Текст книги "Свой – чужой"

Последнее Потемкин добавил, конечно же, для острастки и от собственного куража, но Уринсон подыграл ему, серьезно кивнув, как начальнику, отдавшему однозначный приказ подчиненному.

– У безголового документы на гражданина Швеции, вот только фамилия советская – Романов, – переписывая паспорт и еще какие-то бумаги, сказал Штукин.

– Не гражданина, а подданного, – поправил Валеру следователь прокуратуры, заглянув ему через плечо и вынув документы из руки опера. – Установите-ка, где он остановился… Что-то гостиничной карточки я не вижу… Как установите – я выпишу обыск.

Штукин пожал плечами:

– Поздно уже его обыскивать, это у Гриши нужен обыск.

Следователь нахмурился и четко повторил:

– Товарищ из органа дознания, установите место фактического проживания покойного, а я выпишу обыск!

Валера внимательно посмотрел на представителя надзирающего органа и, вглядевшись, понял, что перед ним опытный сотрудник с ярко выраженным прокурорским комплексом старшинства.

– Понял, – тут же согласился Штукин. Следователь сжал губы в линию и обернулся к Потемкину:

– А вы… Будьте любезны – выведите свидетеля, я вам хочу кое-что сказать…

Уринсон шустро вывел директора за дверь, и следователь громко заявил:

– Я в ваши дела не лезу, а вы при мне больше так ни с кем не разговаривайте!

– А я и не начинал еще… – хмыкнул Потемкин.

– Еще раз повторяю: при мне так больше с гражданами не разговаривайте! А то получается, что я, молчаливо, – в доле! – начал раздражаться следователь.

Наверное, он в чем-то был прав, но Штукин и Потемкин, переглянувшись, без слов, одними глазами, охарактеризовали следака «тем еще фруктом».

…Где-то часа через два, уже сидя в своем кабинете, Валера установил, что убитый остановился в дорогой съемной однокомнатной квартире на улице Кораблестроителей. Ключи, найденные в брюках Романова, скорее всего, были именно от этого адреса. Но ехать туда на обыск Штукин не захотел из духа противоречия – не понравился Валере следак с его вежливо-командирскими интонациями. Чтобы его не погнали на обыск, Штукин начал еще раз подробнейшим образом опрашивать директора и некоторых его подчиненных. Таким образом Валера создал в своем кабинете деловую атмосферу вопросов и перепроверок – он все рассчитал правильно: зам по УР, заглянув к нему, удовлетворенно кивнул и послал на обыск других. Поехали Уринсон и Потемкин, а к ним еще примкнул недавно нарисовавшийся старый опер из главка по фамилии Костылев. Этот товарищ давно курировал Василеостровский район и всегда знал, когда надо быстро возглавить что-то уже заведомо раскрытое или почти раскрытое. Вообще-то Костылев работал в главке по грабежам от сберкасс, а к убойной теме давно внутренне остыл, так как его не очень принимали в коллективе.

Ну уехали сотрудники на обыск – и уехали. Чай не подвиг совершать отправились.

А в отделе между тем установили Гришу и начали искать его во времени и пространстве. Штукин сделал много правильных и профессиональных движений, которые, к сожалению, оказались лишними: в 10.16 Гриша убыл поездом в Ярославль, о чем сообщила информационная система СЗУВДТ[70]70
  Северо-Западное Управление внутренних дел на транспорте.


[Закрыть] «Экспресс-2». К пяти часам вечера Валера был уже вымотанным и злым, – а как не злиться, если не хватило совсем чуть-чуть…

Одно дело, если бы это «вечный глухарь» был – тут что же, такова жизнь, пусть в главке думают, у лошади голова большая! Но в этом-то случае – могли быстро и по горячим следам…

Одурев от сигаретного дыма в собственном кабинете, Штукин выскочил в коридор и столкнулся с троицей, вернувшейся с обыска.

– Быстро обернулись! – усмехнулся Валера и обратил внимание на то, что от всех троих пахло спиртным, и притом не обычным водочным перегаром. Штукин с удивлением почуял, что от них пахло не чем-нибудь, а абсентом, напитком, который сам Валерка совсем недавно попробовал в дорогущей кофейне в центре.

– О как! – еще раз хмыкнул Штукин, а про себя отметил, что на Васильевском острове абсент совершенно точно нигде в розлив не продают. Все трое были чем-то очень возбуждены и при этом покорно кивали заму по УР, который, натолкнувшись на них сразу после Валеры, начал что-то сердито им выговаривать. «И куда это гонор Костылева подевался? – удивился еще раз Штукин, заходя обратно в свой кабинет. Точно что-то на квартире покойника умыкнули и пропили!»

Валерка закурил, поразмышлял и переменил вывод: «А ведь не пропили! У этого шведскоподданного на хате около штучки „зеленых“ точно могло быть припрятано!» Штукин вздохнул и про себя решил, что, отказавшись ехать на обыск, он «попал» на неплохой телевизор типа «Сони» – Валерка как раз собирался покупать новый телевизор взамен старого, уже окончательно сдохшего.

Впрочем, досада быстро улеглась, и Валерка даже пошутил, когда Боря Уринсон с Потемкиным собрались сваливать с работы:

– Пока, любители абсента[71]71
  «Любительница абсента» – знаменитая картина П. Пикассо.


[Закрыть]!

Обиды на коллег за то, что они не «проставились» с добычи, у Штукина не было: в таких деликатных вопросах лучше лишний раз не светиться даже среди своих…

…Валера дописывал кое-какие бумаги, в отделе он остался один, все остальные уже разошлись, когда к нему в кабинет неожиданно зашел генеральный директор «Алиби». Юриста отпустили несколько часов назад, опросив вдоль и поперек, и Штукин никак не рассчитывал увидеть его снова:

– Давно не виделись! За Гришу переживаете?

Генеральный директор выглядел каким-то нервным, что, впрочем, было вполне естественно для такого веселого денька, за который он узнал много нового о жизни.

– Бог ему судья, Грише, – хрипло сказал юрист, как-то воровато оглянулся и понизил голос: – Я бы хотел поговорить с вами тет-а-тет…

– А кто мешает? – безразлично пожал плечами Валера. – Мы тут одни.

Директор вздохнул и нервно облизал губы:

– Понимаете… А можно на «ты»?

– Валяй.

– Понимаешь, в квартире, где пару дней жил Романов, там… там остались деньги.

– И много? – насторожился Штукин, сразу вспомнивший необычную возбужденность троицы, вернувшейся с обыска.

– Много.

– Для меня и триста баксов – много. – Валера сунул в рот сигарету и пристально посмотрел директору в глаза.

– Триста тысяч.

– Э… Э… Э… триста тысяч… чего?

– Долларов.

Штукин забыл даже прикурить. Он сунул руки в карманы брюк, чтобы нащупать там зажигалку, но вместо этого так уперся кулаками в ткань, что она затрещала. Видно было, что юрист не врет. Пауза затягивалась. Директор судорожно сглотнул и зашептал снова:

– Триста тысяч баксов. Может, чуть меньше. Они спрятаны. Какая разница, кто их откуда и куда… Романову они все равно уже не нужны… А у тебя есть ключи. Что тут думать – рванули быстро и… Я честно скажу, была бы дверь простенькая – я бы к тебе не пришел. Но там – сейф, а не дверь!

– Не тарахти! – Валера вскочил и прошелся по кабинету туда-сюда. Он все-таки нашел в кармане зажигалку и прикурил наконец-то:

– Так там уже обыск был!

Юрист улыбнулся, услышав в этих словах предварительное согласие. Он крутил головой, пытаясь взглядом поймать глаза Штукина:

– Они так лежат хитро, что взять их просто, а найти трудно! Только давай прямо сейчас, а? Ты, конечно, и без меня найти сможешь, но тогда я шум подниму…

Валера в один затяг добил сигарету и махнул рукой:

– Погнали!

Ключи от квартиры он вытряхнул из пустой литровой банки, где они лежали вместе с какими-то бумагами покойного шведскоподданного. Так всегда временно хранятся вещдоки, пока не затеряются за ненадобностью.

До адреса они долетели быстро на директорской «тойоте». Всю дорогу сердце Штукина ухало, словно взбесившееся. Мыслей не было никаких, вернее, их было так много, что они перемешивались в какой-то совершенно неразборчивый сумбур.

Уже около самой квартиры Валера занервничал и начал вслух материться. Директор взял ключи у него из рук и сам открыл металлическую дверь, а потом вторую такую же. Они быстро прошли в комнату, где директор судорожно перевернул тяжелый низкий журнальный стол. Под крышкой ничего не было. Штукин уже все понял, но на всякий случай вопросительно глянул на директора. Тот шумно выдохнул, вытер тыльной стороной ладони испарину со лба и забормотал:

– Здесь было… прилеплено скотчем… сам прилеплял… минут сорок… тридцать пачек по десять тонн… здесь было…

Валерий присел на корточки, внимательно осмотрел внутреннюю сторону столешницы и провел по ней рукой. Пальцы ощутили остатки клейкой массы от скотча.

– А убиенный Романов… он переложить не мог?

Юрист словно не услышал его вопроса. А он действительно не услышал, потому что в его ушах шелестели пропавшие доллары. Штукин понял, что вопрос задал естественный, но – пустой.

…Минут через десять, когда они вдвоем уже ехали вниз на лифте, Валера мрачно сказал, имея в виду тех, кто производил обыск на квартире:

– Если насчет пацанов голосить начнешь – меня тут не было.

– Само собой, – с усталым равнодушием кивнул директор и добавил, словно размышляя вслух: – А что толку голосить-то… За такой навар эти ребята уволятся, но не сознаются никогда.

Штукин молча с ним согласился.

Директор довез его до отдела. По дороге они не разговаривали, не промолвили ни слова и при прощании – просто кивнули друг другу, и Валера вышел из машины. Зайти в отдел Штукин смог не сразу, так как в дверях возился сержант, пытавшийся втащить внутрь какое-то урчащее тело. Валера подождал пару секунд, а потом вдруг по-десантному локтем шарахнул пьяницу по хребту. Тот шлепнулся на ступеньки, как куль с мукой. Сержант отскочил и ошарашенно вылупил глаза на опера.

– Дай пройти-то! – рявкнул на него Штукин и перешагнул через неподвижное тело…

В своем кабинете Валера закурил, забросил ноги на стол и начал размышлять: «Нашим они ничего не скажут… Нет, Костылев прикроет жопу – доложит начальнику отдела… Нет, он же переходить собирается – значит, поведает начальнику «разбойного» отдела и отстегнет десятку. И скажет, что нашли тридцать с мелочью, а не триста тысяч… В случае жалобы или информации – будет своим кричать, что ноль приписали, – и ему поверят. Начальник «разбойного» на всякий случай треху ни за что Крылову отмаксает… И все. Итого: у пацанов где-то по девяносто пять тысяч баксов на рыло вышло… А это уже деньги. Это хорошая трехкомнатная хата в центре, плюс тачка, плюс… Твою мать! Если бы не этот следак, прокурорская морда!»

Штукин даже застонал, словно от физической боли. Ему вдруг вспомнилось, как в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих» ротмистр Лемке кричит чекисту Шилову: «Понимаешь, это… Это нужно одному, а не всем…» – и еще что-то про то, что такой шанс бывает только раз в жизни… В жизни… Все дело именно в жизни, а не в деньгах. Деньги – это просто средство изменить жизнь. Валерка вдруг отчетливо понял, что же его все время так грызло и мучило, – а очень просто: ему поперек горла стояло убожество собственной жизни. Его тошнило от необходимости что-то выжучивать по мелочам, халтурить за копейки и все равно эти копейки считать, не имея возможности жить свободно – то есть не думая о деньгах. Ему не хотелось всю жизнь плохо одеваться, плохо жрать и вертеться среди таких же – в дешевой типовой одежде – людей. Штукин понял, что давно уже ненавидит убогость дешевых оперских пьянок, переходящих иногда в свальный грех с какими-нибудь дешевыми официантками или продавщицами… А на эту ненависть накладывалось то, что Валере нравилась его работа, – он считал ее интересной, нужной и правильной. Получался банальный такой конфликт, как у жены с мужем, которого она любит, но ненавидит его зарплату и уровень жизненных возможностей…

…В свою двухкомнатную маленькую квартирку, оставшуюся ему после отъезда матери и Овчарова в Москву, Валера пришел глубоко за полночь. Уснуть он не мог долго, проворочался без сна почти всю ночь и наутро появился в отделе с красными от бессонницы глазами. Впрочем, его помятость не очень бросалась в глаза на фоне лютого похмелья Потемкина с Уринсоном. Валера смотрел на своих коллег и изо всех сил заставлял себя их не ненавидеть. Они-то здесь при чем? Они все правильно сделали, им повезло, а ему – нет. Судьба. Жизнь могла перемениться. Могла.

10 ноября, на День милиции, Штукин напился так, как давно уже не напивался, и утром 11-го проснулся у какой-то женщины, работавшей официанткой в шашлычной, где гулял уголовный розыск 16-го отдела. Кажется, ее звали Леной. Она снимала комнату в коммуналке, и Валере пришлось долго ждать с утра, когда освободится ванная. На работу Штукин пришел в препоганейшем настроении, пытался разобрать какие-то свои накопившиеся материалы, но сосредоточиться не мог. В таком состоянии его и застал Ткачевский, сообщивший о вызове к 13.00 к Ильюхину. Валера честно сказал начальнику уголовного розыска района, что знать не ведает о причинах вызова к высокому начальству и что совесть его чиста – нету на ней каких-то мутных тем, которые непонятными путями могли бы стать известными главковскому руководству. Ткачевский Штукину, похоже, поверил и велел перед визитом заскочить домой – побриться и переодеться, а после разговора – обязательно зайти и рассказать, в чем, собственно говоря, интрига состояла. Валера пообещал и понесся приводить себя в более-менее божеский вид.

В главк Штукин явился за десять минут до назначенного времени. Он причесался, поднимаясь на второй этаж, где находился кабинет Ильюхина, отключил мобильный телефон. Телефон у него был так себе, эту трубку Валера недавно отобрал у одного наркомана, влетевшего на попытке угона. Дверь в кабинет Виталия Петровича была, как всегда, открыта. Штукин осторожно постучал в косяк и просунул внутрь голову:

– Разрешите, товарищ полковник?

Виталий Петрович, разговаривавший по телефону, махнул рукой, показывая на стул, и закончил разговор:

– Что?.. Ты лично слышал эти слова?.. Нет, лично?.. Ах, это предположение?.. А я не собираюсь поднимать волну из-за предположения. Ясно? Ты сам принимал решение? Ну и все – сиди, кури бамбук.

Ильюхин с грохотом швырнул трубку на рычаги и несколько раз вздохнул, сгоняя с лица сердитое выражение. Потом он улыбнулся Штукину, примостившемуся на конце длинного стола, и сказал:

– Не гадай, зачем я тебя вызвал, – все равно не отгадаешь.

Валера неопределенно повел плечами, не зная, как реагировать на такое заявление, и скользнул взглядом по кабинету. За несколько лет, прошедших со дня его первого визита сюда, обстановка практически не изменилась. Виталий Петрович сунул в рот сигарету и усмехнулся:

– Давай сперва на отвлеченные темы поговорим… Как тебе в розыске?.. Я бы уточнил – в уголовном?

Штукин так же усмехнулся в ответ:

– В общем, нравится. А что?

Ильюхин собрал вокруг прищурившихся глаз лучистые морщинки:

– Нравятся девушки весной в коротких юбках… Что чувствуешь – твое? Не жалеешь?

Валера чуть было не вздрогнул, ему на миг показалось, что полковник умеет читать мысли – и, в частности, сосканировал все его внутренние метания и переживания. Или, может быть, во время вчерашнего празднования в шашлычной что-то с языка соскочило, а кто-то успел стукануть? Да ну, бред какой-то… Зачем Ильюхину сплетни об умонастроениях отдельных оперов собирать – делать нечего, что ли? И кто такой ему некий Штукин?

Все эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, но ответить он постарался уверенно:

– Не жалею.

А что еще он мог ответить? Мол, спасибо вам, товарищ полковник, вы в свое время меня от увольнения позорного спасли, но… весь я погряз в интеллигентских метаниях и размышлениях о жизни вообще и ее смысле в частности… Не настолько близок был Штукину Виталий Петрович, чтобы делиться с ним сокровенными сомнениями… Ильюхин же получил ответ, который ожидал услышать и на который был как бы настроен заранее, поэтому он удовлетворенно кивнул и одобряюще улыбнулся:

– То есть ты в своем корыте. А бумаги бесконечные не мучают?

– Не очень.

– Это ты, брат, со мной не откровенен. Бумаги настоящего опера всегда раздражают. Это – как с хорошей девкой на сеновале, а тут – комары…

Валера не смог сдержать ответной улыбки, а Ильюхин хитро подмигнул ему:

– А знаешь, почему я частенько дверь открытой держу? Стараюсь учиться у настоящих полководцев, которые себе ночлег устраивали всегда в центре солдатских костров – чтобы знать настроения масс по вечерним песням. Вот так и до меня долетают обрывки фраз из коридоров… А денег тебе хватает?

Переход к вопросу о деньгах был неожиданным, но Штукина врасплох не застал. Житейский, в общем-то, вопрос, на который легко ответить откровенно. Опер хмыкнул:

– Ну… когда как. Много денег не бывает. У меня по крайней мере.

– Вот тут ты, похоже, не лукавишь, – совсем по-ленински прищурился полковник. – Я ведь не спросил, хватает ли тебе зарплаты? Я спросил – хватает ли денег… Ты кури, если хочешь. У нас с тобой разговор не на пять минут…

Ловя сухими похмельными губами сигаретный фильтр, Валера лихорадочно пытался понять, к чему весь этот текст о солдатских кострах с последующим плавным переходом на денежную тему. Неужели директор «Алиби» все-таки пошел жаловаться и… И что «и»? Он, Штукин-то, здесь при чем? Или полковник хочет в доверительной беседе вырулить на Потемкина, Уринсона и Костылева? Попросит подсветить…[72]72
  Подсветка – дополнительная информация, получаемая, как правило, от источника (милицейский жаргон).


[Закрыть] Нет, Ильюхин вырос в уголовном розыске… Он не будет склонять опера к стукачеству на своих товарищей из-за, пусть даже и больших, денег какого-то директора какой-то фирмы «Алиби». Военная добыча есть военная добыча. Это – святое. Да и репутация у Ильюхина не такая. Он, наоборот, терпеть стукачей не может…

Между тем полковник задал новый вопрос, совсем уж неожиданный:

– Ты Крылова знаешь?

– Петра Андреевича?

– Его.

– Ну… знаю. Кто ж его не знает.

– А лично с ним разговаривал? Тет-а-тет?

– Да, было дело однажды. Он из-за серии разбоев к нам заезжал, ну и…

– Долго разговаривали?

– Ну, минут, наверное, десять.

– А говорил, конечно, в основном он?

– Ну да… А почему…

Свой вопрос Валера задать не успел, полковник перебил его:

– Поня-ятно…

Это растяжное «понятно» прозвучало словно из уст уездного врача, который борется в деревне с эпидемией и спрашивает жителей, не пили ли они из кружек больных. На любой ответ кивает – мол, понятно все с вами, селяне.

– Ну и как он тебе?

– Кто?

– Крылов, кто же еще?

– В каком смысле?

– Да в прямом, в человеческом. Понравился?

Вот тут Штукин совершенно растерялся – где же это видано, чтобы большой босс спрашивал маленького подчиненного о его человеческом отношении к другому большому боссу. Валера аж головой помотал:

– А как мне может нравиться или не нравиться…

– Перестань! – Ильюхин легонько ударил пальцами по столу. – У нас с тобой разговор абсолютно приватный, и я бы хотел, чтобы он был доверительным. А если странные вопросы задаю – значит, понять про тебя что-то пытаюсь, а не говно на своего коллегу набрать с твоей помощью. Понял?

– Понял, – кивнул все равно ничего не понявший Штукин и после короткой паузы стал осторожно выстраивать ответ: – Ну, Петр Андреевич – личность в розыске популярная. Его любят. Он такой… дерзкий. Строгий, но – свой. Ну и – легендарный, конечно, розыскник, все такое. Как и вы.

– Ты мне комплименты не отвешивай, я тебя не о том спрашиваю, кто из нас двоих среди оперсостава большей популярностью пользуется. Я тебя о твоем отношении спросил.

Валерка засопел, проклиная свои со скрипом ворочавшиеся с похмелья мозги:

– Ну, он… действительно, лихой командир. Заражает энергией. И не боится сам вперед лезть…

Полковник кивнул:

– Был такой удивительной судьбы человек – писатель Виктор Шкловский. Так вот, когда началась перестройка, он еще был жив, и в каком-то интервью его спросили о сомнительном факте его биографии с точки зрения советской власти. Дело в том, что Шкловский некоторое время, будучи совсем молодым, состоял в эсеровских боевиках. Вот его и спросили, а за что, мол, вам эсеры нравились. Он ответил очень просто и точно: «Смелые люди». И Крылов, конечно, тоже человек смелый… А ты бы хотел работать под его непосредственным руководством? Так сказать – под крылышком? Если я тебе скажу, что есть такая возможность?

– Нет, не хотел бы. – У Штукина не было времени на размышления, и он ответил по наитию. Интуиция и какой-то еле различимый нюанс в тоне, которым Ильюхин говорил о Крылове, подсказали Валерке, что в отношениях двух полковников все очень даже непросто.

– А почему не хотел бы?

Штукин пожал плечами, вздохнул и плутовато улыбнулся:

– Ну… У нас же разговор конфиденциальный…

– Тебе что, на кресте поклясться?

– Нет, зачем же… Это очень… такое… личное. Товарищ полковник Крылов – он не питерский. У него даже говорок и ухватки… Он, конечно, лихой и зажигающий, но… какой-то таежный. И я заметил, что даже наши коренные питерские опера, которые тесно с ним работают, – у них тоже как будто не ленинградский выговор появляется. Нет, конечно, Петр Андреевич их не переучивает, но…

Ильюхин понимающе улыбнулся, и Штукин понял, что угадал с ответом. В этот момент в кабинет полковника вошел оперуполномоченный Алимов из отдела раскрытия заказных убийств. Алимов, вытянув руки по швам, отрапортовал:

– «Тут, госпожа, нет живописи вовсе. Факт, что сошел с ума он; факт, что жаль; и жаль – что факт»[73]73
  Цитата из трагедии В. Шекспира «Гамлет».


[Закрыть]. Все, товарищ полковник.

Виталий Петрович разулыбался, а Штукин охренел вконец. Он не понимал, что происходит в этом кабинете.

– И кто сие написал? – спросил полковник.

– Принц какой-то шведский, – не моргнув, отчеканил Алимов.

– Шведский… – вздохнул Ильюхин, а Алимов взмолился:

– Товарищ полковник! Шведский он или заполярный… Ну не мое это! Давайте я вам лучше куплет Высоцкого спою. А с этими принцами – сплошные нескладухи!

– Нескладухи у тебя в бумагах. Свободен!

– Есть!

Алимов повернулся кругом и шагнул из кабинета. На его спине кто-то умело прикрепил к свитеру листок бумаги, печатные буквы на котором взывали: «Я потерялся, позвоните маме!» Указанный ниже номер телефона был установлен в приемной начальника ГУВД.

Ильюхин и Штукин, не сговариваясь, фыркнули, а когда шаги Алимова затихли в коридоре, полковник пояснил:

– Он громко матом ругается, даже не ругается, а уже разговаривает на нем. Ну и я принял решение: за каждые десять матюков – несколько строчек из классики. А книга в этих стенах одна, да и та случайно оказалась. Шекспир.

– Гамлет, принц датский, – кивнул Валера.

– Читал, что ли?

– И читал, и в театре видел.

– Ишь ты. Молодец. А теперь – быстро: ты неизвестно в каком городе, связи нет, денег нет ни копейки. Твои действия?

Штукин, уже несколько освоившийся и расслабившийся, почесал нос:

– Воровать по условиям задачки запрещается?

– Конечно.

– Тогда пойду на рынок или в самый крупный магазин, там на полу всегда мелочь валяется. На хлеб хватит, а потом – думать буду.

– Хорошо, – засмеялся Ильюхин. – У тебя до милиции какое-то прозвище во дворе было?

Штукин кивнул:

– Юнкерс.

Вот теперь чуть было не вздрогнул полковник. От произнесенного слова лицо Юнгерова сразу же выплыло перед мысленным взглядом Виталия Петровича. Он даже улыбаться перестал и вскинул серьезные глаза на Валерку:

– Почему?

Опер смущенно улыбнулся:

– Да у нас во дворе жил один авиамоделист, еврейский мальчик. Так вот, он всем пацанам и рассказал, что «Юнкерс-88» Штукой называли. А поскольку я – Штукин, то так вот Юнкерс и прицепился…

Ильюхин удивленно покачал головой:

– Да-а… А у нас в городе есть еще один Юнкерс. Не слыхал?

Валера усмехнулся:

– Это который крутой-то? Слыхал, чего-то в газетах читал… А лично, конечно, не сталкивался. Такими, как он, РУБОП занимается. А мы – все больше квартирными ворами…

– Ворами, говоришь… А если бы у тебя была волшебная палочка, ты бы захотел изменить жизнь?

Штукин давно уже перестал пытаться понять, к чему весь этот более чем странный разговор, поэтому позволил себе чуток иронии:

– Очень общий вопрос.

– Понимаю. И все-таки?

Опер закинул ногу на ногу, посмотрел задумчиво в потолок, потом снова перевел взгляд на полковника:

– Если бы у меня палочка-выручалочка была, я б ее, конечно, использовал, но изменить жизнь… Космонавтом стать я никогда не мечтал. Народным артистом?.. Тоже как-то… Президентом страны или олигархом? Так я им сочувствую, так же, как и депутатам… Не знаю… Может быть, образование бы изменил… Но машину, квартиру, загородный дом и еще три чемодана баксов я бы себе наколдовал, это точно. И, скорее всего, уже не отвлекаясь на добычу пропитания, ловил бы со спокойной душой квартирных воров и прочих несознательных граждан.

– Ну а если бы тебя пригласили в СВР и предложили бы поработать где-нибудь в Германии под «крышей»[74]74
  В данном случае – жаргон разведчиков. Работать под «крышей» – работать с соответствующими документами прикрытия.


[Закрыть] состоятельного бизнесмена?

– Не гожусь. Языков не знаю. Мне больше за разными бизнесменами наблюдать приходилось – прячась за мусорными бачками с радиостанцией «Кайра».

Виталий Петрович кивнул, но уже без улыбки:

– Об этом твоем опыте я помню. Твоя короткая карьера разведчика-пехотинца также была одним из факторов, которые побудили меня поговорить с тобой и сделать тебе одно предложение, от которого ты, конечно, можешь отказаться – но только на первых этапах… Короче, чего кота за хвост тянуть: нам необходимо осуществить внедрение в некую преступную среду. Точнее, в неформальную среду, в бывшую преступную. Это очень серьезная структура.

Повисла долгая пауза. У Штукина мелькнула маленькая мысль – а может быть, он вчера допился до белой горячки и весь этот разговор ему просто пригрезился. Валера кашлянул, чтобы прочистить пересохшее горло:

– К-ха, к-ха, простите… Мне – осуществить внедрение?!!

– Тебе. Меня уже не берут в космонавты, – спокойно ответил полковник.

– А то, что я уже удостоверение напредъявлял везде где можно?

– Так уволим тебя к чертовой матери!

Штукин с идиотским видом кивнул, но спросил:

– Это как?

– Ну, не найти за что уволить, что ли? Прошлую твою жизнь можно так развернуть, что тебя и в тюрьму не примут. При этом, как ты понимаешь, будут существовать совершенно секретные документы, повествующие о другой картине. Это все дело техники, не это главное. Ты сам способен пойти на такое? Вернее, тебе интересно? Вот это, брат, главное! Мне нужно, чтобы человеку было интересно и чтобы он был уверен, что поступает правильно.

– А… а вопрос компетентности?

Ильюхин встал из-за стола, прошелся по кабинету и цыкнул зубом насмешливо:

– Хороший вопрос, как сейчас принято говорить по телевизору. Так ведь я тебя не программистом к Биллу Гейтсу сватаю. Я тебе предлагаю пожить опером, но под легендой.

Штукин аж взопрел малость:

– Можно я покурю, товарищ полковник?

– Кури, кури…

После пары затяжек Валерке чуть полегчало:

– И что… лучше меня нету?

– Есть! – крутанулся на каблуках полковник. – Наверняка есть! Ты знаешь, я уверен, что где-нибудь в Бугульме живет писатель, которому позавидовал бы Чехов. Только я о нем ничего не знаю. И не узнаю, скорее всего.

В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся:

– Мне интересно. Я рад, – он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие», но осекся, – …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье, или ответ надо дать прямо сейчас?

Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо:

– Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет – даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас – самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно…

Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея:

– А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он – настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация – многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним как на исповеди можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой – мобильный. Как взвесишь все – так сразу мне и позвонишь. Договорились?

– Договорились, – пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего…

…Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому, и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре.

– Ну? – нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами:

– Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили – все больше на общие темы.

– И все? – не поверил Ткачевский.

Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все:

– Ну… Еще про Крылова спрашивал…

– Петра Андреевича?

– Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко».

– К Крылову?

– Ага.

– Ну а ты чего?

– А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо.

– Ага, – глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет.

А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером.

…Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания; отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме – именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым.

– Проходи, раздевайся! – пропустил он в прихожую Штукина. – Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом.