Текст книги "Любовь и революция"

– Партизаны это понимают, это даже отражено в нашем фольклоре, – комментировал ситуацию Эмилио. С ним Рикардо теперь много общался, поскольку был оставлен при штабе фронта помогать с наглядной агитацией.

Эмилио здесь был кем-то вроде комиссара времён русской революции – отвечал за политическую подготовку и моральный дух партизан. С Россией ассоциации оказались неслучайны: в восьмидесятые годы, прежде чем вступить в РВСК, он успел пожить в СССР, где учился на инженера-химика. В Москве они могли даже встречаться с братом Рикардо, хотя Эмилио и не помнил аргентинца по имени Бруно. Для Рикардо Россия всегда ассоциировалась с космосом и классическим балетом. Умом он понимал, что сейчас там многое изменилось – неолиберализм, как повсюду, война на Кавказе, как при царях… – но продолжал надеяться, что русские рано или поздно начнут выздоравливать и снова предложат миру какую-нибудь объединяющую идею. Впрочем, выздоравливать нужно было не только русским.

– «…Все эти тридцать два года, вопреки противодействию официального руководства страны, мы прилагали самые разнообразные усилия для того, чтобы найти пути к демократическому миру в Колумбии через достижение соглашений…»

Эмилио читал обращение Секретариата Центрального штаба, приуроченное к годовщине РВСК-АН. Тридцать два года назад, 27 мая 1964 года, армия предприняла атаку против «независимой республики», а на самом деле – сельскохозяйственной колонии, находившейся под контролем коммунистических отрядов самообороны, – Маркеталии. С этого дня и вела отсчёт история самой крупной и влиятельной партизанской организации Колумбии, хотя, по сути, речь шла о дате начала очередной войны.

Ветер колыхал большую маскировочную сеть, растянутую над поляной. Надтреснутый голос Эмилио звенел перед замершим строем бойцов и командиров:

– «Тридцать два года борьбы привели нас к выводу, что в Колумбии существует глубоко антидемократический, реакционный корпоративный политический режим. Он был создан верхушкой крупной промышленной и финансовой буржуазии, а также крупными землевладельцами, чтобы гарантировать увеличение их прибылей и собственности за счёт труда других и распродажи природных ресурсов страны. Избирательная система, институт президентства, парламент, вооружённые силы, СМИ, судебная система и прочее – все они организованы, функционируют и управляются на благо главных собственников страны, колумбийской олигархии…»88
  Перевод проф. А. М. Майского.


[Закрыть]

Они не могут не понимать, что такой режим не заинтересован в равноправном мире, думал в это время Рикардо, стоя в общем строю на левом фланге. Партизаны – сами заложники этой войны и обречены на вооружённую борьбу до победы или до собственной гибели. Есть ли другой выход?

…Тропа перевалила через отрог. Здесь лес редел, и солнце, появившееся в разрыве облаков, проникало сквозь сочную зелень, вспыхивало на листьях в повисших каплях недавно прошедшего дождя. Стайка бабочек цвета тёмного шоколада с мраморными прожилками промелькнула в наклонном солнечном луче и тут же умчалась, встревоженная нарастающим шумом. Колонна остановилась почти моментально, люди затаились в зарослях.

В следующую секунду из-за хребта вынырнула двойка армейских вертолётов. Они ворвались в долину и шли над склоном на небольшой высоте, подобно железной саранче из Апокалипсиса святого Иоанна, высматривающей добычу. Оглушающий стальной стрёкот винтов придавливал людей к земле. Рикардо кинулся на помощь девушке, которая старалась удержать перепуганного навьюченного мула, и сам чуть не полетел в грязь. В это время ниже по склону раздался мерный стук станкового пулемёта – партизаны решили «показать зубы». Вертолёты моментально набрали высоту и вновь скрылись за хребтом, возвращая лесу первоначальную тишину.

Колонна двинулась дальше.

Боевые сводки:

13 июля в 15:35 на границе муниципалитетов Фронтино и Уррао департамента Антьокия партизанами группировки «Хосе Мария Кордоба» была обстреляна с земли пулемётным огнём двойка вертолётов ВВС. В результате обстрела вертолёты покинули район. Потерь среди партизан нет.

Глава третья

1

С ровной периодичностью источники холодного света зарождаются где-то в глубине тоннеля. Они приближаются, постепенно извлекая из темноты пустые ряды жёстких сидений, неясные схемы и объявления, расклеенные по песочного цвета стенам вагона, проносятся мимо – и тогда светящаяся ртуть растекается по изгибам никелированных поручней, – вспыхивают в матовых колпаках погасших ламп, распадаются отражениями в черноте продолговатых окон с закруглёнными углами – и вновь уносятся в темноту. Рикардо… Рикардо… Рикардо… – торопливо отстукивают колёса. Как долго это продолжается? Десять минут? Час? Год?.. Время течёт мимо застывшего сознания, исчезая в глубоких тёмных колодцах.

…Что-то неясное и тревожное выводит его из забытья, навеянного гипнотическим стуком колёс и мельканием встречных огней. Что-то произошло в окружающем пространстве гулких тоннелей, звуков и огней. Да, возросла скорость поезда! Теперь эхо грохочущего состава всё больше напоминает рёв реактивного сопла; ровное раскачивание вагона перебивается россыпями крупной дрожи, пробегающими вдоль стального тела гигантской рептилии, – заглотнув причитающуюся ему добычу, электрический дракон с ликованием мчится сквозь бесконечные ходы, пробитые где-то в толще земной коры.

К смерти… к смерти… к смерти… – захлёбываются колёса. Колючие сгустки электрического света ритмично бьют по глазам.

Рикардо рывком поднимается с неудобного сидения и, чтобы не упасть от сильной качки, хватается за поручень над головой. Холодное прикосновение металла помогает окончательно очнуться. Только сейчас, повернувшись в сторону дальнего торцевого окна, Рикардо замечает, что соседний вагон освещён и заполнен людьми – их силуэты синхронно раскачиваются вместе с поездом. «Дракон проглотил нас всех и теперь переваривает, – накатывает внезапное осознание. – Неужели они не понимают, что это смерть? Или они УЖЕ мертвы?»

Цепляясь за поручни, Рикардо пробирается к выходу. Взгляд падает на гладкую металлическую рукоять, её пологий изгиб сам просится в ладонь. Стоп-кран! Вот сейчас он потянет рукоять на себя – и раздастся пронзительный скрежет тормозов, фейерверк искр ударит из-под тяжёлых колёс… Главное – пережить сильный рывок… а затем – вцепиться пальцами в сомкнутые прорезиненные края дверных створок, раздвинуть их – и срочно уходить, уводя за собой всех живых!.. Хорошо, но куда здесь идти? Снаружи только размытые в движении пыльно-серые стены тоннеля, покрытые бесконечными гроздьями электрических кабелей…

Будто отвечая его мыслям, поезд начинает притормаживать. За окнами вагона открывается тускло освещённая узкая платформа, мелькает вязь замысловатых граффити. Времени на размышление нет: если бежать, то только сейчас. Рикардо решительно рвёт на себя стоп-кран…

Не было ни рывка, ни скрежета тормозов, только знакомые звуки экваториальной ночи. В направлении кухни, куда вели деревянные мостки, уложенные поверх скользкой глины, раздавалось позвякивание кухонной утвари – дежурные уже готовили завтрак. Наверное, будет суп из юки с кусками курицы, – отстранённо подумал Рикардо, – привычная колумбийская еда. Он нащупал в изголовье наручные часы, выданные ему по распоряжению Мануэля («вернёшь, когда будешь уезжать»), – фосфоресцирующие стрелки показывали десять минут пятого. Через сорок минут партизанский лагерь оживёт, командиры отрядов поведут своих бойцов на утреннюю зарядку. Потом будет умывание в ручье, завтрак, затем – построение на центральной поляне и исполнение гимна РВСК. «Лучом первым зари ты нам путь озари, колумбийское доброе солнце!..»99
  Перевод Д. Чёрного.


[Закрыть]

– С Боливаром! – выкрикнет команданте.

– С Боливаром! – дружно подхватит строй.

– С народом!

– С народом!

– К победе!..

Но это всё после, а пока у него есть время, чтобы записать сохранившиеся в памяти фрагменты яркого сна и попробовать привести в порядок вчерашние хаотические заметки. Период накопления – ощущений, образов, фактических данных – подходил к концу, Рикардо чувствовал это изнутри. Ещё немного времени – и он будет готов писать. Не сегодня, но уже скоро.

Привычными движениями он приладил налобный фонарь и раскрыл толстую клеёнчатую тетрадь…

– Эмилио, а что было, когда вы здесь узнали об исчезновении СССР?

Склонившись над большим листом ватмана, Рикардо тщательно прорисовывал тушью фигуру налегающего на заступ крестьянина. Эмилио с противоположного края фанерного стола закрашивал намеченные по трафарету буквы заголовка.

– Ничего не было. Мы не получали от них ни военной, ни экономической помощи, всегда полагались только на свои силы. Но задуматься над произошедшим стоило, и я считаю, что необходимый анализ ещё впереди. Не знаю, может быть, кубинские товарищи работают в этом направлении. Надо бы.

– Ты имеешь в виду анализ причин крушения советского опыта?

– Конечно! Представь: всего за сорок лет после своей революции они вырастили поколения грамотных людей, практически с нуля создали развитую для того времени индустрию и полетели в космос… и ещё вычти из этого срока годы войны с нацизмом… – Эмилио, наконец, оторвался от ватмана и поднял взгляд. – Здесь можно только помолчать, потому что это потрясающе. Но куда идти дальше, они так и не поняли.

– Разве не к коммунизму?

– Это так. Но что такое «коммунизм»? Не для традиционных крестьян, кем народы СССР в большинстве своём были перед революцией, а для тех, кто уже не голодает, имеет бесплатные медицину и образование, гарантированную работу и отпуск, вот для них коммунизм – это что? У меня сложилось впечатление, что среди советских коммунистов почти никто об этом не думал – во всяком случае, когда я там жил, в восьмидесятые годы, – а нужны были серьёзнейшие исследования, поддержанные на государственном уровне.

– А почему не думал? – Завершив рисунок, Рикардо взял обеими руками жестяную кружку с крепким кофе и сделал глоток. – Может, причина в том, что есть разница между властью для народа и властью народа…

– Разговоры о власти народа – это демагогия, – перебил Эмилио. – Народ сегодня не может сам определять политику, это анархизм, как в Мексике, который товарищ Маруланда1010
  Мануэль Маруланда Велес (1930—2008) – основатель и бессменный главнокомандующий РВСК-АН.


[Закрыть] очень верно назвал пародией на революцию.

– Даже если это народ, который, как ты говоришь, уже не голодает, имеет бесплатное образование?..

– Даже так. Но зато народ может избрать правительство, которое будет выражать его чаяния и проводить политику в его интересах под контролем революционной организации. – Эмилио отложил кисть и тоже взял свою кружку. – А теперь представь: мы, РВСК-АН, победим, возьмём власть, создадим общество социальной справедливости – и упрёмся в ту же проблему, что и советские коммунисты, если уже сейчас не будем задумываться над этими вопросами.

По двускатной кровле из листов чёрного пластика забарабанил дождь. Обычно под такими навесами, сооружаемыми в центральной части лагеря, проходили все политические и культурные мероприятия партизан. Здесь Рикардо читал им однажды свой восстановленный рассказ – «Асунсьон»…

2

– Что, располосовала себе палец? Садись сюда. – Николас придвинул один из валявшихся поблизости деревянных чурбаков. – Порез неглубокий, только выглядит устрашающе.

Во взгляде потерпевшей – худенькой девушки лет шестнадцати, с большими, как у стрекозы, чёрными глазами – светилось скрытое озорство; наблюдая эту сцену со стороны и делая зарисовки в блокноте, Рикардо невольно улыбнулся.

– Придётся немного потерпеть, красавица.

Водой из фляги Николас промыл порез, затем извлёк из медицинской сумки пузырёк йодного раствора, скрутил ватный тампон и принялся обрабатывать края раны. Девчушка шумно втянула воздух сквозь стиснутые зубы и зажмурилась.

– Уже всё. Подуй пока, чтобы не щипало.

Николас распечатал перевязочный пакет и принялся плотно бинтовать палец.

– Как тебя зовут, красавица?

– Тереса.

– Когда закончится война, поедешь со мной в Лорику, Тереса? – Николас продолжал накладывать один оборот бинта за другим. – Лорика – это город, где я родился, недалеко от Карибского моря. Ты хочешь увидеть море?

Девушка молчала и, застенчиво улыбаясь, смотрела в сторону из-под спадающих на лоб мелко вьющихся прядей жёстких чёрных волос.

Николас был среди тех шестнадцати партизан, что на днях заканчивали обучение у доктора Серхио и возвращались в свои отряды. Санинструкторские курсы длились полгода. По окончании партизаны приобретали необходимые знания и практические навыки оказания медицинской помощи, вплоть до умения провести хирургическую операцию средней сложности.

Рикардо навсегда запомнил застывший взгляд того мальчишки, что подорвался на противопехотной мине и потерял ступню; спасти ему жизнь удалось только потому, что обученные партизаны сумели квалифицированно наложить жгут и быстро доставили парня в полевой госпиталь. После Рикардо спросил у одного из местных, сколько здесь добираться до ближайшей больницы. Восемь часов по рекам, ответил крестьянин. Для тяжело заболевшего или получившего серьёзную травму это означало смерть. «То, что подготовленные такими врачами, как Серхио, партизаны-санинструкторы спасают людей и бесплатно раздают лекарства, очень по-человечески с их стороны, – записал тогда Рикардо. – Сегодня «большой мир» забыл о человечности, но она сохранилась среди этих простых мужчин и женщин, живущих в спартанских условиях уравнительного коммунизма. В конце концов, что такое коммунизм, как не человечность? Что скажешь, Эмилио?..»

…Молодые крестьянки собирали коку. Рикардо быстро, стремясь схватить основное, набрасывал в блокноте очертания их гибких фигур, застывшие в движении, крупным планом – руки, лица, поглощённые работой.

– Очень здорово, – похвалил Николас, подсев к Рикардо и заглядывая ему через плечо. – Ты видишь в людях самое интересное. Это добрый дар.

Плантация занимала ровную поляну, выжженную и расчищенную посреди джунглей в верховьях реки. Женщины медленно продвигались вдоль длинных рядов невысокого кустарника и, работая обеими руками, тщательно обрывали наиболее зелёные продолговатые листочки, собирая их в завязанные особым образом фартуки. Иногда они останавливались, чтобы отереть со лба пот.

На языке партизан происходящее называлось эксплуатацией женского (и детского) труда наркобизнесом, что вполне соответствовало действительности. Деваться крестьянам было некуда: после того, как традиционная культура северных Анд превратилась в сырьё для производства кокаина, а продовольственный рынок глобализировался, выращивание коки во многих местах оставалось единственным надёжным источником средств к существованию.

…На краю поля, в тени, который давал покрытый прочной плёнкой чёрного цвета просторный навес, работал хозяин плантации. Он сгребал ногами рассыпанные по брезенту листья – собранные накануне и уже просохшие, а значит, готовые к транспортировке – и заполнял ими высокие непромокаемые мешки, крепко завязывал горловины. В целом, хозяин был доволен тем, как идут дела. Поборы со стороны партизан оставались вполне посильными, так что дело приносило доход, на который можно было кормить семью, не надрываясь, и чувствовать себя человеком. Вообще, партизаны отличались гуманностью и каким-то детским простодушием. Например, требовали, чтобы он «честно платил» за труд! Работники у него и не были в обиде, грех им было бы жаловаться. В любом случае, партизаны были лучше, чем парамилитарес, жутковатые вести о которых иногда просачивались с той стороны горной гряды.

Покончив с упаковкой, хозяин приступил к навьючиванию мула – животное покорно стояло, подставив спину, и лишь изредка пофыркивало и флегматично мотало мордой, отгоняя насекомых. Сегодня он отвезёт груз скупщикам.

Так, что такое? Теперь эта командирша в камуфляже девчонок от работы отвлекает! Хозяин сощурился на яркий дневной свет, глядя в сторону противоположного края поля…

Прервав на время работу, девушки собрались около Валентины.

– …наши женщины сумели доказать, что могут сражаться наравне с мужчинами и обращаться с оружием… мы не можем всю жизнь заниматься только домашними делами и обслуживать мужа… вот уже много лет мы – полноправные бойцы и командиры Революционных вооружённых сил Колумбии – Армии народа… – доносились до Рикардо слова боевой подруги Мануэля. – …раньше и у нас было так, что женщины становились просто тенями своих мужчин, к тому же часто беременели и были неспособны к партизанской борьбе… мы это преодолели… теперь женщина у нас свободна и сама решает вопросы своей личной жизни, как посчитает нужным… обеспечение безопасными средствами контрацепции включено в решения Восьмой партизанской конференции…

Это был важный приём в работе партизан с населением: в группу по сбору революционного налога с хозяев плантаций коки, на которых обычно работали женщины и подростки, старшей тоже назначать женщину.

…Обратно шли быстро – тропа вела под уклон. В западной части неба сгущались лиловые тучи, обещая грозу, на открытых участках под почти отвесными солнечными лучами сильно парило, а под покровом леса стояла вязкая духота. Вскоре стало темнеть, донеслись первые раскаты грома. Затем налетел шквал, и на землю, пригибая раскидистые ветви деревьев, обрушился ливень.

3

В ожидании, когда освободится доктор Серхио, Рикардо сидел на низком каменном цоколе террасы и быстро писал в блокноте.

Сегодня его герой вспоминает детские годы. Ему двенадцать. Ушуая. Край земли. Пронизывающий южный ветер гонит по вымерзшим улицам города колючую снежную пыль вперемешку с песком, обрывки газет и объявлений. Окно дома выходит на пролив, где маячат айсберги – огромные, как горы, белые, с голубыми отливами свежих сколов льда, – казалось, в тот год они подошли совсем близко к берегу. За окном постепенно темнеет, а значит, уже скоро вернутся домой взрослые. Печь дышит теплом, приятно сидеть на полу на козьей шкуре, привалившись спиной к гладкой изразцовой поверхности, и читать увлекательные истории о далёких странах, просматривать новые журналы или просто – вот как сейчас – о чём-нибудь мечтать, глядя через окно в зимнее небо…

Мысли прерываются частым стуком в дверь. Ледяной ветер врывается в прихожую, на пороге стоит Карлито, в его больших глазах застыла тревога.

– Собирайся, забрали сеньориту Тамару!

– Как? Кто?

– Не знаю. Говорят, прямо около школы посадили в машину и увезли.

В одно мгновение надеты тёплые ботинки, руки – в рукава куртки, колючий шарф намотан до самого носа, шапка надевается на бегу. Опустевшими улицами ребята мчатся к школе. Может быть, постовой полицейский Леопольдо скажет им, куда увезли их любимую учительницу…

Так начинался путь, который через несколько лет приведёт его в ряды борцов против военной хунты, потом в Никарагуа, к сандинистам, потом в колумбийскую сельву, в ряды РВСК, – и в конце концов поставит перед вопросом о возможностях и пределах вооружённой борьбы за справедливый мир. Вопросом, которым теперь всё больше задаётся и сам Рикардо…

– Рикардо!

Он обернулся на голос и тут же поднялся на ноги, что называется, поражённый в самое сердце. Три лёгких шага – стук босоножек по керамической плитке, шелест длинного платья в замысловатых цветочных узорах – и богиня сошла на землю.

– Привет, Рикардо.

– Привет… Мы знакомы?

Он почти не удивился, смутно догадываясь, что где-то, при других обстоятельствах, уже должен был видеть эти широко посаженные слегка раскосые глаза цвета крепкого чая.

– Пока нет, – ответила она, протягивая руку. – Меня зовут Каталина.

Её каштановые, в рыжину, волосы были небрежно собраны в пушистый «хвост», который она перекинула на грудь, в мочках ушей поблёскивали маленькие серебристые серёжки.

– Красивое имя. Как и ты сама.

Комплимент был неуклюж, но Каталина по-доброму рассмеялась, вздёрнув прямой, заострённый нос.

– Просто ты давно не видел женщин в платьях.

«И без платьев тоже», – вдруг подумал Рикардо и тут же понял по выражению, мелькнувшему в её взгляде, что Каталина угадала эту его мимолётную мысль. Ежедневные водные процедуры в запруженных камнями ручьях, где партизаны купались, раздевшись до нижнего белья, были не в счёт: не без униформы, а именно без платьев. И вообще без всего. До этого момента Рикардо и не думал ни о чём таком, всецело поглощённый тяготами походной жизни и упорной ежедневной работой. То есть, конечно, думал иногда, но как-то очень отвлечённо, абстрактно. И вот, что-то полузабытое вклинивалось в ставшее привычным течение жизни.

– Сегодня я снова сменю платье на униформу, – продолжала Каталина, – обниму винтовку, и очарование исчезнет.

Она здесь ассистирует доктору, понял Рикардо. Мог ли он встречать эту женщину среди дежурных по госпиталю? Нет, запомнил бы.

Медпункт располагался в конце короткого тупика, окружённого с трёх сторон зеленью, и от улицы к нему вела бетонная дорожка. Снаружи, на открытой террасе, где обычно ждали своей очереди посетители, не оставалось ни души – по всем признакам, приём подходил к концу и доктор Серхио должен был скоро освободиться. Вот так: медпункт в деревне есть, а своего врача нет, вся надежда на партизан.

Из-за прикрытой двери в смотровую раздавались приглушённые голоса.

– Там ещё мальчишка с мамой, – пояснила Каталина, – но ничего сложного, и доктор меня отпустил.

Каталина убрала со лба упавшую прядь, и над её левой бровью Рикардо различил короткий вертикальный рубец – едва заметный шрам.

– Я заметила тебя в окно, когда ты подошёл… Хотела сказать, что по-хорошему впечатлена твоим «Асунсьоном».

– Ты его читала?

– Конечно! Сначала у нас командир подразделения устроил общие посиделки с чтением вслух, потом я сама ещё раз перечитывала. Очень сильно. Обязательно пиши, это твоё призвание.

– Обязательно. Спасибо.

– Вот, сказала. Мне пора идти. – Она снова протянула руку. – Увидимся.

– Когда? – Рикардо задержал её ладонь в своей.

– Скоро.

Доктор Серхио простился с последними посетителями и устало подошёл, встал рядом. Рикардо, наконец, отвёл взгляд от поворота на улицу, где минуту назад скрылась Каталина.

– Необычная женщина.

– Ты её, конечно, не узнал.

– Я её точно где-то видел.

– Видел? Интересно… Помнишь, ты спрашивал меня о партизанах, которые тебя подобрали?

– Что?! Чёрт, как же я не связал одно с другим!

– Каталина – не такое уж редкое имя.

– Всё равно, я должен был догадаться.

– Но как? Ты же был тогда без сознания.

– Вспомнил! В госпитале, когда очнулся первый раз. Сначала подошла Лаура, а потом – она, я тогда ещё решил, что она доктор.

Серхио усмехнулся.

– Каталина с отличием прошла у меня санинструкторские курсы. Во многих случаях она действительно может заменить врача.

Они присели на цоколь. Отсюда пальмы, что росли напротив, казались выше, над ними, попеременно скрывая солнце, ползли высокие кучевые облака. С улицы долетал беззаботный галдёж деревенских ребятишек, увлечённо катавших по дороге железный обруч от бочки. Сегодня утром учитель местной школы, убеждённый сторонник идей Махатмы Ганди, доверительно сообщил в беседе, что многие дети, вырастая, уходят в партизаны и он от этого совсем не в восторге. Не в восторге, но понимает их.

Серхио снял очки, чтобы протереть их платком.

– Я лечу в Лиму.

– Когда?

– Через неделю. Ты можешь поехать со мной… Но для тебя это будет билет в один конец.

Вот, значит, как. Вернуться домой, снова окунуться в «цивильную» жизнь и забыть о подъёмах в пять утра, многокилометровых маршах, вечно мокрых и натёртых ногах, об уборных в виде выгребной ямы, вырытой среди кишащих насекомыми зарослей, и больше не опасаться бомбёжек. Материала у него уже, в общем-то, достаточно, чтобы спокойно засесть за работу. Заманчиво.

Глядя в далёкий просвет между облаками, где показался клочок чистого неба, Рикардо произнёс нарочито безразличным тоном:

– Скажи, в Лиме можно купить мате1111
  Мáте, или «парагвайский чай» – традиционный напиток в Аргентине, готовится из листьев и веточек парагвайского падуба.


[Закрыть]?

– Мате? Не знаю, не интересовался никогда. Наверное.

– Можешь привезти? Ты меня спасёшь. Ведь в этом и состоит предназначение медицины, не так ли?

– Понял тебя, аргентинец. Привезу… Значит, не поедешь.

– Я только успел адаптироваться к партизанской жизни, и теперь могу писать о ней изнутри. Только-только, понимаешь? Мне ещё рано уезжать.

– Что ж, тогда у меня к тебе другое предложение. Пока я здесь, возвращайся в госпиталь.

– Для чего?

– Чтобы я как можно лучше знал твоё нынешнее состояние и смог получить квалифицированную консультацию в Лиме.

– Тебя по-прежнему беспокоит эта моя затянувшаяся амнезия? – слегка удивился Рикардо. – А я о ней уже успел забыть… – И добавил со смехом: – Звучит, как фраза из анекдота.

– Да, беспокоит. Мы до сих пор не знаем, с чем имеем дело, а твоё нежелание думать об этом тоже может оказаться каким-нибудь симптомом.

Рикардо скривился, как будто надкусил кислое яблоко.

– Ну хорошо, забудь про медицину и скажи, друг мой… – сильная ладонь хирурга слегка стиснула ему плечо… – разве нам с тобой не найдётся о чем поговорить?

– Найдётся, конечно. А ты думаешь, команданте согласится?

– Я с ним уже всё обсудил. Так что забирай вещи, я тебя жду на пристани. Только предупреди его.

– Похоже, у тебя всё предусмотрено, – ответил Рикардо, поднимаясь с места. – А пока тебя не будет… кстати, ты надолго уедешь?

– До конца августа. Вместо меня будет другой старший по госпиталю.

– Кто?

– Каталина.

4

…Они стоят у власти и придумывают законы.

Им есть что терять, а скажи мне, что есть у тебя?

Переходи к нам, брат солдат,

Переходи к нам, брат полицейский,

Вместе мы построим новую Колумбию.1212
  Перевод Олега Ясинского.


[Закрыть]

– Спасибо, Каталина, теперь не забуду. – Закончив записывать слова песни, Рикардо закрыл блокнот. – Но ведь солдаты не переходят к партизанам?

– К сожалению, они обмануты официальной пропагандой. Наша аграрная программа и наши политические предложения не устраивают только олигархию, которая не хочет терять власть, поэтому она использует все средства – пропаганду, запугивание… Но трудящиеся в своей массе всё равно за нас. Посмотри: разве могла бы существовать наша отлаженная система снабжения и наша разветвлённая сеть связных, если бы не поддержка населения?

– Это здесь, вдали от цивилизации. А в городах, где телевидение, радио и газеты, принадлежащие понятно кому?

– В городах всё сложнее, конечно, – согласилась Каталина. Наклонив голову на бок, она собрала в обе ладони пушистую рыже-каштановую косу и переложила со спины на грудь. – Ты ведь из Байреса? А я родилась и выросла в Медельине…

Они сидели на деревянном настиле, который ночью служил Каталине спальным местом. По ткани тента над головой негромко стучали капли дождя, становясь всё менее частыми. Небо светлело, в паутине между ветвей переливалось несколько крупных дождевых бусин. В отдалении разнёсся, затихая, последний раскат грома.

– Посмотри. Как тебе это? – Каталина что-то извлекла из нагрудного кармана и протянула Рикардо. На её ладони лежала «фенечка» – браслет, сплетённый из мелкого разноцветного бисера. Рикардо аккуратно взял поделку. По зелёному полю тянулся сложный узор из вложенных друг в друга красных, оранжевых, белых ромбов.

– Красиво. Что-то индейское?

– Наверное, да. Меня научили их делать другие женщины здесь. Связь с древней историей этой земли, эстафета из тех времён, когда люди ещё не оторвались от природы… Это подарок для дочери, доктор ей отвезёт.

Рука Рикардо, возвращая браслет, замерла на полпути.

– Я не знал, что у тебя есть дочь.

– Ей уже десять. Растёт вдали от меня, у бабушки в Медельине… У тебя ведь нет детей? Знаешь, это очень трудно – оставлять их… Я тогда уже давно была в РВСК, и меня отпустили на время, чтобы я могла родить в городе.

– А её отец?

– Погиб два года назад.

– Прости.

– Ничего. Раны на сердце зарубцевались, только иногда ноют… В деревне шёл бой – прямо на улице, где стояла школа. Из окна выбросили белый флаг: мол, не стреляйте, здесь дети. Он отвёл оружие, а враг не отвёл… С тех пор я больше никого не подпускала близко, потому что очень больно видеть любимых мёртвыми. – Она взглянула ему прямо в глаза. – Но ты скоро уедешь, поэтому неопасно.

Произнеся последнюю фразу, Каталина приблизилась и поцеловала его в губы.

– Хорошо… А то в прошлый раз они были совсем холодные.

– В прошлый раз? – не понял Рикардо.

– Когда делала тебе искусственное дыхание – там, на берегу… – Она отстранилась. – Сейчас мне надо идти, буду принимать госпиталь у доктора Серхио.

Коснувшись браслета губами, Каталина вернула его в нагрудный карман куртки.

***

…Рикардо стоит на платформе. За его спиной двери вагона закрываются, и поезд трогается с места – слышен удаляющийся стук колёс. Платформа узкая, всего несколько шагов в ширину. Дальше – глухая бетонная стена. Вдоль неё под невысоким покатым потолком тянется ряд светящихся матовых полусфер. Они покрыты пылью и светят тускло, но всё же лампы под колпаками кто-то своевременно меняет: горят почти все. Значит, подземелье обитаемо, и здесь не так глубоко, как казалось, – дракон вынес его почти к самой поверхности.

Тревога больше не ощущается, ей на смену приходит любопытство. Прямо перед ним – стена, обильно расписанная каким-то весёлым безумцем. Рикардо не спеша идёт вдоль неё, с интересом рассматривая плачущие и ухмыляющиеся рожицы, мастерски прорисованные черепа – великанские, с широкими скулами, на четверть и более ушедшие в землю, огромные причудливые цветы с мелкими виноградными листочками, плывущих в небе рыб разных размеров, к некоторым из них пририсованы гондолы воздушного шара с кудрявыми пышногрудыми нимфами в качестве пассажирок… – из окна вагона эти картинки выглядели совсем иначе. Рикардо доходит до конца длинной платформы и останавливается напротив испещрённого лунными кратерами полумесяца с сидящей на его краю кошкой – чёрной, как сгусток ночи. В следующую секунду нарисованная кошка оживает, потягивается и мягко соскакивает на пол, спугнув стайку рыжих бабочек…

Когда оранжевое мельтешение перед глазами заканчивается, в стене обнаруживается прямоугольный проход размером с обычный дверной проём. Кошка уже там, неспешно удаляется по длинному неосвещённому тоннелю – в темноте белым светляком зажигается кончик её хвоста. Рикардо идёт следом, стараясь не отставать. Впрочем, четвероногий проводник относится с пониманием и не спешит, соизмеряя свой бег с осторожными шагами Рикардо, который вынужден продвигаться почти на ощупь.

Тоннель заканчивается каменными ступенями, ведущими наверх. В темноте проходится несколько лестничных маршей, перемежающихся короткими коридорами, ладонь скользит по шершавой штукатурке стены справа. Затем стена внезапно обрывается, одновременно появляется гулкое эхо, которым теперь отзываются шаги.

Путеводный огонёк на кончике кошачьего хвоста разгорается ярче, и темнота утрачивает непроницаемость. Рикардо различает большие каменные плиты, которыми выложен пол, каменную кладку стен и широких колонн просторной подземной галереи, смыкающихся сводами где-то над головой. Чёрный пушистый зверь по-прежнему бежит впереди.