил настольную лампу, раскрыл на первой попавшейся странице толстую книгу. Несколько минут я пытался понять смысл философского очерка Николая Бердяева, потом захлопнул книгу и швырнул ее на столик. Никто, даже самый мудрый философ, не даст мне ответа на вопрос: в кого и зачем стреляли на концерте в «Балаклаве»? Чтобы наделать побольше шума и страхом парализовать зрителей? Чтобы убить мошенника, распинающегося на сцене? Или чтобы убить Кирилла Вацуру?

Настольная лампа вдруг погасла. Иногда случалось, что в нашем доме вырубался свет. Я подошел к перилам, свесил голову вниз. Этажом ниже свет есть. Я зашел в комнату и ткнул пальцем в выключатель. Темно. Квартира была обесточена. Наверное, где-то замкнуло и в электрощитке сработал предохранительный автомат.

На ощупь я добрался до прихожей и уже собрался отпереть дверь, выйти на площадку и проверить электрощиток, как вдруг меня обожгла догадка. Какой простой и надежный способ выманить меня из квартиры! Я прильнул к дверному «глазку». На площадке, залитой бледным неоновым светом, никого не было… И что теперь прикажете делать? Дождаться утра? Или выйти?.. Я казался себе трусом. Так жить нельзя. Скоро я не смогу без опаски ходить по улицам, буду шарахаться от каждого темного закоулка, вздрагивать от случайного хлопка и обнюхивать все подряд замочные скважины.

Несколько секунд я думал, как поступить, чтобы не слишком ущемить свое достоинство и в то же время не попасться на дешевую приманку. Если свет вырубил злоумышленник, чтобы выманить меня из квартиры, то наверняка он выжидает на полпролета ниже или выше моей площадки. Что ж, если там действительно кто-то устроил засаду, то я его спугну.

Я вернулся в гостиную, нащупал на подоконнике телефон и позвонил соседке снизу:

– Тетя Вера, это Кирилл! У вас на площадке ничего не горит?

Соседка на всякий случай ахнула и пообещала немедленно проверить. Я позвонил соседу сверху:

– Палыч! Я заявку для ЖЭКа делаю. Глянь, у тебя на площадке все лампы целы?

Кинул трубку и, сшибая углы, выбежал в прихожую. Сверху и снизу одновременно лязгнули замки. Если на лестнице действительно затаился киллер, то при таком оживлении жильцов он ни за что стрелять не станет, а попытается как можно быстрее уйти. Я отпер дверь и выскочил на площадку. На лестнице никого. Я слышал, как внизу шаркает тапочками тетя Вера, а сверху покашливает Палыч. И тотчас гулко захлопнулись створки лифта. Я подбежал к ним и ударил кулаком по кнопке вызова с опозданием, когда уже загудел мотор и кабина начала спускаться вниз. Проклятие! Я упустил его!

Бежать вниз, стараясь опередить лифт, уже не было смысла. Я кинулся в квартиру, чтобы с лоджии проследить за подъездом. Но что я мог увидеть через буйные кроны субтропических деревьев! Ушел он! Ушел ловко, быстро, не оставив следов. Мне ничего не оставалось, как покориться судьбе и расслабиться. Словно выжатый, я опять вышел на площадку. По лестнице спускался Палыч, прикуривая на ходу.

– У меня все лампочки целы, – сказал он, опуская зажигалку в отвислый карман спортивных брюк.

– Кирилл, у меня ничего не горит! – донесся снизу встревоженный голос тети Веры. Соседка, налегая на перила, поднималась ко мне. – А где ты дым почуял? Может, с улицы принесло?

– Горит что-то? – с безразличием спросил у меня Палыч.

– Так это, наверное, ты накурил! – погрозила Палычу пальцем тетя Вера и остановилась на пролете, чтобы передохнуть. – От твоего дыма люди уже задыхаются! Когда бросишь свою смердящую душегубку?

– Ты чего взбеленилась, теть Вер? – попыхивая, усмехнулся Палыч. – Вот докурю и брошу!

Причалила вызванная мною кабина лифта. Приветливо распахнулись створки. Желтый свет выплеснулся на линолеум. Я заглянул в пустую кабину и втянул в себя тот самый воздух, которым только что дышал таинственный человек, вознамерившийся меня грохнуть. Кабина лифта, как всегда, была наполнена образцами запахов, которые оставили пассажиры и которые лифт ухватил на этажах: тут и духи, и пиво, и пот, и вся поэтажная кулинария… Какой из них принадлежал злодею? Или я все-таки внушил себе, что это был злодей? Кто знает, может, это была целующаяся парочка, которая нашла уединение в застопоренной кабине лифта? Или умирающая от ревности Ирина?

Я включил рубильник автомата и попросил Палыча навесить на дверцу моего электрощитка крепкий замок.

– Сделаю, – пообещал Палыч, стряхивая пепел в маленький бумажный кулечек размером с наперсток. – Завтра вечером. После работы. Ты только водку заранее в морозильник положи.

– Вот, только о водке и думаешь! – проворчала тетя Вера, отправляясь в обратный путь. – Это сколько ты за всю жизнь выпил, если сложить? Цистерну, должно быть.

– Нет, теть Вер, цистерны еще не будет, – весело ответил Палыч, закашлялся и подмигнул мне.

Меня так и подмывало позвонить Ирине домой и убедиться, что ее там нет. Но все-таки не решился. Я не стал разрушать эту хлипкую версию и лишать тем самым себя веры в лучшее. Так и уснул, мысленно убеждая себя в том, что свет вырубила Ирина, дабы испортить мне романтический вечер с таинственной незнакомкой.

Но положа руку на сердце Ирина никогда бы не опустилась до такой глупой мести.