Текст книги "Эхо войны"

Развод

– Полк, равняйсь, смиирно! Равнение на-право! – начальник штаба полка подполковник Баталов четким строевым шагом, приложив руку к черепной коробке (злые языки утверждали, что в ней, кроме берета, ничего не было), пошел навстречу командиру полка полковнику Тонину. – Товарищ полковник! Учебный десантно-штурмовой полк для развода на занятия построен. Начальник штаба полка подполковник Баталов.

Полковник, как подобает строевому командиру четко повернулся своей «облицовкой» к нам и выбросил: «Здравствуйте, товарищи десантники!». И мы тут же ответили: «Здравия желаем, товарищ полковник»! Надо признать – половина личного состава желала совсем обратного. После постановки задач на текущий день он опять гаркнул: «По-олк! В походную колонну!». Тут офицеры, прапорщики и сержанты заняли свои места. «Поротно! Шаго-ом марш!» Зазвенел военный полковой оркестр, и опять загудела земля под тяжелыми солдатскими ботинками перемежаясь со звуком, издаваемым военным оркестром.

Шли гордо, подтянуто, и все в душе гордились, что они идут в строю, четко печатая шаг, гордились тем, что у нас, в отличие от других солдат, на груди были видны тельняшки, гордились тем, что мы служим в воздушно-десантных войсках, тем, что впереди, четко печатая шаг, шли капитан Елисеев, кавалер ордена Красной Звезды, имеющий медали за отвагу и за боевые заслуги, прошедший Афганистан и Анголу, старший лейтенант Козлов, тоже афганец, лейтенант Трофимов, – молодой и энергичный офицер. Мы гордились нашим старшиной, который замыкал наш строй, как подобает старшине, кавалеру двух орденов Красной Звезды…

30 мая 1987 года

Стояло жаркое утро в Ферганской долине. Мы приехали в район посадки в восемь часов утра. Несмотря на ранний час, было довольно жарко, где-то под +30.

«Четвертая рота, повзводно становись»! Ну, наконец-то, неужели началось? У всех тогда было праздничное и в то же время волнующее и немного страшноватое чувство. Лопата оглядел нас тяжелым взглядом, а потом улыбнулся и сказал: «Ничего, ребята, это как у девственницы перед брачной ночью: сперва страшно, а потом приятно. Четвертая рота, надеть купола!»

После нескольких разговоров с командованием батальона и полка к нам подошли Елисеев, Козлов и Трофимов. Елисеев встал перед нами, приказал офицерам осмотреть нас. Козлов и Трофимов шли не спеша, то и дело подергивая за ранцы, делая замечания и подтягивая перекаты. Затем осмотрел сам ротный. Затем роту разбили по «бортам». Каждый борт тщательно проверялся офицерами и прапорщиками ВДС (воздушно-десантной службы), после чего роту разбили на четыре потока и прозвучала команда: «На борт шагом марш!», и мы пошли.

Перед нами стоял разинув свою пасть «ИЛ-76». Слева и справа тянулись такие же цепочки парней к другим бортам. Наконец, мы вошли и заняли свои места. Я оказался в третьем потоке последним, – и это меня это успокоило.

Наконец, этот «крокодил» взмыл в небо. Мы сидели, прислушиваясь к гулу двигателей. У меня пропало всякое желание прыгать, но я не хотел показаться трусом, не хотел позориться. Я понимал, что если в воздухе сделать всё правильно, то всё пройдет; но это уже не успокаивало.

Открылась рампа, выпускающий встал около ограничителя, пошли короткие гудки, и мы встали, правыми руками держась за кольца основных куполов, вытянутыми левыми касаясь плеча впереди стоящего. Завыла сирена, загорелась зеленая лампа, и все побежали. Я зажмурил от страха глаза и тоже побежал, и через некоторое время под ногами ничего не чувствовал. Меня стало вертеть потоками воздуха. Когда я открыл глаза, перед моими глазами вертелись и мелькали то земля, то небо. На счет «пятьсот три» я дернул за кольцо, хотя в этом необходимости не было: к этому времени сработал прибор, и кольцо выдернулось само, потом где-то секунду летел в свободном падении, и вдруг хлопок – и все остановилось.

Ребята были рады до беспредела, кто-то кричал: «Я лечу!» Кто-то просто орал во весь голос. Ощущение было ни с чем не сравнимое. После того, как приземлились, нас внизу уже ждали Лагутин, Кондратьев, Рустамов – наши сержанты, и мы по очереди подходили к ним, вставали в совершенно не мужскую позу, а они с оттяжечкой били запасными парашютами (запаской) по тем местам, которыми мы обычно садимся на табуретки. Это неписаный закон десантников, это значит, что мы стали настоящими мужчинами – десантниками.

Перед строем каждому вручили «тошнотики» – значки за прыжки в виде парашюта и с числом прыжков под «тошнотиком». Когда тебе говорят, что теперь ты не просто солдат, а солдат-десантник, гордись этим званием.

Где-то в конце июня…

Мы бежим по полосе препятствий с элементами имитации боевой обстановки, я уже прополз под «колючкой». Ввиду того, что меня матушка-природа обидела ростом, мне приходится намного труднее. Во-первых, «броник» (бронежилет). Мало того, что он тяжел, он еще мешает двигаться ногам, так как прикрывает мне не только корпус, но и колени. В связи с этим мне было вдвойне тяжело, и я бежал, покрывая матом этот броник, всю эту полосу, заодно и службу ВДВ.

Впереди – «забор». Подбегаю, подпрыгиваю – не могу достать. Сзади уже подбегает кто-то из парней и толкает меня. Я перелетаю через забор и падаю, тут же слышу душераздирающий крик: «Встааать, бегом!». Вновь встаю и бегу. Голова как не своя, в ушах гудит от разрывов взрывпакетов и тротила, закопанного вдоль полосы препятствий, глаза слезятся и ничего не видать от запущенных дымовых шашек. Вот впереди «разрушенное здание». Карабкаюсь на него и прямо под ухом раздаются резкие хлопки автоматных очередей. Но я не обращаю на это внимание, потому что от этих разрывов, по-моему, я временно оглох.

С «разрушенного дома» я спускаюсь на канате, в это время какая-то сволочь подложила под меня взрывпакет, в ушах загудело. Спустился и побежал дальше; пробежал «взорванный мост» и еще одно «разрушенное здание», затем «брод» и, наконец, вот он – «ход сообщений». Пробежал по нему, вылез в окоп и закинул гранату в «танк», попал…

Изнуренная июньским солнцем и занятиями на полосе препятствий наша рота разбрелась по лужайке. Кто на карачках, кто, еле волоча ноги, находил более удобное место и тут же падал, кто-то жалел, что попал в армию, кто-то о том, что попал в ВДВ, а кто-то вообще жалел, что мужиком родился. Было странно слышать подобное от таких здоровенных, почти двухметровых амбалов. Один Пашка Артемьев лежал и что-то напевал себе под нос. Я не знаю, о чем он пел, но было ясно, что был в бодром настроении. Мне даже показалось, что он вообще не устал. Я и Вострик сидели на откосе и, ни о чем не разговаривая, курили. Коля сидел задумчиво. Его мысли, наверное, были где-то там далеко-далеко в Алтайском крае, где его ждали мама, дом и любимая девушка.

Конец июня, 20 ч. 00 м

Всю роту загнали в Ленинскую комнату, пишем письма домой. Я не знаю даже, что писать родителям. А Свете напишу.

«Здравствуй, Света! С пламенным горячим солдатским приветом к тебе, твой друг Рома. В первых строках хочу передать тебе свой нежный поцелуй, ну, а во-вторых… Сообщаю, что я жив, здоров, чего и тебе желаю. РядовойКапитонов» (это я у Вострика подсмотрел).

Через минуту раздалась команда: «Рота встать, смирно!», – это зашел Лопата. Калюжный доложил как положено, после чего Лопата, не обращая на него никакого внимания, приказал всем сесть. Вслед за тем началось. Дело в том, что он нашёл в туалете разорванную простыню, а в расположении – бычок

Экзекуция началась со слов: «Встать! строиться в расположении». После построения дневальные постелили перед строем ту самую разорванную простыню и положили туда бычок. Старшина приказал аккуратно завернуть бычок в простыню, после чего принесли носилки и четыре лопаты. Бережно уложили простыню на носилки, и вышли на улицу. Старшина объявил, что сейчас будет «похоронная процессия» и дал команду «напрааа-во, бего-ом марш», и мы побежали в сторону учебного городка, что в трех километрах от части. Впереди бежали носильщики «с телом покойного», за ними рота.

Похоронную процессию замыкал старшина Лопата.

Через полчаса забрались на высотку. Старшина велел четверым солдатам – Степанову, Калюжному, Зотову и мне выкопать яму глубиной два метра, шириной полтора, и длиной 2,5 метра. Мы копали яму в течение часа. После чего ребята опустили в яму бычок, свернутый в рваную простыню, и зачитали прощальные слова: «Спи спокойно, наш дорогой товарищ, мы будем помнить тебя, покуда не съест твой никотин наши легкие до конца, и не начнет капать никотин с того самого места, чем мы садимся на стул».

По окончании траурной церемонии яму закопали и поставили импровизированный крест. Я только тогда и заметил, что таких «могил» здесь аж штук двадцать. После скорбного собрания мы вновь бегом вернулись в часть.

На вечерней поверке старшина предупредил нас: «Не дай Бог еще раз найду в расположении роты хоть один бычок, вы у меня на дальней танковой дистрассе будете хоронить свой окурок». С этими словами Лопата вежливо попрощался с нами и вышел из казармы.

Дежурный по роте почему-то не спешил нас «пробивать», и мы тут же поняли, что нам пришла хана: сержанты эту вечернюю прогулку до учебного городка вряд ли нам простят. И тут случилось неожиданное: замкомандира первого взвода старший сержант Карелин признался при нас сержантам, что это он курил в казарме, а когда зашел Лопата, он потушил бычок и бросил; не дав опомниться, дал команду: «Отбой!». Раздевшись и заправив обмундирование, вся рота улеглась с чувством облегчения и большой благодарности Карелину.

«Рота, подъем, тревога!!!». Я резко вскочил, и, не до конца проснувшись, начал одеваться, ругая (естественно, про себя) на чем свет стоит дневального и того, кто передал ему эту команду, хотя естественно, ни дневальный, ни тот, кто передал «тревогу», ни в чем не были виноваты. Согласно боевому расчету, первый и третий взвод уже получили оружие и бежали одеваться в свои кубрики. Затем четвертый и наш взвод, т. е. второй, уже к тому времени одетые, побежали вооружаться в оружейку. Нас построили на плацу, выдали боекомплекты. Напротив каждого взвода уже стояли грузовики.

«По местам»! Мы быстро заняли места. Было странно, что постоянный состав тоже был поднят по тревоге. Заревели моторы и колонна двинулась. Не в район посадки, как это было всегда, а к центральному КПП. Мы поняли, что едем в город. На выходе колонна остановилась. Начальник штаба по рации что-то передал, и наш взводный лейтенант Трофимов прояснил ситуацию: в городе нездоровая обстановка, нам приказано в составе роты перекрыть дорогу Фергана – Ташкент.

Наша рота свернула от Ферганы направо, взвод остался в каком-то кишлаке, и вдруг из-за домов на нас начали сыпаться камни – это бузили местные жители. Трофимов приказал нам отойти за арык, но дальше не отходить и никого к дороге не пропускать. Огонь по толпе без команды не открывать. Мы цепью отошли за арык, и вдруг Калюжный схватился за лицо – ему камень попал прямо в переносицу. Его подхватили Коля Вострик и Мишка Коваленко, затащили за арык. Здесь хоть можно было укрыться за деревьями. А пьяная толпа дальше не полезла. Я чувствовал какое-то неприятное ощущение: то ли страх, то ли безысходность положения, ведь нас было всего тридцать два человека против целой деревни. И хоть мы и были вооружены, но приказа открывать огонь не было, и эта неопределенность еще больше меня убивала и сбивала с обычной колеи.

Одно успокаивало: рядом со мной стоит Пашка Артемьев; мы-то с ним друг друга в обиду не дадим. И так мы простояли до десяти часов утра. Затем в деревню приехала милиция, нас загрузили в грузовик и мы поехали обратно в часть. Я, да и не только я, все, наверное, отходили от транса. Мы не обсуждали пережитое и не бравировали друг перед другом. Просто сидели молча…

Сентябрь 1987 г.

Вот и закончилась учебка, мы стали «деревянными дембелями». Наша троица – Пашка, Коля и я, лежали на лужайке за нашей казармой. Перед этим мы в чайной купили всякой всячины: конфет, пряников, лимонад и т. д. и млели под сентябрьским солнцем, было свободное время. Коля опять начал про свое: «На зиму, наверное, приготовили закрома, и сено уже заготовили», и еще про коров и коз что-то плел. И Пашка не выдержал:

– Слушай, Вострик, ты можешь о чем-нибудь другом говорить?

А он удивленно:

– О чем же еще?

Тут я влез в их спор:

– Ну, например, о женщинах. Или же о том, как ты в санчасти с фельдшером познакомился, кстати, как её зовут? Может, она пожелает со мной тоже познакомиться, а?

– Да ну вас, извращенцы, никакой, понимаешь, культуры, – с этими словами он отмахнулся от нас и тут же пересел. Обиделся.

Через некоторое время прибежал дневальный и позвал нас: ротный приказал всем строиться. Через пять минут мы уже стояли в строю. Вышел ротный. Он долго ходил вдоль строя, а потом повернулся к нам:

– Ребята, послезавтра – отправка «за речку». Через пять минут будет объявлено построение. Кто не желает, может не становиться в строй. С этими словами дал команду «разойтись». Все разбрелись по койкам и каждый без лишних эмоций рассуждал и взвешивал свой будущий шаг. И вновь поступила команда на построение, в строй не встали только четверо. Ротный как-то странно посмотрел на меня, позвал в канцелярию. Там он сказал:

– Тебе пришло письмо. Ты извини, что мы вскрыли его, но перед отправкой мы все письма вскрываем, чтобы не было при первых же боях самострелов или глупых смертей.

И он прямо сказал, что моя девушка вышла замуж. Я вздохнул и отчеканил:

– Разрешите идти?

Ротный удивленно посмотрел на меня:

– Тебя что, совсем ничего не волнует?

– Никак нет, товарищ капитан! – И, даже не забрав письмо, вышел из канцелярии.

Но на душе все равно скребли кошки. У ребят было чемоданное настроение, все были возбуждены и рады, что наконец-то эта адская «учебка» закончилась. Мы с сержантами уже разговаривали на «ты», они сами на этом настояли.

Ранним утром нас подняли по тревоге, прихватили с собой заранее приготовленные шмотки: ботинки, РД-шки, шинели в скатку, сухие пайки и т. д. Построили, прямо на плац заехали КамАЗы. Полковник Баталов – командир части – начал толкать речь, он говорил о том, что нам выпала честь выполнять интернациональный долг и оказать неоценимую помощь дружественному афганскому народу, и еще много о чем-то говорил, до меня доходили лишь обрывки фраз.

Затем прозвучали команды: «Равняйсь, смирно! Торжественному маршу – поротно! Управление прямо! Остальные – напраа-во! Дистанция шесть метров! Равнение направо! Шаго-ом марш!». И тут зазвучала до боли знакомая музыка «Прощание славянки», и опять, как всегда, загудела под нами земля.

Мы расселись по машинам и поехали на станцию.

Я знаю, как перебегать под прикрытием огня с позиции на позицию, умею переползать под колючей проволокой и воткнуть штык в голову чучела, имитирующего часового. Могу пробежать с полной выкладкой сорок километров, умею вонзать нож в имитатор, умею водить по горным дорогам боевую машину десанта, метнуть гранату. Я научился убивать, убивать ради жизни, ради того, чтобы я и мои друзья вернулись домой. Уже далеко учебка, а впереди Фергана, Душанбе, Кабул, Кандагар, Файзабад, Герат, Кундуз…

Рома «Динамит»

Нас оставалось совсем немного,

Враги нас прижимали к скалам.

Тот день запомню я надолго,

Хотелось время повернуть обратно.

В тот миг я осознал,

что очень молод,

И даже не успел познать любовь…

(из стихотворения Романа Капитонова)

…Он быстр, подвижен и энергичен. Такова и его речь, сплошь усыпанная шутками и прибаутками. Коротко стриженые волосы уже убелены сединой, а зеленые глаза сметливы и смешливы одновременно. Милицейский бушлат – на несколько размеров больше. Он делает его чуть несуразным, что владельца ничуть не смущает, и получил он такой специально, чтобы ходить в нем на охоту и рыбалку.

Теперь Роман Романович Капитонов не ездит в Чечню и в другие «горячие точки». В свои сорок лет он инвалид, ставший таковым вследствие боевых действий, ветеран милиции и человек, повидавший в жизни многое, если не все.

Полутораметровый десантник

То, что повидал старший прапорщик Роман Романович Капитонов, легендарный Рома «Динамит», хватило бы на несколько жизней. Уже в восемнадцать лет в его жизнь вошла война. Тогда в 1987 году молоденьких солдат-срочников отправили в Демократическую Республику Афганистан выполнять интернациональный долг в составе десантно-штурмового полка. До призыва в армию Роман окончил Соттинское СПТУ, получив специальность водителя, тракториста и стал в армии механиком-водителем боевой машины десанта.

То, как Роман Капитонов при росте в полтора метра стал десантником – история отдельная и особая. Стать военным Роман мечтал еще с детства, прошедшего в городе Вилюйске. Примером для подражания был отец Роман Николаевич, в прошлом артиллерист, капитан сухопутных войск, прошедший всю Великую Отечественную с боями до Кенигсберга. Очень скрупулезный, аккуратный, Роман Николаевич много дал своим девятерым детям, все делал в жизни на совесть и учил их ничего не бояться, мудро полагая, что в жизни нет ситуаций, из которых нет выхода.

О военной форме школьнику Роману мечталось еще и потому, что любимое занятие – чтение книг – подарило ему множество героев. Отважных, сильных и смелых людей, на которых хотелось походить. Это и герои романов Фенимора Купера и Александра Дюма, и великие полководцы, знаменитые тактики и стратеги войны – Суворов, Кутузов, Блюхер, Жуков.

Когда пришло время собираться в армию, Роман понял, что наконец-то претворяется в жизнь его мечта и решил стать десантником. В то время в ВДВ – войска дяди Васи, то есть генерала Маргелова, создавшего этот род войск, брали только при росте 170 сантиметров. Роман, разумеется, не подходил по этому параметру. Разве что спортивное достижение кандидата в мастера спорта по вольной борьбе, полученное им еще в школе, было плюсом.

Тогда он решил взять прибывшего из центра для набора капитана ВДВ измором. С раннего утра до позднего вечера в республиканском сборном пункте он буквально бегал за ним, умоляя взять его в ВДВ. Капитан отмахивался, как мог. Но Роман был очень настойчив, и тот, наконец, устало сдался: «Иди в отдел формирования, черт с тобой…».

В учебке, которую Роман проходил в Фергане, попал в руки замкомвзвода, старшего сержанта Лагутина. Последний каждое утро по полчаса буквально подвешивал Романа на турнике, а на ноги прикреплял тяжелые танковые траки, то есть гусеницы. Лагутин кормил его, как на убой, давал витамины. И случилось небывалое – за четыре месяца Роман вырос аж на 10 сантиметров!

После учебки «срочники» попали в Афганистан. Сразу на войну. В первом бою механик-водитель боевой машины десанта Капитонов особого страха не ощутил и не понял, почему командир отделения крикнул ему: «Открой люк!». После боя Роман спросил его, зачем это надо было. Тот ответил, что в случае взрыва механик-водитель может вылететь наружу и остаться живым. При закрытом люке его просто расплющит внутри.

Через четыре месяца БМДэшка подорвалась на противотанковой мине, а механика-водителя Капитонова вышибло наружу. Он обошелся лишь легкой контузией. Романа перевели десантником-автоматчиком, а через три месяца ему присвоили звание младшего сержанта и назначили замкомвзвода.

Вскоре сержант Капитонов после вывода советских войск из Афганистана, оказался в Тульской дивизии, где предложили отучиться в школе прапорщиков спецотдела ВДВ. Так он стал инструктором-парашютистом и инструктором-сапером.

Далее были спецкомандировки в Сирию. Там он был трижды ранен и дважды контужен. Лечился в военном госпитале имени Н. Бурденко. Потом Алжир. Вернулся оттуда живым и невредимым через три месяца. Затем его ждала Ангола… Наконец, Родина. Служил в Каунасской дивизии, где его назначили командиром инженерно-саперного взвода. Участвовал в штурме Вильнюсского телецентра. Военную службу закончил в Уссурийске.

Сапер-балагур

Это только писать и перечислять легко, где воевал старший прапорщик Капитонов. Война – дело сугубо мужское. Здесь сразу видно, кто на что годен. В афганских горах, сирийских песках, в песках Алжира, в джунглях Анголы он терял своих близких друзей, поднимался и шел вперед. Вражеская пуля щадила шустрого бойца.

До сих пор помнит своего командира роты, капитана Чернышенко, который, прикрывая бойцов, сам в одиночку отбивался от «духов», напавших на командный пункт. Капитану тогда раздробило плечо, но он не сдался, а впоследствии был представлен к Ордену Ленина. Это был настоящий командир, честный и справедливый.

…Романа рвало, когда он впервые увидел «красный тюльпан» – зверски убитых в Афгане советских солдат с содранной и завязанной над головой кожей…

– Неправда, что мужчины в бою бесстрашны, – говорит Роман Романович, – все люди хотят жить. Всегда наступает замешательство. Но хочешь жить – умей вертеться. Нужно успеть нажать на спусковой курок первым…

Разным специальностям обучила его война. И автоматчик, и

механик-водитель, и парашютист. Но основная все же – сапер. Как говорит Капитонов, сапер, оказывается, ошибается не один раз, как принято считать, а дважды. В первый раз, когда выбирает специализацию, второй – когда предстает перед апостолом Петром…

Он, вообще, очень юморной, Роман Романович Капитонов. Например, говорит, что военный должен знать четыре языка. Это русский, русский армейский, русский матершинный и четвертый – просто матершинный. Или расскажет анекдот о том, что у отца было три сына – старший учился в академии, второй тоже там что-то выбрал, а третий, дурак, стал военным.

Балагур и весельчак, Капитонов верит людям, верит во все хорошее, как бы ни била его жизнь. Мужчина-воин, прошедший в мирное время ад войны, – большой оптимист. И только ночью по-прежнему он продолжает воевать, раздавая короткие боевые приказы…

Заминировать и разминировать он может практически все. Все мины прошли через его руки. Однако, как все скромные люди, Роман Капитонов никогда себя не выпячивает, полагая, что никакого героического поступка не сделал. Просто служил.

У него много друзей, которые обращаются к нему, и всем он всегда помогает. Этому научили родители. Он не пройдет мимо, если кого-то обижают, и себя не даст в обиду.

Многочисленные командировки «на войну» разрушили его семейную жизнь. Сейчас в сорок лет он верит, что найдет свое счастье. Младшая дочь Нина обучается музыке. Ее находят очень способной. Нину Роман Романович растил без матери. Средняя Арыйана живет в Верхневилюйске. А в Туле другой Роман Капитонов, сын, надел погоны сержанта ВДВ, курсант Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища решил стать защитником отечества, как отец и дед, дошедший до Кенигсберга.

После войн была милиция. Но не потому, что некуда было деваться, а по зову сердца, так как хотел внести свою лепту в дело противостояния разгулявшейся тогда преступности. Боецмилиционер ОМОНа при МВД республики применял свои навыки сапера на минных полях Чечни, где разминировал минометные мины, артиллерийские снаряды, авиабомбы и другие взрывчатые вещества. Там же он минировал подходы к российским позициям, предупреждая внезапные нападения противника.

За 1995—96 годы старший прапорщик Капитонов был в командировке в Чечне четыре раза. После первой командировки его представили к Ордену Мужества. Скромный старший прапорщик Роман Капитонов имеет немало высоких правительственных наград. В редкие праздники на его камуфляжной форме можно увидеть медаль «За отвагу» за участие в боевых действиях в Сирии. В январе 1990 года лично Михаил Горбачев вручил ему в Георгиевском зале Орден Красной Звезды, за Алжир у Романа Романовича – медаль «За боевые заслуги». Ее вручал уже президент Борис Ельцин в том же Георгиевском зале.

Немало и иностранных наград, таких, к примеру, как медаль от благодарного афганского народа.

После Чечни снова была милиция. В 1 ГОМе он стал помощником оперативного дежурного, в Хангаласском УОВД – командиром отделения ППС поселка Мохсоголлох. И в милиции, как и в армии, он обзавелся друзьями и соратниками. Друзья, товарищи – Юрий Михайлов, работавший помощником оперативного дежурного Мохсоголлохского ПОМ, Сергей Близнец и многие другие. Они всегда были рядом в трудные для него минуты.

Сегодня он иногда жалеет о том, что выбрал военную стезю. Стань он врачом или биологом, не стал бы инвалидом в молодом возрасте. Но душа у него по-прежнему военная. Когда по телевизору он смотрит новости о террактах, то от всей души сожалеет, что не в строю. Тогда бы он снова взял в руки автомат и поехал в «горячие точки»…

Альбина Избекова,

пресс-служба МВД по РС (Я)