Текст книги "Исход"

Глава 5. Во тьме

Невзирая на кромешную ночную тьму, Дед уверенно продвигался по довольно узким улочкам частного сектора. Микрорайон «Рождественское» сопровождал его движение редким и довольно вялым лаем еще не успевших исчезнуть собак. Если бы не эти, преданные ночные сторожа, тишина стояла бы идеальная. Единственный звук, который по-прежнему нарушал бы тишину, это едва заметное журчание реки. Все остальное давно смолкло. Суетливые автомобили, грохочущие поезда, постоянный, присутствующий фоном, гул заводов промышленной зоны.

Последний, едва живой генератор на местной электростанции, остановился неделю назад. Как раз в ту самую ночь, когда Дед вывел на Дорогу маленького Максимку с мамой Алиной. Город, а с ним и половина края, остались без электричества. Окончательно и бесповоротно. И если обыкновенные жители уже хоть как-то привыкли обходиться без света и телевизоров, то основным службам, полицейскому управлению и мэрии еще только предстояло это сделать.

Дед обогнул забор последнего дома и направился к мосту через реку Кубань. Асфальтовая дорожка тянулась через небольшой подлесок, с несколькими могучими тополями. Скоро и их не останется. Местные мужики, объединяясь в небольшие группы, ведут поспешную рубку деревьев, пытаясь обеспечить запасы дров на зиму. Но деревьев всем не хватит. Что будет твориться зимой, во что выльется «борьба за огонь», страшно даже подумать. А чем будут отапливаться жители многоэтажек, а так же одинокие женщины, немощные пенсионеры? Сколько их переживет надвигающуюся зиму? И это при условии, что еще будет продовольствие, что военные не перестанут раздавать еду населению, разоряя свои склады неприкосновенного запаса. И сколько болезней принесет трупный «дух», по весне, когда все начнет оттаивать?

Мысли на какое-то время снова вернулись к любимой. Как она там, в своей деревне, одна, с двумя детьми и без мужика? Хотя детей, скорее всего, тоже уже нет. Как она держится там, убитая горем мать? Огород какое-то время прокормит, с этим в деревне проще. Дрова на зиму тоже есть. Насчет воров и других не особо обремененных моралью личностей, Дед не опасался. В этом плане у любимой есть более чем надежная защита. Но все равно, тревожные мысли о ней, не покидают его. Если бы не эта миссия Дающего Дорогу, он наверняка был бы уже рядом со своей ненаглядной девочкой. Но все уже скоро закончится, осталось вывести всего двоих детей. И потом он сразу же направится к ней, к любимой. И быть может, она все еще будет его ждать.

Первое время, после прекращения подачи электроэнергии населению, по городу прокатилась волна пожаров. Отвыкшие от использования свечей и керосинок люди нередко допускали неосторожность и горели. Жестоко и ярко. Частенько сжигая не только свои частные дома и квартиры, но и соседей. И тушить все это сумасшествие уже давно некому. Ни одна пожарная машина не в состоянии покинуть своих гаражей.

Затем волна пожаров пошла на убыль. Но и сейчас в городе периодически что-то горело. Вот и прошлой ночью, где-то в районе горпарка, в так называемом «Старом городе», долго и ярко полыхало. А незадолго перед этим, с той же стороны доносились звуки стрельбы. Гулкие, характерные для автомата Калашникова, хлопки и короткие очереди. Не иначе, полиция схлестнулась с кем-то. Да и весь день все с той же стороны поднимался дым. Явно горело что-то большое. Не иначе какой-нибудь многоэтажный магазин, вроде ЦУМа.

Но вся эта стрельба и огонь, никому, кроме жителей соседних домов, полиции и мэрии, были не интересны. У большей части населения наблюдалась сильнейшая депрессия, полное нежелание покидать свои дома и не проходящий страх за свое будущее. Количество самоубийств уже никто не считал, и никто им уже не удивлялся. Только во дворах пятиэтажек, во всех прилегающих парках и зонах отдыха, в огородах частников, как грибы после дождя росли земляные холмики могил. Вывозить трупы на кладбище было не на чем, а зачастую и некому. Те из мужиков, кто еще находил в себе силы что-то делать, выходили во дворы, и сообща хоронили умерших или убивших себя. Никаких гробов, венков и оркестров. Яма в полметра глубиной, чем-либо прикрытое лицо покойника, и пара скупых слов. Вот и все. И сколько их еще, не обнаруженных бедолаг, в своих запертых квартирах, подвалах, гаражах?

Что-то непонятное произошло с преступностью. Вспыхнувшие было, на волне хаоса, беззаконие и беспредел, сами собой сошли на нет. Те же самые мужики, не надеясь на полицию, не видя вокруг ни закона, ни государства давали отпор, жестоко и беспощадно. Понимая, что иначе не выжить, что анархия уничтожит всех. Но и они не могли стать причиной резкого падения преступности.

В народе все чаще и чаще поговаривали о так называемом «детском проклятии». Якобы исчезающие дети оставляли что-то в своих вещах и игрушках. И это что-то, невидимое и неосязаемое, охраняло их дома и все окружающее пространство не хуже самых свирепых церберов. И если в эту охраняемую зону попадал человек с черной душой, негативными мыслями и намерениями, то жить ему оставалось недолго. Так это или не так, оставалось неясно. Но только трупы, обезображенные гримасой дикого ужаса и боли, какой-то невероятной предсмертной мукой, находили периодически.

Православная церковь, в первый месяц хаоса, едва не захлебнувшись от притока обезумевшей от горя паствы, теперь переживала не самые лучшие времена. Никакие молитвы и обряды не могли остановить уход детей, а тем более их вернуть. И большинство матерей и отцов, так и не находя утешение, отворачивались от церкви и религии.

Но основная причина потери паствы тоже была не в этом. Сущим кошмаром, не иначе, как проделками сатаны, можно было смело назвать следующее явление, одновременно с началом исхода детей, захлестнувшее все храмы и церкви, без исключения. И абсолютно неважно, молитвенный дом это, зал царствия или минарет, везде творилось одно и то же. Большинство икон заплакали. Самые настоящие капли непонятным образом появлялись на образах и медленно стекали по полотнам. А сами иконы начали медленно, но неотвратимо терять рисунок и белеть. К концу первого месяца, после начала исхода все иконы и образа оказались пусты. Бог покинул свои храмы.

Всеобщая деградация коснулась и погоды. Одно и то же повторялось каждые сутки. Днем ясно, но, несмотря на конец лета и начало осени, солнечный свет не настолько ярок и горяч, как положено. А ночью обязательный моросящий дождь. И абсолютно никакого ветра. Эта странность с одной стороны настораживала, а с другой откровенно спасала население. Бесчисленные тазы, кастрюли и ведра, пристроенные к окнам и балконам, каждую ночь собирали бесценную воду, так как трубы городского водоснабжения уже давно высохли. И уже никто не беспокоился о том, хлорированная она или нет, и какова на вкус. И все эти бесконечные разглядывания этикеток в магазинах, в недавнем прошлом, вызывали лишь недоумение и горькие усмешки. А давайте посмотрим, из какого источника взята вода и где и кем разлита в бутыли? А сколько в ней содержится минералов? «Приэльбрусской» не желаете? Нет? Не доверяете? Ну, тогда может «Старотерскую»? Тоже нет? Ну, тогда не желаете ли из тазика, дождевую. Другой-то и нету. Так что пейте на здоровье.

Дед на пару секунд остановился, закрыл глаза и глубоко вздохнул, вытесняя из сознания все негативные мысли и переживания. Хватит, ситуация и так катастрофическая, а если еще и скулить по этому поводу, то недолго и свихнуться.

Собравшись и настроившись, поправил на голове очки ночного видения и двинулся дальше. Подлесок закончился. Узкая бетонная лестница вывела на мост. Дед перепрыгнул дорожное ограждение и вышел на середину проезжей части. Опять сработал рефлекс. Движение по узкой, зажатой с двух сторон ограждениями, пешеходной дорожке лишало его маневра, в случае чего. А здесь, на середине давно уже пустующего полотна появлялись варианты. Стоп! Да какие к черту, варианты? Кому он нужен в этом умирающем городе? В городе, где закон остался лишь в воспоминаниях, да на бумаге в госучреждениях. Где мэрия только делала вид, что пытается чем-то управлять, хотя управлять уже абсолютно нечем. Где даже полиция давно плюнула на свои повседневные обязанности и занималась непонятно чем. Если вообще, хоть чем-то занималась.

Хотя, с другой стороны, Дед тоже не просто так вышел прогуляться этой глухой, безлунной ночью. Густой слой облаков уже начал тихо и печально ронять на землю сырость. Ближе к утру дождик усилится, а пока же всепроникающая водяная морось плотно окутала пространство. Зябко поежившись, застегнув поплотнее болоньевую куртку, Дед быстрым шагом двинулся дальше. До цели его путешествия оставалось не более трехсот метров.

Сегодня, а точнее, уже вчера, днем, он обнаружил во дворе пластиковую бутылку, увешанную разноцветным тряпьем. Чья-то рука незаметно закинула ее во двор, скорее всего прошлой ночью. В бутылке, в полном соответствии с ожиданиями, оказалась записка. Следующего содержания: «Мамка соскучилась по твоим шаловливым ручкам, окна не открываются, экран стал черным. Док свободен? Это действительно я. Ситуация тревожная. Срочно нужен. Буду ждать после полуночи у бывшего „Таланта“. Помнишь юность? Подвал, носилки с землей, паяльники и боксерская груша?»

Прочитав эту записку, Дед едва не задрожал, настолько сильно его зацепили написанные знакомым почерком, строчки. Да ведь это же самый близкий, самый лучший друг Сергей Ладченко, пропавший вместе со своей женой Светой и дочкой Надей еще в июне. Тогда, это печальное известие на несколько дней выбило Деда из колеи. Словно последняя ниточка, удерживающая его здесь, в этой сходящей с ума реальности, оборвалась безвозвратно. И хотя в далекой Москве еще оставались брат Михаил и сестра Лариса, чувство всепоглощающего, пожирающего изнутри, чувства одиночества надолго поселилось в его душе. В те горькие дни, слушая сводки не менее печальных новостей, по еще работающему тогда телевизору, он всерьез подумывал о том, чтобы направить свою «Виту» в Москву. И будь, что будет.

Но эмоции схлынули, потеряли остроту, затаились до поры, до времени, в дальних уголках подсознания. Он никуда не поехал. Потому, что не мог. Потому, что уже был Дедом. И глубинное, чувство долга, перед ждущими его помощи детьми, оставило его здесь, в родном городе. И в конце концов придало сил, чтобы жить дальше и выводить последних детей на Дорогу.

Дед едва дождался ночи. Тысячи разных мыслей успели посетить его голову за это время. И о долгожданной встрече, и том, что это может быть чья-то хитроумная ловушка. Хотя с другой стороны, если он кому-то и нужен, то зачем изобретать велосипед, когда можно просто арестовать его дома. Хотя нет, дома не получится, ни при каких обстоятельствах. А вот уже метрах в ста от дома – пожалуйста. И незачем писать записки.

И все-таки это должен быть Сергей. Заместитель начальника службы безопасности городской мэрии. Первая часть записки, это его стиль общения. Сергей не раз привозил свой компьютер Деду на ремонт, всегда сопровождая свои действия данным, шутливым сленгом. А во второй части упоминается фирма «Талант», существовавшая во времена их учебы в техникуме. Сергей, Дед, и еще несколько студентов принимали самое активное участие в становлении «Таланта». Начиная от подготовки помещения, путем освобождения одного их подвалов пятиэтажки от хлама. Снятия более полуметра грунта, с целью углубления. Придания надлежащего вида и оборудования необходимой мебелью и техникой. Об этом мало кто знал, поэтому Дед почти не сомневался, что вон там, за стелой, во дворе угловой девятиэтажки, его ждет Сергей.

Так и оказалось. Крепко обнявшись и пожав друг другу руки, мужчины сели в служебную «Тойоту». Нащупав ключи в замке зажигания, Сергей замялся и произнес:

– Каждый раз, вставляю ключи и гадаю, заведется еще, или уже сдохла?

– Сейчас точно заработает, – Дед улыбнулся другу. – Пробуй.

Легковушка завелась в пол оборота. Сергей хмыкнул, опустил на глаза собственный прибор ночного видения и не включая света фар, медленно выехал со двора.

– И куда мы едем? – Дед отщелкнул фиксатор, двинул назад свое кресло и с наслаждением вытянул ноги.

– Никуда. Просто у меня уже нервы ни к черту. А ехать проще, чем стоять.

– Что с тобой, дружище? Что вообще с вами произошло? Я уже думал вы ушли всей семьей. Я столько раз был у вашего дома, и каждый раз меня встречала лишь тишина. Пару раз заезжал в мэрию, мне объяснили, что ты уже давно не появляешься на работе, и никто не знает, где ты. Я уже мысленно попрощался с вами и вдруг ты объявился. Рассказывай.

– Да уж. Расскажу, – Сергей в нарушение всех правил дорожного движения вырулил на безмолвную улицу Гагарина и покатил в направлении федеральной трассы. – На следующий день после моего дня рождения, я уже летел в командировку. На север, в Ханты-Мансийск. Прости, не могу сказать, зачем. Это личное поручение мэра, Константина Устиновича. Этот человек еще жив, и ты знаешь, как я его уважаю.

– Понимаю, – Дед кивнул, хотя Сергей наверняка не заметил этот жест.

– Весь этот кошмар я встретил в гостинице «Югра». Бог мой, что там творилось в этом обезумевшем городе. Там все было совсем по-другому. Не то, что здесь.

Сергей на пару минут замолчал, борясь со своими эмоциями. Машина, тем временем, тихонечко катила по безжизненной федеральной трассе «Дон – Магас», направляясь в сторону Армавира. Темные коробки брошенных трейлеров периодически проплывали на обочинах и так же безучастно таяли позади.

– Неизвестно по какой причине, но все дети в Хантах, да и во всем регионе, исчезли в течение одного часа. Все до единого. И сразу после этого начала становиться вся техника. Лавинообразно.

Я не буду описывать, что творилось на улицах и площадях города, но мне казалось, что я проснулся в аду. Ибо ад не там, где страдает тело, а там где захлебывается невыносимой болью твоя душа.

И без того, придавленный голос Сергея предательски задрожал. Нащупав где-то внизу бутыль с водой, Сергей отвинтил крышку и жестом предложил Деду. Тот отрицательно кивнул.

– Это здесь техника отказывала постепенно, да и до сих пор кое-что работает, как вот эта «Тойота» или твоя «Вита».

Дед несказанно удивился осведомленности друга, но перебивать его вопросами не стал.

– А там все закончилось очень быстро. Все, абсолютно все, и транспорт, и заводы, и добывающие платформы, все намертво встало в течении двух дней. И только военная техника, да весь пассажирский автопарк остались на ходу.

Сергей замолчал и подняв очки, протер уставшие глаза.

– Знаешь, я думаю это все не случайность. Дети исчезли и словно забрали с собой всю жизнь из техники. Ну, или ее работоспособность, я не знаю как мне иначе выразиться. Но они оставили нам возможность для эвакуации.

– Эвакуации?

– Именно. Решение об этом было принято на третий день хаоса. Если не понимаешь, почему, представь себе картину. Холодный беспощадный климат, короткое лето. Город, как механизм, абсолютно мертв. Трагедия накрыла всю страну, и становится понятно, что это не случайность, и что завтра-послезавтра ситуацию не исправить. И сколько по-твоему шансов у жителей даже не пережить лютую зиму, а хотя бы дотянуть до нее?

– Ноль целых, ноль десятых.

– Вот именно. А теперь добавь сюда мгновенно оборвавшиеся поставки продовольствия. Это не наш теплый и плодородный Кавказ, и даже не средняя полоса России, где можно что-то реально выращивать и как-то выживать. А вот выживать наша изнеженная цивилизация давно разучилась.

Сергей объехал застывший на правой полосе армейский бронетранспортер, с открытыми люками, и задранным к небу стволом крупнокалиберного пулемета.

– Но самое страшное в другом. Мы то, еще могли покинуть север, а вот рабочие на удаленных буровых платформах, похоже обречены. Представь сколько их раскидано по всей тайге и тундре. И единственный транспорт, что у них остался, это собственные ноги, чтобы попытаться дойти до ближайшего селения. Если оно вообще есть, хотя бы в радиусе двухсот километров. И очень маловероятно, что военным удастся спасти хотя бы десятую их часть.

Сергей снова замолчал, но ненадолго.

– А кроме буровых и перегоночных станций, на севере еще огромное количество колоний для заключенных. Знаешь, что с ними стало?

– Нет, – Дед внезапно понял, как сильно вспотели его ладони.

– Я тогда думал, что это выдумки, но теперь точно знаю, что все это правда. Так вот, опасаясь бунтов и массового побега заключенных, военные просто сбросили на колонии термобарические боезаряды. Что это такое, ты знаешь. Успели их покинуть охраняющие солдатики внутренних войск, или нет, я даже не знаю.

– Но ведь у нас в пригороде тоже есть колония. И ее никто не бомбил, – Дед осознал, что до сих пор не понимал, не осязал даже малой части трагедии, постигшей страну.

– Эта колония более нового типа, при ее постройке предусмотрели возможность распыления токсичного газа. Так что бомбить ее просто не понадобилось.

Дед молча сглотнул слюну.

– Почему остановился весь транспорт в Хантах, но остались на ходу все автобусы, я не знаю. Но мне кажется, это подарок ушедших детей. Спасибо им за это. И спасибо нашим военным. Вот уж кто не потерял голову в этом хаосе. После всего пережитого я готов всегда писать слова «Русский Офицер» и «Русский Солдат» с большой буквы. И только так.

Сергей снова предложил Деду воды, и на этот раз он не отказался. А машина, тем временем миновала развилку на Ставрополь. И двинулась в сторону того самого моста, через реку Кубань, на котором и случилась самая первая авария, шестого июня. И не вдалеке, от которого, сидел на коленях Дед, ошеломленно разговаривая с мальчишкой Григорием.

– Уже к концу четвертого дня, военные наладили автобусные конвои в Пыть-Ях, это ближайшая к Хантам, станция железной дороги. Что уж там придумали военные, и какую технику цепляли в качестве локомотивов к вагонам, мне неведомо. Использовали все что можно, и пассажирские, и грузовые вагоны, и открытые платформы. Говорят, даже хопперы пошли в дело. Военные заваривали им разгрузочные люки, резали в бортах проемы, забивали днище тряпьем или опилками и сажали людей.

Дед нажал кнопку и на пару сантиметров опустил дверное стекло. Прохладный, сырой воздух ворвался в салон и принес с собой немного облегчения.

– Все это время я находился в Хантах. Я сходил с ума от волнения за Свету и Надю, но ничего не мог поделать, связь была мертва также как и все остальное. Да и телефон давно сел, без подзарядки. Чтобы не свихнуться, я вызвался в бригаду добровольцев. Мы помогали военным собирать людей, прочесывали уже пустые кварталы в поисках потерявшихся или мародеров. Да много чего мы делали. И это здорово отвлекало меня от тяжелых мыслей о доме.

– Первыми эвакуировали женщин и стариков?

– Да, женщин и подростков, кто уже перешел рубеж шестнадцати лет, а значит, не исчез в белой вспышке, но и не достиг двадцатилетия. Потом всех, кто старше пятидесяти лет и всех инвалидов. Сложнее всего было с пациентами больниц, а таких после нескольких дней хаоса было очень и очень много. С теми, кто не мог передвигаться самостоятельно, с теми, кто находился в реанимации и еще жил, после отключения всех приборов.

– Погибших было много?

– Слишком много. Аварии, самоубийства, драки на почве сумасшествия, стрельба из охотничьих ружей. Да и тех же мародеров расстреливали на месте, без суда и следствия. Хоронить было некогда, да и эвакуация забирала все людские силы. Так что трупы просто сжигали. У меня в горле до сих пор стоит этот запах, кажется, беспрерывно висящий в воздухе.

Машина остановилась, но Сергей не стал глушить мотор и включил внутреннее освещение. И только тут Дед увидел, что его друг стал седым. Полностью. И что в его глазах, на осунувшемся лице, затаилась бесконечная усталость.

– Бог мой! Серега! Да ты же весь седой! Это ты там? – Дед неопределенно махнул рукой, указав куда-то за спину.

– Там, – друг понуро покачал головой. – Параллельно эвакуации по железной дороге, вся военная техника, на которой хоть как-то можно было везти людей, ходила в Тюмень и обратно. Под конец в ход пошли даже танки. Военные варили из арматуры крепления, сажали на броню полтора десятка человек и вперед.

Дождь за окном понемногу стал усиливаться. Сергей прервался и включил дворники. И Дед сразу понял, зачем. Их привычные движения не только смывали капли дождя с лобового стекла. Они еще отгоняли прочь ощущение ужаса, пропитавшего бесконечную ночную мглу.

– Я покидал город уже к исходу третьей недели, с последней группой. Все остававшиеся на ходу автобусы забили до отказа, и мы рванули вперед, колонной в несколько десятков машин, плюс военные заправщики. Я не знаю почему, но мы гнали, как сумасшедшие. Без оглядки. Может это страх умирающего города подгонял нас, я не знаю. Это необъяснимо. Но мы драпали оттуда сломя голову. И едва ее действительно не сломали.

Дед вопрошающе посмотрел на друга, ожидая продолжения. И оно последовало.

– Битком набитый «Икарус». Идет уже третий или четвертый час бешеной гонки. Я стою у лобового стекла, рядом два солдатика, лет девятнадцати, сопровождающие. Уставшие, измученные морально и физически люди, молчат. И вдруг, в этой тишине раздается уже давно забытый звук мобильного телефона. Мне показалось, что тишина в тот момент, мгновенно стала плотной, как кисель. Я сначала не понял, откуда идет звук, но потом увидел, как ошеломленный водитель достает из внутреннего кармана пиликающий телефон и в недоумении пытается протереть пальцем экран.

– И что?! Исчезает в белой вспышке?! – Дед почувствовал, как зашевелились волосы на голове.

– Да! И спасибо тому солдатику, что опомнился первым. Мертвой хваткой вцепился в руль и заорал истошно: «Водилу! Быстрей! Кто умеет водить автобус?!» Я в тот момент, вообще ничего не думал, не соображал, действовал как на автомате. Да и стоял я ближе всех. Вот и представь: перегруженный «Икарус» прет на скорости за сотню, мальчишка в форме, отчаянно изогнувшись, удерживает руль. А я лезу на опустевшее водительское кресло через его руки. Как мы не слетели с трассы под откос и не разбились, я не знаю. Да и какими молитвами я потом много часов гнал этот старый автобус, я тоже не ведаю.

– Охринеть, – только и смог выговорить потрясенный Дед.

– Я был тогда как робот, одни встроенные рефлексы. Но приспособился к этому тяжелому сараю быстро. Потом была Тюмень, но в нее нас не пустили, там тоже шла эвакуация. Заправившись и пару часов отдохнув, мы двинулись на Челябинск. И когда мы туда приехали, я заснул, наверное, в следующую секунду после того, как заглушил двигатель. Прямо за рулем. А потом я уже самостоятельно добирался до дома. Больше месяца. Уфа, Самара, Саратов, Волгоград. Но там уже было немного легче. Ни денег, ни еды. Но мир не без добрых людей.

Сергей повернулся и посмотрел деду прямо в глаза.

– Полторы недели назад я прибыл домой. И вот я здесь, сижу перед тобой, Саня. Хотя, ты ведь теперь уже не Александр? Ты теперь Дающий Дорогу. Или, как зовут тебя ушедшие, Дед.

Все еще не отошедший от рассказа, Дед, воспринял эту новость молча. Да и зачем что-то спрашивать? Все, что надо, друг расскажет сам. А Сергей, помолчав немного, вымученно улыбнулся и продолжил:

– Поздней ночью, измученный, грязный, в порванной одежде я наконец, добрался домой. Последние километры я бежал со всех ног, задыхаясь и едва не падая. Разумом я понимал, что шансов увидеть дочь, у меня немного. Но какая-то часть сознания упрямо отказывалась принимать это. И по большому счету, я надеялся, что хотя бы Света окажется живой.

Сергей отвернулся, и стал что-то доставать из заднего кармана брюк, тихонечко шмыгая носом, и пряча повлажневшие глаза.

– Я чуть не убил себя в том пустом доме. Чуть не сгорел, к чертовой матери. Я ворвался в пустые, темные комнаты и кинулся к кровати дочери. Пусто. Все еще отказываясь верить, я заскочил в нашу комнату, но диван тоже оказался пуст и холоден. Но мое сознание отказывалось верить. Я был как в забытье каком-то. Кинулся на кухню, схватил салфетки и спички, и стал жечь их в комнатах, пытаясь добыть хоть немного света. В общем, опомнился я только когда покрывало на диване начало разгораться и едкий дым уже наполнил комнату. Я кое-как потушил его, но оно продолжало тлеть. Тогда я выкинул его во двор, на холодный бетон. А потом зашел в нашу комнату и опустился на пол. Сколько я лежал там, в полном отупении, я не знаю, но спасительный сон уберег меня от сумасшествия.

Сергей достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и бережно развернул его.

– Проснулся я днем и не сразу понял, где нахожусь. Не сразу. В общем, этот самую записку я обнаружил уже намного позже, хотя лежала она на самом виду, на столе, у компьютера. Читай.

Сергей протянул записку другу, но тот не спешил ее брать. Лишь смотрел вопрошающе.

– Бери. Читай, раз даю.

Дед бережно взял листок и стал медленно вчитываться в рукописные строки:

– «Милый мой, Сережа. Я не знаю, жив ли ты еще, но я очень хочу в это верить. Я уже выплакала все слезы и сейчас мне немного легче. Наша дочь Надя ушла. Ушла туда же, куда уходят все дети. Боже мой! Это случилось прямо у меня на глазах! Я… Я чуть на вскрыла себе вены, прости меня за это, Сережа. Если ты читаешь эти строчки, эти мои корявые строчки, то знай, что я люблю тебя больше всего на свете. И я знаю, что тебе тоже тяжело, поэтому постараюсь написать покороче.

На пятый день, после ухода Нади, когда я уже начала кое-как пытаться что-то делать, в нашей комнате сам собой включился телевизор и на нем побежали какие-то строчки. Я испугалась и выдернула шнур. Но тут же включился компьютер, и на экране появилось тоже самое. Одновременно зазвонил мой сотовый, пришедшее без обратного адреса сообщение гласило: «Мамочка, не выключай компьютер, а прочти, что я тебе пишу. Мне очень тяжело это делать, поэтому времени мало».

В тот момент, я чуть сознание не потеряла от этих слов, но доползла до компьютера и вот что увидела: «Мама, мамулечка моя любимая. Не плач, мы скоро увидимся. Я не могу сказать тебе, где я и что со мной, но у тебя есть возможность прийти ко мне. Мы не умираем, не сгораем в белом пламени, мы уходим.

Потерпи недельку и у тебя появится возможность присоединиться к нам. Главное, каждый день заходи в интернет и проверяй электронную почту. К тебе придет письмо, которое будет называться «Следы на воде». Сделай все как там написано, и мы увидимся. Но прежде оставь папе записку. Напиши нашему любимому папульке, чтобы как вернется домой, брал свой ноутбук и ехал к мосту через Кубань. На то самое место, где в Первый день все началось. Где в аварии сгорел автобус, в котором потом никого не нашли. Напиши папульке, чтобы на том самом месте открыл ноутбук и просто ждал.

Я люблю вас, мама и папа. И хочу поскорее вас увидеть. Поэтому прошу тебя, мамулечка, сделай все, как я говорю. И до встречи».

Дед трясущимися руками перевернул лист и продолжил чтение:

– «Милый мой Сереженька. Мне ничего не остается, кроме как верить этому. К тому же я вчера получила то самое письмо по электронной почте. И сейчас передо мной, на экране компьютера горит дверь. Проход на ту сторону. Он ждет меня, и я ухожу. Я сейчас допишу это письмо и коснусь ладонью экрана. Прости меня, если сможешь. Прости. Но у меня не осталось сил ждать. Ни сил, ни веры. Но я люблю тебя! Слышишь?! Люблю!!!»

Машина ощутимо качнулась. Дед вышел под дождь и подставил лицо прохладным, живительным струям. Тусклый свет, льющийся из салона автомобиля, едва освещал маленький пятачок у открытой двери. Мерно скрипели дворники. Где-то внизу, под мостом журчала река, почти сливаясь с тихим рокотом мотора. И тьма, бесконечная, беспроглядная тьма вокруг.

«Что мы делаем в этом проклятом, умирающем мире?» – думал Дед, пока капли дождя, смешиваясь со скупыми слезами, стекали с усов и бороды. – «А ничего! Мы только страдаем и мучаемся! И все остальное иллюзия! И придумали ее себе, тоже мы, нарисовали, раскрасили, развесили по стенам. Мы растеряли свет наших душ и вокруг лишь тьма. Мы сами создали себе этот ад. Мы сами нарубили дров и распалили огонь под своими ногами. И теперь горим, горим, горим. Не замечая, что мы уже не люди, а пустые, наполовину сгоревшие оболочки».

Дед утер лицо и силой вытеснил эти мысли из сознания. «Вот так всегда, – мелькнуло вослед. – Как только мы начинаем задумываться о душе, мы тут же гоним эти мысли прочь, ибо они горьки и тяжелы. И мы возвращаемся в мир иллюзий, потому что он хоть и фальшив, но красив и сладок. И в этом все мы. Оболочки».

Дед опустился в кресло «Тойоты» и закрыл за собою дверь. Сергей уже успел развернуть небольшой ноутбук и кое-как примостил его сверху приборной панели.

– Здесь какое-то особенное место. Надя утверждает, что именно здесь все и началось. То, что они называют «Исходом». Поэтому тут легче всего удается поддерживать с ними связь. Именно для этого дочь и звала меня сюда.

– Значит, ты поддерживаешь с ними контакт? Со Светой и Надей?

– Нет, только с дочерью. Она говорит, что мама, ну, то есть Света, пока не может этого делать. Что ей надо долго учиться. Я приезжаю сюда каждый день, иногда днем, иногда ночью. Когда удается вырваться. Работы сейчас не меряно.

– Ты вернулся в мэрию?

– Да. И я теперь живу там, в небольшой комнатке, в подвале. Я просто не могу оставаться в нашем доме. Там все напоминает о прежней жизни.

– Я понимаю, – Дед кивнул и спросил. – Скажи, а ты веришь, что эти сообщения исходят не от… Ну, что это действительно Надя.

Сергей вздохнул, положил руки на руль и только потом ответил.

– Верю. Да и что мне остается? Хотя, – немного замялся, но все же, продолжил. – Я как-то пытался проверить. Спросил, помнит ли она, как мы ездили на море и как в Сочи, катались на канатке, в дендрарии? Так вот знаешь, что она мне ответила?

– Что?

– Сказала, что не надо ее проверять, – Сергей усмехнулся. – Что мы сто раз ездили на море, но, ни разу не были в Сочи. Вот так. А ведь мы действительно не были в этом городе.

– Мы сюда приехали, чтобы снова поговорить с Надей?

– Да, это она просила привезти тебя.

– Меня?! Зачем?! – Дед несказанно удивился, хотя последнее время думал, что уже разучился это делать.

– Не ведаю. – Сергей покачал головой, а затем снял со лба ночные очки и положил их в карман двери. – Бери ноут, жми на кнопку и все сам узнаешь.

Дед пристроил компьютер на своих коленях и включил его. Ноутбук, так же как и его домашний, включился сразу, без привычной загрузки системы. На черном экране побежали оранжевые строчки: «Здравствуй дядя Саша. Здравствуй Дед. Передай привет моему папке. Не спрашивай, откуда я знаю, что он рядом. Просто я вас вижу отсюда. Смутно, но вижу».