Текст книги "Необитаемый ад"

Глава 10
Удовлетворение толпы

– Павлов мертв! – едва ли не восторженно повторил Саркисян. – В это трудно поверить, но это факт. Наша экстремальная игра выдала первую жертву!.. От волнения мне трудно говорить. Перед нами остров-убийца. Его географическое название – Падыш. Площадь – три квадратных километра. Этот остров открыл счет жертвам «Робинзонады»!.. А сейчас мы прервемся для рекламного блока. Оставайтесь с нами! Мы покажем все подробности.

Саркисян опустил микрофон и вытер платком мокрое от дождя лицо.

– Замечательно, – произнес он. – Ворохтин молоток, сыграл, как надо… Греби к берегу!

Последние слова были обращены к помощнику, который с раскрытым ртом пялился на берег. Кира с недоумением посмотрела на Саркисяна.

– Вы говорите – сыграл? – произнесла она. – А разве… разве все это игра?

– Что наша жизнь? Игра… – пробормотал Саркисян задумчиво, голодными глазами глядя на остров, как бездомная псина смотрит на колечко колбасы. – А ты не спи, щелкай, щелкай фотоаппаратом! Твое дело щелкать…

Гвоздев несколько раз сильно взмахнул веслом, и моторка ткнулась носом в прибрежный песок. Он первый спрыгнул на берег и подал Саркисяну руку.

– Теперь надо снять лагерь и поэтапно восстановить картину несчастного случая! – сказал Саркисян, проходя мимо лежащего на песке Павлова и даже не глянув на него. – Быстрее, погода портится! Микрофон мне!

Кира сошла с лодки последней. На ее лицо страшно было смотреть. Не в силах оторвать взгляда от бездыханного тела, она приблизилась к Ворохтину и негромко спросила:

– Это правда?

Лицо спасателя было мрачнее тучи. Он пытался набрать номер на мобильном телефоне, но связь была неустойчивой и все время срывалась.

– Что – правда? – раздраженно переспросил он.

– Он… умер?

– Он уже окоченел, – едва разжимая зубы, ответил Ворохтин и пошел вслед за Саркисяном.

Кира продолжала смотреть на босоногий труп, распростертый на мокром песке. Она вспоминала, как еще вчера видела лицо Павлова на экране монитора. Рыбак строил планы на будущее и обстоятельно рассказывал перед телекамерой о своем уникальном способе ловли рыбы. Обходя покойника на почтительном расстоянии, она едва не наступила на пару высоких ботинок, стоящих рядышком на песке. Осмотрелась, чтобы не дай бог еще на что-либо не наступить. Потом торопливо вынула фотоаппарат из кофра и сделала несколько снимков: покойник, пустынный пляж, моторка…

Саркисян уже комментировал перед камерой то, что видел в лагере:

– Вот его жилище… Как видите, Павлов не слишком беспокоился о комфорте. Крыша выложена из листьев лопухов. Подстилки под одеялом никакой… По всей видимости, он сначала решил построить запруду, чтобы обеспечить себя едой, а потом уже обустроить шалаш. Увы, его планам не суждено было сбыться. Загадочная смерть внезапно оборвала его жизнь…

Ворохтин, не обращая внимания на съемку, вышел на середину поляны и присел у очага. Потрогал угли – холодные. Заглянул в котелок. Он наполовину был заполнен зеленоватой жидкостью.

– А вот и спасатель! – сымпровизировал Саркисян. Появление спасателя в кадре пришлось как нельзя кстати. – Он пытается найти причину столь неожиданной смерти Павлова. Изучает содержимое котелка. Похоже, что там уха. Настоящая рыбацкая уха! Значит, Павлов незадолго до смерти наловил рыбы и приготовил уху. Но что же случилось потом?

Ворохтин встал. Только слепой не догадался бы, что спасатель едва сдерживает свои эмоции.

– Выключи камеру! – сказал он Чекоте. Тот медленно отступал, но камеру не выключал – не было команды от Саркисяна.

– У спасателя сдают нервы! – на высокой ноте проговорил Саркисян, сразу поняв, что самые ценные кадры начинаются только сейчас. – Еще бы! Такое эмоциональное напряжение! Ситуация становится нешуточной! Игра идет уже не по сценарию…

И тут вдруг Ворохтин несильно ударил рукой по камере. Оператор, едва не выронив своего дорогостоящего инвентаря, испуганно оторвался от окуляра и отскочил назад.

– Ты что?! – забормотал он, отступая на край поляны. – Спятил, что ли?

– В чем дело? – закричал Саркисян. – Почему камера выключена?

Ворохтин повернулся к ведущему.

– Имей совесть, Арам Иванович, – сказал он. – Не из всего же можно шоу делать!

– Стоп! – примирительно произнес Саркисян, выставив вперед ладонь. – Дальше не надо! Твоя позиция мне ясна. Предлагаю объясниться и расставить все точки над «i»… Чем ты обязан заниматься по договору? Оказанием помощи участникам соревнований. Вот этим и занимайся, а в мои дела не лезь!

– Я спасатель, а не артист! И не хочу быть в кадре!

– А никто не просит тебя играть роль, милый мой, – с полуулыбкой произнес Саркисян, широко распахнув глаза. – Выполняй свои обязанности так, как велит тебе совесть, а наше дело – снять это и донести широким слоям населения героику будней профессионального спасателя через средства массовой информации…

– Не уверен, надо ли это видеть широким слоям населения, – произнес Ворохтин.

– А вот это в тебе говорит дилетант! – обрадовался Саркисян. – Ты просто не знаешь современного зрителя. Его хлебом не корми, дай на трупы посмотреть, и чтобы они были окутаны тайной, и чем больше в этой тайне будет жестокости и страданий, тем лучше. То, что мы сейчас снимаем, зритель предпочтет всем мелодрамам, комедиям и детективам! Феллини может отдыхать, когда по телевизору пойдет «Робинзонада»! В этом можешь не сомневаться! Да, согласен – это ужасно! Это безнравственно! Но мы ничего не навязываем! Мы лишь удовлетворяем низменные инстинкты толпы, ее патологическую жажду лицезреть кровь и трупы.

– Я не собираюсь удовлетворять толпу, – ответил Ворохтин и, подобрав с травы одеяло, быстро пошел к берегу.

– Мотор! – сказал Саркисян как ни в чем не бывало. – Продолжим.

Глава 11
Почем лавры победителя?

Ворохтин расстелил на песке одеяло рядом с трупом.

– Все отсняла? – спросил он Киру, которая, ничего не ответив, тотчас демонстративно отвернулась.

Он перевалил тело на одеяло, закинул края внутрь, накрыв страшное лицо покойника. Съемочная группа работала в лагере добросовестно и возвращаться на берег не торопилась. Из-за деревьев время от времени доносился приглушенный голос Саркисяна: «Мотор!.. Стоп!.. Крупный план!..»

– Что, у Павлова не оказалось богатых родственников? – в качестве ответного укола, высказала Кира.

Ворохтин отплатил ей той же монетой, с невозмутимым видом промолчав.

– Если бы я смогла завести лодку, то успела бы его спасти! – добавила Кира.

На этот раз Ворохтин с любопытством взглянул на девушку: надо же, какая глупая и самоуверенная особа!

– Он умер как минимум двенадцать часов назад, – пояснил он, чтобы вывести ее из глубокого заблуждения.

– Это еще надо доказать!

Ворохтин сел в лодку, завел мотор, отплыл метров на сто, сделал круг и снова причалил к берегу. Это подействовало. Гвоздев, будучи самым молодым и старательным, бежал к воде впереди всех. За ним, активно работая руками, будто лыжник, бежал Саркисян. Чекота, отяжеленный своей ношей, замыкал забег, с трудом переставляя свои худые, нескладные ноги.

– Ты решил оставить нас здесь? – в шутливом тоне крикнул Саркисян, не желая раздувать конфликт.

– Хорошая идея, – ответил Ворохтин, выходя на берег. – Представляешь, как бы обрадовались зрители? Саспенс!

Он велел Гвоздеву взяться за один край одеяла, сам ухватился за другой, и они вдвоем понесли покойника к лодке. Студент, судя по его напряженному лицу, надрывался, ноги его зарывались в песок, и непонятно было, почему он не упал. У самой лодки понадобилось, чтобы студент по щиколотку зашел в воду, но молодому человеку жаль было мочить кроссовки, и он попытался сохранить обувь сухой. Ворохтин, который в это время стоял уже по колени в воде, крикнул, чтобы тот сделал хотя бы еще шаг, иначе тело никак нельзя будет перенести через борт. Трудно сказать определенно, какие мысли посетили студента. Скорее всего, он подумал, что покойнику уже все равно, насколько бережно его опустят на днище лодки. По-прежнему желая оставаться сухим, студент из последних сил приподнял свой край и без предупреждения кинул его на передок лодки.

Раздался неприятный глухой стук. Мертвец, ударившись о железную окантовку головой, выскользнул из одеяла и, подняв брызги, упал в воду. Молодой человек проворно отскочил в сторону и принялся стряхивать с себя капли.

Это окончательно вывело Ворохтина из себя. Выйдя из воды, он схватил помощника за мягкий ворот свитера, тряхнул его и, едва не касаясь его лица своим тяжелым небритым подбородком, сказал:

– Не боишься, что с тобой когда-нибудь будут обращаться так же, сопляк?

Саркисян, желая вернуть доверие спасателя, не замедлил отругать студента:

– Ты что себе позволяешь? К умершим надо проявлять уважение!

Студент зарделся, но вовсе не оттого, что его отругал шеф. Причиной жгучего стыда стала Кира, которая видела, как Ворохтин таскал молодого человека за ворот. Поклявшись отомстить спасателю за унижение, он самоотверженно зашел в воду, взял измученное тело под мышки и потянул наверх. Без помощи Ворохтина он все равно не смог ничего сделать, но оставалась надежда, что девушка по достоинству оценит его порыв.

Вымокшая компания наконец заняла места в моторке. Ворохтин, как прежде, сел за управление. Саркисян с оператором разместились на средней лавке, ближе к корме. Студент, желая держаться от своего обидчика подальше, устроился на носу, где до него сидела Кира. Оставались еще две свободные лавки, но между ними покоился спящий вечным сном Павлов. Кире ничего не оставалось, как приткнуться рядом с Ворохтиным.

Первая половина пути прошла в напряженном молчании. Саркисян, не желая развития конфликта в творческом коллективе, затеял разговор. Объектом для обсуждения он выбрал шестого пассажира, который в отличие от остальных не мог возразить, сказать что-то обидное и вообще спорить, что было чрезвычайно удобно для миротворческой беседы.

– Утонул, бедолага, – сказал шеф. – Алчность сгубила его. Хотел много рыбы наловить.

Беседа, однако, не завязалась. Ворохтин вообще объявил бойкот шоуменам, Кира была слишком потрясена случившимся на Четвертом острове, Чекота был немногословен от рождения, а студент был поглощен мыслями о своем растоптанном достоинстве. Так бы и причалили они к базе, не проронив ни слова, если бы вдруг в кармане Ворохтина не запиликала радиостанция.

Он торопливо взял ее, воткнул в ухо крохотный наушник и надавил на кнопку.

– Спасатель на связи!

Саркисян произвел свой главный жест – поднял палец вверх, заостряя внимание оператора на происходящем. Тот с неохотой взялся за ручку камеры.

– Это Пятый остров вас беспокоит… Александр Бревин.

– Что у вас стряслось, Александр?

– Ничего! Живу как у Христа за пазухой. Заготовляю грибы и ягоды, копчу уток, сушу рыбу. Уже нет места, куда складировать…

– Вы только это хотели сказать?

– Видел, как вы на Четвертый высаживались. Значит, Павлов сошел?

– Да, к сожалению…

– И больше никто?

– Этого достаточно.

– Как сказать… А вы не могли бы передать аппарат ведущему? Мне надо кое о чем с ним поговорить…

Ворохтин протянул станцию Саркисяну.

– Меня? – удивился тот и стал торопливо пристраивать наушник в ухе. – Чего тут нажимать? Куда говорить?

Ворохтин показал: нажимаешь на красную кнопку и говоришь, отпускаешь – слушаешь.

– Саркисян на связи! – начальственным голосом выкрикнул шеф.

– Приветствую вас! Бревин! – услышал он в ответ. – Виноват, забыл как вас по имени-отчеству. Но это не так важно. Я собираюсь сделать вам деловое предложение. Знаю, что рядом с вами много ушей, поэтому отвечайте мне только «да» или «нет». Договорились?

– Да, говорите.

– Признаюсь, что я уже вдоволь наелся вашей «Робинзонады». Я от души повеселился и хочу вернуться к нормальной жизни…

Саркисян хотел уже объявить всем присутствующим в лодке, что из соревнований выбывает еще один участник, как Бревин добавил:

– Тем не менее я не хочу проиграть.

– Что?! – удивленно воскликнул Саркисян, забыв про конспирацию, о которой просил его Бревин. – Что значит…

Он вовремя замолчал и отпустил кнопку.

– Погодите, не перебивайте! – продолжал Бревин. – Я хочу, чтобы вы незаметно сняли меня с острова. Я поселюсь неподалеку, на какой-нибудь базе отдыха, построю в лесу шалаш, в котором вы будете снимать меня два раза в день, будто все это по-прежнему происходит на острове…

– Нет, нет! – категорически возразил Саркисян и стрельнул взглядом в сторону Ворохтина – не догадывается ли спасатель, о чем идет разговор. – Это невозможно!

– Опять перебиваете! – мягко укорил его Бревин. – За это я вам отстегиваю миллион рублей наличными. Меня не столько интересует выигрыш, сколько нужно удовлетворить свое тщеславие. Понимаете? Вы неплохо заработаете, а я получу лавры победителя. Не спешите с ответом, подумайте над моим предложением. Надеюсь, что не позднее двенадцати ночи вы снимете меня с острова. Конец связи!

Саркисян нахмурился и возвратил Ворохтину рацию.

– Спрашивает, можно ли ему перенести камеру в глубь леса, – сказал Саркисян. – Ветер ему мешает…

Он сам не понял, почему солгал.

– Там может быть хуже освещение, – задумчиво произнес Чекота.

– Он же ничего не понимает в телевидении! – вставил Гвоздев и постучал себя по голове. – Поставит камеру против солнца, и будет на экране черное лицо!

– Так я об этом сразу подумал! – оживился Саркисян и как можно убедительнее добавил: – И вообще, условия для всех участников должны быть одинаковыми. А то дай волю, они занесут камеры кто в шалаш, кто в землянку. Я ему запретил это делать!

Давать задний ход было уже поздно, и Саркисяну ничего не оставалось, как погружаться в ложь все глубже и глубже.

Глава 12
Идиот

Лена сидела перед камерой на земле, накрыв ноги одеялом. Костер горел плохо, он давал не столько тепла, сколько дыма, но женщине это и надо было. Дым, словно вуаль, прикрывал ее лицо, и Лена надеялась, что зрители не заметят синяков под ее глазами, бледных губ и покрытого испариной лба.

Ей было очень, очень плохо.

– Лена, чем вы собираетесь сегодня ужинать? – спрашивал ее по рации Саркисян.

Она слушала, чуть придерживая наушник, а потом медленно отвечала:

– На ужин?.. Я приготовила пюре из стеблей борщевика…

Лена держалась из последних сил. Мысли ее путались. Ее бросало то в жар, то в холод. От едкого дыма слезились глаза.

– А какое меню вы составили на завтра?

На завтра… Первого сентября Лешка пойдет в первый класс. Все ли она купила?.. Список дали огромный: тетрадки, циркули, линейки… Что-то очень важное сказал ей Игорь. «Я вернусь из командировки и…» Что «и»?.. Лешка уже видел свою учительницу, и она ему не понравилась… Дождь, сегодня весь день дождь… А мальчишки просто обожают шлепать по лужам… И ботинки на осень ему надо покупать. Кому «ему»? О ком она думала – о Лешке или об Игоре?..

– Завтра я буду есть… – произнесла Лена в микрофон и замолчала. Сердце колотилось в ее груди со страшной силой. Огромным усилием воли она сдерживала себя, чтобы не закричать, не схватиться руками за лицо.

– Похоже, что этот вопрос вас не слишком волнует, – пищал в наушнике голос Саркисяна. – Ваше спокойствие вызывает у телезрителей восторг!..

Какой восторг? О чем он?.. Лена смотрела на красную лампочку, горящую над объективом камеры. Эта лампочка гипнотизировала ее. Она напоминала лазерный прицел. Может быть, это и есть прицел!.. Лене казалось, что красный свет тонкой спицей прокалывает ее лоб, вонзается в мозг и там начинает накаляться. Боль усиливалась. Плавленый свинец мелкими каплями падал на ее мысли, стекал по ним, оставляя за собой черные дымящиеся рубцы… Лена опустила взгляд. Косметичка лежала на ее коленях. Черная кожаная сумочка с молнией. Маленькая, черная дрянь весом в товарный состав.

– Вы видите сны?..

Она чуть шевельнула ногой под одеялом. Косметичка даже не шелохнулась… «Я схожу с ума! Откуда здесь косметичка? Я же оставила ее на базе!»

– Сны… – повторила она, и ей показалось, что это сказала не она, а какая-то другая женщина, сидящая рядом с ней. – Мне снится…

Она стиснула зубы и потянулась к косметичке рукой. Ее пальцы пронзили ее насквозь, не почувствовав сопротивления.

– Мне снится сын Лешка…

«Как я его люблю! Как я его люблю! Игорь, любимый, чистый, светлый, солнечный, святой…»

Она спрашивала: «Почему учительница тебе не понравилась?» А Лешка отвечал: «Потому что она ходит очень быстро, и за ней остается ветер». Он увидел в этом агрессию…

Она разомкнула губы и глубоко вздохнула.

– Невероятно! – комаром зудел Саркисян, сидящий в ее ухе. – Только женщина может в таких условиях думать о своем ребенке! Небывалое самоотречение…

«Дурак!» – подумала она, натягивая на себя одеяло. Красная точка на камере прожгла ее мозг, выбила затылочную кость и вырвалась на волю. Лена ухватилась руками за траву, изо всех сил сжала пальцы… Надо держаться! Держаться во что бы то ни стало! Иначе она свалится с Земли и полетит в космос…

– Спасибо, Лена! Конец связи!

Она с трудом поднялась на ноги. Пошатнулась, но устояла. Сделала шаг, второй. Наступила в угли, в воздух взлетели красные мухи. Расплодились, твари! Надо выключить камеру. Хватит демонстрировать себя любителям подглядывать в замочную скважину!.. Что же с сердцем? Куда оно торопится, куда несется, словно учительница, которую Лешка успел невзлюбить?

Лена приблизилась к камере и выключила ее. Руки ее тряслись, по лицу градом катился пот… Она долго не выдержит. Она возьмет ракетницу и дернет за шнур. И в небе загорится звезда… «Небывалое самоотречение…» Идиот! Что он знает про самоотречение?

Она легла в траву, прижалась к холодной сырой земле горячей щекой и почувствовала, как на мочку уха взобрался муравей…

Глава 13
Срочный вызов

Саркисян заполнял собой кадр, а на заднем плане два санитара загружали в медицинский фургон носилки с телом Павлова, накрытым простыней.

– Мне трудно комментировать… Игра приняла слишком драматический накал. Не прошло и четырех суток, как число участников сократилось на одного человека. Тем не менее оставшиеся четверо робинзонов по-прежнему полны решимости бороться за победу до конца…

Захлопнулись дверцы фургона. Вспыхнули малиновые габариты. Переваливаясь из стороны в сторону, машина медленно поехала по разбитой грунтовке. Это должно было задеть зрителей за живое: ведущий в мокрой куртке на синтепоне, понурый лес с застрявшими в нем клочьями тумана и удаляющаяся машина с телом погибшего участника «Робинзонады».

Чекота выключил камеру, осветители погасили фонари. На площадку, окруженную зачехленными машинами и палатками, опустились сумерки. Многие мужчины поддались тягостному настроению и, встав кругом, стали курить и вполголоса обсуждать печальное событие. Кто-то предложил выпить и помянуть несчастного. И база непременно расслабилась бы в массовом сочувствии вдове и детям покойного, если бы не бодрый голос Саркисяна:

– Хватит курить, друзья мои! За работу! Не готов саундтрек третьей подачи! Надо заново монтировать четвертую, там четыре минуты лишние! Вперед, вперед! По рабочим местам!

При этом он хлопал в ладоши, словно воспитатель в детском саду, призывающий детишек организованно садиться на горшки. Тягостное настроение, с каким он предстал перед камерой, было лишь игрой. На самом же деле Саркисян едва не прыгал от радости. Только что ему звонил продюсер. Со свойственной ему сдержанностью он сказал, что первые две подачи «Робинзонады» вызвали небывалый зрительский интерес. Рейтинг передачи сразу взлетел и прочно зацепился за третье место.

Ворохтин догнал Саркисяна у входа в аппаратную и протянул ему лист бумаги.

– Что это? – весело спросил Саркисян, приблизившись к лампочке, висящей над входом. Он прищурился и склонился над текстом. – «Разрываю договор в одностороннем порядке…» Ага! Замечательно! Я принимаю твою отставку. Но хочу напомнить, что тебе придется возместить мои убытки, включая упущенную выгоду.

– Счет пришлешь в МЧС, – ответил Ворохтин и уже повернулся, чтобы уйти в темноту, как вдруг в небе над озером вспыхнула красная ракета. Стремительно поднимаясь вверх, она вонзилась в низкие облака. Небо покраснело, словно это было море и в него вылились тонны крови. Достигнув зенита и разбрызгивая вокруг себя багровые искры, ракета повисла на парашюте. Она опускалась настолько медленно, что напоминала необыкновенно крупную звезду.

– Чекота!! Камеру! – взревел Саркисян. – Осветители! Гвоздев! Бегом в моторку!

– Это где-то совсем рядом!.. На Первом острове, должно быть! Точно, на Первом! – раздались голоса.

Ворохтин вынул из кармана радиостанцию, установил частоту Первого острова и нажал кнопку вызова. Лена не отвечала.

У тамбура палатки началась толчея. Опережая съемочную бригаду, Ворохтин побежал к причалу, но уже у самой воды остановился. Он вспомнил про записку, которую перед отправкой на остров дала ему Лена: «Если получите от меня сигнал о помощи, пожалуйста, прихватите с собой черную кожаную косметичку, которая лежит во внутреннем кармане моего рюкзака». Зачем ей косметичка? Она хочет навести макияж до того, как ее станут снимать на камеру? Это так важно?

Решив, что просьбы женщин не всегда можно объяснить логически, Ворохтин развернулся и побежал назад. Сумки и рюкзаки участников «Робинзонады» хранились в микроавтобусе. Ключ от него – у Гвоздева.

Он заскочил в аппаратную, но в ней уже не было никого, кроме одного индифферентного монтажера, застывшего у экрана монитора. Пришлось бежать в столовую, где обслуживающий персонал засиживался до глубокой ночи. У тарахтящего генератора Ворохтин встретил Саркисяна. Тот, одевшись потеплее, спешил в обратную сторону. Они встретились взглядами, но ведущий ничего не сказал.

– Ключ от машины! – требовательно сказал Ворохтин Гвоздеву, который торопился вслед за шефом.

– Ключ? Зачем ключ? – машинально спросил Гвоздев, опуская руку в карман.

Ворохтин ничего не стал объяснять и выхватил ключ. На берегу в свете прожекторов торопливо и нервно, как при панике, штурмовала моторную лодку съемочная бригада. Саркисян командовал. Затарахтел мотор. Кто-то промочил ноги и громко выругался по этому поводу.

Ситуация была настолько противоречивой, что Ворохтин даже остановился в нерешительности, чего с ним никогда не случалось раньше. Если сейчас он побежит за косметичкой, то бригада отправится на остров без него. Можно было взять косметичку и отправиться на остров на второй моторке, которая в полной готовности покачивалась на волнах у причала. Можно было проигнорировать просьбу Лены как малозначимую блажь – темно, какой тут, к черту, макияж?! Но если косметичка была всего лишь капризом, то почему Лена не сказала о ней открыто, а с таинственным видом передала Ворохтину записку?

Ворохтин положился на интуицию и заспешил к микроавтобусу, приспособленному под камеру хранения. Он слышал треск лодочного мотора, и по тому, как изменился его тембр, догадался, что бригада отчалила. По большому счету, ему было плевать на бригаду. Он работал независимо от Саркисяна и договора. На Первом острове по каким-то причинам стало худо молодой женщине, и у него были возможности и желание помочь ей.

Ворохтин отпер дверь микроавтобуса, зашел внутрь и включил лампочку на потолке. Сумки стояли в проходе, на каждой висела бирка с фамилией. Рюкзак Лены, несмотря на то что он был единственным, который принадлежал женщине, не выделялся ни объемом, ни весом. Испытывая некоторые моральные затруднения, Ворохтин сунул руку в рюкзак. Он не сразу нащупал кожаную сумочку, названную Леной «косметичкой», извлек ее и затолкал под куртку.

Ворохтин вышел из микроавтобуса и тотчас повстречался с помощником Саркисяна. Студент не в пример спасателю широко улыбался. Он стоял спиной к большой осветительной лампе, и его чрезмерно оттопыренные уши просвечивались насквозь.

– По чужим вещичкам шарим? – сказал он, как бы давая понять, что шутит, и в то же время как бы оставляя Ворохтину шанс в этом усомниться.

Ворохтин не нашелся, что ответить на глупую реплику, и молча зашагал к машине «Скорой помощи» за своей сумкой. Студент откровенно последовал за ним.

– Саркисян велел передать, что он разрешает вам сегодня переночевать здесь, – произнес он, выполняя свои обязанности старательно и не без гордости.

Ворохтин открыл дверь «Скорой помощи» и взялся за ручки сумки.

– А завтра утром, будьте добры, покиньте базу…

Ворохтин вышел на берег. На черной воде плясали отражения фонарей. Моторная лодка покачивалась на слабой волне и тихо постукивала носом о деревянные сваи.

Не успел Ворохтин закинуть в лодку сумку, как помощник, следующий за ним тенью, изрек:

– Довожу до вашего сведения, что Саркисян запретил вам пользоваться лодками и прочим инвентарем съемочной бригады.

Ворохтин сел в лодку и стал отвязывать ее от крюка.

Студент постоял посреди причала и опустился на корточки.

– Я вас предупредил, – многозначительно сказал он и сплюнул под ноги.

Ворохтин взялся за кольцо, дернул, но мотор не схватился. Дернул еще раз – тот же результат. Пришлось снять кожух и на ощупь проверить провода.

– Свечу ты свинтил? – спросил Ворохтин у студента.

Тот немедленно вскочил на ноги и быстро пошел на берег.

– Я выполняю распоряжение режиссера! – крикнул он уже из темноты.

Ворохтин двинул кулаком по кожуху мотора.

«Можно послать их всех, сесть в машину и уехать домой! Можно! – в сердцах подумал он. – Но там же одни режиссеры и операторы! Я уже не говорю про врача, но хотя бы занюханного фельдшера с собой взяли. На крайний случай ветеринара! Ни бинта, ни зеленки…»

Он наклонился и поднял с пола весла.