Текст книги "По ту сторону Солнца. Сновидения"

Андрей Фатула
По ту сторону Солнца. Сновидения

«Сон, сновидение и экстаз – вот три двери, ведущие в потусторонний мир, откуда исходит наука души и искусство пророчества».

Пифагор

«…Вся настоящая жизнь есть обманчивый призрак и нисколько не отличается от сновидений».

Святитель Иоанн Златоуст

© Андрей Фатула, 2021

© Интернациональный Союз писателей, 2021

Об авторе

Андрей Васильевич Фатула родился 25 ноября 1946 года в селе Волковое в Закарпатье, СССР, ныне Украина.

В 1969 году окончил Тюменский педагогический институт, а в 1980-м – Академию МВД СССР. Кандидат наук. После ухода в отставку с должности начальника факультета занялся историей родного русинского края.

В 2009 году издал книгу «Подкарпатская Русь» – исторический очерк, а в 2011-м – сборник рассказов «Перед смертью все равны», за который награжден грамотой «Русская премия» как победитель народного голосования (Прага, 2012). Автор книг «Русины. Кто они такие?» (2016) и монографии «Русиния. Подкарпатская Русь. Закарпатье» (2019). Соавтор двух литературно-публицистических альманахов «Карпатская Русь» (2013 и 2017 гг.).

С 2011 г. – председатель правления межрегиональной общественной организации «Объединение русинов».

Проживает в Московской области.

Предисловие

Хорошие сны, иногда вещие, просто так людям не даются. Их надо заслужить. Зачастую такие сны посылаются людям за их сильные переживания, беспокойство по какому-то поводу, жизненные потрясения или что-то другое. Человек нервничает, не спит, ищет ответа. И вот измученный, в поисках выхода из создавшейся ситуации он наконец-то засыпает и видит сон.

История, литература, религия и даже наука знают много примеров таких сновидений. Возьмем пример из Библии, когда царь Ирод приказал умертвить всех младенцев до одного годика из-за родившегося на территории его страны Божьего Сына. В ту же ночь Иосифу приснился сон о необходимости срочного переезда с Марией и маленьким Иисусом из Вифлеема в Египет. Второй пример – сон Менделеева о периодической системе химических элементов. Сон жены Цезаря, Кальпурнии, убеждавшей мужа не ходить на заседания Сената, где его могут убить. И таких примеров множество.

Или пример из нашего времени. 6 октября 2009 года по телеканалу «Культура» шла передача о разновидности снов. Принимавший участие в передаче поэт Юрий Крылов сказал, что ему снятся уже готовые стихи и, проснувшись, он их записывает. А народный артист России Николай Цискаридзе часто видит сны, как ему танцевать в том или ином акте балета.

Что касается меня, то приведу читателю всего один эпизод из моих личных сновидений о покойном отце, но вначале опишу сон про Черномырдина.

Несбывшаяся мечта Черномырдина

Под утро в четверг, 21 июля 2011 года, мне приснился покойный Виктор Степанович Черномырдин – премьер-министр России при президенте Б. Н. Ельцине.

Было это так.

День клонился к вечеру, но Солнце светило достаточно ярко и припекало так, что мне пришлось снять рубашку и идти в одной майке-безрукавке.

Я шел по широкому полю, усеянному травой, сквозь которую прорастало множество цветных растений. Все растения доставали мне до колена, а кое-где и повыше. Подуставший и изнемогающий от жажды, я брел в поисках какой-нибудь хижины, чтобы попросить воды, немного отдохнуть, а быть может, попроситься и на ночлег. Иногда на несколько секунд останавливался, поворачивался во все стороны, а вокруг – ни души, и глаза устремлялись к небу, моля о помощи. Возникала мысль, появлялось ощущение, что я заблудился.

И вдруг вдали, примерно в полукилометре, как в тумане завиднелся невысокий дом. Я направился прямо туда. Вначале мне показалось, что он как бы находился на окраине какого-то села. Подойдя поближе, я увидел, что невысокое здание окружено сплошным забором из камня и кирпича, покрашенным белой известью, под два метра высотой.

Одноэтажный дом был выстроен небольшим полукругом, с низкой крышей, и, хотя выглядел далеко не новым, чувствовалось, что простоит еще не одну сотню лет.

Ворота оказались полуоткрыты, и я вошел во двор. Весь двор был вымощен камнем с проросшей между щелями низкой травой. Справа от дома, примерно в пяти-шести метрах, шли невысокие постройки под мастерские и домашнее хозяйство. Двери были всюду чуть приоткрыты.

Глядя на дом и открытые форточки, я произнес негромко: «Есть ли хозяева дома?»

В следующее мгновение я почувствовал, что кто-то появился сзади меня. Повернувшись, я не поверил своим глазам: через открытую калитку во двор входил Виктор Степанович Черномырдин. Одетый в темные шорты и серую майку-безрукавку, с какой-то замысловатой ручной пилкой и топориком в руках, он направился к открытой двери в хозяйственном блоке. День выдался жарким, и майка на нем была вся в поту, а рабочие шорты – чуть пыльные. Чувствовалось, что Виктор Степанович, как и при жизни, весь день хорошо трудился. Я моментально осознал, что это другой мир: мир, где обитают души, покинувшие земную жизнь, в который я иногда попадаю в своих сновидениях.

Я поздоровался и спросил его:

– Виктор Степанович, глазам своим не верю. Как вы очутились в этом месте и что здесь делаете?

Черномырдин остановился, посмотрел на меня удивленно и, прищурив глаза, вопросительно сказал:

– Это ты меня спрашиваешь, как я здесь очутился и что здесь делаю? Можно подумать, что ты не догадался, – затем, широко улыбнувшись, спокойно ответил: – Видишь, это мой дом, и я здесь сейчас живу один. Пока один.

Я снова спросил его:

– Виктор Степанович, вы же были премьер-министром?!

Он мне в ответ:

– Ну и что! Это было в той жизни. Сейчас я рабочий человек и доволен своей судьбой. Смотри: у меня свой дом, свое хозяйство, я не боюсь никакой работы. Многие из тех, кого я знал и с кем работал, попали в такие плохие места, что не дай бог никому, а мне, – он чуть улыбнулся, – повезло. Видишь, – он показал рукой, – у меня есть дом и работа, но я один, – и снова повторил, – пока один.

Потом Черномырдин, чуть прищурив глаза, пристально посмотрел на меня и спросил:

– А ты почему тянешь с книгой своей, Андрей? Думаешь, когда попадешь сюда, в эти места, тебя здесь по головке погладят?! Сколько людей, сколько добрых людей, – повторил он, – могли бы спасти свои души, прочитав твой рассказ! Ты хоть понимаешь это?! – Он закончил свою речь повышенным тоном, примерно так, как учитель отчитывает своего нерадивого ученика, продолжая укоризненно смотреть мне в глаза.

Я был поражен: откуда он знает о моем рассказе под названием «Перед смертью все равны»? Многим я рассказывал о своем сновидении, но Виктору Степановичу – никогда.

Правда, такая возможность у меня была. Помню, весной 1998 года я более двух часов прождал Виктора Степановича в кабинете его пресс-секретаря, с которым познакомился на свадьбе его младшего брата, ученого-физика, женившегося на близкой подруге моей старшей дочки, – они учились вместе в медицинском институте. Он мне и пообещал встречу с Виктором Степановичем. Я хотел передать лично Черномырдину видеозапись, на которой он с губернатором области охотился на медведицу с малышом в ярославском лесу, а заодно рассказать о своем сне и о том, что ждет таких людей за их грехи. Вспоминаю, как тогда волновался, наивно полагая, что, услышав о моем сне, Виктор Степанович мог бы задуматься и раскаяться в убийстве мамы-медведицы с детенышем. Однако, не дождавшись премьер-министра, я ушел. Позднее такое желание пропало, и я передал пленку помощнику первого заместителя премьера, который пообещал лично вручить ее Виктору Степановичу. Больше этим вопросом я не интересовался. Не знаю, смотрел ли видеозапись о жестоком убийстве медвежонка с матерью Черномырдин, но я молниеносно почувствовал, что он прочитал мои мысли о той охоте.

Лучше бы он занимался рыбалкой, думал я.

Черномырдин не мигая смотрел мне прямо в лицо, и я, чуть разволновавшись, моментально сказал ему, что книга готова к изданию, но меня берут сомнения, поверит ли кто-нибудь в мой сон.

– Да кто мне поверит, Виктор Степанович, в мои сно…

– Я верю, – перебил меня Черномырдин, чуть заулыбавшись, – но в той жизни не поверил бы. Так что скорей издавай книгу, не тяни! – на повышенных тонах, как бы в приказном порядке ответил он мне.

– Сделаю, Виктор Степанович, обязательно издам.

Почувствовав, что добился желаемой цели, он тихо проронил:

– То-то же.

– А можно вас еще спросить?

– О чем? – Черномырдин, вновь чуть прищурившись, как бы сканируя меня, смотрел мне прямо в глаза.

Я тоже смотрел на него, его загоревшее и упругое тело, промокшую от пота майку. Несколько секунд спустя, видимо, угадав мои мысли, улыбнувшись, он мягко ответил:

– Можно. Но, – он поднял указательный палец правой руки, – только один, – и повторил, – только один вопрос.

– Хорошо. О чем вы больше всего сожалеете, что не успели сделать в той жизни?

– О-о-о, – протяжным голосом сказал Черномырдин, широко заулыбавшись, и, согнув руки в локтях с топором и пилкой, приподнял их на высоту плеч. – Я многое сделал и многого добился, потому и заслужил это место, но главное, о чем мечтал, став премьером, так и не успел. Сразу столько всего навалилось на меня… Эх! – выдохнул Виктор Степанович. – Успей осуществить заветную мечту – я бы сюда не попал. Хотя нисколько не жалею. – Посмотрев на меня, он, на мгновение задумавшись, словно вспоминал какие-то моменты прошедшей жизни, тихо промолвил, что работавшие с ним люди попали в такие адские места, что посчитали бы за великое счастье очутиться здесь. – Так что не жалуюсь или как там: не жалею, не пла-а-ачу.

– У Есенина, Виктор Степанович: «Не жалею, не зову, не плачу…», – добавил я.

– Вот-вот, не плачу. Хотел как лучше, но… – он развел руками.

– И чего же вы хотели, Виктор Степанович? У вас была, наверное, заветная мечта?

– Да, была такая мечта! К сожалению, не сбылась. Несбывшаяся мечта! – он чуть приподнял руки к небу. – Газифицировать всю страну, понимаешь?! – выпалил словно из ружья Черномырдин. – Подвести газ в каждый дом, во все села и деревни, во все отдаленные места. Причем бесплатно. Бесплатно! Наши люди это заслужили. Понимаешь, бесплатно, – снова повторил Черномырдин. – Ты хоть представляешь себе, Андрей, сколько в нашей стране газа? – улыбаясь и широко размахивая руками, спросил меня Виктор Степанович.

Я даже приблизительно не знал, сколько этого газа в нашей стране, но ответил:

– Думаю, что много.

– Ух-х! Не то слово, Андрей! На сколько столетий нам его хватит! Да весь мир можно обогреть этим газом! Он словно ожил, казалось, что мы находимся не в том, потустороннем, мире, а на земле, глаза его блестели.

– Понимаю, что-то вроде каку Ленина: электрификация всей страны, – тихо повторил я и, видя разволновавшееся его лицо, а вернее, душу покойного премьера, замолчал.

– Да, похоже, – промолвил он.

Спустя несколько секунд я снова обратился к нему:

– Виктор Степанович!

– Что, еще вопрос?

– Нет-нет, – быстро ответил я. – Понимаете, я заблудился. Как мне добраться до такого-то места? Меня там ждут. Я жутко опаздываю.

Черномырдин повернулся чуть вправо и рукой показал мне на полуоткрытую калитку через поле, вдаль:

– Видишь, солнце садится?

Я посмотрел в ту сторону и увидел в конце поля деревья, а над ними – немного возвышающиеся горы и небольшой кусок чистого неба с просвеченными солнечными лучами облаками.

– Вижу, спасибо, большое спасибо.

– Подожди, – обратился ко мне Черномырдин, – я переодену майку, надену чистые белые шорты и немного провожу тебя. – После чего повернулся и зашел в дом.

Жажда прошла. Я перекрестился и не стал ни просить воды, ни ждать Виктора Степановича, а тихо вышел со двора и ускоренным шагом, вскоре сменив его на бег трусцой, направился через поле в сторону, где виднелось чистое облако и просачивались еще солнечные лучи, чтобы успеть туда до появления первых сумерек.

Проснувшись и несколько раз прокрутив в голове увиденный сон, я окончательно уяснил, что медлить с изданием книги больше нельзя. Черномырдин прав: по головке меня за это там, на том свете, не погладят. Книга «Перед смертью все равны» вышла в свет уже в декабре того же года.

Лето 2011 года

* * *

Я часто вспоминаю этот сон. Интересно, проработай Черномырдин еще четыре-пять лет премьером, успел бы он газифицировать всю страну? Вряд ли. А может быть, у нас когда-нибудь и появится премьер, который сумеет газифицировать все села и деревни хотя бы в Московской области. Помню, в начале 2018 года высокопоставленный чиновник страны перед президентскими выборами заявил, что в Московской области во все села и деревни уже проведен газ. Полагаю, что, прежде чем заявлять такую новость, хорошо бы ее проверить. К примеру, в Волоколамском районе в одной из деревень, чтобы люди поверили заявлениям чиновников, даже вставили специальные колышки-метки, где будет проходить газовая труба. И они, простые люди, поверили и проголосовали, и что?.. А пожилые люди вспоминали, что осенью 1991 года им тоже обещали провести газ прямо в деревню Рождествено, и даже трубы были расставлены от села Ченцы. Правда, трубы, поскольку не были проложены в землю, куда-то потом незаметно исчезли. Все в деревне об этом жалели и говорили: «Эх! Если бы не распался Советский Союз, то пенсионеры да и многие молодые люди жили бы в деревнях не только летом, но и круглый год». А ведь кроме деревни Рождествено есть еще и микрорайон Рождествено № 1, а в упомянутом районе и деревни: Амельфино, Шишкино, Ядрово и др.

Правда, с тех пор число постоянных жителей в деревнях существенно поредело. Но и сегодня начиная с мая и до осени почти в каждом доме загорается лампочка Ильича! А будь газ, в их домах можно было бы подключить батареи для обогрева.

В общем, как и при Черномырдине, так и сегодня нет в деревнях газа и не предвидится. Однако кто его знает? Может, при следующих президентских…

На всякий случай в середине декабря 2020 года я послал президенту России эсэмэску.

По ту сторону солнца
(отрывок из сновидения «Перед смертью все равны»)

Уважаемый читатель!

Сразу после сновидения о Черномырдине я решил поместить отрывок из упомянутого мною рассказа здесь, чтобы каждый мог лично судить, о чем там идет речь и почему так настойчиво Виктор Степанович просил автора как можно быстрее издать книгу «Перед смертью все равны». Кроме того, мне захотелось назвать рассказ так, как хотел первоначально: именем удивительно прекрасной женщины, женщины с другой планеты, которая на вопрос Петра: «Как имя твое, незнакомка?» – ответила: «Зови меня незнакомкой, мне так нравится».

Петя не успел спросить неземную гостью, где находится ее планета, но он догадывался уже тогда, что, вероятнее всего, она находится «по ту сторону Солнца».

Как ошеломляюще приятно для Петра было услышать осенью 2019 года сообщение в интернете и по телевидению, что ученые обнаружили новую планету по ту сторону Солнца, очень похожую на нашу Землю.

Прежде чем тогда отдать рассказ в печать, я захотел узнать мнение о сновидении члена Союза писателей СССР, заслуженного деятеля науки Советского Союза Анатолия Алексеевича Безуглова. Вот что он ответил:

«Дорогой читатель!

Перевернув последнюю страницу рассказа Андрея Фатулы “Перед смертью все равны", я спросил себя: “Что это – рассказ, сон или фантастика?”. Прошло время, и я ответил: “Это литература, это чувства, мысли, боль автора, который ненавидит зло и зовет нас к добру”.

Анатолий Безуглов,

писатель, академик, общественный деятель».

Минуло более шестнадцати лет со дня написания сновидения под названием «Перед смертью все равны». Рассказ был готов к изданию, но по различным, а иногда и непонятным для меня причинам все затягивалось, откладывалось на завтра, на неделю, месяц, год и вообще на потом.

Многие спрашивали меня: «Андрей, когда выйдет твоя книжечка?». Я всем отвечал: «Скоро».

А время шло. И в течение этого времени ушли в мир иной, так и не увидев книгу: мой отец, младшая сестра и старший брат, близкие друзья и знакомые, хотя содержание сновидения с моих слов некоторые из них знали, и это немного утешало. За этот же период времени я попрощался с любимой работой, помучился с непростой мужской болезнью, часто называемой в простонародье «второе сердце», перенес серьезную операцию, узнал, кто мне друг, кто – враг, а кто – просто так, как в песне Высоцкого поется: «И недруг, и не враг…». Перечитывая сегодня внимательно рассказ, я пришел к выводу, что почти все, о чем предупреждала Петра в том сновидении незнакомка, сбылось.

Но все это время, в течение полутора десятков лет, я то помнил, то забывал слова незнакомки, посетившей меня несколько раз в том удивительном сне и унесшей мою душу на край пропасти, на один шаг от самого жуткого места во владениях сатаны. Она унесла меня в долину, мрачное урочище, раскинувшееся среди дремучих, высоких и непроходимых гор, где собирались души новопреставленных грешников, чтобы я воочию смог убедиться, что ждет каждого живущего на земле за содеянные ими грехи. А она, милая незнакомка с другой планеты, просила меня только об одном: чтобы все, что я увидел во сне, я как можно скорее написал и напечатал. Ведь большинство людей, прочитавших мой рассказ-сновидение, смогут, по ее словам, после смерти избежать этой страшной участи – попасть в преисподнюю дьявола. Они, простые смертные, не совершив серьезных преступлений, не нарушив Божьих заповедей и покинув земную жизнь, уж точно не попадут во владения сатаны. Они не попадут в эту огненную пропасть, откуда ни одной грешной душе нет больше возврата ни вновь на землю для нормальной жизни и исправления грехов, ни тем более в хорошие места, иногда приравненные к райским. Но в какие места попадут наши души, уважаемый читатель, зависит во многом от нас самих. Бог видит каждый наш шаг, слышит каждое наше слово, помнит все наши поступки, добрые и плохие. И только Он, Господь, определяет, кому и где находиться в загробной жизни.

За годы, прошедшие после моего сновидения, отрицательной энергии накопилось на земле столько, что мир готов разорваться на части. И это время, похоже, приближается. Но нам, простым смертным, зачастую греховным людям, живущим на этой прекрасной планете, этого допустить нельзя.

Иногда возникает вопрос: зачем им, очень похожим на нас и живущим на неизвестной пока нам планете, так заботиться о нас? Возможно, их предки когда-то уже жили на нашей планете и сотни тысяч, а может, и миллион лет тому назад покинули ее. Наверное, они хотят нас о чем-то важном предупредить, но сигналы, иногда посылаемые ими на Землю, до нас, до нашего сознания не доходят. Мы их или не понимаем, или пропускаем мимо ушей и не придаем им должного значения. Или доходят они до нас очень поздно, или очень долго, как, например, до меня.

Но я решил, хоть и со значительным опозданием, о чем весьма сожалею, донести до тебя, уважаемый читатель, до вас, милые сердцу моему земляне, независимо от цвета кожи и от того, в какой части земли вы живете, слова незнакомки с другой планеты. Она была рядом, в полуметре от меня. Слова ее я хорошо слышал и хорошо их запомнил. Запомните и вы, уважаемые читатели, что, независимо от положения, которое вы занимали при жизни или в момент прощания с ней, – перед Богом все равны. Перед смертью – тоже.

Отвечать придется только за свои грехи и зло, причиненное другим людям и природе. Все доброе, что вы сделали в жизни, любое доброе дело, что вы сделали для других, даже самое маленькое, вам зачтется.

Ибо, как говорил Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II, «идя навстречу смерти, вы должны думать только о Вечном». А Вечность – бесконечна. И все, что мы накопили: богатство, успех, власть, слава, почести – оставим все на этой земле. «Все человеческое закончится ничем. То, что мы унесем с собой, будет только душа и добро, которое мы сделали. Это единственное богатство, которое пересечет вместе с нами границу смерти. Другого нет».

Так было, так есть и так будет всегда, пока жива наша планета.

* * *

«Еще никому и никогда из людей, живших на Земле раньше и живущих на ней сейчас, не удавалось увидеть это роковое место во сне. Он первый…»

Из слов незнакомки, посланницы народа с другой планеты, явившейся в сновидении Петру.

Узнай и ты, уважаемый читатель, это самое страшное место, потрясшее до глубины души свидетеля сновидения. Прочитай и запомни!

…Часы на стене показывали ровно час ночи, когда хозяйка закрыла дверь за гостями. Они ушли под сильным впечатлением от рассказов мужа о его поездке в Канаду.

– Ну что, дорогой муженек, пойдем спать? – ласковым и спокойным голосом сказала Лили, жена Петра. Он все еще стоял в коридоре и смотрел на входную дверь.

– Пошли, пошли, – повторяла Лиля, похлопывая мужа по плечу, – может, и увидишь во сне свой рай. Смешной ты, ей-богу. Заладил весь вечер: рай да рай. Если бы наши люди так же работали, как канадцы, да так же ценили время, как они, у нас бы не хуже было, – закончила она чуть-чуть повышенным голосом.

– Вот именно. Если бы да кабы, – только и нашелся что сказать Пётр. Он махнул рукой в ее сторону, разрезая воздух ладонью. – Мать их за ногу, до чего довели страну, – сказал Пётр вполголоса, следуя за женой в спальню.

Лили не стала спрашивать, кто, куда и до чего довел страну, ей было все равно, куда идет ее страна. У нее была хорошая, интересная работа. До августа девяносто первого года она прозябала младшим научным сотрудником, а сейчас работает в иностранной фирме, встречается с деловыми людьми, ездит за границу. Об этом можно было только мечтать. Правда, зарабатывает пока не ахти. Но все равно намного больше, чем ее подружки в институте.

Пётр стоял и смотрел на обнаженную жену. Она стояла перед зеркалом, снимая с лица всю накипь прошедшего дня, готовилась ко сну. Время почти не тронуло ее красоты и свежести. Скоро тридцать лет, как они женаты, а он любит ее, как и в начале шестидесятых, когда они, молодые и счастливые, носились по институту, встречаясь на каждой перемене, иногда сбегая с последней пары на какой-нибудь новый фильм. Его Лили была лучше всех. Да и сейчас она держит марку, строго следит за собой и за последней модой.

Пётр разделся, отвернул одеяло, поправил подушку, простыню и лег. Жена тоже сразу легла. Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его подбородок. Он обнял ее, погладил по руке, по плечу, слегка поцеловал в щечку, возле правого уха и тихо-тихо опросил:

– Ну что, жена, будем спать?

– Да, – так же тихо ответила она. – Я сегодня очень устала. Спокойной ночи и приятных тебе снов.

– Тебе тоже.

Пётр полежал на правом боку минут пять-шесть. Затем повернулся на спину, посмотрел в сторону жены. Она уже спала. Она всегда засыпала быстро. Все зависит от нервной системы, а у жены она всегда в отличном состоянии. Во всяком случае, он так зачастую думал. Он стал вспоминать прошедший день, все сначала, с утра, чтоб быстрее заснуть. И незаметно для себя задремал, заснул.

…Небо было какого-то пепельного цвета. Облака проносились низко, и их движение было настолько медленным, что создавалось впечатление, будто они просто повисли над этими толпами ушедших душ и совсем не движутся. Хотя, подняв голову и очень внимательно присмотревшись к ним, можно было заметить еле уловимое человеческим оком медленное и плавное движение какой-то пелены, тумана по хмурому небу. Горизонта не было видно совсем, он как бы сливался воедино с огромными и густыми, как пепельный дым, облаками.

Пологие, голые и невысокие горы, чем-то похожие на облака. Но если облака были темно-пепельного цвета и местами, чуть просвечиваясь, напоминали обрывки марли, то горы были темно-зелеными. Яркого света не было вообще, какой-то полумрак царил в огромной долине, окруженной невысокими холмами, а вдали, насколько позволяла видимость, возвышались огромные, с остроконечными вершинами горы. Взобраться на эти горы было невозможно, искать какую-то тропинку, чтобы обойти их, было бесполезно. Ощущение было такое, что вы находитесь в огромной западне, выхода из которой искать нет смысла, так как его вообще не существует. Да его, этот выход, видимо, никто и не искал.

Многочисленные толпы покинувших земную жизнь душ представляли собой шеренги выстроившихся в сорок рядов людей, с понурыми и опущенными вниз головами. Уже по этим опущенным головам можно было судить, что людям стыдно и совестно смотреть прямо перед собой, столько грехов они нажили на Земле. Видимо, груз у многих был настолько тяжелым, что они, сгорбившись, полу-изогнувшись, стояли тихо и недвижимо, не поворачиваясь ни влево, ни вправо, ни тем более назад.

Одеты все были абсолютно одинаково: в какие-то желтокоричневые плащи. Плащи были широкие и длинные, с капюшонами и чем-то похожи на воинские плащи-накидки. В каждом ряду стояли души, напоминающие лики людей, причем людей всех возрастов, от младенцев до седых и сгорбленных стариков.

Omnia mors acquat! (Смерть уравнивает всех! – лат.) И это было действительно так. В одном ряду стояли министр и официант, мэр города и дворник, генерал и рядовой, насильник-убийца и не знающий еще нецензурного слова ребенок, старуха, все испытавшая на своем веку, и совсем молодая, так и не познавшая настоящей любви девушка. Они были все равны после смерти. Смерть их уравняла, поставила в один ряд, и выхода из него уже не было: ни влево, ни вправо, ни назад.

Они стояли в рядах очень близко друг к другу, каждый на своем месте, на очерченном маленьком квадратике, не позволявшем развернуться и даже пошевельнуться. Генерал не мог повернуться к рядовому и приказать ему выполнить какое-либо поручение. Мэр не мог упрекнуть дворника за плохо убранные улицы. Министр не мог отчитать официанта за пролитый кофе на его новенький, впервые надетый по такому случаю костюм. Старуха, прожившая на земле более девяноста лет и повидавшая многое на своем веку, не могла запретить молодой красивой девчонке закутать голову и не смотреть на стоящих впереди нее парней. А рядом стоявший насильник и убийца, так нагло издевавшийся над людьми, еле держался на ногах: такой непомерный груз грехов лежал на его плечах.

В этой огромной и безмолвной долине смерть уравняла всех. А кругом были горы – хмурые, облаченные в туманом сотканную одежду, они, как стальной и могучий пояс, крепко держали в своих каменных объятиях призванные для последнего слова, уже охладевшие и смирившиеся со своей участью души, еще пока имеющие лики людей.

Каждый из стоявших в ряду новопреставленных ждал своей очереди. Здесь не было списков фамилий, никто не называл их по отчеству, а тем более по титулам или должности. Здесь каждый помнил лишь свое имя и свои грехи – больше ничего.

Сорок шеренг, сорок рядов, сорок дней и ночей. За эти сорок дней и ночей каждый в отдельности должен был вспомнить все свои грехи, малые и большие, мелкие и значительные, но только совершенные за время жизни на Земле. Все остальное не в счет. Все подлое, грубое, но не совершенное по злому умыслу, не в счет, все это прощается.

В некоторых рядах стояли лики, души которых уже проходили через это испытание, но, не вспомнившие всех своих грехов или чистосердечно не признавшиеся в этом, были вновь возвращены на Землю для жизни, уже в других человеческих «ипостасях». Таких душ было немного, единицы. Они держались чуть-чуть уверенней, плащи на них были чуть светлее, чем у остальных.

Поручиться за себя, что наконец-то они вспомнят обо всем содеянном на Земле, они не могли. Полной уверенности в том, что смогут перейти десятиметровый мостик через пропасть, на другую сторону, где их ждала тихая загробная жизнь, у них тоже не было. Никто из них не оглядывался, никто не смотрел ни вправо, ни влево, сосредоточенный и напряженный взор пеленой затянутых очей был устремлен только в одну точку.

У всех было огромное желание перебраться через десятиметровый мостик на другую сторону. Ведь возврат снова на Землю мог превратить их души в животных, будь то змея, волк, медведь или любое другое. Никто этого не хотел. Это означало конец. Это означало, что никогда им уже не встать в один ряд с человеческими душами, прощенья им больше не будет. Поэтому их лица были мрачными и весьма сосредоточенными. Они вспоминали, вспоминали все, что сделали более-менее жуткого, плохого на Земле. Это плохое относилось почти одинаково что к человеку, что к животному или природе.

Сорок дней – большой срок. Сорок дней и сорок ночей – достаточный срок, чтобы вспомнить обо всем. Это удавалось почти всем. Только немногие не могли или не хотели это сделать.

Провести, одурачить или обмануть здесь никого не удавалось. Никогда. Здесь царила одна только правда, и только правда. Кто об этом забывал или хоть капельку сомневался в этом, наказание было жестокое – про́пасть. Пропасть, откуда никто не возвращался ни обратно на Землю, ни тем более в благополучные места для загробной жизни, иногда приближенные к райским.

Пропасть на первый взгляд не вызывала страха. Может быть, потому что долина, раскинувшаяся среди первых пологих холмов, казалась ровной и тихой. На самом деле она и была тихой, даже очень тихой. Здесь не было ветра и не было шума. Здесь не было птиц, даже комаров или мух. Да и откуда им было взяться? Пищу здесь никто не готовил, она была просто не нужна никому.

Сорок дней и ночей каждый в отдельности ждал своей очереди. И так шеренга за шеренгой, ряд за рядом. Не прерываясь ни на минуту, лики умерших людей один за другим, строго соблюдая раз и навсегда установленный порядок, подходили к мостику, а вернее, к доске, установленной через десятиметровую пропасть, и старались перейти по ней на противоположную сторону. Переход не прекращался ни на мгновенье, ни днем, ни ночью. Круглые сутки, не прерываясь, очень тихо, медленно они подходили к пропасти и ступали на доску, ведущую в вечную и спокойную загробную жизнь или вниз, в пропасть, откуда медленно, очень медленно, держась на одном уровне, примерно с полметра ниже установленного мостика, струился густой и непрозрачный дым.

Здесь каждый знал свою очередь. Здесь никто не спешил и никто не стремился встать вне очереди. Таких душ просто не было. А если бы и нашлись, то попали бы только в одно место – в пропасть, в бездну. Это сознавали все. Здесь царил строгий порядок. Кто, в какое время дня и ночи распрощался с жизнью на Земле, тот в такое же время дня или ночи подходил к мостику. Это был закон. А закон нарушать нельзя. Здесь это знали все.

За сорок дней и ночей, каждый раз переступая на один шаг ближе к пропасти, они сознавали это всем своим безликим существом. Закон есть закон, порядок есть порядок. Президент ты бывший или просто сапожник, спикер парламента или рядовой воин. Здесь были все равны. Смерть их всех уравняла.