Текст книги "Звонок из Мемфиса"

Часть 2
Кошка и инопланетянин

Глава 1
Николай Кошка

Старинный род бояр Кошек уходил корнями в седую древность. Георгий Рудольфович Кошка – первый, кто нашел упоминания о нем в летописях Ивана Грозного. Но путь фамилии вел далее – в глубь столетий…

У Георгия Кошки была страсть – искать родственников в генеалогических линиях, строить дерево предков. Ибо верил Георгий Рудольфович – и от отца своего Рудольфа слышал, – что династия древнее дома Рюриковых, восходит от императора Цезаря к Соломону, а там – к Тутанхамону. Корни фамилии опутывали Грецию, Персию, Египет. Расшифровав минойские иероглифы со стелы Акротири, Георгий доказал пребывание Кошек в обители Афины и Париса. Следы вели к Зевсу. Такая родословная сулила немалые выгоды при поступлении на государственную службу в Отечестве. В Империи высоко ценилась древность рода, а особенно – близость к различным императорским и божественным фамилиям. Еще никто из советских людей в розысках предков не пробирался дальше мумий из египетских пирамид.

Но, к великому разочарованию Георгия, родственная связь с Зевсом скорее мешала карьере. Коллеги по Институту истории АН СССР, обнаружив свежие следы приписок Кошки в древних манускриптах, вымарывали их. Потомка громовержца стали сторониться, а затем попросили удалиться из учреждения. Георгий Рудольфович перешел на преподавательскую работу, всюду подчеркивая роль своей семьи в мировой истории.

Отец Георгия – Рудольф – был старшим парикмахером на улице Тольятти в Москве, сына же устроил учиться на исторический факультет МГУ: не зря стриг бороду великому русскому писателю Елею Муромскому, имевшему влияние во всех учреждениях Империи, связанных с историей. Он ее сочинял, выпрямлял, борясь с искажениями. Борода Муромского, как сам прозаик, была как лопата совковая: длинна и ровна. Стричься Елей Моисеевич приходил раз в неделю, проводя в парикмахерской по часу-два. Отрывая часть творческого времени для поддержания образа славянского летописца. Каждый волосок знал! Посмотрит – скажет:

– Вот этот – укоротить: выбился.

– Вот этот отстричь совсем: цвета седого стал.

– Вот тут подкрась, подчерни, осветли…

Всегда Рудольф Кошка делал работу изысканнейшим образом, во славу традиций брадобреев Третьего Рима. Года проходили в трудах достойных, но настал момент, когда отпрыск дома служилого Георгий Кошка окончил среднюю школу. Глядя на оценки сына, старший парикмахер зажмурился от испуга. Он вдруг увидел наследника с винтовкой в руках на поле битв великих Империй в банановом крае земель Там. Жена Клавдия, чуть раньше представив себе то же, заявила мужу:

– Рудик! Как хочешь, но чтобы сына вывел в люди. В армию он пойдет только через твой труп!

– С такими-то оценками…

– Да, Рудик! У некоторых оценки похуже бывают, а какими людьми вырастают. Любо-дорого смотреть.

В тот памятный день Рудольф Ефимович пошел на работу при параде, надев чистое исподнее белье, как солдат перед боем. Попросил Клаву погладить рубашку, принести из шкафа ботинки, приберегаемые для похода в театр, гости или, не приведи Господь, на собственные похороны. Догадалась жена, что родился в голове мужа план. Взяла она бутылочку одеколона «Шипр» и брызнула в лицо Рудольфа.

– За что? – возмутился парикмахер, протирая заслезившиеся глаза.

– Не устроив нашего сына, Рудик, дома можешь не появляться. Не на панель же мне идти место ему выпрашивать.

– Ну ты уж сказала. В твоем возрасте?

– Не хами, Рудик! Сосед мне каждый день намеки делает. А вот ты о чем по ночам думаешь, не знаю…

Про соседа Клавдия приукрасила. Старичок Вознесенский, если на кого заглядывался, то по причине деменции и плохого зрения. Спорить с женой Рудольф не стал: день ответственный. Сегодня парикмахерскую традиционно посещал русскословец.

– Клава, слушай меня внимательно… – Рудольф, осмотревшись, словно их могли подслушать, принялся шептать супруге свой план.

– Рудик! Ты гений! Вот почему ты женился на мне, – произнесла потрясенная Клавдия и, поцеловав мужа, отправила на работу.

Добежав до салона, Рудольф первым делом выгнал коллег.

– Братья! – сказал он. – Идите погуляйте. Сегодня переучет инвентаря. Заря коммунизма уже на подходе. В коммуне у кого нет инструмента – тот не ест. Не желая вам сей доли, временно всех отпускаю и сам все посчитаю. Приходите завтра.

Сотрудники удивились поведению руководителя, но, не возражая, покинули парикмахерскую, коллективом отправившись в пивную. Рудольф Ефимович закрыл за ними вход, вывесив табличку «ПЕРЕУЧЕТ». Между тем к заведению уже подходил Елей Муромский с бородой. Заведующий спрятался за ширму, в щелку наблюдая за писателем. Муромский остановился перед дверью, по обычаю надавил на ручку. Светлые очи Елея в тот момент были устремлены в голубые сказочные дали в поисках заблудившейся в небесах Каллиопы или Мельпомены, без которых стих не складывался, сказ про земли русские из-под пера живой водой не струился. Но дверь не поддалась.

Пошарив взглядом по сторонам, Елей увидел табличку с невиданным ранее, а потому неизвестным словом. На крупном лице писателя мелькнуло замешательство. Вдруг как бы невзначай за стеклом прошел Рудольф Ефимович, погруженный в думы о выполнении плана. Бросив взгляд на растерянного писателя, Рудольф изобразил не меньшее изумление, опешив:

– Елей Моисеевич! Вы? Сейчас бегу!

Он бросился в кабинет за ключом.

– Как-то вы, батенька? А что такое «переучет»? Слово‐то какое нерусское! – расстроенно отчитал парикмахера Муромский.

– Начальство придумало. Распоряжение прислало: «Закрыть заведение, перечесть весь инвентарь». Вот ведь как неожиданно.

– Да уж… Но что мне делать?

Глядя на красноречивую мимику Рудольфа Ефимовича, Станиславский пригласил бы заведующего в МХТ на главные и второстепенные роли. Тревога за судьбу Отечества, испуг перед начальством, чудесно найденное решение последовательно отражались на лице Рудольфа.

– Придумал! – вскричал он. – Я, знаете, пересчитаю после работы. К утру успею. Проходите, садитесь.

– Ну уж, – довольно пробормотал Елей, – удружил. У меня встреча с почитателями, так сказать, моего таланта, данного Богом. Не знаю, за какой именно труд, но то сообщит Судия, когда достигну Царствия Небесного!

С незапамятных времен в красном углу зала висело фото Моники Беллуччи, в глубоком декольте и паутине. Елей, обратившись к ней как к иконе, благодарственно перекрестился. Он был слеповат, но очков не носил.

– Мадонна! – посмотрев на Монику, молвил Елей. Он прошел в зал, сел в широкое кресло для клиентов.

– Воистину. – Рудольф закрыл дверь, оставив табличку, разложил цирюльные принадлежности.

– Проси чего хочешь, милостивый государь, за доброту твою сердешную, – разрешил Муромский.

– Да чего там… Наше дело маленькое…

– Не скажи. Крохотными делами выстлана дорога в рай. Большое дело в игольное ушко не пролезет, а маленькое, незначительное… Им мир красится, как цветами летними.

– Верно говорите, Елей Моисеевич! Верно, как всегда. С чего-с начнем?

– Вот тут волосинка выпрыгнула, как пружинка, – сперва ее. Потом, прошу, пройдись с линейкой по краям. С прошлой недели не ровнялись.

– Так-с…

Рудольф Ефимович обладал удивительной способностью и разговаривать, и вести себя с разными людьми по-разному. Дворянин, не иначе.

Минут десять он работал ножницами, всматриваясь в каждый влас писателя. Муромский уснул, посапывая и почмокивая. В кармане Рудольфа громко зазвонил телефон. Елей Моисеевич вздрогнул, проснулся.

– Извините! – Рудольф посмотрел на экран: – Супруга вызывает. Простите. Секундочку.

– Ничего, поговори! – Муромский снова закрыл глаза.

Рудольф Ефимович, отыгрывая роль в зеркале, сначала просто слушал, потом напрягся, затем схватился за сердце, упал в соседнее кресло. Писатель, склонив голову на грудь, спал глубоким сном. Брадобрей, полулежа в неудобной позе, ждал, когда Елей Моисеевич проснется. Телефон разрывали рыдания. Время шло. Дотянувшись носком до летописца, Рудольф сильно ударил того по ноге. Муромский в замешательстве открыл глаза, осматриваясь по сторонам. Увидев парикмахера, телефон, плачущий на полу, Елей не стал торопиться, а прежде поглядел в зеркало. Борода подстрижена идеально. Оставшись довольным работой, хронист Земли Русской повернулся к Рудольфу, тронув рукой плечо цирюльника. Снял, отряхнул накидку.

– Милый, что случилось? Какая напасть?

Очнувшись от наигранного беспамятства, тот тихо произнес:

– Сын! Георгий! Разбился… Насмерть…

– Ваш сын? Ну, успокойтесь. Почему насмерть?

– Жена сказала…

– Как звать жену-то вашу?

– Клавдия Егоровна.

– Дайте я поговорю. Вы перелягте на диванчик: не ровен час, скончаетесь!

Муромский поднял телефон с пола. Взглянул на Беллуччи, а потом сказал в трубку:

– Клава Егоровна. Сообщите, пожалуйста, что случилось.

Клавдия, уставшая рыдать, сбиваясь, рассказала о том, как их сын, круглый отличник, переходил дорогу в положенном месте, когда его сбил неисправный городской автобус. Мальчик пролетел более ста метров, ударившись головой о металлическое ограждение или стену дома, она не знала. Еще говорят, ограждение (или дом) восстановлению не подлежат. А его, истекающего кровью, везут в больницу. Сын шел подавать документы на исторический факультет. Теперь он или умрет, или точно никуда не поступит.

– Почему это никуда? Вы, Клава Егоровна, займитесь сыном, дай Бог ему здоровья. А университетом займусь я. Да, еще: у вас очень, очень заботливый и порядочный муж.

Рыдания обрушились из трубки водопадом. Выдавив последние всхлипы и убедившись, что разговор кончен, Клава пошла выпить воды. Великий писатель сбросил звонок, подумав, как сильны страдания простого народа. Не менее великий талант, только актерский, уже перебрался на диван.

– Лежи, не вставай, – остановил Рудольфа писатель. – Я зайду к тебе в понедельник, как обычно. Бог милостив, медицина всесильна. Отцов церкви попрошу молиться за сына. Как звать отпрыска?

– Георгий!

– Победоносец! Такие не умирают. Не дрейфь. Лежи.

– Не беспокойся, Елей Моисеевич! Сейчас жена придет.

– Ну вот. Значит, жена придет, а я пойду.

Беллуччи перехватила взгляд Муромского: он подошел поближе к фотографии. Моника произвела на Елея Моисеевича магический эффект. Минут пять он рассматривал портрет, забыв про Рудольфа. Затем снял старое фото, свернул и положил в карман пиджака. Беллуччи наполнила сердце писателя неожиданной радостью. В парикмахерскую вбежала Клавдия Егоровна.

– Ну? – дрогнувшим голосом спросил Рудольф.

– Жив! – выдохнула Клава.

– Ну вот. Я пойду. В понедельник зайду, а Георгия Рудольфовича запишут в студенты. У меня вся история с факультетом вот где. – Он показал огромный кулак. – До свидания.

Кошки обнялись, проводив писателя за порог. Елей Моисеевич вышел и позвонил супруге:

– Знаешь, дорогуша, на меня снизошло вдохновенье, я увидел тебя совсем в другом свете. Сходи-ка в Кремлевку, к нашему косметологу.

Пересняв Монику, он отправил снимок пластическому хирургу. Так Георгий Рудольфович стал студентом МГУ, а жена великого писателя через полгода сразила неотразимой внешностью весь московский бомонд на кремлевском приеме в честь Октябрьской Революции 1917 года.

– Настоящая русская баба, – говорил Елей Моисеевич. – Не ваши куры-дуры – заморские анорексички.

В положенное судьбой время – в канун Нового года – у повзрослевшего, остепенившегося историка Георгия Рудольфовича родился сын Николай Георгиевич Кошка. К этому моменту двухкомнатное дворянское гнездо Кошек заполнили фотографии знаменитых предков, замков, дворцов, лесных угодий фамилии.

– Это – наше наследство! – говорил Георгий сыну. – Не уберегли.

Мать Николая – учитель младших классов – на досуге написала учебник «Династическая ветвь Кошек. От Зевса до наших дней. Исторические очерки для 1–3 классов». Пособие лежало в издательстве «Учебная литература» более пяти лет. Редактор всякий раз перекладывал рукопись в самый низ стопки ожидающих печати сочинений, стоило ей подняться наверх.

Родители души не чаяли в потомке царственной фамилии. Николай провел детские, школьные годы в Москве и на даче в деревне Старая Сваль. Род возлагал на него большие надежды – дослужиться до чина в Кремле. Старания родителей раскрыть в нем божественный потенциал оказали противоположное действие. Вместо уверенного юноши, Геракла двора, Николай рос робким, стеснительным мальчиком, его пугали необузданные предки. Выглядел он совсем не по-царски: длинный, костлявый, с не поддающимися расческе волосами и небольшими тусклыми глазами. «Скисла кровь», – с горечью думал иногда Кошка-историк. В отличие от родителя, Коля пытался скрыть свое происхождение от небожителей Олимпа, но усилиями отца слава фамилии добралась до школы, благоприятным образом повлияв на успеваемость Николая. С удовольствием принимая приглашения выступить на классных часах, Георгий Рудольфович рассказывал детям придуманные им истории.

Вот одна из таких легенд.

Пошли рыцари на землю варягов и русов, грабить, жечь, крестить огнем и мечом, требовать принять веру Христову. Разбили войска варяжские у острова Рюген, высадились с лодок на земли русов, у крепости Гдов. Встретили там, у Вороньего камня, воина в летах совершенных, силы необыкновенной – древнерусской.

– Примешь ли веру нашу? – спросили рыцари.

– В чем же вера ваша? – отвечал им воин.

– Вера наша такова: всякий служит Христу, Богу нашему, головой и сердцем своим, а нам – телом и делом своим.

– Чудна вера ваша! – отвечал воин. – Двум господам служить, ни одному не угодить. Какой доход или выгода с нее будет?

– Никакого дохода, выгоды тебе не будет, но обретешь жизнь вечную. Будешь именем Божьим творить, приобретать на земле добро.

– Занятно! Плата золотом или товаром каким полагается? Если не от Бога вашего, поскольку жизнью вечной вы не распоряжаетесь, то от вас.

– Как тебе ответить, воин? Расчет простой: треть наша, треть – хозяина нашего, треть – твоя. Таковы условия франшизы.

– Веру во Христа я возьму. Больно жить хочется. Но вы мне не потребны. Тако что отыщу, то возьму себе, без «шизы» вашей.

С теми словами разбил воин лодки рыцарские, оставив одну. Отобрал у них товара разного да весла. Дал им фляг с водой, от щедрот своих, да палок, чтоб гребли обратно от камня Вороньего. Всю сотню братьев Ордена Христова погрузил в посудину: кого битым, кого убитым, кого целехоньким. И оттолкнул от берега.

– Как зовут тебя, погибель заморская? Чтобы проклял наш Магистр тебя и весь род твой. Чтобы сказал Богу нашему лишить тебя жизни вечной.

– Кошка, сын Кошкин звать меня, люди добрые! Приплывайте еще к камню сему – меняться будем. С меня сила – с вас товар.

Двадцать дней добирались рыцари до Данцига-города по морю осеннему. Все вымерзли, застудились. Доплыв, рассказали Магистру Людовику о походе. Да как были, больны, нездоровы, все четвертованы оказались в наказание за поругание имени Божьего, а тако же и пропажу товара Ордена. О событии том оставлена запись в книге города. Кончалось сказание так: «Больше не плавали рыцари к камню Вороньему. А когда Орден забыл историю сию и вновь двинулся на русов, потомок Кошки, Александр, прозванный Невским, утопил всех одной рукой:

– Кто ко мне с мечом придет, тот от меча и помрет. Кто с чем иным – товаром или девками, – то пускай приходит. Зла не будет».

Среди добычи, доставшейся Кошке с первого похода Ордена, по рассказам отца, был и фарфоровый сервиз Магистра на 24 прибора. Ко времени Николая осталась только чашечка с блюдцем, которую мальчик продал в антикварную лавку на Ордынке, из-за родителей, отказавших ему в деньгах на мороженое. На чашке был изображен рыцарь с мечом, крестом и русалкой. Попала она в семью не так романтично, как описал преподаватель истории. Это было все приданое, принесенное женой. По молодости Георгию казалось, что супруга ценна сама собой, с возрастом же изменив точку зрения, он разыскивал чашечку по квартире, жалея о пропаже.

Труды Георгия Рудольфовича давали всходы, слава о предках Кошки бежала впереди Николая – твердой учительской рукой выводила ему «пять» по предметам, словно Родина возвращала семейству накопленные за века долги. К окончанию школы директор предложила выдать Кошке золотую медаль – как жертвенное подношение, но побоялась ответственности, вдруг Николай неосторожным словом обнаружит свою безграмотность.

Оставив прохлаждаться сына на даче, родители провели совещание на тему «Куда путь держать? В институт или в армию?». Историк, в молодости освобожденный от службы, спокойно относился к любому исходу, теоретически предполагая, что армия – лучшая подготовка к жизни, но супруга возражала. Исполняя требования супруги, он пробежался по Москве в поисках приятелей-волшебников, способных устранить угрозу. Но быстро вернулся. Знакомых у Георгия Рудольфовича, кроме дражайшей половины, не было. Более того, в душе Кошка-старший искренне считал долг отца исполненным, что удостоверил, вручив сыну книгу Александра Дюма «Три мушкетера», прослышав, что она интересная.

– Сие произведение, – сказал он, – есть лучшее руководство по взрослой жизни. Хочешь преуспеть – прочти. И мне расскажи заодно.

Начиналось лето. Абитуриенты засели за учебники. Николай, лежа на травке, мучился, куда бы пристроить роман Дюма. Через неделю болтания в гамаке юноша натер мозоль на спине. От опостылевшего безделья Николай собрал волю в кулак и отправился на экскурсию по округе, в места, куда в детские годы он так и не добрался – за калитку. Достав из сарая электровелосипед, Кошка покатил по проселочной дороге, но зарядки аккумулятора хватило только на десять минут поездки. «Ничего не могут сделать по-человечески. Даже велик зарядить. Интеллигенция!» – справедливо негодовал Коля на родителей. Оставив бесполезный велосипед в овраге, он пошел куда глаза глядят по первой подвернувшейся тропинке.

Глава 2
Инопланетянин Андрамат

Хорошо утоптанная дорожка змейкой вилась в глубь леса. Через канаву с водой дачники перекинули рукодельный мостик. Сверху кто-то бросил жестяной лист с едва читаемой надписью: «ОПСНО ЛЯ ЖИ НИ! ХОДИТЬ». Ходить так ходить! Николай, разогнавшись, перепрыгнул ручей. Солнце, живописные ельники и лесные рощи, озерца-зеркальца манили его дальше. «Что за предки у меня, – думал наследник. – Вот ведь замучили Третьяковкой. Жизнь, она здесь, в Старой Свали». Он свернул с тропы в прозрачный, молоденький березняк. Среди трав, цветов стали попадаться дивные предметы – укрепленные на многочисленных длинных и коротких подпорках неровные полусферы. Николай не понимал, какого они происхождения – искусственного или естественного. Может, это новый вид растений? Он был подписан на видеоканал «Тайны Вселенной», где ведущий искал загадки в повседневной жизни и делился ими со зрителями. Кровь ударила в голову юноши. Он вообразил себя первопроходцем, сразу представив, как расскажет всем о местном подмосковном чуде. На дворе XXIII век, а тут… в глуши скрывается тайна. Кошка наклонился к ярко-оранжевой полусфере. Постучал по ней пальцем. Из-под купола выплыло оранжевое облачко. Николай уловил знакомый запах грибного супа из пакетика. Молодой человек пошел к следующей полусфере на трех ножках. Постучал. Оттуда высыпалась голубая пыльца. Только запах другой: лимон с корицей. Он глубоко вдохнул аромат, ему стало легко и весело.

– Как здорово!

Обежав всю полянку, Николай был на седьмом небе от счастья. Белые пушистые облака, березки, ромашки, колокольчики – все смеялось вместе с ним. Он упал в траву, уподобившись лесному божку, тому, кто создал этот прекрасный и беззаботный мир. Как же восхитительно!

Разноцветный вихрь дурмана кружил в голове. Николай перевернулся на живот. Прямо перед ним стояла голубая полусфера на нескольких кривых ножках. Он стукнул по ней пальцем. Объект выпустил струйку оранжевого дыма, покраснев. Юноша снова надавил пальцем: цвет облачка сменился на красный, а сфера позеленела. Но будто в ней что-то испортилось, купол стал бледнеть, местами на нем появились черные пятна. Коля занес палец для удара.

– Стой, стой, стой! – вдруг на сфере появился маленький человечек. – Хватит! Надоел стучать.

Николай хотел стукнуть по самому человечку – до того хорошо ему было!

– Стой! Ты что, не знаешь, кто я?

– Откуда мне знать? Ты тут живешь?

– Нет! Я инопланетянин. А это – мой корабль.

От этих слов Николай пришел в полный восторг.

– Обалдеть, звездолет? Как ты здесь очутился? Где остальные?

– Как-как, – передразнил инопланетянин. – Черная дыра проглотила. Мы из параллельной вселенной. Точнее, я один остался, остальные ушли.

Кошка не удержался и снова стукнул по сфере. Та потемнела, из нее вылетело черное облако. Николай вдохнул. Запах солярки…

– Дурень. Ты сломал мой аппарат. Ты разбил топливный бак, – маленький человечек широко раскрыл глаза в испуге.

– Прости, друг! Я не со зла.

– Нет. Я здесь один. Слушай, друг… Можно я поживу в тебе, пока не починю корабль?

– Во мне? Живи.

– Секундочку! Только вещи возьму…

Инопланетянин заскочил внутрь сферы, тут же вернувшись с рюкзачком.

– Ну, я готов. Сейчас брошу пыльцу, а ты вдохни.

Грибной человечек запустил обе руки в карманы, вытащил из них золотую пыль. Подбросил порошок. Николай закрыл глаза, глубоко вдохнул. Когда он очнулся, инопланетянин исчез.

– Эй, друг, ты где?

– Все нормально, я в тебе!

– Тебе там удобно?

– Сойдет. Мозгов мало, зато места много!

– Ты будешь жить у меня в голове?

– Ага!

– Слушай, друг, а как тебя зовут?

– Меня? Андрамат.

– Смешное имя. А меня – Николай!

– Знаю я…

Кошка удивился. В переносице зачесалось.

– Эй, там! Смотри, не сломай ничего.

– Тут ломать-то нечего. Вставай, пошли!

Кошка поднялся, хотел было отряхнуться от пыли и травы, как Андрамат закричал:

– Беги! Вот он! Монстр! Появился!

Николай в испуге осмотрелся. На краю луга стоял огромный черный бык. Животное, привязанное веревкой к березе, зло фырчало, разгребая копытом землю. Кошке показалось, что это не скотина, а Минотавр. Он видел такого в учебнике истории – человека с головой быка, тем он и запомнился. Чудище стало расти. Оно поднялось над лесом, словно джинн из арабской сказки. Его блестящие глаза впились в Кошку, который застыл на месте, обездвиженный страхом.

– Что делать? – прошептал Николай.

– Беги, – ответил инопланетянин.

Николая сдуло с поляны, но, обернувшись, он с облегчением увидел на месте Минотавра обычную деревенскую буренку, привязанную к торчащей из высокой травы трубе.

– Кажется, я надышался грибами, – Николай подумал, что все случившееся было сном, и спросил, проверяя себя: – Андрамат, ты здесь?

– Здесь. Где же еще?