Текст книги "Великий некроромантик"

Великий некроромантик
Андрей Кайгородов

© Андрей Кайгородов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«И каждый день, спускаясь с неба…»

 
И каждый день, спускаясь с неба,
Фрезой врезается в мой мозг,
И давят череп части света,
И тает жизнь моя, как воск.
 
 
Сонливость – состояние века,
В пустых глазницах боль и страх,
Игра длиною в человека
И похоть плесенью
Нависла на губах.
 
 
Все вертится и тонет в крике,
В куске веревки, в острие шприца,
В помойной яме, в однокрылой птице,
В глазах забитого ногами пса.
 
 
И я вдыхаю этот трупный запах,
Я пробираюсь улицами сна
И трупы белоснежно улыбаясь
Ползут по ним, таща свои тела.
 
 
Мне дурно, тошнота подходит к горлу,
Я задыхаюсь, я не знаю, где тут я,
И только облака по небу ходят,
И просится на волю грешная душа.
 

«Веселились в свете луны…»

 
Веселились в свете луны
Сны отрезанной головы.
Она летела сквозь призрачный край
В рай, под эго весны.
 
 
И все они собрались здесь,
В семи измерениях небес,
И груди свинцовых невест
Ест седой похотливый самец.
 
 
И вечная пустота
Стоит перед нами нага
И мы, соблазненные ей
Входим между грудей.
 
 
И растворяемся там,
И погружаемся в срам,
Не замечая пасхальных свечей…
 

«Былое, быль, увядший свет зари…»

 
Былое, быль, увядший свет зари,
Метель, снега, и журавли,
Спешащие в безумство дня,
Где нет тебя, где нет меня.
 
 
И всё как прежде, испокон времён,
Беспечное создание на шаре,
И пылкий юноша без памяти влюблён
В мечту свою живущую мечтами.
 
 
Два этих призрака в полночной синеве,
Хрустальных клавиш дикое сплетенье,
Сквозь призму времени сверкающим лучом,
Сольются музыкой безумства, наслаждения.
 
 
Их вспыхнувший огонь осветит небеса,
Сверкающей звездой опустится на землю,
И сотый раз, как день настанет тьма,
И по миру пройдёт любовь неясной тенью…
 

«Ты лилась, как кровавые сгустки…»

 
Ты лилась, как кровавые сгустки,
Ты пилась, как скупая слеза.
Сквозь осеннее утро несмело,
Ты светилась величием сна.
 
 
Каучуковым запахом гари
Был покрыт твой мраморный бюст,
Твои нежные губы печали
Искупались как изумруд.
 
 
И я рвал упругие мышцы
Керосиновой тонкой струёй,
И слюной обезжиривал тело,
Начиняя его собой.
 
 
Ваша краска размылась и слезла,
Вы мочалите хладный свой труп,
А на улице мокро и серо,
Да грехи ваших тайных простуд…
 

Животные

 
В этом воздухе столько томительных вздохов,
И раскинув язык по губам,
Я ласкаю его неприлично и пошло,
Обнажив патетический срам.
 
 
Ты безнравственно треплешь копну своих прядей,
Поедая глазами мой плод
И во взгляде твоём ни любви, ни печали,
А одна только похоть ползёт.
 
 
Ты потеешь при звуках вечернего гимна,
Улыбаешься вязко и зло.
Я ведь знаю, что ты всего лишь скотина,
Что в тебе лишь поёт естество.
 
 
И упившись блевотного, мерзкого пойла,
Закусивши его огурцом,
Я влезаю на труп твой вонючий и потный,
Притворяясь влюблённым юнцом.
 
 
И проснувшись с лучами весеннего утра,
Зажимая руками свой пакостный рот,
Я пытаюсь сдержать свои светлые чувства,
Но всё тщетно – желчь горлом идёт.
 
 
Ты молчишь и тихонько воняешь у стенки,
И, глотая свою тошноту,
Соскребая пальцами коросты с коленки,
Размышляешь: Боже, как я живу…
 
 
И не нужно искать оправданья поступкам,
Копаясь в прошлом дерьме,
Всё равно нам всю жизнь ползать на брюхе,
Мы всего лишь животные…
 

Запах на мёртвом человеке

 
Цвет крови, цвет помоев, цвет сирени,
Плохая сказка, тридцать три ступени.
На свет труп девки, отмороженной и грязной.
Салазки, маски, дикие олени.
Кричу руками, розовые щёки
Сползают медленно по обгоревшему закату.
У этих ног густая пелена восьмёрок,
У этих губ поношенное знамя.
На кол наткнувшись пузом иль коленом,
Не замечая ритм коня-калеки,
Прокусывая шею одеялом
От запаха на мёртвом человеке.
Назвав три точки, семь зловонных капель
Кубами меряя пространство, дыры, время,
Я силюсь позабыть, но тщетны все старанья,
Меня тошнит от запаха на мёртвом человеке.
Я задыхаюсь в твоих сточных плоских гранях
И, оголяюсь нервом иль привычкой,
Влюблённою пьянчужкой забываясь,
Я пробую найти к замку отмычки.
Но глыба нечистот, тоски и боли
Комками грязи, лезвием по мясу
Кричать напрасно, выть, кусать и плакать,
Когда на мёртвом человеке запах.
Пред зеркалом, без глаз, без паутины,
Слюною едкой утопаю в раме,
Ведь это я с пробитыми руками
Себя же к стенке прибиваю…
 

«Из тишины, сквозь иглы наслаждений…»

 
Из тишины, сквозь иглы наслаждений,
Вобрав в себя всю сладость отвращений,
Пытаясь уловить чуть слышный вкус земли
Спи сладким сном во чреве матери, урод слепой.
С душой больной и третьим глазом на груди
Спи, спи, спи, спи, спи, спи…
 

«И плавно, чуть слышен шелест папоротниковых роз…»

 
И плавно, чуть слышен шелест папоротниковых роз
Сквозь лики луны полётом полночных стрекоз,
Росой стебелька, испей три тысячи светлых страниц пустоты,
Лейся прозрачной вуалью звёзд
Мой трижды усопший родник, водопой.
Прикосновение прохлады ночной, рождённый в песчаной пыли,
Бог, повенчанный с пеной морской,
И звени, моя радость тонкими нитями счастья
В мерцающей дымке, в стеклянном комочке
В хрустальной рыбьей слезе…
 

«Светись в беспомощных тисках заката…»

 
Светись в беспомощных тисках заката
Злато. Бесформенным распятьем ада
Вонзи своё тугое жало
В беспомощную твердь забрала
И ороси пыльцой кровавой тугую плоть.
 
 
Скреби зубами бесконечность,
Огнём пылающую вечность
У врат конца и без начала
С причала в омут на живца.
 
 
Офелия – безумная старуха
Вниз, по теченью, кверху брюхом.
Раскалывая льды и ямы
Вершины гор, дворцов сараи
Являлась в облике забавы
На милых шуток карнавалы
И напивалась кровью алой
Из ран беспечных мудрецов.
 
 
Заросших гнилью и червями,
Покрытых плесенью и пнями
С расплавленной, как сыр, печёнкой
И вечной, как помои, водкой.
 
 
Светись рассветным колыханьем,
Ненужным званием позвенев,
Молись покуда есть страданья
Покуда ты не выйдешь весь.
 

«В вашем милом личике…»

 
В вашем милом личике
Бледность и усталость.
Всё казалось вечностью,
А осталось – малость.
Как в какой-то повести
Злой и не понятной
Вы лежите в гробике
Чистой и опрятной.
Чьи-то губы алые
Лоб ваш покрывают,
Чьи-то руки жаркие
Слёзы вытирают.
Только вам не ведомо,
Вот какая жалость
Что на вашем личике
Бледность и усталость.
Зеркала завешаны,
Всюду тишина
И лишь кто-то скажет вам
Тихо, не спеша
Упокойся с господом,
Бедная душа.
 

«Насыпь мне сахара…»

 
Насыпь мне сахара
Три чайных ложки в чай
И выпей залпом.
И мяч на дерево,
Как гусеница в май.
Питаясь хвоей,
Твоё ли тело вылезет смеясь
Из кухни душной,
И ты ль взлетишь
Чтоб завтра опуститься в грязь
И быть уж никому не нужной.
Но ты не плачь.
Ладонь моя тебя согреет,
И хоть на несколько минут
Вдруг станет и тебе теплее,
И ты уже не выйдешь вновь
Из старой кожи,
А я иголкой заколов
Тебя в коробку жить положу.
 

«Ты мудр, как капля весенней росы…»

 
Ты мудр, как капля весенней росы,
Уснув, проснулся и смотришь сны.
Это вечное счастье летящих стрекоз,
В целомудрии бархатных роз
Бесконечность безумной ночи.
 
 
Спи Юпитер, сожравший свои города,
Это варево скорби лечит тебя,
Этот воздух опухший от криков и слёз,
Мёртвых, трупных выдохов звёзд,
Утопающих в месиве дня.
 

«Он приходит как слон…»

 
Он приходит как слон,
Увидевший мышь.
– Ш, ш, ш, ш,
– Я сплю.
Кричишь ты ему.
Он бьёт своим лбом
О бетонный пол
И шепчет: – Я слышу тебя.
И ты умираешь
Со спокойной душой,
Не смея закрыть глаза.
 

«Я синим мрамором плечей твоих разбужен…»

 
Я синим мрамором плечей твоих разбужен
И вскрыт мой череп бритвой твоих глаз,
Мой бездыханный труп в тисках твоих задушен
И адским пламенем в ночи
Сверкает твой дряхлеющий алмаз.
 

«Тропою гусениц…»

 
Тропою гусениц,
По следу носорога
Я отыщу тебя
В лесах седой тайги,
И знаком будет мне
Последняя охота
И флагом будут
Твои грязные трусы.
Я разорву глазами твоё тело
И разбросаю прах его по пням
И вознесусь как звёздочка на небо
И выпаду росой к твоим ногам.
Ты цветом маковым
Поклонишься мне в пояс
И влагою напьёшься до пьяна,
И нас на свете будет уже двое
Не только ты, не только я.
 

«Не смея увидеть в твоих глазах страх…»

 
Не смея увидеть в твоих глазах страх,
Я пройду мимо веток, держащих твои уста,
Я напою с ладоней каждый твой лист,
Я омою каждый твой куст
Перед тем, как сжечь и когда
Последний уголёк слетит с твоих плеч
Я лягу в гроб и закрою глаза.
 

«Я помылся, стал ли я чище…»

 
Я помылся, стал ли я чище,
Ты пернатая, дикая тварь
Угости меня порцией яда.
 
 
Припадая к твоим ногам,
Я смеюсь над собственной тенью.
Она плачет над телом моим вознесясь.
 
 
Моё Я за бетонною дверью
Распласталось на ржавых гвоздях.
 
 
Третий глаз я замазал слюною,
Чтобы спрятаться в радуге сна
Я достал до небес звуком флейты,
Моё тело примет земля.
 
 
И пробьёт мой росток в толщу грязи,
Из земли вознесясь до небес
И взойдёт моё алое солнце
И уже не погаснет вовек.
 

«Цветёт моя бузина…»

 
Цветёт моя бузина,
Не сладка и не горька,
Не песен и не стихов,
Не ягод и не цветов.
Лишь смерть подходит к ветвям
И сушь подползает к корням.
Растёт моя бузина
Средь падали и воронья
И орошая слезами её
Я тоже цвету как она.
 

«В канаве солнце грелось…»

 
В канаве солнце грелось
С червями и землей,
Я шел домой по небу,
Ты резалась травой.
 
 
Рекою плыли дети,
Сморкаясь и смеясь,
Им тихо пели звезды,
Ласкаясь и светясь.
 

«Я змеей ползу по земле…»

 
Я змеей ползу по земле,
Еропланом летаю по небу,
Я противен и ей и тебе,
Я пускаю в кровь спирохету.
 
 
Я бочком уползаю на юг,
В предвкушении легкой победы,
Я не ворон, я маленький жук,
Живущий под ласковым небом.
 

«Призрачным поленом по спине…»

 
Призрачным поленом по спине
Ударила меня моя тоска,
Я решил подумав МЕ и БЕ
Далеки, как два материка.
 
 
На столе засохший натюрморт,
В голове прокисший хлеб,
МЕ и БЕ взбираясь на комод
Говорят о том чего уж нет.
 
 
Нет земли в потоке мутных дней,
Нет воды безжизненных речей,
Нет ни МЕ ни БЕ есть нота ЛЯ,
Остальное до хуя и ни хуя.
 

«Я жёлудей бессмысленное племя…»

 
Я жёлудей бессмысленное племя
Плевать готов, готов плести для вас
Веселый сказ про паутину света,
Которая сожрала нас.
 
 
И брызжет сок бессмысленным лекарством,
И крошится корнями труд,
И восседает вечное Оно на царство,
И зверь плетет узоры мрачных пут.
 

«Пчелка летит вокруг головы…»

 
Пчелка летит вокруг головы,
Моя голова хранящая сны,
Три лабиринта, семь тысяч замков,
Я тараканом ползу по стене.
Где ты?
В каком из шести путей
Задохнулась твоя душа?
Я прошел мимо дней,
Застрявших гвоздями в руках.
И алая кровь твоя
Падала в солнечный диск
И писк комара
Дрожал в чьей то костлявой руке.
Хранилище трупов и слез,
Земля пожирающая себя,
И в этом сладком вареве грез
Ты тонешь в грязи бытия.
Птица, несущая мудрость,
Заяц, таскающий трусость,
Скалы, вобравшие вечность,
Все погружается в хаос
И замыкается в круге
Вечного сладкого сна.
 

Розовый дождь

 
Милая, выгляни в окошко,
Смотри там наша кошка.
И опять идет розовый дождь,
Ты любишь когда он приходит внезапно,
Бежим же скорей.
Возьми с собой хлебные крошки,
Мы покормим его с ладошки.
Мы растворимся как сахар
В его теплой воде
И поплывем ручьями по грязным канавам
Пустых кварталов,
Прочь от рук глаз и ног.
Мы будем водой
И наша святость и наша любовь
Будет вместе с нами
Гулять и смеяться, страдать и печалиться.
Бросим теплую печку врагам,
Пусть они греют дряблые кости.
Милая скорей, смотри он улыбается нам,
Он приглашает нас в гости.
Бежим же, бежим,
Но ты вновь ускользаешь
Водой меж пальцев
И уплываешь с дождем.
А я, я опять остаюсь в пустоте
И нет ничего, лишь смерть
И розовый дождь льется
Воспоминанием о тебе.
 

«Сегодня день такой же, как вчера…»

 
Сегодня день такой же, как вчера.
Сегодня день совсем, совсем иной.
И то, что будет завтра
Уже когда-то было
Может, не со мной.
 
 
Я ждал тебя и ты пришла с небес
В мой лес засохший и немой,
В мои поля не знавшие чудес
Ты выпала живительной росой.
И свет твой разорвал мертвячий мрак
И в душу влил мне эликсир хмельной
И я воскрес из мертвых для того,
Чтобы смертельно заболеть тобой.
 

«Лоснящийся жирок у ног…»

 
Лоснящийся жирок у ног
Простуженных твоих
И воск по телу тек,
Как желтый кварцевый песок.
 
 
На двадцать впалых глаз
Один вспотевший лоб.
Потоп сметет следы,
Как рукавом стирают пот.
 
 
Плескаясь в луже дождевой,
Вой пламя, бей отбой.
Отпой мой труп, покой,
И тишина глаза прикрой.
 
 
Светись трубач люминесцентный,
Дрожжи бессмертьем пустоты,
Наворожи мне век беспечный
И отпусти мои грехи.
 

«Вальсируя на хладной сковородке…»

 
Вальсируя на хладной сковородке
Под звуки обезжиренных котов,
Морковкой ковыряясь в глотке
На пламенеющем пожаре угольков,
 
 
В безмолвии давиться покрывалом,
Соцветием протяжных липких нот.
На пальчиках дрожащих и корявых
Растягивать в улыбке душный рот.
 
 
Зубами удалять прыщи на теле,
Царапая железом по стеклу,
И жить по запаху на оголенном небе,
И ношно, дённо обнимать луну.
 

Вальс на облаках

 
Кто сказал, что человек не птица,
Тот на свет рожден был червяком,
Обречен на счастье вечно ползать,
Наслаждаясь каменным умом.
Ангелу подобен лик твой нежный,
Золотом небесным соткана,
Возвышается над мраком бездны
Твоя снежно-белая душа.
Златокудрая святая птица
Прикоснулась кончиком луча
К моему застывшему больному сердцу
И, расправив два больших крыла,
Я взлетел, подобно песне в поднебесье,
Я кружился в солнечных лучах
И под музыку седого ветра
Мы танцевали вальс на облаках.
 

«В твоих глазах…»

 
В твоих глазах
Ни озеро, ни море.
В них сотни миль
Водопроводных труб.
И в этих трубах воды
Всех морей бездонных,
И в этих водах плавает мой труп.
 

«В безжизненных потоках вод…»

 
В безжизненных потоках вод
Талый вымерзший снег.
От того ль, что мой путь к звездам
Чуть затянулся,
Или я угодил в мутный поток
Бесконечно текущих мелодий?
Мне легко выбирать параллели,
Ползущие колесом
По бездорожной тьме
Моих опухших мозгов.
Скрип жаберных впадин из-под вуали,
Сладкий нектар змеиной отравы
Жалом в бурный поток лейкоцитов.
Съеденной тыквой повешенным жидом
Самоубийство летящее ветром
И ароматом весеннего неба.
Как прекрасно поет соблазнительный голос,
Лязг и скрежет порванных нервов.
Дым от костра поднимается вверх
И небо плачет, жмурясь от света,
И я то ли вою, то ли кричу.
И с пальцев моих капает лето.
Ритуальный вальс через насилье,
Мучной аромат безжизненных губ,
Помирающий кролик со страстью вампира
Пожирает собственный труп
И улыбается собственной смерти
И наслаждается криками крови
И плавится талый вымерзший снег
В теплых лучах благодатного солнца.
 

«Нет состраданья – есть лишь нервы…»

 
Нет состраданья – есть лишь нервы,
Нет ненависти – есть лишь боль,
И на полях любви не розы – дебри,
И по щекам ручьями хлещет соль.
 
 
Под скрежет пальцев, вздохи и ужимки
Я шествую дорогой бытия
На праздник смерти, запах суицида
Который держит за руку меня.
 
 
В ад одиночества уткнувшись головою,
Разврата, пьянства, летаргического сна,
Я разлагаюсь праздничным застольем,
Я убегаю вечно от себя.
 
 
На небе коченеет труп прекрасной девки
И мертвый свет ее дырявит пустоту.
И я упавший вниз с засохшей ветки
Смотрю и вою на луну.
 

«Выкрутив голову…»

 
Выкрутив голову,
Как стеклянную лампочку,
Выключив свет,
Перекусив пальцем веточку,
Нагруженную систематической вечностью,
Я питаюсь снегом и воздухом,
Воздухом сна.
От одного до другого столбика,
Покрытого плесенью,
Невысыхающей радостью,
Тупым предчувствием смерти
И черными дырами
Двояковыпуклых линз.
Лизни меня в губы
Холодным прищуром гаденьких глазок,
Заплывших толстым салом цинизма,
Мерзкой похотью трясущихся пальчиков,
Жаркими вздохами посторгазмических слов.
Лекарь безжалостный,
Поедающий мозг.
Спираль моей давшей трещину лампочки,
И цыпочки лапочки,
Падкие гадкие,
Мягкие тапочки,
Точат оскалы шершавыми языками
И ждут начала безумного праздника
В ночь полнолунья забвенья и радости.
 

«Взметнулась пламенем небесным голубица…»

 
Взметнулась пламенем небесным голубица,
Подобна звону голосу младенца,
И огненной зарницей распростёрлась
На черном небе, бархатом одетом.
И пели ангелы над головой принцессы,
Над трупом юной и прелестной девы
И провожали раненную душу
К воротам вечности и райского покоя.
Склонялись молча томные платаны
И трепетали травы лихолетья
И золотом покрытая природа
Ждала рассвета и прощалась с летом.
И воздух был подобен дряхлым музам,
Уставшим от любви больных поэтов,
От ртов слюнявых и восторженных приветствий,
От глаз их похотливых и прыщавых.
И время и пространство сжались в точку
И разлетелись, растворились, разорвались,
И мир стал полон и непознаваем
И все окутала святая вечность.
 

«Не большего счастья хотел я, тоскуя…»

 
Не большего счастья хотел я, тоскуя,
У синего неба отняв глубину.
Я облаком белым, дарящим повсюду
Свою ослепительную белизну,
Унёсся к скалистым началам истоков,
К ручьям с беспросветным соцветием дня,
Гори мое алое пламя прибоя,
Да здравствует вечное облако сна!
Да здравствует птиц погребальное пенье,
Созвучий неистовых замкнутый круг,
Пьянящих своей неземной красотою,
Не знавшее праздничных рук.
Лети в океаны глубин и соблазнов,
По дырам миров, по пространствам ума,
О вечная сладость,
О страх и кошмары,
О царствие вечного сна!
 

«Гранит твоих зеркальных граней…»

 
Гранит твоих зеркальных граней
Сверкает сумерком в ночи.
Я опьянен твоими снами,
Глазами полными тоски.
Из двух небьющихся стаканов
Я черпать рад нектар богов,
И пить его я не устану,
Покуда пьешь мою ты кровь.
Ты жрица солнечных затмений,
Твой стан – тугая гладь небес,
И я в беспечном упоении
Купаюсь в облаках чудес.
 

«О изящество линий…»

 
О изящество линий,
О выпуклость глаз,
О священные воды бесстрастных канав.
О шары плодородья,
Безумья восторг,
О неслыханный запах
Ваших ветреных ног.
 
 
Восхищенной улиткой
Я ползу по траве
К лону юной богини
На высоком холме.
Я готов восхищаться
Неземной красотой,
О, беспечная нимфа,
Я болен тобой!
Ослеплён я сияньем
Твоих волосков,
Отомкни для меня
Свой тяжёлый засов.
Я войду в твою кровь,
Подобно лучу,
О пурпур моих грёз,
Как тебя я люблю.
 

«Дитя ночного неба…»

 
Дитя ночного неба,
Ласкающий свой труп,
Течет лучами света
В объятьях мрачных пут.
Песочными часами стучится в двери дня,
Отравленный мечтами рвет на куски себя.
Дитя картонных кухонь
И грязных простыней
Кружит зловонной мухой
В окне любви своей.
 

«Пасмурным днем…»

 
Пасмурным днем,
Когда спят мои сны,
Я пою увертюры,
Слагаю стихи.
Я строю из буковок
Сказочный край,
Где бескрылые боги
Пьют крепкий чай.
Где коты наблюдают
За мерцаньем светил,
Где живу я сейчас,
Где когда-то я жил.
Маленький домик
Возле реки —
Там сейчас почивают
Мои сладкие сны.
Мое звездное небо
Несет меня в даль
И повсюду незримо
Летает печаль.
 

«Луна по бархату ночного неба плыла…»

 
Луна по бархату ночного неба плыла,
Пугая мертвым ликом
Святую сущность бытия.
И криком вечного молчанья
Ее лизали облака
И треснувшая гладь земли разверзлась
И из вечной мглы
Восстали духи зла.
 

«Имя твое снежно-белое, белое, белое…»

 
Имя твое снежно-белое, белое, белое,
Матовым облаком по небу стелится, стелится.
Я на вершине безумно кричащим соцветием
Готов целовать твои нежные снежные пальчики.
Бешено сердце стучит, разрываясь от сладости,
Где-то стучит одинокая птица на дереве.
Всем нам известно, что Дятел её фамилия,
Но мне и думать об этом совсем не хочется.
Я запотевшей бутылкой греюсь на солнышке,
Пробкой стреляю в твое белоснежное облако
И фонтанирую кипящей кровавою жидкостью,
Где ты, мое тугоплавкое майское зернышко?
Прелесть твоих ароматных бархатных шариков
Я вспоминаю, укрывшись от ветра и холода.
Птица на дереве все также неистово долбится,
Мы с ней в бездонных дорогах совсем одинокие.
Лишь твое снежно-белое, белое облако
Чуть показалось и скрылось за мрачными сводами.
И мы закрылись от времени грязными окнами
И улыбнулись сквозь слезы пугающей вечности.
 

«Я маленький мышонок…»

 
Я маленький мышонок,
Одиноко смотрящий в даль,
Мою юную душу ласкает
Мной любимая дева-печаль.
Мои члены сковала другая
Мной любимая девушка-лень
И лежит, надо мной насмехаясь,
Моя дряхлая черная тень.
Я повенчан с старухой тоскою,
Я прикован к ее глазам,
Я пленен ее немотою,
Я навеки останусь там,
В ее тихом призрачном царстве,
В подземельях бескрайних пустот,
И умру не узнав о счастье,
У ее волосатых ног.
 

«Друг мой, время быстротечно…»

 
Друг мой, время быстротечно,
Не печалься и не плачь!
Я обрел покой свой вечный,
Ты – лишь горы неудач.
Но и ты быть может скоро
Воспаришь над суетой,
И душа твоя и тело
Обретут на век покой.
 

«Кто Я?»

 
Кто Я?
Вопрос, в котором сложно разобраться.
И где найти ответ? В себе?
Продукт изъеденный червями схемы,
Созвучный с человеком звук,
Машина – по команде улыбаться – смеюсь,
Грустить – грущу,
Не верю, не горю, не ошибаюсь,
Не пробую, не знаю, не хочу,
Живу уже прожитой жизнью,
Высказываю чей-то глупый бред,
Люблю отлюбленное кем-то,
Стыжусь чего в помине нет,
Выдумываю чьи-то лица
Друзей, врагов, печалей, бед,
Молчу, как красная девица
Или ворчу, как дряхлый дед.
Встречаю праздники и будни,
Все так, как и заведено
И знаю наперед, что будет
И помню то, что минуло, прошло.
И счастье с горем, все перемешалось,
И радость, как тоска и свет, как тень,
И тщетно убежать в себя пытаюсь
И разогнать уныние и лень.
Кто Я?
Вопрос, в котором сложно разобраться.
И где найти ответ? В себе?
Но что искать и вряд ли докопаться
До истины в безмолвной пустоте.
Я – человек – звучит не так, чтоб гордо
И смысла нет в звучанье пустоты
Я – человек, продукт порока
Безвременья, бесправия и лжи.