Текст книги "Бунтарь ее величества"

Андрей Гончаров
Бунтарь ее величества

© Гончаров А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Часть первая
Мятеж

Глава 1

Каждый из русских государей имел своего доверенного палача. Это зависело не от характера властителя – жесток он был и зол или, напротив, добродушен и мягок, – а диктовалось государственной необходимостью. Где власть – там принуждение, а также средства немалые. А где средства и дисциплина – там всегда есть людишки, склонные богатства присвоить, а из подчинения выйти. Следовательно, нужен тот, кто таких воров будет искать и наказывать. И, что интересно, характер главного царского палача всегда был сильно похож на характер самого властителя. У царя Ивана Васильевича, прозванного Грозным, дознанием ведал Малюта Скуратов – палач, можно сказать, по призванию. У первого русского императора Петра Алексеевича тайными делами ведал князь Федор Юрьевич Ромодановский. Великий преобразователь земли русской Петр Алексеевич отличался умом, широтой взглядов и крутым нравом – и таков же был и князь-кесарь Федор Юрьевич, творивший сыск сурово, но без лишней жестокости.

У славной государыни, императрицы Екатерины Алексеевны, известной своими просвещенными взглядами и умом, но имевшей при этом некоторые, как бы это деликатней сказать, особенности, был свой главный дознаватель – Степан Иванович Шешковский, сын простого канцеляриста, мелкого дворянина, служившего в Сенате. Сложение Степа Шешковский имел неказистое, внешность незнатную (в его лице было нечто бабье), умом особым не отличался и, однако же, сделал при великой императрице замечательную карьеру, став главой Тайной экспедиции (сие учреждение пришло на смену Тайной канцелярии, упраздненной Петром III).

Императрица поручала Степану Шешковскому самые сложные дела, требовавшие сугубой секретности. Он допрашивал весьма знатных особ, которые попадали от него в полную зависимость. Так, он вел допросы известного заговорщика Василия Мировича, графини Екатерины Бутурлиной, генерал-майорши Кожиной, иркутского наместника Ивана Якоби, бунтовщиков Новикова и Радищева. Во время допросов охотно пускал в дело кнут и другие орудия пыток. При встречах с ним светлейший князь Григорий Потемкин-Таврический, презиравший Шешковского, обычно спрашивал его: «Ну, как кнутобойничаешь, Степан Иванович?», на что глава Тайной канцелярии с подобострастием отвечал: «Помаленечку, ваше сиятельство!» И склонялся в поклоне. А уж что думал, глядя в спину удалявшемуся фавориту, – про то только ему одному и ведомо.

Наибольшую милость императрицы Екатерины Степан Шешковский заслужил, допрашивая злого бунтовщика Емельяна Пугачева. Ох и нелегкая то была работа! С самого дня 4 ноября 1774 года, когда злодей был доставлен в Москву и помещен в подвале здания Монетного двора, что у Воскресенских ворот, Степан Иванович неустанно, днем и ночью, вел его допросы. Вызнать предстояло многое – не только про бунт, про казни дворян и купцов, но и всю жизнь самозванца от самого его рождения, про то, как возник у него злодейский умысел и кто ему в том помогал. Императрица требовала, чтобы «досконально узнаны были все его плутни, от кого родились и кем вымышлены были». Дело осложнялось еще и тем, что великая государыня при этом непременно хотела, чтобы Пугачев дожил до суда и чтобы во время допросов его не уморили. Так что пытку особенно сильную применять было нельзя. А злодей упирался, давал показания неохотно.

Но Степан Иванович потому и заслужил милость царскую, потому и возглавлял Тайную экспедицию, что из любого положения умел найти выход. Если нельзя было поместить бунтовщика на дыбу или рвать его каленым железом, то можно было применить другие методы. Например, старые раны. В Симбирске, где были проведены первые допросы схваченного бунтовщика, допрашивающие – граф Панин и начальник секретных комиссий генерал-майор Потемкин – еще не имели от государыни повеления беречь подсудимого и пытки применяли. Те пытки ничего особо ценного не дали: хотя злодей тогда многих и оговорил, позже от тех своих слов отказался. Зато пытки оставили на теле бунтовщика раны. И можно было, не нанося новых видимых увечий, использовать старые. Что коллежский советник Шешковский и делал, и допросы стали успешно продвигаться.

Спустя месяц после начала следствия, в начале декабря, все основные сведения были следствием получены. Бунтовщик признался, когда и где возник у него замысел назвать себя именем покойного императора Петра III, кому он первому открыл свое новое имя, кто и когда поддержал бунт. Не называл он одного, причем упорно, – тех знатных особ, которые подсказали ему такой дерзкий замысел. Славная императрица Екатерина Алексеевна была убеждена, что без знатных заговорщиков тут не обошлось, и требовала от Шешковского, чтобы тот вызнал их имена. А злодей не говорил. Отказывался он также признать, что получал помощь от каких-либо иностранных держав. Так что в последние дни, перед тем как предать злодея в руки судей, Степан Иванович был занят в основном выяснением этих двух вопросов.

Вот и в этот день, 17 декабря, Шешковский снова бился, стараясь выполнить волю государыни. Хотя какой там день! День давно закончился, ночь наступила, а глава Тайной экспедиции все не отступался от узника.

– Говори же, злодей, кто из знатных особ к тебе на Яик приезжал и тот воровской план тебе подсказал? – настаивал Степан Иванович. – Кто научил тебя назваться императором Петром III?

– Не было того, ваше благородие, – отвечал Пугачев. – Никто мне тот замысел не подсказывал, да и нужды в подсказке не было. Я тебе уже сказывал, что от природы наделен бойким характером, который мне не дозволяет на одном месте оставаться и одну лямку тянуть, хоть бы и была та лямка нетрудна. Все мне перемен хочется, вольной жизни. Ведь я после первой опалы, когда зятю своему со службы бежать пособил, смог снова паспорт получить и к законной жизни вернуться. Жил бы себе и жил в Оренбургском краю…

– А что ж не жил? – спросил следователь. – Небось кто-то тебя соблазнил, план тот представил?

– Да нет, никто меня не сманивал. Это судьба моя за язык меня потянула, ну, я и сбреши казакам, с кем выпивал, что я-де государь Петр Федорович, чудом спасшийся от убийства. Так и пошло.

– Но о чем ты думал, когда назвался царем? – настаивал Шешковский. – Какие планы строил?

– Нет, не понимаешь ты меня, ваше благородие! – покачал головой Пугачев. – Никаких планов я не строил. Я же говорю, скучно мне жить, как все люди, воля меня манит. Да вот хочешь, я тебе сказочку одну расскажу, калмыцкую, мне ее одна старая калмычка сказывала, в этой сказочке все про себя и объясню. Только прежде дай мне воды испить, а то утомился я говорить, и пить хочется, мочи нет.

– Ладно, давай, сказывай свою сказочку, – ответил следователь. – Государыня прочтет, ей, может, интересно будет.

– А что, матушка-императрица все то читает, что ты за мной записываешь?

– Да, государыня интересуется. Ну, давай, говори.

– Нет, ты сперва дай воды испить.

– Я тебе дам воды, разбойник! – воскликнул Шешковский. – А вот этого не хочешь?

И он, подскочив к закованному в кандалы арестанту, с силой ударил его сухоньким кулачком в правое плечо. Метил Степан Иванович точно – там, на плече, после допросов в симбирском застенке у Пугачева осталась рваная рана, которая никак не заживала. Потому, хотя бил Шешковский не сильно, арестант от удара взвыл.

– Вот тебе вода, собака! – повторил глава Тайной экспедиции. – А будешь упорствовать, еще получишь. Давай, говори, что обещал.

– Ладно, ваше благородие, слушай. Сказка такова. Встретились раз орел с вороном. И орел спрашивает: «Скажи, ворон-птица, отчего ты триста лет живешь, а я лишь тридцать три года?» Ворон ему в ответ…

– Погоди, не спеши так, – остановил рассказчика Шешковский. – Тебе легко языком болтать, а мне писать надо. Вот, записал, давай дальше.

– Ворон, значит, ему отвечает: «Потому что я питаюсь мертвечиной, а ты кровь живую пьешь». «Ну, – говорит орел, – тогда я тоже, как ты, попробую». Вот полетели они в поле, видят – лошадь павшая лежит. Ворон сел на нее, давай клевать, клюет – и нахваливает. А орел клюнул раз, другой и говорит: «Нет, не могу я падалью кормиться. Лучше всего тридцать лет пожить, да попить свежей крови вволю, чем триста лет питаться мертвечиной!»

– Что, все? – спросил следователь, видя, что арестант замолчал.

– А ты больше, что ли, хочешь? – удивился Пугачев. – Эта сказка кончилась. А если ты из нее ничего про меня не понял, могу другую рассказать – про волка и волкодава. Но эту уж точно скажу, если только воды дашь испить.

– Ты не на базаре, мошенник! – вскричал Шешковский, рассерженный дерзостью крестьянского «императора». – И хватит с меня твоих сказок! Не желаю слушать ни про волков, ни про лис, ни про каких еще бестий. Сказывай сейчас, кто из знатных особ к тебе на Яик приезжал или в ином месте с тобой, вором, встречался!

– Я бы с радостью сказал, ваше благородие, да не могу, потому как особ таких не было, – ответил бунтовщик.

– Ах, ты опять за свое! – крикнул Степан Иванович, схватил лежавший подле него кнут и принялся лупить арестанта.

Бил, пока не утомился. Аж рука болеть начала от усилий. А толку никакого – злодей только стонал да зубами скрипел. Бросил Степан Иванович кнут, отер пот со лба, погасил свечу, что на столе стояла. Взял бумаги, что за сегодняшний день записал, и пошел прочь из подвала. Уже был в самых дверях, когда злодей позвал:

– Барин, а, барин!

– Ну, чего тебе? – неохотно обернулся Шешковский.

– Пить вели подать, а то мочи нет. Умру ведь за ночь!

На секунду душу Степана Ивановича кольнул испуг – а вдруг и правда помрет? Но тут же тот испуг прошел. Шешковский за годы службы людишек досконально изучил. Про Пугачева он понял, что этот тип весьма живучий. Такой и в воде не утонет, и без воды проживет. Мучиться будет, но проживет. А что помучается – так то даже лучше, может, к утру сговорчивей станет.

– Умрешь – туда тебе, вору, и дорога, – сурово произнес Степан Иванович. – И завтра воды не получишь, пока имена мне не назовешь. – И ушел.

Оставшись один, арестант затейливо выругался в адрес ушедшего барина. Затейливо, но без особой злобы. Потому как донской казак Емельян Иванович Пугачев по характеру своему был человек лихой, но не злобный. А еще потому, что тоже разбирался в характерах людей, с которыми его сводила судьба. И характер Степана Шешковского он хорошо распознал, понял, что тот за человек. А раз понял, чего злиться?

Злиться было нечего, надо было терпеть до утра. Хотя чувствовал себя арестант и правда плохо. Мучила жажда, саднила нарочно задетая следователем рана, даже в голове от слабости мутилось. Вероятно, поэтому арестанту вот уже второй раз за вечер чудилось в углу подвала некое словно бы мерцание. В первый раз такое случилось еще во время допроса – когда он сказку про орла и ворона рассказывал. И вот снова. Что ж, Пугачеву было не привыкать. Когда в Симбирске начальник секретных комиссий Павел Сергеевич Потемкин ему жилы тянул и каленым железом жег, тоже разные видения являлись. Потерпеть надо.

Пугачев повозился, устраиваясь на тощей охапке соломы, что заменяла ему постель, вытянул ноги, закрыл глаза. Сама собой вспомнилась казацкая песня, и он затянул:

 
Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой…
 

Не допев песню до конца, арестант погрузился в сон. Через какое-то время он вдруг проснулся от какого-то шороха и, открыв глаза, не поверил тому, что увидел. А увидел он в слабом свете лампадки, что тлела под иконой Божьей матери, как в том самом углу, где чудилось ему мерцание, возник ниоткуда некий юноша. Отрок был строен и лицом светел. Одежды же не имел никакой, только некий покров блестящий его наготу прикрывал. Пугачеву почудилось, что некогда он уже видел этого отрока, только когда, где – не мог упомнить.

– Свят, свят Господь, – забормотал арестант. – Спаси и помилуй!

– Не бойся, – произнес отрок. – Я тебе плохого не сделаю.

– Верю, что не сделаешь. Такие зла не делают. Ты кто будешь – ангел Господень, верно?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил отрок. – Где тут у вас вода? Ага, вижу.

Он шагнул к стоявшей в стороне кадке, зачерпнул ковш и поднес его к губам заключенного. Того не пришлось упрашивать: ковш был выпит вмиг. Юноша зачерпнул другой, подождал, пока арестант выпьет и его, потом отодвинул с плеча Пугачева армяк. Открылась рана – та самая, куда старался попасть кулаком глава Тайной экспедиции. Он осмотрел рану и, покачав головой, пробормотал:

– Эх, жаль, мази никакой нет… Ладно, попробую так…

Приблизил к ране обе руки, стал водить над ней. Сам глаза закрыл и забормотал что-то: должно быть заговор или молитву особую. Арестант почувствовал, что боль в плече постепенно стихает.

– Ну что, лучше? – спросил пришелец.

– Как заново родился! Спасибо тебе, ангел Божий! Ты что же, послан меня перед смертью утешить? Слышал я от старых людей, что бывает такое, что посылает Господь посланцев своих к тем, кому помирать скоро. Утешить, к смерти приготовить. Что, наутро казнят меня, так?

– Нет, не так, – покачал головой отрок. – Помирать тебе, Емельян Иванович, пока рано. Хотя врать не буду, казни тебе не избежать. Но случится она позднее, месяц еще поживешь.

– И то хорошо, – сказал Пугачев. – А раз так, значит, ты прислан, чтобы исповедь мою принять. К этому я готов, прими, отрок, мое исповедное слово!

– Нет, Емельян Иваныч, не приму я от тебя исповедь, – возразил ночной гость. – И права такого не имею, да и не нужно мне это. Я ведь уже тут, в подвале, несколько раз появлялся, многое слышал из того, что ты следователю рассказывал.

– Ага, не зря, значит, я мерцание в углу заметил! – воскликнул Пугачев. – Это ты, стало быть, там скрытно находился! Но, если ты не за душой моей пришел и не за исповедью, тогда зачем?

– Ну, во-первых, хотелось тебе помочь, – ответил отрок. – Боль утишить, ободрить, жажду утолить.

– За то тебе спасибо великое, – горячо проговорил арестант. – И напоил, и боль унял, и ободрил. Но ты сказал – «во-первых». А еще зачем же?

– Надо мне от тебя кое-что услышать, – объяснил гость. – То самое, чего и палач добивался. Скажи, были ли знатные люди, помогавшие твоему бунту? Кто они? Может, это был ближний друг императрицы Григорий Орлов? Или сам светлейший князь Потемкин-Таврический? Или еще кто? Шешковскому эти сведения для Екатерины нужны, чтобы она могла расправу над своими врагами учинить, а мне – для того, кто меня послал, для его особенных целей. Скажешь ли мне сей секрет?

– Скажу, ангел Божий, конечно, скажу! От тебя у меня секретов нет и быть не может. Так слушай: знатные люди у меня в помощниках и правда были. Но только это не Орлов и не Потемкин, это…

И тут их беседа была прервана самым грубым образом. За дверью послышались чьи-то шаги, лязгнул, открываясь, замок, и в подвал вошли сразу несколько человек. Впереди шествовал высокий дородный господин в шитом золотом камзоле. Это был сам московский губернатор генерал-аншеф князь Волконский. Сбоку пристроился давний знакомец Пугачева – дознаватель Шешковский. Позади виднелся тюремщик с ключами и двое караульных с ружьями.

– Почему рано? Ничуть не рано! – произнес губернатор, как видно, продолжая начатый еще за дверями разговор и обращаясь к Шешковскому. – Я ведь тебе говорил, когда вчерне закончишь, чтобы тут же мне все материалы представил и самого злодея показал. Это я перед императрицей отвечаю за исход суда, а не ты! Государыня уже на днях состав суда над злодеем определит, а я все материалов от тебя дожидаюсь!

– Я как раз собирался на днях вашему превосходительству все представить, – оправдывался глава Тайной экспедиции. – А что до злодея, так вот он. Как видите, жив, правда, изнурен допросами и страдает от жажды. Я ему, изволите видеть, воды долго не давал, чтобы язык развязать. Сейчас пить будет клянчить…

– А вот и не буду, ваше благородие, – весело ответил заключенный. – Испил я водицы, испил Божьей милостью! А как да чего – про то тебе не скажу!

– Вот, видали? – обратился к губернатору Шешковский. – Каков подлец!

– Ладно, чего тянуть, – ответил на это Волконский и, повернувшись к тюремщику, приказал: – Отпирай замок, а кандалы оставь.

Лязгнула цепь, Пугачев поднялся на ноги. Перед тем как покинуть подвал, он оглянулся на угол, откуда давеча вышел окутанный в сияние отрок, глубоко поклонился в ту сторону и произес:

– При дворе ищи, средь рыб речных да птиц, там нужного и отыщешь!

– Что это с ним? – вполголоса спросил Волконский у следователя. – Часом, умом не тронулся? Это было бы обидно…

– Да вроде не должен… – растерянно произнес Шешковский. – Наверно, комедию перед нами играет…

Глава 2

– Значит, Пугачев признал, что у него были союзники среди знати? – спросил у рассказчика крепкого сложения блондин среднего роста.

– Да, он так и сказал: «Знатные люди у меня в помощниках и правда были». Вот только фамилии не успел назвать… – ответил белокурый юноша, как две капли воды похожий на небесного отрока, что являлся в камеру арестанта. Правда, теперь он был не в каком-то светящемся покрове, а в обычной одежде.

– Что фамилии не назвал, это крайне обидно, – сказал третий участник беседы, пожилой человек в очках. – Но сути дела это не меняет. Задание не отменяется. И даже если бы Пугачев назвал имена своих знатных союзников, ваша экспедиция все равно бы состоялась. Только характер задания немного изменился бы.

– Ничего себе, «немного»! – возразил еще один участник беседы, высокий брюнет. – Одно дело – просто смотреть, эпоху изучать, и совсем другое – кого-то выслеживать.

– Ну, выслеживать – наша работа, дело привычное, – заметил блондин.

Этот разговор происходил там же, в Москве, причем сравнительно недалеко от подвала, где томился Пугачев. Только на дворе стоял не 1774, а 2016 год. Группа оперативников, готовившихся к заброске в прошлое, обсуждала со своим начальством – руководителем проекта «Хронос» генералом Николаем Волковым и научным руководителем Григорием Нойманом – результаты первого, пробного проникновения в заданную эпоху.

Возглавлял группу полковник Кирилл Углов – тот самый блондин среднего роста. Кроме него, в группу входили также майор Игорь Дружинин (брюнет) и молодой консультант Иван Полушкин («небесный отрок»). В этом составе группа отправлялась на задание уже дважды. В первый раз оперативники искали людей, готовивших убийство премьер-министра России Петра Столыпина в 1911 году. Затем они отправились в эпоху Петра Великого, чтобы выяснить обстоятельства внезапной смерти российского самодержца. И выяснили, установив, что императора отправил на тот свет его ближайший соратник князь Меншиков. А еще раньше, в другом составе (место Ивана занимала тогда Катя Половцева), оперативники расследовали смерть императора Николая I. И вот теперь группа готовилась к новой заброске, на этот раз в эпоху Екатерины II.

Задание, стоявшее перед Угловым и его товарищами, существенно изменилось по сравнению с предыдущим. Изменение состояло в том, что им не нужно было расследовать убийство какой-либо царствующей особы, круг их задач значительно расширился. Вот как объяснял эти задачи руководитель проекта «Хронос» генерал Волков:

– Эпоха Екатерины Великой нам интересна по нескольким причинам. Это одно из самых успешных царствований в русской истории. Границы империи расширились и на юге, и на западе, и на востоке. В это время к России был присоединен весь южный край, который позднее стали называть Новороссией, а также Крым, Белоруссия, Литва, большая часть Польши, Северный Казахстан. Русский флот нанес несколько тяжелых поражений туркам в Черном и Средиземном морях. Русская армия находилась на вершине славы, ею командовали такие полководцы, как Суворов и Румянцев. Строились города, развивались промышленность и сельское хозяйство (вспомните картофель!). Как удалось Екатерине так успешно управлять империей? Руководству страны очень интересен ответ на этот вопрос. Оно хотело бы взять у императрицы своего рода «уроки управления» государством. Но есть и другая сторона вашего задания. Она касается народного недовольства, его причин и проявления. Ведь именно при Екатерине произошло самое мощное народное возмущение – восстание Пугачева. В чем причина такого противоречия? Чем объясняется провал, вызвавший восстание Пугачева? Вот что вы должны выяснить.

– То есть нам предстоит работа скорее исследователей, а не оперативников? – уточнил тогда Углов.

На этот вопрос решил ответить научный руководитель проекта Нойман.

– Да, это настоящая исследовательская работа, – подтвердил он. – Но вовсе не кабинетная. Вам предстоит проникнуть в самые разные слои общества, выяснить настроения людей, механизмы принятия решений на самом верху, в окружении императрицы. А также выяснить, не было ли связей между этим окружением и восставшими казаками Пугачева. Некоторые историки высказывают подобные предположения. Вот вы и начнете с того, что проверите их.

Проверить догадку о связи между казаками Пугачева и кем-то из окружения Екатерины поручили Ване Полушкину. Хотя Ваня был самым молодым и неопытным в группе, он обладал одним несомненным достоинством – природным даром проникать в настроения и чувства других людей, узнавать, лжет его собеседник или говорит правду. Вот руководство и решило отправить Ваню прямо в камеру, где содержался арестованный Пугачев. Юный оперативник должен был поговорить с бывшим вождем крестьянской войны, а затем вернуться назад и рассказать о полученных результатах. Это была своего рода «разведка боем», и Иван ее успешно выполнил.

Такая операция стала возможной благодаря успехам российских ученых, которые смогли усовершенствовать пространственно-временной генератор (то, что в просторечии именуют «машиной времени»). Раньше ученые, забросив группу в прошлое, могли извлечь ее оттуда лишь в строго оговоренной временной точке – скажем, спустя месяц или год после заброски. Сами «попаданцы» не могли послать в будущее никакого сигнала – пора, мол, отсюда сматываться, выдергивайте нас скорей. Теперь, после перенастройки генератора, такая обратная связь стала возможной. Вот почему Ваня, которого измученный допросами Пугачев принял за ангела, смог быстро покинуть камеру, когда в нее вошли следователи. И теперь оперативники обсуждали результаты проведенной разведки и строили планы на будущее.

– Значит, Екатерина была права, когда требовала от своих следователей, чтобы они вызнали имена знатных единомышленников Пугачева, – сказал Волков, выслушав Ванин отчет. – Это у нее не мания преследования, что-то она знала… Очень интересно! Если вы узнаете имена аристократов, помогавших «казацкому царю», вы окажете историкам очень большую услугу.

– Выходит, нам надо отправляться в 1773 год, когда Пугачев поднял свое восстание и впервые назвался именем императора Петра III, – сказал Углов. – Явиться на Яик, нынешний Урал, встретиться с казацкими атаманами…

– Нет, зачем же на Яик? – возразил Игорь Дружинин. – Что, знатный соратник Пугачева, какой-нибудь Орлов или Потемкин, поедет туда, в степи, будет пить с казаками спирт, спать у костров, петь казацкие песни? На кой ляд ему это сдалось? Если кто-то и подговорил Пугачева поднять восстание, то наверняка он сделал это раньше. Надо искать заговорщиков в других местах, где жил и служил Емельян Иванович.

– Да, мысль верная, – кивнул Григорий Нойман. – Скорее всего, встреча знатного «заказчика» казацкого восстания произошла во время службы Пугачева в армии. Например, когда он, уже в звании хорунжего, участвовал в Русско-турецкой войне и отличился при взятии Бендер. Или позже, когда он, вступив в конфликт с законом (помог своему зятю Павлову бежать со службы), уехал в Польшу, чтобы там вернуться к легальной жизни. Этот период его жизни – самый темный. Неизвестно, с кем он там встречался.

– Значит, или Бендеры, или Польша, или Яик, – резюмировал Углов. – А в Бендерах он в каком году был?

– В сентябре 1770-го, – ответил Нойман.

– Выходит, нам с этого года и надо начинать свои изыскания? А закончить в январе 1774-го, когда Емельян Иванович был казнен?

– Закончить можно раньше, но не совсем, – покачал головой Нойман.

– Это как понимать?

– А вот так. До самой казни вам не имеет смысла оставаться – вы же не кино про жизнь Пугачева снимать отправляетесь. Начнете с 1770-го, проследите все связи Пугачева до момента его ареста осенью 1773-го – и можете возвращаться. Но ненадолго. Чтобы потом отправиться в следующий период царствования Екатерины Алексеевны.

– Ух ты! Выходит, мы теперь вахтовым методом будем работать? – воскликнул Ваня Полушкин.

– Можно сказать и так, – кивнул генерал Волков. – Царствование Екатерины было очень долгим, оно растянулось на тридцать с лишним лет. Что же вам, все эти тридцать лет там провести? Мы в руководстве посовещались и решили, что у вас будет два посещения. Первое, как я уже сказал, во времена Пугачевского бунта. А второе…

– Да, когда же второе? – не выдержал нетерпеливый Дружинин.

– А второе – в 1786–1787 годах. Это вершина успехов, достигнутых Екатериной. Годы самых блестящих побед русского оружия. Только что был присоединен юг России, Крым, и в 1787 году императрица совершила туда путешествие. Так что если мы хотим получить у Екатерины уроки успешного управления страной, то лучше всего это делать как раз в эти годы.

Трое друзей переглянулись.

– Да, необычное задание… – протянул Углов. – Такого мы еще не получали…

– Да, задание необычное, трудное, – согласился Волков. – Поэтому и подготовка к заброске на этот раз будет более долгой. Вы прослушаете целый курс лекций по эпохе Екатерины, их будут вам читать лучшие специалисты. Вам, Игорь Сергеевич, – повернулся научный руководитель к Дружинину, – предстоит детально ознакомиться с достижениями инженерной мысли того времени. Ведь на вас, как всегда, будет лежать обязанность обеспечить группу средствами, выполняя разного рода инженерные работы – в прошлые разы у вас это неплохо получалось. А вам двоим, – обратился он к Углову и Полушкину, – надо будет ознакомиться с характерами и личными делами екатерининских вельмож. Ведь именно среди них вам предстоит отыскать покровителей Пугачева. Кстати, попрошу вас, Кирилл Андреевич, подготовить мне список лиц, которые вызывают у вас наибольшие подозрения. А мои помощники подготовят вам по этим людям папки с документами.

– Да я уже думал, кто мог быть этим самым «покровителем Пугачева», – сказал Углов. – И знаете, что получается? Самая вероятная кандидатура – это генерал граф Николай Панин. Ведь именно он командовал армией в Бендерах, под его началом проходил службу хорунжий Пугачев. А я читал, что к Екатерине он относился без почтения, считал ее правление незаконным.

– Ну, вот и отлично! – довольно кивнул Волков. – Стало быть, у вас уже есть первый кандидат.

– Да никакой он не кандидат! – воскликнул Углов. – Этого не может быть!

– Почему же?

– Потому что граф Панин еще раз встречался с Пугачевым, но уже как его смертельный враг. Именно он командовал войсками, которые разгромили восставших под Оренбургом. И он же возглавлял следственную комиссию, которая провела первые допросы Пугачева в Симбирске. Между прочим, эти допросы велись с применением жестоких пыток! И знаете, что выпытывал граф Панин у «казацкого царя»? Имена знатных сообщников! Выходит, он самого себя требовал назвать, что ли?

– Да, действительно, не сходится… – заметил Игорь Дружинин.

Однако оба руководителя проекта, и Волков, и Нойман, не выглядели огорченными.

– И что с того? – пожал плечами генерал. – Да, первое предположение не подошло. Но разве граф Панин был единственным, кто имел претензии к Екатерине? Поищите, и вы найдете других. Так что мое распоряжение насчет списка возможных сообщников Пугачева не отменяется. Ну, еще вопросы у группы есть?

– Да, у меня вопрос, – заявил Ваня. – То есть не то чтобы вопрос, а вроде пожелания…

– Ну, давай свой вопрос-пожелание, – кивнул Волков.

– А нельзя ли забросить нас еще на десяток лет раньше? – попросил Полушкин. – Скажем, не в 1773-й, а в 1763 год?

– Это зачем же? Насколько я помню, в том году Пугачев женился. Ты что же, на свадьбе у него погулять хочешь?

– Нет, тут дело не в Пугачеве. Что мы все время только о нем? Будто в ту эпоху других интересных людей не было.

– Кого же ты имеешь в виду? – спросил Нойман.

– Михаила Васильевича Ломоносова – вот кого, – ответил Полушкин. – Мне всегда, еще с детства, хотелось его увидеть. Хоть одним глазком! Ведь такой человек!

Руководители группы переглянулись, и Григорий Нойман улыбнулся:

– Понимаю твое желание, мой юный друг. Понимаю и всемерно одобряю. Но ведь ты знаешь, сколько стоит одна заброска в прошлое, какая энергия на это уходит? Поэтому одобрять одобряю, но поддержать твое желание не могу. Как я уже говорил, вы не кино про ту эпоху снимаете и не на экскурсию отправляетесь. У вас есть определенное задание – извлечь уроки из нашего прошлого. И руководство будет считать задание выполненным только в том случае, если вы извлечете все уроки до последнего. А что до замечательных людей той эпохи – то ведь не один Михайло Ломоносов там имелся. Тут тебе и Суворов, и Румянцев, и Гавриил Романович Державин, и Карамзин… А Вольтер, с которым переписывалась императрица?

– Ну, Вольтер – это Франция, – заметил Дружинин. – Что ж нам, во Францию отправляться?

– А почему бы и нет? – ответил на это генерал Волков. – Но сейчас перед нами стоит другая задача – составить подробный план действий группы на первом этапе, при поисках знатных заговорщиков. Надо определить, кому из вас будет принадлежать на этом этапе главная роль и как пройдет его внедрение в жизнь Пугачева…