Текст книги "Сталинград"

Громадную роль в победоносном исходе Сталинградской битвы сыграли наши советские командные кадры всех степеней. В сражениях у стен Сталинграда с необычайной отчетливостью проявилась партийная закалка наших командных кадров, их высокая идейность, патриотизм, высокая оперативно-тактическая подготовка, боевая зрелость и, наконец, превосходство их над командными кадрами немецко-фашистских войск.

В ходе все усложнявшейся обстановки еще более закалились и укрепились моральные качества советских воинов: выше стало чувство патриотизма, с каждым днем возрастала ненависть к врагу, каждый воин острее стал сознавать свой долг перед народом, перед Родиной. Все это было результатом огромной, ни на минуту не прекращавшейся политической работы партийных организаций в войсках, направлявшейся на укрепление дисциплины, на воспитание в них стойкости и упорства, на разъяснение военного и политического значения сражения под Сталинградом. Такая работа с каждым днем увеличивала энергию сталинградцев, укрепляла их организованность, вселяла уверенность в свои силы, в неизбежность разгрома обнаглевшего врага. Политическая работа была поставлена так, что требования партии доводились до сознания каждого бойца. Вся эта благородная и кропотливая работа проводилась при непосредственном участии и руководстве члена Военного совета Сталинградского и Юго-Восточного фронтов Н.С. Хрущева. Огромную работу проделали сталинградские коммунисты, проявившие большую организационную гибкость и высокую идейность перед лицом грозной опасности, нависшей над городом.

В битве под Сталинградом ярко проявились непоколебимый дух советского народа и его армии, единство советского фронта и тыла. Воины-сталинградцы чувствовали, что весь советский народ поддерживает их словом и делом, морально и материально. Нескончаемым потоком шли в Сталинград письма, телеграммы, посылки от простых советских людей, коллективов заводов и шахт, колхозов и совхозов, от городов и советских республик. Так, послание туркменского народа было подписано более чем 200 тысячами граждан республики. Сталинград – это величайшая победа всего советского народа, достигнутая под руководством Коммунистической партии и советского правительства. Советский народ мобилизовал все свои силы для того, чтобы снабдить армию могучей первоклассной техникой и всем необходимым для победоносного наступления. Великая победа под Сталинградом вызвала у всех советских людей огромный подъем, вдохнула в них новые силы, укрепила уверенность в неизбежном и окончательном разгроме вражеских полчищ.

Потому-то так глубоко запечатлелась Сталинградская битва в памяти нашего народа. Она явилась вдохновляющим примером высокого патриотизма, на котором будут воспитываться все новые поколения нашей молодежи.

Часть первая
Оборона Сталинграда

Глава I
Назначение

 
Он грозен, как утес прибрежный,
И молчалив, как часовой.
Он со степей не сводит глаза,
Откуда враг идет толпой,
Он весь как будто ждет приказа
Пойти в кровавый, смертный бой[10]10
  В качестве эпиграфа здесь и далее использованы отрывки из поэмы А.И. Еременко «Сталинград».


[Закрыть].
 

Звонок «кремлевки»[11]11
  Внутренний кремлевский телефон. В палате госпиталя, где я лечился после второго ранения, было три телефона: внутренний госпитальный, городской и «кремлевка».


[Закрыть] раздался в начале двенадцатого ночи, когда я уже почти перестал его ожидать. Волнение, обуревавшее меня весь день, вспыхнуло с новой силой. Сдерживая его, я отвечал спокойно.

Из приемной наркома обороны сообщили, что мой рапорт рассмотрен. Мне надлежало немедленно прибыть в Кремль.

Повешена телефонная трубка. В голове с кинематографической быстротой и четкостью промелькнули все детали ушедшего дня.

Это было 1 августа 1942 года. Рано утром произошла не совсем приятная беседа с лечащим врачом – профессором, хирургом товарищем Капланом. Как только профессор вошел в палату, я сказал ему, что чувствую себя совершенно здоровым и поэтому решил подать рапорт Верховному Главнокомандующему с просьбой направить меня в действующую армию. Профессор чуть вспылил, заявив, что не больным, а врачам положено решать вопрос о выписке из госпиталя. «Оставьте эту мысль по меньшей мере на месяц-полтора», – заключил он тоном, не терпящим возражений.

Улыбаясь, я возразил, что у медиков есть один большой недостаток: они могут установить болезнь, довольно успешно лечить больного, но, к сожалению, они почти никогда не могут точно установить момент выздоровления. Шутка несколько смягчила доктора.

– Что же, – проговорил он, – сейчас мы практически проверим ваше состояние; кладите палку и пройдитесь по палате.

Напрягаю все силы, чтобы твердо ступать на раненую ногу. Первые пять-шесть шагов сделаны удачно. Но дальше пришлось захромать, на лбу выступил холодный пот, ноющая боль в ноге была нестерпимой. Хотя к этому времени кости уже и срослись, но рана окончательно еще не закрылась и дала себя знать. Прошло еще только десять дней, как я отказался от костылей и стал ходить с тростью.

– Довольно, довольно! – воскликнул Каплан, как будто заранее ожидавший этого момента. – Теперь ясно, многоуважаемый генерал-полковник, кто ошибается в моменте выздоровления. Еще основательно придется лечиться.

Пришлось выложить все начистоту и сказать, что рапорт уже отправлен.

– Тем хуже для вас, – невозмутимо продолжал доктор, – все равно без справки лечащего врача ваш рапорт не будет рассматриваться.

Поскольку разговор принимал нежелательный оборот, обращаюсь к чувствам врача. Поблагодарив доктора за заботу о моем здоровье, я просил его понять, что нельзя мне сейчас, в тяжелейший период войны, сидеть сложа руки, что хромота не помешает мне руководить боевыми действиями на фронте, ведь я не просто солдат. В заключение спокойно спросил:

– Скажите, профессор, положа руку на сердце, смогли бы вы, страдая болезнью, подобной моей в ее теперешней стадии, спокойно отсиживаться, зная, что сотни людей, изнемогая от ран, ждут вашей помощи, именно вашей, профессор?

Врач задумался. Видимо, лед тронулся. После продолжительной паузы уже совсем мирным тоном, не отвечая прямо на вопрос, он сказал:

– Что же, если вы дадите мне честное слово, что будете строжайше соблюдать режим, который я предпишу, то не стану возражать против вашей выписки.

Я пообещал доктору свято соблюдать все его советы, думая про себя: «Главное, вырваться от вас, дорогой профессор». Решение о выписке из госпиталя было принято. Каплан ушел.

Целый день я тренировался в ходьбе без трости и достиг немалого успеха. При медленном, расчетливом движении хромота становилась почти незаметной. Во всяком случае, думал я, во время приема в Кремле сумею держаться хорошо.

Долго пробиралась наша машина затемненными улицами по-военному суровой столицы. Почти на каждом перекрестке нас останавливали свистки патрулей. Представившись, осветив машину внутри быстрым лучом карманного фонаря, они строго требовали документы и только после внимательной проверки отпускали нас, отдав честь. Так что в Кремль я прибыл к часу ночи.

Приемная Верховного Главнокомандующего. Два человека – один военный, другой гражданский ожидают своей очереди. О моем приезде было доложено немедленно. Оставив свою подпорку-палку в приемной, я осторожно, чтобы скрыть хромоту, бодро вошел в кабинет председателя Государственного Комитета Обороны (ГКО). Большая, несколько продолговатая комната. Мягкий матовый свет. Иосиф Виссарионович, стоя за своим рабочим столом, только что закончил разговор по телефону. В кабинете находились другие члены ГКО.

Выслушав доклад о прибытии, И.В. Сталин подошел ко мне, поздоровался за руку и, пристально посмотрев мне в лицо, спросил:

– Значит, считаете, что поправились?

– Так точно, подлечился, – ответил я, мысленно решив, что все пропало, так как тон Иосифа Виссарионовича показался мне насмешливым.

Кто-то из присутствовавших заметил: «Видимо, рана еще беспокоит, ходит-то товарищ очень осторожно к к тому же прихрамывая».

– Прошу не беспокоиться, у меня все в порядке, кости срослись отлично, – несколько поспешно, но уверенно возразил я.

– Что же, – снова заговорил И.В. Сталин, – будем считать товарища Еременко возвратившимся в строй. Вы очень нужны сейчас нам. Перейдем к делу, – обращаясь прямо ко мне, закончил он.

Как будто тяжелый груз упал с моих плеч; мучившие меня сомнения о возможном демарше доктора рассеялись.

Мой рапорт пришелся кстати. В ГКО решался вопрос об оргмероприятиях, которые необходимо было срочно осуществить, чтобы выправить положение на сталинградском направлении. Обсуждались возможные кандидатуры на должность командующего новым фронтом.

Заключая обсуждение, И.В. Сталин обратился ко мне:

– Под Сталинградом сейчас так сложились обстоятельства, что нельзя обойтись без срочных мер по укреплению этого важнейшего участка фронта, без мер, рассчитанных на улучшение управления войсками. Сталинградский фронт, образованный недавно, решено разделить на два. Возглавить один из них Государственный Комитет Обороны намерен поручить вам.

Пристально взглянув на меня, Иосиф Виссарионович спросил:

– Как вы на это смотрите?

– Готов нести службу там, куда сочтете необходимым послать, – ответил я.

Мне было приказано, не теряя времени, поехать в Генеральный штаб, ознакомиться там с обстановкой на Сталинградском фронте, с указаниями, которые даны Государственным Комитетом Обороны Генеральному штабу по оперативным и организационным вопросам, и вечером вместе с товарищем Василевским снова прибыть в Государственный Комитет Обороны, где и будет принято окончательное решение.

– Есть, – ответил я по-уставному. – Задача мне ясна.

– Тогда не станем вас больше задерживать. Рассчитывайте свою работу так, чтобы послезавтра вылететь в Сталинград, – заключил Иосиф Виссарионович, подавая мне руку.

Прощаясь, я как-то невольно задержал свой взгляд на Ленине, портрет которого висел здесь над рабочим столом; живые прищуренные глаза Ильича смотрели подбадривающе.

Около 4 часов утра я вернулся в госпиталь, располагавшийся в здании Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Прилег, чтобы дать отдых ноге, но заснуть не мог, да и не пытался. В голове уже созрел подробный план работы в Генеральном штабе. Дополнительно к указанному включил в него вопрос об ознакомлении с кадрами начальствующего и командного состава, предназначенными для вновь создаваемого фронта.

В 8 часов уехал в Генеральный штаб и работал там весь день. Уяснив себе обстановку под Сталинградом весьма схематично, насколько это возможно по оперативным документам, я узнал следующее. Сталинградский фронт был образован 12 июля 1942 года (схема 1)[12]12
  Схемы даются отдельной тетрадью.


[Закрыть]. В момент образования в него вошли армии: 62-я, выдвинутая из района Сталинграда на запад с задачей не допустить выхода противника к реке Дон; сосредоточенные здесь из резерва Ставки 63-я, развернувшаяся на рубеже по северной излучине Дона, и 64-я – на фронте Суровикино, Верхне-Курмоярская (южнее 62-й армии). Сталинградский фронт граничил на севере с Воронежским фронтом (по линии Камышин, Ново-Анненский, Бабка) и на юге с Северо-Кавказским фронтом (по линии Астрахань, Кетченеры, Верхне-Курмоярская).

Во второй половине июля в состав Сталинградского фронта были включены армии: 21 и 57-я (из бывшего Юго-Западного фронта), а также 51-я (из Северо-Кавказского). К 23 июля войска Сталинградского фронта развернулись и заняли оборону: 63-я армия по левому берегу Дона на участке Бабка – устье реки Медведица (около 300 километров по фронту); 61-я армия восточнее 63-й армии также по левому берегу Дона до станции Клетская; 62-я армия находилась на рубеже Клетская – Суровикино.

64-я армия – на участке Суровикино – Суворовский и по левому берегу Дона до станицы Верхне-Курмоярская; 51-я армия продолжала вести напряженные неравные бои в районе Верхне-Курмоярская, Цимлянская и западнее.

57-я армия, находясь севернее Сталинграда, приводила себя в порядок после боев.

Танковая армия формировалась в Сталинграде.

Ознакомившись также с последующими событиями на фронте (после 23 июля), а также с указаниями ГКО, связанными с реорганизацией этого фронта, я вместе с начальником командного управления подобрал необходимые для фронта руководящие кадры к к вечеру был готов для доклада[13]13
  Одна мысль, возникшая в итоге изучения географии района и оперативной обстановки, складывавшейся под Сталинградом, не давала мне покоя. С ней связывалась мысль на возможность с нашей стороны крупных контрмероприятий, чреватых для гитлеровцев серьезным поражением. Уже тогда было ясно, что гитлеровцы, имея задачу выйти к Волге и перерезать ее у Сталинграда, вынуждены будут сосредоточить основную ударную массу своих войск на ограниченной полосе Волго-Донского междуречья, где две реки ближе всего сходятся между собой и Волга, образуя здесь почти прямой угол, далеко вдается на запад. Поэтому при реализации уже частично выявившегося тогда плана немцев фланги нашего фронта почти в любом случае должны были занять нависающее положение относительно ударных группировок противника. Особенно это касалось северного или правого фланга наших войск, ибо здесь, во-первых, легко было сохранить соответствующие плацдармы для контрдействий на левом берегу Дона, а во-вторых, налицо были прочные связи со стратегическим тылом, что способствовало лучшему сосредоточению войск, их материальному обеспечению. Вместе с тем условия южного (левого) фланга способствовали прочной обороне с последующим нанесением отсюда вспомогательного, но достаточно сильного удара.


[Закрыть]. Прием у Верховного Главнокомандующего состоялся вечером 2 августа. На приеме, кроме меня, были начальник Генерального штаба генерал-полковник А.М. Василевский, генерал-майор В.Д. Иванов, тоже из Генерального штаба, и генерал-лейтенант Ф.И. Голиков, вызванный в связи с назначением его под Сталинград на должность командующего 1-й гвардейской армией (эта армия формировалась из воздушно-десантных дивизий, располагавшихся под Москвой).

И.В. Сталин после обычных приветствий сразу же спросил меня о результатах работы в Генеральном штабе.

Я ответил, что почти сутки занимался в Генштабе, что оперативную обстановку, которая является весьма тяжелой, уяснил. Выслушав мой доклад о проделанной задень работе, И.В. Сталин заключил:

– Значит, вошли в курс дела, это и требовалось, – и тут же, обратившись к товарищу Василевскому, приказал ему доложить проект решения о разделе фронтов.

Пока товарищи Василевский и Иванов развертывали для доклада карту, И.В. Сталин подошел ко мне вплотную и, потрогав две золотые полоски на кителе, сказал:

– Правильно, что мы ввели знаки ранения. Народ должен знать тех, кто пролил свою кровь, защищая Отечество.

Лаконично, вместе с тем четко и ясно доложил товарищ Василевский об организационных вопросах образования двух фронтов, привел цифры состава их сил и средств.

По окончании доклада товарища Василевского И.В. Сталин обратился ко мне с вопросом:

– Вы познакомились с обстановкой под Сталинградом, вернее сказать, на сталинградском направлении и нашими наметками по Сталинградскому фронту. Все ли вам ясно, товарищ Еременко?

– Мне все ясно, наметки Ставки по реорганизации Сталинградского фронта понял, но, пока вами не принято окончательное решение, позвольте мне доложить некоторые свои соображения, – несколько возбужденным голосом ответил я.

– Хорошо! Докладывайте.

Коротко остановившись на обстановке, сложившейся в большой излучине Дона, я подчеркнул, что придерживаюсь несколько иного мнения (по сравнению с проектом директивы) в отношении разделения Сталинградского фронта на два фронта с границей по реке Царица и далее на Калач. При таком решении Сталинград разрезается на две части. Стык между фронтами и армиями – всегда уязвимое место обороны. Поэтому целесообразно разграничительную линию между фронтами провести с таким расчетом, чтобы не делить Сталинград и чтобы оборону города возложить целиком на один из фронтов.

После этих слов я сделал паузу, чтобы выслушать возможные замечания, если они будут. Неожиданно для меня, да и, по-видимому, для всех присутствующих И.В. Сталин несколько нервно реагировал на предложение. Весьма вероятно, что эта раздражительность явилась следствием телефонного разговора, который Иосиф Виссарионович вел в нашем присутствии с рядом фронтов. Он несколько раз говорил по телефону ВЧ; чувствовалось, что ему докладывали о тяжелом положении, просили помощи. Положение было действительно напряженным. Наши войска продолжали отход. Я невольно подумал о той великой ответственности за судьбы Родины, о той тяжелой ноше, что была возложена на плечи Иосифа Виссарионовича, как главы правительства, как Верховного Главнокомандующего.

Пройдясь по кабинету несколько раз, он остановился и, обратившись к товарищу Василевскому, перед которым на столе лежали карта и проект директивы, раздраженным тоном сказал:

– Все оставить, как мы наметили. Сталинградский фронт разделить на два фронта; границу между фронтами провести по реке Царица и далее на Калач.

Товарищ Василевский, сидевший с противоположной стороны длинного стола, за которым находились также и члены ГКО, начал вносить поправки, касавшиеся сроков исполнения, сил и средств.

И.В. Сталин еще раз прошелся по кабинету и, как бы обращаясь ко всем, сказал:

– Так как же мы назовем фронты?

Кто-то предложил: фронт, который будет действовать в северной части Сталинграда и севернее, наименовать Сталинградским, т. е. сохранить старое название, а фронту, действующему в южной части Сталинграда и южнее, дать наименование Юго-Восточный. И.В. Сталин согласился с этим. Сейчас же это и было записано в директиве.

Когда разделение фронтов стало совершившимся фактом, возник вопрос о назначении командующих фронтами. Были названы кандидатуры: моя и генерал-лейтенанта В.Н. Гордова (Сталинградским фронтом в то время уже командовал Гордов, назначенный две недели тому назад вместо маршала С.К. Тимошенко).

И в этом случае я попросил разрешения изложить свои соображения. И.В. Сталин с заметной улыбкой спокойным тоном сказал:

– Ну что же, доложите ваши соображения.

Ободренный этим, я старался изложить их как можно убедительнее. В моем кратком докладе было сказано, что, изучив вчера оперативную обстановку на сталинградском направлении, я пришел к определенному выводу, что в будущем левое крыло Сталинградского фронта, закрепившись на западных и юго-западных подступах к городу, будучи усилено свежими частями, обеспечит активную оборону в то время, как его правое крыло, также получив пополнение, будет в состоянии нанести с севера удар по противнику на западном берегу Дона и во взаимодействии с «левым» (Юго-Восточным) фронтом уничтожить противника под Сталинградом. С севера – главный удар, с юга же – вспомогательный, фланговый удар, отвлекающий противника от направления главного удара. Заканчивая изложение своих мыслей, я просил назначить меня, если моя наметка будет принята, на «правый» (Сталинградский) фронт, добавив, что моя «военная душа» больше лежит к наступлению, чем к обороне, даже самой ответственной.

Все присутствующие выслушали меня внимательно. Наступила пауза. И.В. Сталин, снова пройдясь по кабинету, сказал:

– Ваше предложение правильное и заслуживает внимания, но это – дело будущего, а сейчас нужно остановить наступление немцев.

Набивая табак в трубку, он сделал паузу. Я воспользовался этим, вставив реплику: «Я и предлагаю на будущее, а сейчас нужно задержать немцев во что бы то ни стало».

– Правильно понимаете, – утвердительно сказал он, – поэтому мы и решили послать вас на Юго-Восточный фронт, чтобы задержать и остановить противника, который наносит удар из района Котельниково на Сталинград. Юго-Восточный фронт нужно создавать заново и быстро. У вас есть опыт в этом: вы заново создали Брянский фронт. Так что поезжайте, вернее, летите завтра же в Сталинград и создавайте Юго-Восточный фронт.

Для меня стало ясно, что вопрос уже решен, и я ответил кратким «слушаюсь».

Дальнейшее развитие военных событий показало ошибочность принятого тогда решения. Причем сам товарищ Сталин спустя 12–15 дней, разговаривая со мной по телефону, самокритично признал, что была допущена ошибка при разделении Сталинградского фронта и в особенности самого Сталинграда между двумя фронтами. Однако быстро меняющаяся обстановка не позволила полностью исправить положение, т. е. допущенную ошибку.

Должен сказать, что в тот момент я знал обстановку, естественно, лишь «теоретически», поэтому, когда мне ответили, что вопрос о разграничительной линии не является принципиальным и может быть при необходимости пересмотрен в рабочем порядке, я не стал возражать. Довод о том, что необходимо сосредоточить все силы и средства для прекращения наступления противника с юго-запада из района Котельниково, казался достаточно веским. Моя просьба о назначении на «правый» фронт тоже не была учтена.

Итак, я был назначен командующим войсками вновь созданного фронта, получившего название Юго-Восточного. Сталинградский фронт сохранил прежнее свое название.

Разграничительная линия между фронтами прошла от Калача на Сталинград, а в черте города по реке Царица (сейчас Пионерка), рассекая таким образом основной объект обороны на две части. Штабы обоих фронтов было приказано разместить в самом Сталинграде.

В духе принятых решений была окончательно откорректирована директива, тут же утвержденная Верховным Главнокомандующим.

В заключение беседы И.В. Сталин, обращаясь ко мне, особо подчеркнул, что необходимо повысить требовательность, поднять дисциплину, навести строжайший порядок в войсках, принимая для этого самые решительные меры.

– Я верю вам, товарищ Еременко, и надеюсь на вас. Подчеркиваю, что ваша главная задача – остановить наступление врага и разбить его.

К трем часам ночи все вопросы были решены, директива подписана. Прощаясь с нами, И.В. Сталин пожелал боевого успеха. Я ответил коротко: «Доверие, оказанное мне партией, оправдаю, задачу по обороне Сталинграда выполню». Я вышел с мыслями о глубочайшей ответственности за выполнение порученного мне дела. Оказанное доверие окрылило меня, я как будто приобрел новые качества, прибавилось энергии, воля сделалась стальной. Было ясно, что от развития боевых действий под Сталинградом будет зависеть в какой-то, вероятно, в значительной степени успех нашей борьбы против гитлеризма.

Здесь нелишне будет напомнить читателю о сложившейся тогда для нашей страны военно-политической обстановке. Оговариваюсь, что в то время я не мог, естественно, представлять ее в полном объеме.

Но прежде чем говорить об обстановке, фактически сложившейся тогда на советско-германском фронте, необходимо коснуться планов сторон на летнюю кампанию 1942 года.

Сейчас это сделать несколько легче, поскольку опубликован ряд документов, проливающих свет на этот вопрос.

Как уже отмечалось выше, долгое время считалось, что основным в планах врага на лето 1942 года было овладение Москвой путем обхода ее с востока, в этих целях якобы и производился вражеский удар на Сталинград. Наступление гитлеровцев на юг к нефтяным районам Кавказа расценивалось как имеющее вспомогательную цель – отвлечь наши резервы от московского стратегического района. Однако такое толкование немецко-фашистских планов не выдерживает сопоставления с фактами, зафиксированными в документах.

Так, 11 ноября 1941 года в директиве главному командованию германских сухопутных сил указывалось: «…при соответствующем состоянии погоды будет целесообразно использовать все имеющиеся в распоряжении силы для того, чтобы в результате нанесения удара на юге на Сталинград или путем быстрого выхода на линию Майкоп, Грозный улучшить снабжение армии нефтью, поскольку наши ресурсы в этой области ограниченны».

По свидетельству генерала Гальдера Гитлер 19 ноября 1941 года следующим образом определил цели на 1942 год: «Задачи на будущий год: в первую очередь Кавказ, цель – русская южная граница…»

Общий замысел всей кампании 1942 года был сформулирован следующим образом: «… Окончательно уничтожить живую силу, оставшуюся еще в распоряжении Советов, лишить русских возможно большего количества важнейших военно-экономических центров. Для этого будут использованы все войска, имеющиеся в распоряжении германских вооруженных сил и вооруженных сил союзников»[14]14
  ИМЛ. Документы и материалы Отдела истории Великой Отечественной войны. Инв. № 682. Л. 436–437.


[Закрыть].

Но наиболее обстоятельно гитлеровский план летней кампании излагается в его директиве № 41 от 5 апреля 1942 года.

Каковы ее основные положения?

«I. Общий замысел. Главная задача состоит в том, чтобы при сдерживающих действиях центральной группы армий на севере добиться падения Ленинграда и установления наземной связи с финнами, а на южном фланге добиться прорыва в районе Кавказа, придерживаясь при всем этом первоначальных принципов относительно восточного похода. Осуществление этой цели, должно производиться не одновременно по всему фронту, а только по отдельным участкам и в соответствии со сложившейся обстановкой в итоге зимних боев, а также в соответствии с имеющимися силами, средствами и транспортными условиями.

Поэтому первоначально необходимо объединить все имеющиеся силы для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтяные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет.

Окончательное блокирование Ленинграда и захват Ингерманландии могут быть произведены, как только позволит обстановка в районе окружения или высвободятся какие-либо другие силы, которых будет достаточно для проведения данного мероприятия…

II. Проведение операций.

A…

Б. Дальнейшая задача заключается в том, чтобы очистить от противника Керченский полуостров и захватить Севастополь… В южном районе, на линии реки Донец, необходимо отрезать и уничтожить неприятеля, прорвавшегося по обе стороны Изюма.

B. Главная операция на Восточном фронте. Цель этой операции, как уже указывалось, заключается в том, чтобы для обеспечения овладения Кавказом разбить и уничтожить русские войска, расположенные в районе Воронежа к к югу от него, а также западнее и севернее реки Дон.

По причинам, связанным с порядком прибытия предназначенных для этого частей, данная операция может быть проведена только в виде целого ряда отдельных наступлений, следующих непосредственно одно за другим, взаимно связанных между собой и восполняющих друг друга.

Поэтому они должны быть проведены, начиная с севера к югу, в такой временной последовательности, чтобы можно было на решающих участках каждого отдельного наступления в цепи этой общей операции обеспечить максимум концентрации как сухопутных, так и военно-воздушных сил… Началом всей этой операции должно послужить охватывающее наступление или прорыв из района южнее Орла в направлении Воронежа. Из двух группировок танковых и моторизованных соединений, предназначенных для охвата, наиболее сильной должна быть северная группировка. Цель этого прорыва – захват города Воронежа.

В то время как часть пехотных дивизий имеет задачу немедленно построить мощный фронт обороны на линии от исходного пункта наступления Орел в направлении Воронеж, перед танковыми и моторизованными соединениями стоит задача своим левым флангом продолжить наступление от Воронежа в южном направлении для поддержки второго прорыва, который должен быть предпринят из района Харькова в восточном направлении. И в этом случае первоочередная цель заключается не в том, чтобы подавить русский фронт как таковой, а в том, чтобы во взаимодействии с моторизованными соединениями, наступающими вниз по Дону, уничтожить русские силы.

Третье наступление в рамках этой операции должно быть проведено с таким расчетом, чтобы силы, наступающие вниз по Дону, соединились в районе Сталинграда с теми силами, которые наступают из района Таганрог, Артемовск, между нижним течением Дона и Ворошиловградом через Донец в восточном направлении. И в завершение последние должны соединиться с танковой армией, наступающей на Сталинград.

Если в ходе этих операций, особенно благодаря захвату неповрежденных мостов, представится возможным образовать предмостные плацдармы восточнее и южнее Дона, то этим необходимо воспользоваться. Во всяком случае, следует пытаться дойти до самого Сталинграда или по крайней мере вырвать его из числа промышленных центров и узлов сообщений, подвергнув его действию нашего тяжелого оружия… И далее, принимая во внимание условия, связанные с временем года, необходимо форсировать наступательное движение через Дон в южном направлении для достижения оперативных целей».

Таким образом, немецко-фашистское командование летом 1942 года уже не могло развернуть наступление одновременно на всех направлениях, как это было летом 1941 года, поэтому для достижения поставленных целей намечалось провести ряд последовательных наступательных операций. При этом основные усилия сосредоточивались на юго-западном направлении с целью уничтожения наших войск за Доном, чтобы затем захватить нефтяные районы в пределах Кавказа и перерезать коммуникации СССР с внешним миром, идущие через Кавказ и Иран. Кроме главной операции на юге, планировалось провести еще несколько операций на северо-западном и западном направлениях и создать выгодную обстановку для последующего развития наступления на западном направлении с целью разгрома центральной группировки советских войск и выхода на широком фронте на Волгу в ее среднем течении. С выполнением этих задач предполагалось, что СССР будет вынужден капитулировать. Однако конкретных оперативных планов на решение этих конечных задач немецким командованием не было разработано.

Начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии о планах летней кампании 1942 года говорил, что «выход на Волгу сразу на широком участке не планировался, предполагалось выйти к реке в одном из мест, чтобы в дальнейшем захватить стратегически важный центр – Сталинград. В дальнейшем предполагалось в случае успеха и изоляции Москвы с юга предпринять поворот крупными силами к северу. Я затрудняюсь сказать какие-либо сроки для проведения этой операции».

Стремление противника во что бы то ни стало овладеть югом объяснялось главным образом «нефтяными» соображениями. Нефть была самым больным местом в экономике фашистского рейха. На совещании высшего командного состава Восточного фронта, проведенном 1 июня 1942 года в Полтаве, Гитлер заявил об этом весьма недвусмысленно: «Моя основная мысль – занять область Кавказа, возможно основательнее разбив русские силы… Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен покончить с этой войной». Как увидим дальше, немецко-фашистское командование с присущим ему упорством стремилось осуществить этот план.

Таким образом, становится совершенно ясным, что основным объектом вожделений Гитлера и его подручных летом 1942 года был юг нашей страны с его огромными богатствами: сельскохозяйственными районами благодатной Кубани, углем Донбасса, промышленностью Украины, Азово-Черноморья, а главное, нефтью Майкопа, Грозного, а затем и Баку.

Однако устремления Гитлера на юг диктовались не только чисто экономическими потребностями рейха, здесь были налицо весьма определенные политические цели. Встав перед необходимостью вести длительную войну, руководители фашистской Германии не могли не заботиться о расширении круга своих сателлитов за счет стран Ближнего Востока. Здесь они встречали поддержку своим намерениям прежде всего со стороны реакционного турецкого правительства, которое к весне 1942 года сосредоточило в непосредственной близости от южных границ нашей Родины около двух с половиной десятков своих дивизий. Втягивание Турции в войну, естественно, явилось бы первым шагом на пути к овладению Ближним и Средним Востоком.

В ходе летней кампании, однако, главную роль приобрел Сталинград, а не Кавказ. Причины этого станут ясны из последующего изложения.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что решающим моментом в планах Гитлера на лето 1942 года было то, что после поражений, понесенных им зимой, немецко-фашистская военная машина не могла уже действовать одновременно на всем тысячекилометровом советско-германском фронте и была вынуждена фактически ограничиться действиями лишь на южном участке этого фронта[15]15
  Небезынтересно отметить, что если в ноябре 1941 года, в период наступления на Москву, Гитлер рассчитывал в ближайшем будущем овладеть на юге Кавказом, а в центре Вологдой или Горьким, то весной 1942 года в цитированной выше директиве № 41 о наступлении на центральном направлении уже не упоминается; речь идет лишь о необходимости добиться падения Ленинграда и овладеть Кавказом.


[Закрыть].