Текст книги "Чего не хочет женщина (Сборник)"

Глава 4

Проснулся он от того, что милиционер дергал его за ухо.

– Вставай, звезда районного масштаба, – ласково приговаривал он. – За тобой пришли.

Клим решил, что его снова собираются отправить на исправительные работы. Он тотчас со сладостным томлением в душе вспомнил о подушках и колбаске в смальце и спросил, есть ли разнарядка в свинарник.

– Нет, только в морг, – ответил милиционер.

В дежурке Климу выдали паспорт, студенческий билет и плеер. Все двери перед ним распахнулись, и в глаза ударил солнечный свет.

– Смотри мне! – напутствовал его милиционер и на всякий случай погрозил пальцем.

Клим вышел за ограду и увидел Таню. Девушка с мальчишеской стрижкой стояла поодаль и, покусывая губы, смотрела на Клима. Казалось, она ждала, как он поведет себя, узнает ли ее и захочет ли с ней разговаривать.

– Привет! – сказал Клим и взмахнул рукой. Таня была в джинсах и розовой кофточке. На плече висел большой кожаный кофр.

– Здравствуйте, – ответила она, быстро подойдя к Климу. Глаза ее блестели и были подвижны. Она рассматривала его лицо с тем предельным вниманием, с каким решают ребус. – Как вы себя чувствуете?

– Как человек, которому отпущено двадцать восемь дней, – сказал Клим с завидным мужеством. – Давай перейдем на «ты»?

– Давай… А у вас… а у тебя найдется немного времени? – спросила она и тотчас смутилась, ибо вопрос был сродни вымогательству денег у нищего. Румянец залил ее щеки и спустился по шее на грудь. – Вы меня, конечно, простите…

Клим рассмеялся, обнял Таню одной рукой.

– Не волнуйся. В конце концов, для человечества это не будет слишком ощутимой утратой.

– Это ужасно, что вы… что ты говоришь, – выпалила она и чуть уши не закрыла ладонями.

– Ну, так что? – сменил тему Клим. – Я в твоем распоряжении.

Таня кивнула и стала торопливо расстегивать замок на кофре. Замок капризничал, девушка нервничала, покусывала губы.

– Да ты не торопись, – попытался успокоить ее Клим. – У меня же двадцать восемь дней, а не двадцать восемь минут.

Наконец замок открылся. Таня вынула из кофра газету, развернула ее и показала Климу.

– Вот. Это про вас… Если хочешь, почитай.

Ей с трудом дался легкий и необязательный тон, каким говорят о чем-то малозначимом. Клим взял газету и вслух прочитал:

– «Творец и бесчеловечность. О драматической судьбе молодого писателя Клима Нелипова». – Он поднял глаза и с удивлением посмотрел на девушку: – Это про меня, что ли?

– Про вас, – кивнула Таня. – Я очень старалась. Конечно, вам может не понравиться, и вы меня, пожалуйста, простите, если заметите какие-нибудь огрехи. Но я написала этот очерк на одном дыхании и от всего сердца, и я сама так переживала, что даже… даже…

Она не смогла договорить, отвернулась и тихо всхлипнула. Клим почувствовал, что у него чешется лоб, и принялся скрести его ногтями. Потом у него нестерпимо заныл затылок. Он еще раз глянул на заголовок, затем сложил газету в несколько раз и затолкал ее в карман.

– Обязательно прочитаю, – пробормотал он, машинально проверяя другой карман. – На досуге.

Денег у него не было. Ни копейки. А Танюшу следовало бы угостить мороженым. Клим посмотрел по сторонам, лихорадочно раздумывая о том, как бы сделать девушке приятное бесплатно.

– Читатели очень хорошо восприняли этот материал, – сказала Таня, прижимая платок к носу. – Просто фурор какой-то! Сегодня с самого утра в редакции разрывается телефон. Люди спрашивают, как вам можно помочь, где можно найти ваши романы… Весь тираж разошелся за один час. Редактор отправил в типографию заявку на допечатку.

– Хорошие у вас читатели, – пробормотал Клим.

– И я подумала, что, может быть, мне удастся организовать акцию по сбору средств вам на лекарства.

– Что-то очень жарко, – произнес Клим, похлопывая себя по груди. – А у вас тут есть какая-нибудь речка или озеро?

– Речка? – машинально переспросила Таня, удивляясь тому, какие приземленные желания могут возникнуть у этого необыкновенного человека. – Речка есть, но не очень глубокая. Совсем даже мелкая, там даже гуси лапами до дна достают. Но я вас хотела пригласить к нам в редакцию. Это не займет много времени.

– Нет, в редакцию не хочу, – категорически отказался Клим.

– Я вас очень прошу! – взмолилась Таня, прижимая руки к груди. – Редактор мне сказал: делай что хочешь, но чтобы он был у нас. Весь редакционный коллектив собрался, все ждут вас.

– Давай на «ты» перейдем.

– Хорошо, давайте, только пообещайте мне, что поедете со мной! Всего десять минут езды!

И Таня показала на хорошо отмытый, но старый желтый «жигуль», на ветровом стекле которого стояла картонка со словом «Пресса».

– Уболтала, – согласился Клим, правда, без особого энтузиазма.

Они сели в машину. Таня посоветовала Климу чуть опустить спинку кресла, чтобы ему было удобнее. Они проехали мимо автостанции, и Климу показалось, что он был здесь много-много лет назад. От запыленных автобусов веяло чем-то родным. Клим попытался разглядеть за торговыми прилавками продавщицу яблок, но «жигуль» мчался слишком быстро и уже через минуту выехал на центральную площадь. Рядом с памятником шевелилась небольшая толпа. Клим сначала подумал, что это митинг, но вдруг узнал в толпе свирепое лицо Кабана. Клим понял, что его неминуемо убьют. Он вспомнил, как сам велел аборигенам во главе с Кабаном принести к памятнику заявления о приеме в нефтедобывающую компанию. «Прийти они должны были вчера, – подумал Клим. – Выходит, они ждут меня здесь уже вторые сутки!»

Он попросил Таню остановиться у памятника и вышел из машины. Аборигены узнали его и, не выказывая особой радости, обступили со всех сторон. Не дожидаясь, когда они начнут выяснять у него, почему он опоздал, Клим сразу перешел в наступление. Повернувшись к Кабану, от которого разило бойцовским потом, Клим с возмущением произнес:

– Хоть бы кто-нибудь заступился за меня, когда милиция отбивала мне почки. – И тотчас перешел к делу: – Заявления принесли?

Не поспевая за ходом его мысли, аборигены стали дружно оправдываться, что им тоже пришлось не сладко, но Клим требовательно и жестко повторил:

– Заявления!

Толпа заткнулась. Кабан шмыгнул носом и, шевеля мохнатыми бровями, шагнул к Климу.

– Вот они, – буркнул он, протягивая Климу скрученные в одну трубку разнокалиберные бумажки. – Я тут уже предварительный отсев сделал… В общем, остались только конкретные пацаны…

Клим постучал трубкой по ладони, затем посмотрел в нее, как в телескоп, и сказал:

– Хорошо. Ждите моих дальнейших указаний. А я сейчас еду в редакцию на пресс-конференцию.

Он уже повернулся лицом к машине, как Кабан негромко окликнул его:

– Эй, погоди! Тут люди проверили, поспрашивали… Никто ничего про нефть не знает… И вагончиков никаких в степи нет…

– Это провокационные разговоры! – строго заметил Клим и вернулся в машину.

Глава 5

Редактор районной газеты Иван Михалыч напоминал обнищавшего социал-демократа начала прошлого столетия. Он носил усы и клиновидную бородку, очки с толстыми линзами в пластмассовой, местами перевязанной изолентой оправе, а также потрепанный серый пиджачок, на котором не хватало двух пуговиц. Взгляд его был предельно пронизывающим, как у стоматолога, вооруженного бором. Наверное, этому способствовали линзы очков, которые размазывали глаза едва не по всему лицу.

Когда Клим в сопровождении Тани появился в дверях редакторского кабинета, Иван Михалыч встал из-за стола и, чуть подав сухие плечи вперед, пошел навстречу. Из-под усов выглядывала улыбка, больше похожая на усмешку, по которой можно было судить, что редактор юмор ценит, понимает и сам не прочь иногда пошутить. Остановившись напротив молодого человека, Иван Михалыч некоторое время рассматривал его лицо, как если бы это был подарок, врученный ему на юбилей, потом протянул руку.

– Очень рад, – сказал редактор на удивление высоким и молодым голосом, который никак не вязался с его сединой. – А я представлял тебя несколько другим… Впрочем, я, как всегда, оказался максималистом, а гениальность природы как раз в тонкой сбалансированности. Да ладно! Это все в порядке бреда. Присаживайся!

Таня кинулась выдвигать стул для Клима. Обратив внимание на этот порыв, Иван Михалыч попросил ее:

– Э-э-э, Танюша, голубушка! Оставь нас, пожалуйста!

Таня кивнула, хоть и не без сожаления, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Как самочувствие? – спросил редактор. – Может, чаю?

Клим по своему опыту знал, что, когда человек задает два вопроса сразу, это значит, что ответ на первый вопрос его мало интересует. В отместку Клим послал редактору ответный снаряд:

– А что в этом помещении было до революции? Кстати, а какой тираж вашей газеты?

Иван Михалыч, проявляя мудрость, тоже не стал отвечать и некоторое время с интересом рассматривал Клима. Было похоже, что на лице редактора ничего не осталось, кроме огромных насмешливых глаз.

– Танюша – очень талантливый журналист, хотя и чрезмерно впечатлительный, – заговорил он на неожиданную тему. – У нее очень ранимая, очень доверчивая душа, и чужую беду она всегда воспринимает, как личную трагедию. Тебе исключительно повезло, что судьба свела тебя с Таней…

Договорить ему помешал телефонный звонок. Иван Михалыч взял трубку быстрым и нервным движением, как если бы знал, что звонит некий малоприятный зануда или недоброжелатель.

– Слушаю!.. Нет, пока не знаю! Следите за рекламой в нашей газете… Хорошо, я постараюсь… Через час или два… Извините, у меня сейчас совещание…

Он опустил трубку и с отеческим укором взглянул на Клима.

– И вот так весь день, – сказал он, жуя усмешку. – Читателей до глубины души затронула твоя история.

– Если бы они знали, как она меня затронула! – вздохнул Клим.

– Народ спрашивает, где достать твои романы, – как бы не заметив реплики Клима, продолжал Иван Михалыч. Он встал из-за стола и, глядя на пол, словно обронил какую-то важную вещицу, подошел к подоконнику, где пылились заросли кактусов и алоэ. Там же стояли фарфоровый заварник с отбитым носиком и две чашки из разных сервизов. Редактор, придерживая крышку на заварнике, налил черной, как деготь, заварки и разбавил ее кипятком из чайника. Клим, глядя на него, раздумывал о том, где бы достать романы, которые хотят купить читатели. Думал он очень напряженно, и к тому моменту, когда Иван Михалыч поставил чашку с чаем перед ним, ответ был готов.

– Ну? Так где мы будем доставать твои романы для наших читателей? – повторил редактор вопрос, возвращаясь на свое место.

– В России мои романы вышли очень маленьким тиражом, – ответил Клим, кончиком мизинца вылавливая из чашки плавающую там мусоринку. – В основном они издавались за границей. В Бельгии, Панаме, Чили, Японии…

– Даже в Японии? – удивился Иван Михалыч.

– Сам диву даюсь, – признался Клим.

Телефон опять зазвонил. Редактор, прежде чем поднять трубку, выразительно посмотрел на Клима.

– Нет, – устало сказал он в трубку. – Пока не планируем… Кое-какие отрывки мы, возможно, дадим в газете… Покупайте каждый номер, а лучше оформите годовую подписку…

Опустив трубку, он снял очки и стал протирать носовым платком огромные линзы.

– Вот так. Отступать некуда.

– Да, я понимаю, – согласился с утверждением редактора Клим и отхлебнул чая. – А у вас печенья нет?

– Вафли сойдут? – спросил Иван Михалыч и достал из стола начатую пачку.

Некоторое время редактор наблюдал за тем, как гость пьет чай и грызет вафли. Кажется, он готовился к серьезному разговору, так как на очередной звонок не ответил, а лишь приподнял и снова опустил трубку.

– Клим Нелипов, – медленно, как бы смакуя слова и звуки, произнес он. – Неплохое сочетание. Не хуже, чем Клим Самгин… А какая у тебя настоящая фамилия?

– Вопилин.

– Тоже неплохо… Таня сказала, что сейчас ты много и плодотворно работаешь над новым романом.

– Очень плодотворно, – подтвердил Клим.

– Может быть, покажешь наработки?

Клим призадумался, но никакой причины, чтобы отказать редактору, не нашел.

– Охотно покажу, – кивнул он и нечаянно окунул нос в чашку, которую в этот момент подносил к губам.

– И что, уже есть заголовок? – скользким, как у следователя, голосом спросил редактор.

Клим не успел сказать «нет» и потому сказал «да»; назвать заголовок романа он не смог, так как в голове навязчиво крутились лишь «Творец и бесчеловечность».

– А зачем вы хотите посмотреть мой роман? – вместо ответа спросил Клим.

– Чтобы решить, можно ли его опубликовать в нашей газете.

– Опубликовать? Нет, это вряд ли. Мой роман специфический. В нем я изучаю параллели…

– Знаю, знаю, – остановил Клима редактор. – Я читал об этом в материале Тани. Параллели нас не пугают. Это не причина, чтобы отказаться от публикации романа столь знаменитого автора.

С этими словами он слегка склонил голову, но взгляд, как у самонаводящегося орудия, продолжал целиться в Клима.

Тут в дверь постучали, и в кабинет вошли две крепкие женщины, похожие на шпалоукладчиц. Каждая держала позади себя тележку на двух колесиках.

– Здравствуйте! – радостно объявили женщины. – Мы оптовики из Когортинского района. До нас дошли слухи, что вашу газету люди с руками отрывают. Может, продадите нам несколько пачек?

На лице редактора отразились двойственные чувства. Глаза его, безусловно, засветились радостным блеском, но губы судорожно надломились, будто едва сдерживали неприличное ругательство. Он шумно засопел, встал из-за стола и раскрыл створки шкафа, который был наполовину заполнен газетными пачками.

– Сколько вам? – спросил он.

– По паре, – ответила женщина и вынула из джинсовой куртки пухлый кошелек. – А лучше давайте по три.

– А мне четыре! – сказала другая женщина.

Клим уже допил чай и доел вафли, и ничто не мешало ему наблюдать, как продавщицы отсчитывают редактору деньги. Клим даже со счету сбился.

– Неплохо вы на моей беде заработали, – сказал он, когда женщины ушли, волоча за собой свои тяжелые тележки.

Иван Михалыч некоторое время размышлял над упреком, постукивая карандашом по столу, затем поднял телефонную трубку и набрал номер.

– Приветствую, Василий Иванович! – сказал он, не спуская взгляда с Клима. – Спасибо за информацию, поставим «Криминальную хронику» в следующий номер. А у меня для тебя тоже есть ценная информация. Проводили мы тут журналистское расследование и наткнулись на уникальный случай мошенничества (редактор при этом подморгнул Климу). Да, в нашем районе… Я все как следует проверю, а уж потом доложу тебе по полной форме… Договорились, жди звонка!

Иван Михалыч опустил трубку, надел очки и раскрыл органайзер.

– А почему вы назвали меня мошенником? – попробовал возмутиться Клим, но получилось не слишком сердито.

Редактор снял очки, посмотрел на него и пожал плечами.

– А кто назвал тебя мошенником? – удивился он. – Я назвал? Я не называл.

– И правильно сделали, – вздохнул Клим. – И когда вы хотите, чтобы я принес вам роман?

– Чем быстрее, тем лучше. В любую минуту меня могут вызвать на сборы в область. К тому же читатель хорошо разогрет и готов проглотить любую клюкву.

Клим чуть привстал со стула и вытянул из заднего кармана изрядно помятые заявления аборигенов.

– Бумага у меня есть, – сказал он, разглаживая листочки с чистой стороны. – Но ручки нет. И хорошо бы стол какой-нибудь.

Редактор кивнул и выдвинул ящик. Он вынул пачку денег, которые дали ему оптовики, отсчитал пятьсот рублей, подумал и добавил еще двести.

– Это тебе на ручку, на чай с вафлями и на гостиницу. Она за памятником, найдешь. Я позвоню, чтобы тебя поселили в отдельный номер. Когда принесешь отрывок из романа, получишь вдвое больше.

Клим не стал спрашивать, что будет, если он ничего не принесет, и уважительно пожал редакторскую руку.

Глава 6

– Как долго! – воскликнула Таня, которая все это время ждала Клима в пропахшем табаком редакционном коридоре. – Я уже волноваться начала, что вам стало плохо.

– Мы перешли на «ты», или мне это приснилось? – спросил Клим.

– Простите… То есть прости, – порозовела Таня. – Сейчас мы поедем ко мне обедать.

– Обедать я не хочу, – искренне сказал Клим. Вафли стояли в желудке колом. Наверное, им было столько же лет, сколько и редактору. – Мне нужна ручка и гостиница. И все в срочном порядке.

– Ручку я тебе презентую, – сказала Таня и полезла в кофр. – А гостиница совсем рядом. Наверное, ты хочешь поспать?

– Какой может быть сон! – строго заметил Клим. – Работать, работать и еще раз работать!

Сейчас он не мог думать ни о чем другом, кроме как об Иване Михалыче, который вцепился в него пиявкой. Даже мысли о домашней колбаске в смальце казались сейчас кощунственными. Таня открыла перед ним скрипучую дверь, и Клим, овеянный болезненной славой, вышел в мир. По пути в гостиницу Таня стала рассказывать Климу о достопримечательностях поселка, но он ее не слушал и думал о таинстве творческого процесса. Надо бы как-нибудь ненавязчиво выпытать у нее основные правила: где развязка, где завязка, куда вставить кульминацию… И вообще, с чего надо начинать?

– Я хотел у тебя спросить, – произнес Клим, остановившись у памятника, и тотчас понял, что не имеет права опуститься до того, чтобы брать уроки словесности у журналистки столь мелкого пошиба. – Я хотел узнать, где тут у вас шампанское продается? Надо же нам отметить статью.

– Шампанское? – испуганно произнесла Таня. – А разве вам… тебе можно шампанское?

– Нужно! – ответил Клим и поднял указательный палец. – В шампанском содержатся очень полезные для меня иммуностимуляторы.

Таня обернулась, посмотрела на маленькие, зарешеченные, как в тюрьме, окошки магазинов.

– Иди устраивайся, – сказала она, – а я сбегаю.

Клим сунул руку в карман, чтобы достать деньги, но Таня отрицательно покрутила головой.

– С меня причитается!

За перегородкой, похожей на барную стойку, сидела администратор гостиницы, читала «Творца и бесчеловечность» и беспрерывно вытирала глаза платком. Клим положил на стойку паспорт. Администратор, не отрываясь от чтения, взяла его, одним глазом посмотрела на фамилию и вернула его вместе с ключом. И ни слова больше. Клим медленно пошел к лестнице, продолжая любоваться плачущей женщиной. В женских слезах была какая-то магическая сила. Особенно приятно было осознавать, что женское сердце разрывалось от сострадания к нему. «Вот же как странно, – думал Клим. – Она даже не догадывается, что человек, которого ей так жалко, – это я. Если б признался, то она, наверное, не поверила бы. А даже если бы поверила, то сразу перестала бы плакать. Заочно всегда легче жалеть, чем напрямую».

Он поднялся на третий этаж и вошел в номер. Тут был телевизор, холодильник и душ. А кровать какая! У Клима даже ноги ослабели. Он представил на ней Таню. Отдернул штору, посмотрел на площадь и памятник. Вернулся к кровати, сел и покачался на пружинах. Высший класс.

Он снял футболку, обнюхал ее и поморщился. Редкостная гамма: тут и навоз, и нары, и пот, и дешевые духи милиционерши. Надо стирать. Но это вечером, а сейчас – за работу. Столик у зеркала маленький, не очень удобный, предназначенный для того, чтобы причесываться, бриться и любоваться собой. Клим сел, разложил перед собой чистой стороной заявления аборигенов, взял ручку, которую ему подарила Таня, и крепко задумался. Заголовок будет такой: «Отрезанная почка»… Неплохо, но сразу искажается истина, ведь в его истории ничего не отрезали. Клим добавил к заголовку частицу «не» и получилось «Неотрезанная почка». Подумав еще немного, он приписал в конце «в сметане». Вылепилось что-то омерзительное, от чего Клима чуть не вырвало.

Он тщательно замарал чернилами заголовок и взял другой лист. Эта тема слишком тяжелая. Надо переживать, страдать, воображать злых хирургов. С «почкой» Клим будет до утра умирать над бумагой. А ему хочется шампанского. Впрочем, свободы и денег тоже хочется.

Некоторое время он мучился над выбором… Так дело не пойдет. В голове хаос, а в душе смятение чувств. В таком состоянии не то что роман, а даже объяснительную записку для милиционеров не напишешь… Он откинулся на спинку стула, вставил в уши наушники от плеера и включил воспроизведение. Надо послушать музыку, расслабиться и представить ползущего по пашне раненого деда… Бррр! Что это?

В его ушах ковырялись странные и неприятные звуки, совсем непохожие на музыку. Какой-то скрежет, отдаленные крики, звон стаканов и на этом фоне чей-то хриплый голос: «Я щас вылезу из-за стола и врежу по уху!» А в ответ другой, монотонный и маловразумительный: «Буде тебе, Володян, у меня и без того спина болит, называется, в бане был… По секрету, мужики, скажу, что по случаю крестин Колян запасся мешком водки…» Потом раздался звук льющейся жидкости, который прорезал звонкий голос: «Кто б знал, что на таком богатстве сидим! Мой дед пас и под дождем, и в холод, до самой осени. И заработал сорок пудов хлеба. Но тут начался сбор хлеба для фронта, и все до килограмма пришлось отдать». Вмешался еще один голос: «У моей бабки на прошлой неделе свинка захворала. Лежит на земле и не ест. Бабка позвала ветенара. Он сунул свинье в зад градусник, но тот проскользнул внутрь. Тогда я эту свинью в город отвез и продал!» Хриплый голос, который обещал врезать по уху, мрачно заметил: «Ну и говно ж ты, Микола! Теперь этот градусник кто-то с мясом сожрет!»

Клим догадался, что на кассету каким-то образом записался пьяный разговор с аборигенами в кафе «Алик». Наверное, кнопка записи нажалась сама собой, когда Клима ударили столом. Он перемотал пленку до середины. В этом месте кто-то, едва справляясь с дурацким смешком, рассказывал о своих впечатлениях от полета на самолете: «А потом как глянешь вниз, так аж обосрешься сразу. Надо готовить вторые штаны… Там бывают эти… воздушные ямы. Вот он летит, а потом вдруг как вниз падает. Тогда сразу надо летчика просить: «Дайте мне рвотный кулек…»

Клим перемотал пленку до конца, но там было все то же. Обидно, пропала музыка! Некоторое время он сидел неподвижно, переживая утрату, и вдруг на него снизошло озарение. Он схватил ручку и размашисто написал сверху листа: «ГРАДУСНИК. Отрывок из нового романа».

Перемотав пленку в начало, Клим принялся слово в слово переписывать разговор. Действующих лиц он окрестил названиями животных. Агрессивный обладатель хриплого голоса стал Кабаном, у которого недавно удалили почки; звонкого голоса – Зайцем с завязанными узлом ушами, а тот, кто подсунул мясокомбинату свинью с ртутью, – Подлым Шакалом. Всего набралось семь героев, если не считать двух совершенно пьяных участников беседы, которые время от времени выдавали нечто бессмысленное. В романе они стали фигурировать как братья Бутылка и Стакан.

В самый разгар работы в дверь тихо постучались. Клим выключил плеер, надел майку и позволил войти. Таня выглядела так, будто только что преодолела марафонскую дистанцию.

– Я весь поселок обежала, – сообщила она, и ее голос молил о прощении. – Нигде нет шампанского. Говорят, товар неходовой. У нас только водку пьют… Я подумала, может, в Опарино или Когортино съездить? На это часа два уйдет. Потерпишь?

Клим настолько погрузился в работу, что расхотел пить шампанское.

– Не надо никуда ездить, – сказал он, подпирая рукой лоб и глядя на строки. – Ты мне лучше бумаги принеси, а то моя уже кончается.

– Хорошо. Конечно. Сколько угодно!

Она медлила, глядя на Клима как на удивительное, замечательное природное явление.

– А можно я немножко посмотрю, как ты работаешь? – спросила она.

Клим отказал ей решительно.

– Творчество – это интимный процесс, – ответил он. – Я настолько вживаюсь в образы своих героев, что начинаю ходить по комнате, петь, танцевать, плакать. Могу даже начать крушить все вокруг. В общем, любоваться мною в эти минуты просто небезопасно.

Таня взглянула на исписанный лист бумаги, лежащий на столе, прочитала последнюю строчку, содержанием которой было желание Кабана давить опаринских, как колорадских жуков, и прошептала:

– Как интересно! Много бы я отдала, чтобы почитать ваш роман!

– У меня кончается бумага! – напомнил Клим.

Едва за Таней закрылась дверь, Клим снова погрузился в пучину творчества. Сорок пять минут беспрерывной болтовни, оказывается, заняли довольно приличное место на бумаге, особенно если учесть, что главные герои часто говорили все сразу, причем о разном. У Клима стала ныть рука, сводило судорогой пальцы, он уже дописывал последний листок, а еще оставалось больше половины пленки.

Снова появилась Таня – возбужденная, сдержанно-взволнованная, с пачкой нераспечатанной бумаги под мышкой.

– Редактора срочно вызвали в область на сборы! – выпалила она. – Я осталась за него. Он поручил мне создать тебе уютную творческую атмосферу.

Она подошла к подоконнику и стала выкладывать продукты: колбасу, сваренные вкрутую яйца, хлеб и теплую картошку в мундире.

– Вот тебе мой домашний телефон, – сказала Таня, кладя визитку на телевизор. – Если что будет нужно, то звони хоть ночью. А я позвоню тебе завтра в обед. Не рано? Я знаю, что писатели поздно встают.

– Я встаю рано, – ответил Клим, заталкивая в рот колбасу. – У меня каждый час на счету.

Он и в самом деле бережно относился ко времени и не встал со стула до тех пор, пока не переписал кассету до конца. Правда, концовка ему не понравилась. Лента закончилась как раз на середине фразы, подразумевающей интригующее продолжение. Делая чудовищные паузы между словами и заполняя их долгим мычанием, Стакан говорил: «А я ее хвать за ногу, а она как завизжит…»

На этом запись обрывалась. Клим некоторое время чесал ручкой затылок, думая, как бы придать последней фразе логическую цельность, но так ничего и не придумал и дописал ниже: «Продолжение следует».

Перечитывать шедевр он не стал, и без того Клима мутило, будто он объелся ядовитых грибов. Сложив листы по порядку, Клим вышел в душевую, где долго отмачивал непослушные пальцы в холодной воде. «Если за эту бредятину я получу тысяча четыреста рублей, – думал он, – то согласен каждый день от рассвета до заката пачкать бумагу».

Когда он раздвинул шторы, то с удивлением увидел, что уже наступила ночь. Под тусклым фонарем у входа в гостиницу разлилось желтое пятно. В середине этого пятна, окруженные тучей мошкары, лицом к лицу стояли местные парни. Казалось, что это команда из КВН шушукается и тихо спорит, придумывая остроумный ответ соперникам. Клим узнал Кабана по тяжелой челюсти и низкому лбу, Подлого Шакала, Бутылку и других героев своего романа и испытал настоящий восторг. Произошло чудо материализации литературного вымысла! Материализованные герои, однако, вырвавшись из плена мятых листочков бумаги, вовсе не горели желанием отблагодарить своего Творца. Кто-то, заметив движение шторы в окне Клима, вскинул руку и закричал:

– Эй, нефтяник! Выйди на пару слов!

К окну повернулась вся команда. Клим едва успел спрятаться за штору и теперь наблюдал за своими героями через узкую щелочку. Герои курили, и в темноте светились красные огоньки, похожие на глаза кровожадных животных.

– Выходи, побазарим! – закричали все, кому было не лень. – Не бойсь, магнат, больно бить не будем! Расскажи нам еще что-нибудь про вагончики с душем!

Клим тихонько попятился к кровати, выключил свет и накрылся с головой одеялом. «В покое они меня не оставят», – подумал он, впрочем без особой тревоги, и вскоре уснул.