Текст книги "Мы из Конторы"

Глава 5

На улице было довольно противно. Шел дождь, и было довольно прохладно.

Николай Петрович поглубже втянул голову в воротник и посеменил к ближайшему киоску, где намеревался купить столь любимые им газеты.

Ах да, еще спички и соль! Надо будет зайти в соседний продмаг...

Дорогу озабоченному покупками Николаю Петровичу преградили три неясные тени. Они встали поперек тротуара, весело переговариваясь и поглядывая на одинокого прохожего.

– Эй, дядя, у тебя закурить есть?

– А не рано? – также весело ответил Николай Петрович.

Курильщикам было от силы лет по четырнадцать, хоть были они каждый под два метра ростом.

– Чего? – не поняли подростки. – Чего ты сказал?

Кажется, подростки были настроены агрессивно.

– Я сказал, что не курю, – примирительно ответил Николай Петрович. – Всей бы душой, но увы.

И попытался пройти дальше.

Но у него ничего не вышло.

– А коли нет сигарет – купи! – посоветовали малолетние хулиганы. – Деньги-то у тебя есть?

Деньги – были.

Николай Петрович с надеждой оглянулся по сторонам. Но поблизости никого не было – всех разогнал разошедшийся дождь. Хоть бы милиционер какой завалящий появился...

Но блюстители тоже отсутствовали.

– Ну так че? – нетерпеливо спросили подростки.

Делать было нечего, и Николай Петрович, вздохнув, полез за кошельком. Расстегнул его и, покопавшись, вытащил оттуда мятую купюру.

– Столько хватит? – протянул он пятьдесят рублей подросткам.

Те презрительно взглянули на деньги и на него.

– Ты чего, дядя, с Луны упал? Мы ту дрянь, что в ваших магазинах продают, не курим. Нам больше надо.

Нам все надо.

Давай!

И потянулись к кошельку.

«Дать бы им сейчас как следует, да руки-ноги переломать, чтоб впредь неповадно было»... – подумал Николай Петрович.

Но не дал. Не успел.

Потому что ближайший подросток пнул его носком ботинка в колено – да больно так, отчего Николай Петрович, вскрикнув, согнулся, подавшись корпусом вперед. Второй удар, на этот раз кулаком, пришелся ему в лицо.

Николай Петрович охнул и, раскинув руки в стороны, шлепнулся на асфальт, ударившись о него затылком. Кошелек, вывалившись из его руки, отлетел куда-то в сторону. Но кошелек уже мало интересовал подростков, которые, почуяв свою силу и безнаказанность, все более входили в раж, куражась и избивая беззащитного прохожего. Они поднимали его за грудки, вздымая на ноги, и с силой били в лицо. А после, когда он падал, пинали куда ни попадя, словно вымещая на нем какие-то свои на этот мир обиды. Николай Петрович пытался уходить из-под ударов и прикрываться руками, но это у него получалось плохо.

«Дураки, ну какие же дураки! – думал он. – Ведь забьют же до смерти».

И верно, забили бы, кабы в стороне истерично не закричала какая-то женщина.

– Помогите-е! Сюда! Убивают!..

Подростки замерли, испуганно оглянулись на крик и, подняв кошелек, побежали к ближайшей подворотне.

Николай Петрович лежал на асфальте без чувств, и на него капал утихающий дождик, смывая с лица кровь. Розовые ручейки весело бежали по тротуару, стекая в решетку сливной канализации.

От него, от дождя, потерпевший и пришел в себя.

Он вздохнул, закашлялся, провел рукой по лицу, почуяв, как ладонь вмиг стала красной и липкой.

Подбежавшая женщина, та самая, что кричала, склонилась над ним, протягивая носовой платок.

– Вы живы? – спросила она.

– Жив, – коротко ответил Николай Петрович.

И попытался привстать, но громко вскрикнул, опершись на правую руку.

– Кажись, перелом, – сказал он.

Где-то вдалеке послышались сирены. Видно, кто-то из жильцов соседних домов, заметив в окно драку, позвонил в милицию и по ноль три.

Из кареты «Скорой помощи» лениво вышли люди в белых халатах, нехотя взглянули на потерпевшего и предложили ему забраться внутрь машины. Возиться с окровавленным, мокрым и грязным пациентом никому не хотелось.

Кряхтя и охая, Николай Петрович поднялся и, прыгая на одной ноге и цепляясь за медбратьев, кое-как вскарабкался в машину. На носилки его не пустили, посадив на краешек сиденья.

– Ну все, поехали...

В больнице пострадавшему наложили десять швов и гипс на сломанные правую руку и левую ногу и положили в палату, поставив диагноз: сильное сотрясение мозга.

Через несколько часов туда прибежала Анна Михайловна, которая, не дождавшись супруга из магазина, всполошилась и обзвонила все больницы и морги.

Увидев забинтованного, загипсованного и растянутого на койке Коленьку, она всплеснула руками и заплакала. Побитый муж, держась молодцом, как мог успокаивал ее.

Наконец, после долгих уговоров, двух ампул нашатыря и матюков главврача Анна Михайловна пришла в себя и снова заахала и заохала.

– Ай-ай, какая же я дура, ничего с собой не принесла! Ведь, поди, тут нет ничего – ни еды, ни белья постельного!

– Я сейчас, я мигом в магазин сбегаю. Что тебе нужно?

– Газет, – ответил перебинтованный Николай Петрович.

– Чего? – не поняла супруга.

– Газет, – повторил Николай Петрович. Потому что из-за происков малолетних хулиганов лишился своей обычной субботней порции печатной продукции.

Анна Михайловна недоуменно фыркнула, но просьбу супруга исполнила, через четверть часа явившись с кипой свежих газет.

Николай Петрович попросил подложить под голову подушку и с удовольствием погрузился в занимательное чтение.

Объявления о купле-продаже недвижимости он проигнорировал, так как, по всей видимости, на покупку квартиры у него не было денег. Машины его тоже интересовали мало. А вот на брачных объявлениях он задержался. Этот раздел интересовал его больше других.

Уж не оттого ли, что Анна Михайловна ему наскучила?..

«Жгучая брюнетка тридцати двух лет, рост 160, объем груди и бедер такой же, желает познакомиться...»

Хм... Интересно, как выглядит эта тридцатидвухлетняя, с выдающимся бюстом, брюнеточка?

«Сорокапятилетняя, не имеющая жилищных, материальных и иных проблем дама ищет спутника жизни...»

Эта дама, несмотря на возраст, явно обречена на брак.

Так, что там дальше?..

В следующей рубрике он искал ее. Он – как правило, невысокий, немолодой, не красавец, не атлет, не богач – искал юную, прекрасную, стройную, сексуальную, верную деву...

Губа у мужиков была не дура...

Но одно объявление выбивалось даже из этого наглого ряда.

Хм!..

"Одинокий бедный инвалид-паралитик, страдающий припадками эпилепсии, ночным диурезом, импотенцией и приступами немотивированной агрессии, ищет молодую, незамужнюю, с выдающейся внешностью девушку 90—60—90, без вредных привычек и материальных проблем для создания крепкой семьи, по возможности на жилплощади невесты.

Имя.

Телефон".

Сколь ни странно, но это объявление не вызвало у Николая Петровича приступа веселья. И даже улыбки. И даже ухмылки. Более того, он перечел его еще раз:

«Одинокий бедный инвалид-паралитик...»

У претендента на юных, фотомоделистых, материально обеспеченных красавиц, готовых выносить из-под припадочного жениха судно, не было ни единого шанса на успех. Ну кому взбредет в голову всерьез заинтересоваться его предложением?

И в том-то и было все дело!..

Николай Петрович удовлетворенно сложил газету и, повернувшись на бок, уснул. Аки младенец...

А ночью в больнице случилось ЧП...

Глава 6

Никого полковник Городец не предавал.

По крайней мере, так он считал. Наверное, совершенно искренне.

Просто однажды в незнакомой компании он изрядно перебрал дармовой водки и стал хвастаться мощью вооруженных сил России перед всякими там блоками НАТО. А так как был он человеком военным и допущенным к разным оборонным секретам, то хвастался не голословно, а вполне убедительно, ссылаясь на тактико-технические характеристики ракет класса земля – земля, которые запросто накрывали одним своим залпом пол-Европы, превращая государства недружелюбной оси в непригодные для дальнейшего проживания территории.

При этом, как выяснило следствие, он использовал нецензурную лексику, поминая матерей глав государств и премьер-министров, и грозил натовскому генералитету кулаком и выставленным из него средним пальцем.

Присутствовавшие на встрече журналисты подначивали патриотично настроенного полковника, на что тот реагировал неадекватно, рисуя на грязных салфетках направления главных ударов продвигающихся к Берлину и Парижу русских танковых колонн.

– Да мы их с их «томагавками»... Да знаешь, где видали...

Там, где «томагавки» никто покуда еще не видал!

– Да пусть только Главнокомандующий даст приказ, и мы их как бог черепаху!

Вообще-то никаких особых тайн полковник не выдавал, так как все эти «секретные» сведения были опубликованы в иностранных журналах, посвященных анализу вооружений иностранных армий. Но одно дело чужая, насквозь враждебная нам пропаганда, и совсем иное – прямая передача информации из уст в уста облеченного званиями и полномочиями должностного лица.

На следующий день падкие до сенсаций журналюки растиражировали ура-патриотическую речь полковника в СМИ, а один, некстати оказавшийся корреспондентом Си-эн-эн, привел ее в зарубежных источниках, которые были некстати процитированы на заседании Европарламента.

Отчего случился скандал.

И пьяная болтовня невоздержанного на язык полковника Городца была признана разглашением гостайны, и делу был дан ход. И хоть полковник, горячась и ругаясь, предъявлял в Военной прокуратуре чужие журналы и ссылки на сайты, где были опубликованы не только тактико-технические данные, но чертежи и фотографии ракет и карты с обозначением мест их дислокации, его никто уже не слушал.

Впрочем, может быть, полковник и впрямь сболтнул чего лишнего, о чем, по пьяному делу, уже не помнил?

Или военным прокурорам требовались жертвы политических репрессий, дабы доказать свою лояльность новому Хозяину, и упускать возможность отрапортовать об успехах в борьбе с перерожденчеством и инакомыслием в армейских рядах они не намеревались.

Полковника Городца было решено взять под стражу, но прежде конвоя к нему в гости заявился тот самый работающий на чужие голоса журналист.

И без обиняков сказал, что гнить теперь полковнику в заполярных лагерях до конца дней своих, рубя бескрайнюю сибирскую тайгу. И тут же, прежде чем его спустили с лестницы, представил своего приятеля. Который говорил по-русски с легким акцентом.

– Я-я... Так и есть – йес, – подтвердил тот, сообщив, что ему доподлинно известно не только о приказе о скором аресте полковника, но и о вынесенном ему будущим судом суровом приговоре. И даже процитировал соответствующие статьи, ни по одной из которых по законам военного времени меньше расстрела не полагалось.

– Мы хорошо знаем вас и высоко ценим ваш боевой опыт, – доверительно сообщил он. – И потому посчитали своим долгом предупредить вас об опасности.

– Кто вы? – подозрительно спросил полковник.

– Журналисты, – с улыбкой ответил незнакомец.

Полковник хотел было схватиться за грудки и за табельный «Макаров», но вдруг понял, что влип по-крупному. Потому что от этого журналиста за версту несло иностранной разведкой.

– Ах ты! – с угрозой сказал полковник.

– Йес... Я... – согласно кивнул лжежурналист. – Я могу обещать вам политическое убежище в любой из избранных вами стран, интересную работу, достойные условия проживания и счастливую личную жизнь.

– Предателем меня хочешь сделать? – свирепея, спросил полковник.

– Но! – замотал головой журналист. – Найн! Не хочу. Не я хочу... Ваши друзья хотят. И верьте мне – сделают.

Своих «друзей» из Военной прокуратуры полковник знал. Как облупленных. Эти точно в лепешку разобьются, чтобы укатать его за Полярный круг к оленям.

– Прошу понять нас правильно, Мы не просим выдавать ваши секреты, мы лишь хотим использовать ваш богатый опыт в борьбе с мировым злом.

– Это с терроризмом, что ли?

– Йес... С терроризмом. В том числе чеченским. Надеюсь, борьба с чеченскими боевиками в Европе не станет противоречить вашим понятиям о вашей чести?

Тут было о чем подумать.

– Можно сделать один звонок? – попросил полковник Городец.

– Другу? – улыбнулся лжежурналист. Намекая на известную телепередачу. Там, у них, давно известную, потому что нами всего лишь слизанную.

– Ага, другу, – кивнул полковник.

По разговору с другом он понял многое – по тону, по односложным ответам, многозначительным паузам и желанию поскорей свернуть беседу. Из всего этого на первый взгляд совершенно невинного разговора все стало понятно – что карьера полковника закончена, что дни его сочтены, телефон находится на прослушке, а бывшие сослуживцы теперь дают против него признательные показания.

– Ну, что вам посоветовал ваш друг? – вновь участливо до приторности улыбнулся лжежурналист.

– Что надо, то и посоветовал! – грубо ответил полковник. – Тебя, сволочь, не спросили!..

Хотя как раз его, лжежурналиста, и надо было спрашивать, потому что он имел много друзей в Военной прокуратуре и знал куда больше полковника.

Размышлять долго не приходилось.

Полковник Городец подошел к окну и, раздвинув спичкой шторку, выглянул наружу, наметанным взглядом различив возле булочной лоточницу с булками, которые здесь стал бы продавать лишь полный дебил, и заметил не в меру беспокойного молодого человека с цветами напротив своего подъезда, который нетерпеливо смотрел не на часы, а на его окна.

Вот же падлы друзья-товарищи!..

– Через проходной двор, на соседней улице, меня ждет машина с дипломатическими номерами, – нашептывал журналист-искуситель. – Если вы теперь согласитесь пойти со мной, то меньше чем через день вы будете в безопасности в Брюсселе, а после где пожелаете, получив гражданство, политический иммунитет и подъемные суммы в евро или долларах.

Присутствовавший при беседе наш журналюка лишь вздыхал, закатывал глазки и сучил ножками от таких заявлений, готовый продать за четверть обещанного все известные ему тайны, вплоть до своих собственных и своей жены интимных секретов.

– Если вы будете продолжать медлить, то мышеловка захлопнется! – патетически произнес лжежурналист вычитанную в советском детективе фразу.

Она-то и решила исход дела.

– Черт с тобой – банкуй, рожа шпионская! – заявил полковник Городец, хватая свой «тревожный», с бритвой и чистым исподним, чемоданчик.

Операция враждебной нам иностранной разведки по вербовке ценного секретоносца прошла успешно. Для чего потребовалось лишь инициировать в Военной прокуратуре дело и поставить под окнами его квартиры продавщицу хлебобулочных изделий и молодого человека с цветами.

Там, в Брюсселе, полковник Городец получил все обещанное, рассказав все требуемое.

Не добровольно.

Под предлогом случайной простуды его закатали в военный госпиталь, где промыли мозги сывороткой правды, прокачали на полиграфе, подвергли гипнозу и устроили перекрестный допрос. Единственное, о чем полковник смог умолчать, это о том, что в бытность свою курсантом общевойскового военного училища он украл у своего сокурсника зубную пасту. Впрочем, об этом он как раз мог бы и рассказать...

Так полковник Городец стал предателем и врагом России пусть не под номером один, но три – точно!..

Глава 7

– Да вы что? Что вы такое городите? – не поверил главврач. – Да разве мыслимо такое?..

А случилось все так...

После отбоя и вечерней раздачи лекарств в палате номер семнадцать все уснули. И спали хоть не сладко, но крепко. Даже слишком, потому что, как потом выяснилось, вместо таблеток от колик и температуры больные случайно выпили снотворное.

Выпили и заснули.

Кроме одного, которому не давали покоя боли в сломанных руке и ноге и его дурной характер.

Он лежал тихо, сопя и похрапывая, но не спал.

Не спал час... Два... Три...

Полчетвертого он вздохнул, заворочался и негромко окликнул больных.

– Помогите, мне плохо!

Ему никто не ответил. Все спали беспробудным сном.

Тогда больной встал и, тихо ступая, поплелся к двери. Открыл ее, вышел в коридор и пошлепал по нему в сторону туалета. Его неблизкий, недоступный дизентерийным больным путь проходил мимо медсестринского поста. Где никого не было. Но это совершенно не значило, что ночная медсестра спала, потому что из близкой процедурной доносились сдавленные крики и стоны. Видно, медсестру кто-то давил.

И точно.

Когда не вовремя проснувшийся больной проходил мимо, стоны вдруг стихли и из-за двери высунулась голова медсестры. И голое плечо.

Медсестра испуганно огляделась по сторонам, грозно спросив:

– Больной... вы чего?!

– До ветру я. Живот болит! – пожаловался тот. – Мочи нет!

– У всех у вас болит! Нечего тут ходить! – справедливо возмутилась отвлеченная от процедур сестра. – Хождения после двадцати запрещены. Идите к себе и терпите до утра.

И, обернувшись, сказала в полураскрытую дверь:

– Такие капризные больные пошли... Все им неймется, все чего-то бродят, покуда в морг их не свезешь.

И то верно – лег в больницу – так лежи, чего ходить-то, тем более ночами?

Тут из-за двери высунулось еще одно плечо. Поболе первого. И высунулась всклокоченная голова. Мужская. Охранника.

– Ну ты чего – не понял? – свирепо спросил он. – Если доктор сказал в палату, значит, в палату! Приспичило ему! Иди давай, а не то ты у меня прямо здесь в штаны наложишь!

И высунулся по пояс.

Парень он был крепкий, весь в бицепсах, трицепсах и с квадратиками на животе, отчего был зазываем на посты медсестрами всех отделений.

Больной покорно кивнул и пошаркал обратно.

Он зашел в палату, но в койку не лег, встав подле двери.

Через полчаса он повторил попытку своего перехода в конец коридора. На этот раз он шел совершенно бесшумно, несмотря на то что прыгал на одной ноге. И прошел бы! Но, как назло, в момент, когда он пробирался мимо процедурной, откуда доносилось пыхтение и отчаянный перезвон пробирок, кто-то нажал кнопку вызова, и на посту запищал зуммер.

Вот ведь незадача! Как будто у ночных медсестер дел других нет, как к умирающим больным бегать!

Дверь распахнулась, и из нее выскочила медсестра.

В распахнутом халате на голое тело.

Что на голое – это понятно, неясно, почему в халате. Видно, и верно, в униформе, да больничной, да белой, есть что-то такое привлекательное.

Запахиваясь, медсестра воззрилась на больного, который перегородил ей дорогу.

– Ты чего опять тут? – грозно спросила она.

– В туалет я, – жалобно простонал больной.

Но провести медсестру было не так-то просто – знала она этих, с позволения сказать, пациентов.

– Гриш, – крикнула она, оборачиваясь назад. – Этот козел опять тут. Не иначе, подглядывает! Извращенец.

– Какой? – спросил из-за двери охранник, потому что всех на этом свете, кроме себя, считал козлами.

– Ну тот, что в первый раз был! – пояснила медсестра. – Видать, извращенец. Или хочет главврачу нас заложить.

Из-за двери выскочил крепкий хлопец, которому озимые поля плугом пахать вместо трактора, а не немощных больных охранять.

– Ах же ты, падла! – ласково сказал он. – Шпионить – да? А после доносы писать...

И дело было вовсе не в том, что его застукали на медсестре, а в другом. В том, что тот охранник был поставлен в эту больничку смотрящим, отчего оттуда периодически и бесследно стали пропадать наркосодержащие препараты, причем не без помощи влюбленных в ночного ухажера медсестер.

Так что не главврача боялся охранник.

– Чего у тебя – ножка сломана?.. – поинтересовался он, глядя на гипс. – Ну теперь еще и шея будет!

И вразвалочку подошел к больному.

– Я ничего, я случайно, я только в туалет, – испуганно залепетал тот, припадая спиной к стене.

Но его никто не слушал.

Охранник сграбастал его в охапку и потянул в конец коридора, как раз в туалет, но не для того, чтобы доставить ему облегчение, а чтобы потолковать по-свойски, отучив подглядывать, подслушивать и наушничать!

Он заволок его в туалет, прихлопнул за собой дверь и прижал больного к стене.

– Ну все, падла, счас я тебя буду по стене размазывать!

Быть размазанным по стене сортира было обидно. И негигиенично.

– Я ничего не видел, я случайно, я ничего не скажу! – забормотал больной.

– Конечно, не скажешь, – поддакнул ему охранник. – Потому что не сможешь!

И даванул так, что у его врага глаза на лоб выкатились. Как у вареного рака.

Ох и здоров же, черт! Точно, душу из тела на самые небеса выдавит!

Охранник повозил больного спиной по стене и, перебросив через себя, повалил на грязный пол, намереваясь насесть на него сверху.

Но не смог. Потому что оступился... Очень неловко.

Ну или не оступился, а просто как-то случайно упал. Башкой на кафель. А когда попытался встать, мыча, как обиженный бычок, снова как-то неудачно повернулся, налетев виском на коленку больного. Со всего маху! Да так неосторожно, что утратил сознание, рухнув в кабинку, лицом в унитаз. Отчего случился шум.

Тут уж следовало побыстрей сбегать.

Больной прикрыл дверь и припер ее под ручку случайной шваброй. После чего проскакал к окну, открыл раму и выглянул наружу.

Этаж был пятый. Внизу был асфальт.

Но сбоку по фасаду шла водосточная труба.

К сожалению, не близко...

В дверь застучала медсестра.

– Гриша, Гришенька, не убивай его, – кричала она. – У меня ничего с ним не было! Честное слово!

Но Гришенька ей не отвечал, рассматривая что-то в унитазе.

– Гриша-а!..

Теперь она поднимет своими воплями на ноги все отделение!

И точно, там, за дверью, пока еще глухо, застучали чьи-то шаги.

Все, теперь выход заперт любопытствующими больными. Скоро очнется охранник и бросится в драку... Или призовет на помощь своих приятелей... Или того хуже – милицию...

Ах как нехорошо...

Надо бы торопиться, пока дверь заперта...

Больной вновь проковылял по туалету, вернувшись назад, к примостившемуся на унитазе охраннику. Одним мощным рывком, обрывая петли, выдернул у него из наспех надетых штанов незастегнутый ремень.

Добрый ремень, кожаный... И пряжка литая...

Хорошо, что кожаный и что пряжка литая...

Вскарабкавшись на подоконник, больной из семнадцатой палаты высунулся в окно, вытянул руку и бросил вперед ремень, пытаясь зацепиться пряжкой за выступающую в сторону скобу водосточной трубы. С третьей попытки ему это удалось.

Он дернул ремень раз, другой, третий...

Потянул его на себя что было сил, упираясь в раму...

Пряжка держала.

Теперь все зависело от того, выдержит ли она и скоба нагрузку.

– Гриша, почему ты молчишь, ты убил его? – дурным голосом вопила медсестра, колотясь в дверь, которая вот-вот должна была рухнуть под ее могучим напором.

Больной еще раз выглянул в окно.

Высоковато... Но иного выхода нет.

Единственный выход своими пышными формами перегородила ночная медсестра и прибежавшие ей на помощь больные.

С богом!..

Больной сел на самый край отлива и, перехлестнув через ладонь ремень и вытянув его во всю длину, плавно соскользнул вниз!..

В пятиэтажную, заканчивающуюся асфальтом пропасть!..

Если бы он прыгнул, пряжка точно не выдержала бы мощного, семидесятикилограммового рывка. Но дело в том, что он знал, как нужно прыгать...

Подобно гигантскому маятнику тело качнулось вниз и вбок. Ремень натянулся подобно тетиве лука, пряжка деформировалась и... лопнула. Потому что рассчитана была удерживать штаны на поясе человека, но никак не человека на высоте пятого этажа!

Но в тот момент, когда она лопнула, беглец уже ударился о жесть водосточной трубы, обхватив ее руками. Двумя. В том числе пальцами сломанной руки. Отчего тихо взвыл!

Он схватился за жесть и замер, боясь пошевелиться!

Но он был слишком тяжел для рассчитанной на дожди трубы, и старая, подржавевшая жесть, деформируясь и сминаясь, стала выгибаться, скрежеща в сочленениях. Если бы он держался за нее до конца, то постепенно, вместе с ней удаляясь от стены, так бы держась за нее и рухнул вниз, лишившись опоры. Что обычно и происходит, когда люди пытаются использовать в качестве лестницы водосточные трубы, до самого конца не находя в себе сил отпустить единственную удерживающую их от падения опору.

Но он не стал держаться за ломающееся железо, он ослабил хватку и скользнул по жести вниз, ослабив тем нагрузку на тонкий металл.

Он проскочил вниз, до следующего крюка, за который ухватился здоровой рукой, приостанавливая падение.

Он удержался, раздирая пальцы о неровный металл!

Но крюк был старый и был вбит неглубоко, потому что жестянщики не предполагали, что, кроме дождевой воды, водосток должен выдерживать вес снующих по ним туда-сюда больных.

Крюк согнулся и, медленно изгибаясь, полез из стены.

Он лез, все более выгибаясь и убыстряя свое движение. И человеку не оставалось ничего другого, как отпустить его раньше, чем он окончательно выскочит из кирпича.

Он разжал пальцы и словно по направляющей заскользил по трубе вниз!

До следующего крюка.

Следующий крюк был прочнее и выдержал нагрузку!

Держась за него, беглец смог осмотреться и различить следующий нижерасположенный крюк, к которому приехал уже без всякого риска.

Через несколько секунд беглец был на земле.

Над ним на стене болталась изогнутая, лопнувшая в одном месте, вырванная из кирпича водосточная труба.

Беглец пошарил рукой по земле, нащупал камень и очень сильно и точно бросил его в светящийся на единственном столбе фонарь. И ведь попал. С первого раза!

Лампочка лопнула, и стала темно.

Сверкая во тьме белыми бинтами, больной поскакал прочь. На одной здоровой ноге.

Куда?

Зачем?

Чего ему не лежалось в палате номер семнадцать под приглядом среднего медицинского персонала и любящей жены?

Или на него так подействовали брачные объявления граждан? Или он возжелал во что бы то ни стало познакомиться с нищим припадочным паралитиком, который, несмотря на ночное недержание и импотенцию, претендовал исключительно на молоденьких фотомоделей? Для чего? Например, для того, чтобы выведать у него секрет его оптимизма?

А может, итак!..

Утром больница гудела слухами. Которые были один нелепей другого.

Судачили, что будто бы свихнувшийся больной с пятого этажа, у которого были переломаны руки, ноги и в трех местах позвоночник, выпал из окна туалета, желая покончить с собой, но случайно зацепился сперва за охранника, а потом за водосточную трубу, отчего, упав на асфальт, остался жив и в состоянии шока уполз в неизвестном направлении.

Главврач, выглянув в распахнутое окно и правильно оценив витиеватые изгибы водосточной трубы, вызвал к себе ночную медсестру и охранника. Того самого, что нашли прикорнувшим до утра на унитазе.

– Как же так, вы же говорили, что мастер спорта по этой, как ее, по вольной борьбе? – подозрительно спросил главврач.

– Ну... – угрюмо кивнул охранник.

– Как же тогда с вами мог справиться какой-то больной, да еще с переломанными ногами и руками?!

Или вы лгали, что вы борец?

Кабы главврач был бабой, охранник вмиг бы ей все объяснил, продемонстрировав преимущество переднего захвата перед броском через бедро, повалив тут же навзничь и насев сверху всей массой своего тренированного тела, так чтобы она до самого конца проводимого приема пикнуть не сумела.

Но главврач был мужиком, причем молодым и вреднющим, заслуженно недолюбливавшим охранников за то, что они без спроса «топчут» принадлежащих ему по праву медсестер!

– Отведите его в процедурную, перевяжите и дайте нашатыря, – распорядился главврач.

Охранника увели в процедурную. В ту самую. Те самые медсестры. И положили на ту самую кушетку...

Главврач снова высунулся в окно.

– Пошарьте там, в палате, в передаче, может, там случаем водка есть?

Палату обшарили.

Водку нашли. Десять бутылок. Но принадлежащие совсем другим больным. И к тому же непочатые.

– Может, он это, лунатизм? – высказал робкое предположение врач-практикант.

Какой лунатизм, когда теперь новолуние?..

– Тогда – состояние аффекта? История медицины знает подобные случаи. Я читал. Например, когда старушка во время пожара вынесла из избы полутонный сундук.

– У старушки руки-ноги были, – раздраженно ответил главврач. – А у этого гипс!

Ну-ка дайте сюда его снимки!

Может, с ним лечащий врач чего намудрил?

Но на снимках верно были переломы двух – верхней правой и левой нижней – конечностей.

– Хм!.. – растерянно пробормотал главврач. – Конечно, в состоянии аффекта чего только не бывает, но это как-то уж слишком.

И потом, с чего бы ему в то самое состояние впадать и по трубам лазить, когда через недельку его бы могли без всяких приключений домой выписать?

Странно...

Прибежавшей в больницу Анне Михайловне сообщили, что ее муж, совершив злостное хулиганство в отношении охранника, между прочим мастера спорта по вольной борьбе, сбежал из больницы, спустившись с пятого этажа по ржавой водосточной трубе.

– Как сбежал?.. Куда сбежал?.. – не поняла в первое мгновенье Анна Михайловна.

– Вам виднее куда, – ответили ей. – Может, к любовнице. Может, ему так приспичило!

– Да вы что, да вы с ума сошли! – всплеснула руками супруга беглеца. – Нет у него никакой любовницы! Да и как бы он смог по трубе, когда он высоты боится! И хулиганов! А вы говорите – охранника побил... Да ведь слабенький он у меня! Вон его мальчишки чуть не до смерти поколотили! Чего бы он позволил себя малолеткам калечить, когда вы говорите – он такой драчун.

А ведь верно!..

Тогда уж совсем ничего не понять! Трем мальчишкам позволил себя побить, а бугая-охранника одним ударом с ног свалил. А после будто цирковой акробат по водосточной трубе вниз спустился, да притом со сломанными рукой и ногой. А спустившись, ускакал в неизвестном направлении. На одной ноге!

Чудеса да и только!..

Или верно – состояние аффекта?.. Не исключено, усугубленное принятием алкоголя...

На том и порешили. После чего главврач приказал уволить ночную медсестру и провести в палатах повальные обыски на предмет изъятия незаконного спиртного. И распорядился поставить на окнах туалетов металлические решетки. Потому как дурной пример заразителен.

Сбежавшего больного так и не нашли, хоть все ближайшие кусты облазили. Заявление Анны Михайловны о пропаже мужа в милиции не приняли, сославшись на то, что никакого криминала они в происшествии не усматривают, так как пропавший сбежал сам, возможно, от нее.

А про себя подумали, что, кабы их воля, они от своих жен тоже с удовольствием мотанули бы куда подальше, и тоже хоть даже с риском для жизни...

Так обретшая было свое семейное счастье Анна Михайловна его лишилась. Сама не понимая, почему... Как будто она стерва какая или мегера, чтобы от нее в окно сигать!..

Нет, все-таки верно говорят – все мужики сволочи!

Даже те, что сперва не сволочи, а почти ангелы...