Текст книги "Наружное наблюдение: Экипаж. Команда (сборник)"

Глава вторая
Полина

…Принимать филеров надо с большою осторожностью, при сомнении – новичка испытать, выдержав его в отделении недели две без поручений по наблюдению, стараясь за это время изучить его характер на основании данных общения его с другими служащими…

Из Инструкции по организации филерского наблюдения

По мнению окружающих, потенциальный кандидат в экипаж Нестерова Полина Ольховская была девушкой со странностями. Эти странности заключались в следующем.

Во-первых, будучи дочерью весьма почтенных и состоятельных родителей, она мало того что бросила филфак университета и поступила в школу милиции, так еще и умудрилась, закончив последнюю, действительно пойти работать в ментовку. Это безумие можно было бы назвать девичьей блажью, однако Полина, к удивлению родных, не перебесилась и вот уже пятый год продолжала служить в ОПУ.

Во-вторых, к своим двадцати пяти годам Ольховская еще ни разу не сбегала замуж, что (при ее-то внешности!) выглядело по меньшей мере подозрительно. И бог-то бы с ним, с замужеством, однако вела она себя при этом, с точки зрения коллег, абсолютно по-свински: подбивавших клинья мужиков из отдела держала на почтительном расстоянии, а про мужиков на стороне, ежели таковые вообще имелись, распространяться категорически не желала. Вполне естественно, что это серьезно било по самолюбию остальных установочных дам, которые на протяжении нескольких лет предпринимали безуспешные попытки втянуть Полину в свой бабий мирок. Словом, «нормальные» люди себя так не ведут.

Следует признать, что в чем-то окружающие были правы – Полина действительно была девушкой взбалмошной, но в то же время еще и очень замкнутой. Окончив школу с золотой медалью, она без проблем поступила в универ, за первый курс неплохо овладела финским языком, после чего твердо решила: ей этого достаточно. Двух семестров в коллективе, где на десять тупых, сексуально озабоченных блатных девиц приходилось по три таких же мальчика-мажора и по одному ботанику-неврастенику, хватило, чтобы учеба ей вконец опротивела. Так что в один прекрасный день, никому ничего не сказав, она просто пошла и забрала документы. Преподаватели недоумевали, мама пила валерьянку, а Ольховская тем временем поступила на банальные курсы компьютерных пользователей. И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы не родной дядя, бывший полковник милиции, не уболтал ее поступить хотя бы в Стрелку – какое-никакое, а все ж таки юридическое образование. Странное дело – почему-то Полина дядю послушалась, но кто ж знал, что в конечном итоге все сложится еще хуже? И что спокойной работе в какой-нибудь нотариальной конторе она предпочтет службу, даже название которой вслух произносить строжайше запрещено? И даже страшно подумать, чем они там занимаются!!!

А ТАМ Полина и ее сослуживцы: занимались проведением автономных разведывательно-поисковых мероприятий, официально именуемых «оперативной установкой» (на сленге силовиков – «ульяна»). Если наружка – это глаза и ноги милицейской разведки, то установка – ее язык и уши. Сотрудники отдела установки, которых по штатке на порядок меньше, нежели тех же «грузчиков», считают себя элитой и белой костью разведки. И, надо сказать, не без основания. Как правило, в эту службу принимают людей интеллектуально развитых (желательно с высшим образованием), психологически устойчивых (что в наши дни большая редкость) и со специфическим (назовем это так) образом мышления. Ну, и чем не элита? Однако же и пашет это элитарное подразделение как трактор, причем большую часть своего рабочего времени «ульянщики» действительно проводят «в поле»: по заданиям заказчиков мотаются по местам жительства или работы лиц, представляющих оперативный интерес, и через соседей, сослуживцев и иных источников собирают информацию об объектах милицейских разработок, используя при этом легенды зашифровки и документы прикрытия. Работа эта тяжелая, выматывающая, а порой и опасная – получить в башню как нечего делать! Впрочем, такие штуки, к счастью, случаются довольно редко.

Вот такой, неблагодарной и не шибко престижной в понимании простых обывателей, службой и занималась капитан милиции Полина Ольховская – непутевая дочь вполне путевых родителей.

В этот день Полина пришла в свою контору пораньше. В самое ближайшее время должен был состояться перевод на линию, а потому в любой момент начальство могло ее дернуть для передачи дел. А за ней между тем числился маленький должок в виде нескольких исполненных, но еще не отписанных установок.

Три маленькие[32]32
  Маленькая (проф. жаргон) – стандартная установка, не требующая привлечения больших «сил и средств».


[Закрыть] Полина оформила менее чем за час, а вот с четвертой пришлось повозиться. Четвертая установка относилась к разряду так называемых камеральных – это когда разведчик не выезжает за информацией по месту жительства объекта, а отписывает тему прямо на рабочем месте. Ясное дело, что подобные вещи, мягко говоря, не поощряются ни руководством, ни заказчиком, но и «ульянщик» – воробей стреляный, он на этих установках собаку съел. Поди докажи, что он и правда в адрес не ходил, соседок не очаровывал и сигаретами местных хануриков не угощал. Ну а бумага, она, как известно, и все стерпит, и не проболтается. Камеральные установки сочиняются, к примеру, тогда, когда объект, с точки зрения ментов, не представляет из себя ничего выдающегося и установка на него выписывается исключительно по формальным признакам – чтоб было. Опять же есть круг лиц, на которых установки делаются с определенной периодичностью из года в год, а посему они, как правило, похожи друг на друга как близнецы-братья (живет, блюдет, жену не бьет, сосед – наркот, сам пьет/не пьет). Наконец, случается так, что «ульянщик» просто физически не может выехать в адрес – либо по работе полный завал, а сроки поджимают, либо накануне перебрал лишку и сама мысль о поездке куда-либо общественным транспортом вызывает в организме тревожные позывы.

В данном конкретном случае у Полины имела место «камеральность» первого типа. Задание на установку в отношении Камышина Евгения Алексеевича, 1973 года рождения, было выписано по причине того, что тот просто оказался в ненужное время в ненужном месте. В УУРе прошла информация, что в одном из кабачков города должны собраться местные авторитеты для встречи с неким положенцем из Иркутска Гудыной, который обещался устроить разбор полетов в сучьих зонах Северо-Запада. Высокое начальство, не мудрствуя лукаво, распорядилось организовать банальное «маски-шоу», в ходе которого была проведена внеплановая перепись ночных завсегдатаев заведения. С посетителями провели профилактическую беседу, после чего распустили по домам, а по итогам беседы составили «черный список», в который попал и Камышин. Включен он был в этот список по абсолютно формальному признаку – наличию судимости. Как результат – задание на оперативную установку. Стандартный, но, надо признать, довольно бестолковый ход.

Из груды ежедневно приходящих в отдел заданий Полина умудрилась выцепить установку на Камышина и зарегистрировать ее на себя. Исполнить ее для Ольховской было одновременно и легко, и сложно. Все дело в том, что Евгений Камышин (известный в своих кругах как Камыш) уже больше года был любовником Полины. Сиречь тем самым «мужиком на стороне», о котором ничего не знали ни родители, ни коллеги из отдела, ни даже сотрудники службы собственной безопасности Управления. Хотя последним знать о таких контактах, как говорится, сам БГ[33]33
  В данном случае под аббревиатурой БГ подразумевается Борис Грызлов, бывший министр внутренних дел, а ныне спикер Государственной Думы РФ. В 2003 году Грызлов сделал своеобразный реверанс в адрес рок-музыканта Бориса Гребенщикова, заявив, что между ними есть нечто общее: мол, вы – БГ и я – БГ.


[Закрыть] велел.

Знакомство Полины и Камыша состоялось в самый разгар петербургского 300-летия. Стоял на удивление жаркий майский вечер. Все прогрессивные горожане торопились занять достойные места на набережных Невы, где ночью должно было состояться лазерное шоу господина Хиро Ямагато, и только Полину сейчас занимал куда более земной вопрос: а как, собственно, добраться до дома? Полчаса назад в сумрачных коридорах конторы, которая располагалась в недрах бывшей коммунальной квартиры, она умудрилась сломать каблук. Самое паршивое, что туфли были совсем новые, причем купленные не где-нибудь на Апрашке, а в весьма приличном, казалось бы, магазине. Время было позднее, дамская половина отдела уже разбежалась, а дежуривший в этот день Геша Добряков в качестве альтернативы смог предложить ей лишь тапки-шлепанцы напарника да невесть кем забытые в конторе неопрятного вида кроссовки (к тому же еще и сорок второго размера). Ни то, ни другое Полину не устроило, и она приняла решение пойти босиком, а на улице попробовать поймать машину. В таком легкомысленном виде Ольховская и вышла на Московский проспект.

Нагретый за день асфальт приятно щекотал пятки. Прохожие, что вполне естественно, недоуменно пялились на босоногую девушку, кто-то даже покрутил пальцем у виска, однако Полину волновало не это, а совсем другое: хватит ли оставшегося у нее полтинника на то, чтобы доехать до Петроградки? С деньгами вообще была напряженка: до получки оставалось еще три дня, а в холодильнике между тем шаром покати. Можно было, конечно, попросить денег у отца – он бы не отказал. Но Полина принципиально не брала денег у родителей. Достаточно было того, что отец за год вперед заплатил за однокомнатную квартиру на Съезжинской, в которую она вселилась в начале февраля. Кстати, родители и этому ее решению не противились. Видимо, совсем уже махнули рукой на непутевую старшую дочь, переключив все свое внимание и заботу на младшую Ксюшу. Та была девочкой более правильной – летом собиралась поступать в Финэк, и сейчас родители усиленно тратились на репетиторов, параллельно окучивая старичка-профессора из приемной комиссии.

Полина выхватила взглядом движущуюся за черным БМВ бежевую «копейку», однако та проскочила мимо, а вот БМВ, напротив, притормозил. Из машины вылез невысокий, коренастый, коротко стриженный парень лет тридцати – эдакий типичный представитель семейства качковых, в спортивных шароварах и найковской футболке. Не дожидаясь, пока Полина подойдет к нему, он сам двинулся ей навстречу и, улыбаясь, спросил:

– А что, пляжный сезон уже открыли?

– Нет, это просто я каблук сломала, – ответила Полина и в качестве доказательства помахала туфлями, которые несла в руке.

– Понятно. И далеко ехать?

– На Петроградскую. Только я сразу предупреждаю: у меня всего пятьдесят рублей.

– Ого! – присвистнул парень. – Тогда я тоже сразу предупреждаю – сдачи у меня нет. Такой вариант устраивает?

– Устраивает, – рассмеялась Полина.

– Тогда – прошу, – и он распахнул перед ней дверцу, однако дожидаться, пока Полина усядется, не стал и вернулся на водительское сиденье.

Ехать в жаркий день в машине, оборудованной кондиционером, было весьма недурственно. Полина утонула в мягком кожаном кресле, прислушалась к доносящейся из динамиков музыке. Песня была очень знакомой, но она никак не могла вспомнить, кто это поет. Немного посомневавшись, она все-таки поинтересовалась.

– А, это… Это «Калинов мост», Дима Ревякин, – ответил парень.

«Надо же», – подумала про себя Полина. Словно прочитав ее мысли, парень хохотнул и, обернувшись к ней, весело сказал:

– Так не все же время про Владимирский централ гонять, а?

Несмотря на свою внешность, Евгений (именно так он представился Полине), оказался весьма интересным и остроумным собеседником. За разговорами она и не заметила, как за каких-то двадцать минут они долетели до Съезжинской. Глядя на то, как Евгений лихо лавирует на дороге, Полина невольно подумала о том, что нашим пришлось бы весьма непросто, доведись им вести за этим парнем наблюдение в движении.

Евгений довез ее до самого подъезда. Полина порылась в сумочке и протянула ему полтинник, внутренне готовясь к банальному развитию дальнейших событий: от денег сейчас откажется, но зато напросится подняться к ней на чашку кофе. Однако, к ее удивлению, деньги Евгений взял.

– Доля есть доля, – усмехнулся он и аккуратно убрал полтинник в довольно увесистый лопатник. Затем Евгений вышел из машины и снова распахнул перед ней дверцу:

– Прошу! И ради бога – берегите ноги… Полина даже обиделась немного. «Ну надо же, даже телефончик не попросил. Неужели я так страшно выгляжу?» – подумала она. Вслух она этого, конечно, не произнесла, учтиво поблагодарила и направилась к подъезду. У самых дверей она задержалась, секунду-другую поразмышляла и решительно бросила туфли в урну – при нынешних ценниках замена супинатора обошлась бы немногим дешевле, чем покупка новой пары.

На следующий день Полина возвращалась домой примерно в то же самое время. На этот раз, понятное дело, своим ходом. Войдя во двор, она увидела знакомый БМВ, из которого уже выбирался довольный Евгений. Строгий черный костюм-двойка и белоснежная рубашка преобразили его до полной неузнаваемости. В руках он держал небольшой полиэтиленовый пакет.

– Привет! – он по-свойски, как старой знакомой, протянул Полине руку, и той ничего не оставалось, кроме как ответить на рукопожатие:

– Привет! Вас и не узнать сегодня.

– Правда? Стараюсь ослепить.

– Вот с этого все и начинается.

– Так ведь с чего-то надо же начинать? Знаете, Полина, я вообще-то не страдаю бессонницей, но сегодня ночью просто не мог уснуть…

– Понимаю, – сочувственно и несколько лукаво кивнула Полина. – Жара, комары…

– Да нет, дело не в этом. Просто меня мучила совесть оттого, что я слишком много содрал с вас за проезд. Там красная цена была рублей десять, ну от силы двенадцать.

– Знаете, Евгений, если вы будете бомбить на своей машине по тарифу маршрутки, то, боюсь, вы очень скоро прогорите.

– Может быть, но у меня, к счастью, есть и другие источники доходов. Короче, я привез вам сдачу, – и с этими словами он протянул Полине пакет. Она заглянула – в пакете лежала белая коробка с надписью Baldini.

– Надеюсь, это не бомба?

– Нет, это всего лишь туфли. Почти полная копия тех самых, вчерашних.

– У вас такая хорошая зрительная память?

– Нет, просто когда вы ушли, я немного порылся в урне… Да вы откройте, посмотрите. Если не понравятся, то можно заехать поменять.

Полина открыла и посмотрела. Туфли были потрясающе хороши – легкие, почти невесомые, оригинального дизайна, они явно стоили не одну сотню баксов. «Обалдеть», – только и смогла прошептать она. «Ага, мне тоже название понравилось», – не совсем правильно понял ее Евгений. Полина вздохнула и аккуратно закрыла коробку:

– Очень красивые. Спасибо вам, Женя, за заботу. Вот только я не могу их взять.

– Почему?

– Потому что теперь сдачи нет у меня. Это же безумно дорого!

– Что-то подобное я и предполагал. Знаете, у меня к вам деловое предложение. Давайте сегодня поужинаем где-нибудь вместе и после этого будем считать, что мы с вами в полном расчете.

– Поужинаем – и всё? – вопросительно посмотрела на него Полина. – Или все-таки… потом что-то еще?

– Только поужинаем, – клятвенно заверил ее Евгений. Если в данную минуту он и врал, то, надо признать, делал это мастерски.

Полина задумалась. С одной стороны, поговорку «Кто девушку ужинает, то ее и танцует» она, безусловно, слышала. Но с другой… Во-первых, действительно очень хотелось есть. Во-вторых, Евгений все больше и больше начинал ей нравиться. И, наконец, в третьих, ей уже слишком давно не делали дорогих подарков просто так – не на день рождения, не на Новый год, а просто так. За то, что она такая вот вся симпатичная, умная и хорошая… Короче, она согласилась. Попросила немного подождать, быстренько сбегала домой, переоделась, подмазалась, да и, кстати, надела новые туфли. Потом они поехали в «Аустерию» и в высшей степени чудесно провели последующие три часа, за которые успели наесться, напиться, наговориться и перейти на «ты». Затем Женя отвез ее домой и действительно не предпринял никаких попыток к «чему-то еще». Это самое «что-то еще» случилось лишь месяц спустя, причем инициатором выступила, как ни странно, сама Полина.

К тому времени она уже знала, что Евгений по молодости имел какое-то отношение к криминалу и даже был судим, что знакомые и друзья зовут его Камышом, что родом он из Воркуты… Словом, Полина знала о нем гораздо больше, нежели он о ней. А все потому, что уже на третий день их знакомства она, пользуясь служебным положением, пробила по «гаишному» компьютеру[34]34
  Информационный центр ГУВД.


[Закрыть] машину Жени, узнав таким образом полные установочные данные и адрес ее владельца. А затем Полина кинула его данные по ИЦ[35]35
  Информационносправочная система ГИБДД.


[Закрыть] и получила справку о том, что, будучи двадцати трех лет от роду, Камышин Евгений Алексеевич в ноябре 1996 года был осужден Кировским народным судом Санкт-Петербурга к двум с половиной годам лишения свободы по статье 149-й УК РСФСР «Умышленное уничтожение или повреждение имущества».

Полученная негативная, на первый взгляд, информация Полину отнюдь не напугала, а скорее, наоборот – заинтриговала. Проработав пять лет в системе, она уже давно перестала делить людей на своих и чужих, на плохих и хороших. На личном опыте Полина смогла убедиться, что нет в этой жизни ни однозначно черного, ни однозначно белого – даже в черно-белом телевизоре и то краски серые. И если в первые месяцы службы любого объекта разработки Полина изначально воспринимала как врага (а уже если инициатор задания давал ему окраску типа «тамбовский», «казанский», «авторитет», «член ОПГ», то все – пиши пропало, ущучить его, вражину!), то сейчас в своих оценках она была уже не столь категорична. А главное, она научилась подвергать сомнению даже те вещи, которые, по мнению многих окружающих, являлись бесспорными и не подлежащими иной трактовке. Самое печальное, что в число этих самых окружающих нередко входили ее коллеги и непосредственное начальство. Кстати, отчасти поэтому Полина столь тщательно скрывала роман с Камышом от своих. Сплетни в конторе распространялись, конечно, медленнее скорости света, но зато куда как более эффективно – по крайней мере, только на ее памяти уже с десяток раз случалось так, что бабские пересуды в конечном итоге материализовывались в служебные рапорта на имя начальника СБ, который всегда был дико охоч до таких материалов. И если уж свои, провереннные-перепроверенные бывшие, подавшись на «гражданку» в мир бизнеса, автоматически становились «предателями», то что уж тогда говорить о капитане милиции Ольховской, регулярно делящей постель с ранее судимым гражданином Камышиным, в свое время отрабатывавшимся на причастность к так называемой «воркутинской» ОПГ. Это уже чуть ли не государственной изменой пахнет! Исходя из этого Полина продолжала жить в соответствии с формулировкой, изобретенной легендарной «грузчицей» Еленой Борисовной Нестеровой (мамой не менее легендарного ныне бригадира наружки). А та в представлении на звание про одного из своих подчиненный однажды написала так: «…в порочащих его связях был, однако, не замечен».

Сам Камыш о подобного рода проблемах, естественно, ничего не знал. Для него Полина, в соответствии с легендой зашифровки, была вольнонаемным оператором ЭВМ в одной из воинских частей города. Когда они познакомились поближе, Евгений обратил внимание, что о своей работе Полина рассказывает неохотно. («Да что там рассказывать? Скучно. Сижу целый день за компьютером: цифры в базу вгоняю, отчеты сочиняю да приказы печатаю», – отмахивалась она, когда речь заходила о службе). Но в итоге Камыш решил для себя, что причин для таких недомолвок у Полины может быть только две: либо она стесняется своего непрестижного места и маленькой зарплаты, либо в ее жизни имел место неудавшийся служебный роман с каким-то офицериком (а что еще может заставить красивую незамужнюю бабу податься служить в армию? Тем более – при наличии почтенных предков?). Однако унижаться до того, чтобы проверять версию «А был ли мальчик-то?» Камыш не стал. Для подобных фишек он слишком уважал себя и слишком любил ее.

А что же Полина? В последнее время она догадывалась, что для Камыша их связь – это нечто более серьезное, чем простое увлечение. Но, к сожалению, сказать то же самое о себе она не могла. В свое время Ольховская очень удивилась, когда Евгений не стал скрывать от нее своего прошлого и откровенно рассказал и о былых неладах с законом, и об отсидке за поджог автомашины, да и о нынешнем, порой балансирующем на грани дозволенного, бизнесе. Она знала, что в схожей ситуации такого рода информацию о себе она бы наверняка скрывала и стыдилась бы ее. Полина ценила Женю за искренность, деликатность, за мужскую силу. Словом, за все то, что позволяло ей чувствовать себя с ним удивительно легко и комфортно. Да и в интимном плане Камыш оправдал самые смелые ее ожидания, оказавшись чувственным и страстным любовником. Так что Полина в течение первых нескольких месяцев буквально отрывалась по полной, занимаясь сексом. Причем нередко они делали это не только у нее или у него на квартире, но и в самых неожиданных, даже, скажем так, экстремальных местах. А ведь предложи кто проделать ей такое годом раньше, она бы либо раскраснелась как девочка, либо по щекам «пошляка» отхлестала… Ну и, конечно, в средствах Камыш ее также не ограничивал, и это позволило Полине снова начать следить за собой, лучше одеваться и порой приобретать такие изящные безделушки, которые и на работе-то показать нельзя. Иначе та же Марина Станиславовна Семченко, считавшая себя единоличной законодательницей мод среди женщин установки, просто сдохла бы от зависти, либо накатала инициативное сообщение: дескать, пора проверить Ольховскую на предмет нетрудовых доходов.

В общем, несбыточные для подавляющего большинства потенциальных российских Золушек мечты встретить сказочного принца в случае с Полиной воплощались в жизнь в полной мере. Другие бы просто купались в свалившемся на них счастье, а она, напротив, все больше и больше грустила, понимая, что рано или поздно наступит для нее тот самый час X, когда сверкающая карета обратится в тыкву. И вовсе не из-за того, что принц охладеет к ней и выберет себе на роль Золушки другую, а потому, что она всего-навсего не любит принца. И чем раньше Полина ему в этом признается, тем легче будет уходить и ей, и ему. Больше всего на свете Ольховская ненавидела вранье, включая вранье самой себе. Она чувствовала, что не сможет полюбить Камыша, а представить себе жизнь с человеком, построенную лишь на чувстве благодарности, внешнем благополучии и комфорте, Полина не могла…

«Чушь какая-то! – сказала бы обо всем этом Марина Станиславовна Семченко. – Ты, мать, давно на ПФИ[36]36
  ПФИ – психофизическое исследование. В обязательном порядке проходят все вновь поступающие на службу в ОВД сотрудники. При необходимости может быть проведено повторно вне зависимости от срока службы.


[Закрыть] –то ходила? А то пошла бы, проверилась… Подумаешь, тургеневская девушка! Любит, не любит – это, знаешь, из женских романов, которые новые по сорок рублей за штучку, а на развалах по десяточке… Ав жизни оно все гораздо проще. Поймала мужика – держи. Иначе проспишь свое счастье и потом всю жизнь с несчастьем трахаться будешь…»

Так сказала бы майор милиции Марина Станиславовна Семченко, проработавшая в установке без малого пятнадцать годков и успевшая за это время трижды благополучно сходить замуж. И некий здравый смысл в этих словах, безусловно, имелся. Однако не зря уже было подмечено, что Полина, во-первых, была девушкой не без странностей. А во вторых, последние несколько лет еще жила в ней, еще теплилась непонятная надежда на маленькое чудо. И имя этой надежде было…

– Антоха Гурьев!.. Слышь, Полин!.. Гурьев из наружки! – в отдел влетела Семченко и плюхнулась в пустующее напротив кресло, не в силах отдышаться по причине своей не в меру грузной конституции. В отделе установки Марина Станиславовна на общественных началах исполняла функции сороки – все внутриконторские новости она всегда узнавала первая. Объяснялось это очень просто: не было дня, чтобы Семченко не захаживала в канцелярию, где любила пропустить рюмочку-другую коньяку со своей подругой – секретаршей шефа, пережившей на своем веку не одного начальника управления.

Внутри у Ольховской все так и оборвалось.

– Что «Гурьев»? – прошептала она.

– Погиб Гурьев! Вчера вечером. Объект машиной задавил. Насмерть. Говорят, на место даже Пиотровский[37]37
  Пиотровский Владислав Юрьевич. Начальник криминальной милиции Санкт-Петербурга.


[Закрыть] выезжал… Представляешь, что сейчас у шефа в кабинете творится?.. Эй, ты чего, мать?..

В глазах у Полины потемнело, голова закружилась. Она попыталась встать, но пол вдруг резко ушел из-под ног, и, теряя сознание, она начала падать. Хорошо еще, что Семченко обладала завидной реакцией, да и вообще была во всех отношениях бабой крепкой – успела-таки подхватить ее на руки.

«Ни хрена себе, – подумала Марина Станиславовна, оттаскивая Полину к дивану. – Чего это она? Беременная, что ли?»

Сведения Марины Станиславовны несколько устарели – в кабинете шефа уже ничего не творилось, а самого начальника ОПУ, полковника милиции Сергея Андреевича Конкина, в данный момент служебная машина везла в направлении Суворовского проспекта. Там ему была назначена аудиенция у господина Ваничкина,[38]38
  Ваничкин Михаил Георгиевич. Начальник ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области.


[Закрыть] и встреча эта, понятное дело, ничего хорошего не сулила. В соответствии с законом сохранения энергии и принципами демократического централизма Сергей Андреевич должен был огрести сейчас от начальника Главка по полной программе и в не меньшем, чем его подчиненный Нестеров, объеме. А того, родимого, час назад под председательствованием заместителя по оперативной работе Фадеева и при созерцательном участии Конкина отымели в начальственном кабинете с особым цинизмом, по самые, как говорится, помидоры. Помимо их троих в этой экзекуции также приняли участие начальник отдела Нечаев и начальник службы собственной безопасности Бураков.

Фадеев исчерпал свой запас ненормативной лексики и идиоматических выражений за двадцать минут, Бураков – за двенадцать. Оттачивать искусство разговорного жанра можно было бы и дольше, однако это потеряло всякий смысл, так как разговор шел исключительно в одну калитку. Нестеров отрешенно молчал, не огрызался, в полемику с начальством не вступал и всем своим видом давал понять: «Да, я виноват, признаю, так что давайте, ешьте меня с говном, только отстаньте, разве не видите, как мне сейчас херово». Конкин все это время оставался над схваткой. Он был поинтеллигентнее (матерился редко, да и то при этом краснел и смущался), а кроме того, мысли его вертелись в несколько иной плоскости. Сергей Андреевич уже прокручивал в голове возможные сценарии будущих диалогов с руководством Главка и комиссией из ОПУ МВД, которая завтра должна была нагрянуть с проверкой. И сценарии эти были, мягко говоря, не лишены драматизма. А тут как раз позвонили из Главка и, даже не поинтересовавшись самочувствием, передали приказание прибыть сами-знаете-куда с подробным рапортом. После этого звонка Конкин решительно прекратил словесный понос своих подчиненных и перевел тему в более конструктивное русло. Участникам большой пятерки предстояло выработать единую, более-менее правдоподобную, версию вчерашних событий. Камнем преткновения, естественно, был лишь один момент – какого, собственно, хрена водитель оперативной машины Гурьев оказался стоящим так близко к машине объекта наблюдения? Писать в официальном рапорте о том, что в работе наружки практикуется такой оперативно-тактический прием, как прокол колеса объекта, разумеется, было нельзя. Но и отмазка типа «Гурьев отошел за машину объекта, чтобы, к примеру, справить малую нужду», также не катила – во всем Питере другого места отлить не нашлось, так, что ли? В конечном итоге после получаса мозгового штурма совместными усилиями была составлена и запротоколирована более-менее удобоваримая в сложившейся ситуации (но по сути абсолютно идиотская) версия. Звучала она так: «… В силу вышеописанных причин в течение нескольких часов наблюдение за объектом „Ташкент“ велось силами лишь одного экипажа (ст. смены – подполковник милиции Нестеров). В течение этого времени каждый из сотрудников экипажа (Нестеров, младший лейтенант милиции Лямин, лейтенант милиции Козырев) поочередно вел наблюдение в пешем движении за объектом „Ташкент“, вследствие чего сложилась реальная опасность расшифровки этих сотрудников. В соответствии с ведомственными инструкциями и по согласованию с заказчиком в этой ситуации экипаж должен был прекратить оперативное мероприятие „НН“, однако старший смены Нестеров принял необоснованное решение задействовать оперативного водителя Гурьева для контроля выезда объекта с плохо просматриваемой автостоянки на проспекте Луначарского. Капитан милиции Гурьев, давно не имевший практического опыта работы по линии „НН“ в качестве разведчика, занял неправильную наблюдательную позицию, оказавшись в непосредственной близости к машине объекта. Помимо этого он пренебрег элементарными правилами безопасности на дорогах, не учтя возможности совершения автомашиной объекта маневра „задний ход“. Резюмируя вышеизложенное, представляется, что настоящий инцидент стал следствием несогласованности действий экипажа „НН“ (ст. смены – подполковник милиции Нестеров), неправильной организации оперативной работы по объекту „Ташкент“ (начальник отдела – полковник милиции Нечаев) и непрофессиональных действий самого Гурьева, смерть которого в данном случае может расцениваться как несчастный случай при исполнении служебных обязанностей».

Нестерову было абсолютно все равно, в каком свете он предстанет по итогам служебной проверки и какая неминуемая кара после этого его настигнет. Единственное, с чем он был категорически не согласен, так это с тем, что гибель Антохи произошла в результате несчастного случая. Бригадир был убежден: Ташкент задавил Гурьева намеренно, он просто-напросто сел в машину, хладнокровно убил Антона и так же хладнокровно уехал. Нестеров попытался было сформулировать эту мысль, однако сбился, закашлялся, и этим немедленно воспользовался Бураков, который по-своему истолковал слова Нестерова. Поморщившись, он с нездоровой усмешкой посмотрел на бригадира и назидательно произнес:

– Александр Сергеевич! Не следует усматривать злого умысла в том, что может быть объяснено элементарной глупостью. – После этого он обратился к Нечаеву:

– Василий Петрович, я вас просил вызвать для беседы Лямина с Козыревым. Они здесь?

– Должны быть здесь. По крайней мере, я видел их в дежурке.

– Замечательно. Тогда, если я больше не нужен, то, пожалуй, я пойду заберу их к себе. На предмет беседы.

– А может, не стоит сегодня с ними говорить? вмешался Нестеров. – Ребята еще от вчерашнего не отошли. Вы на Лямина посмотрите – парень же до сих пор из шока не вышел, глаза совсем безумные. Для них же это такой стресс, что и хотел бы хуже – да не придумаешь. Им бы неплохо сейчас недельку дома посидеть, все равно – какие из них пока работники? – Произнося эту тираду, Нестеров понимал, что его сейчас обязательно одернут, так как это был уже явный перебор. Так оно и случилось.