Текст книги "Космос Крым. Повести"

Космос Крым
Повести
Андрей Козырев

© Андрей Козырев, 2017

ISBN 978-5-4485-4233-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Космос Крым
Курортная поэма

…Здесь, в печальной Тавриде,

куда нас судьба занесла,

Мы совсем не скучаем…

О. Мандельштам

День первый. Исход

Участь моя решена: я лечу в Коктебель. Там уже тринадцать лет ежегодно проходит Международный литературный фестиваль, а меня ещё не было! Пора мне исправить это досадное недоразумение.

Мировая литература ждёт меня! Будущее – за мной! Расступитесь, Пушкины и Толстые, – сибиряк Тузиков идёт!

………………………………………………………………………………….

Эти слова вертелись у меня в голове осенью 2013 года, когда я готовился лететь в первое в своей жизни заграничное путешествие. Впервые за рубеж лететь – дело, конечно, волнительное, у любого дурака голова закружится…

Естественно, как только я принял героическое решение отправиться в круиз, начались неприятности. Мой лучший друг, поэт, вместе с которым я должен был лететь, в аккурат перед вылетом напился и с диагнозом «белая горячка» угодил в психиатрическую больницу.

Его родные решили: если поэт сам не может вылететь, а билеты уже куплены и номер в гостинице забронирован, вместо него со мной в Крым должна полететь его бывшая жена, Даша.

Такое экстравагантное решение было продиктовано, возможно, тем, что родня моего друга мечтала как-то отвадить от него приставучую Дашу и отвлечь её внимание на меня.

Я же перед вылетом ещё считал Дашу интересной женщиной и был не против с ней отправиться в отпуск, чтобы присмотреться к ней на случай возможного брака.

Как горько я потом раскаивался в этом…

Но обо всем – по порядку.

………………………………………………………………………………….

Перед полётом я ночевал у Даши.

Перед приездом Даша позвонила мне с просьбой купить минералку и яблоки – отвезти в Крым. (Зачем ей это было надо, мне до сих пор неизвестно). Что ж, воля женщины – закон… Покупаю. Приезжаю к Даше. Она встречает меня, пытливо принюхиваясь к исходящим от меня ароматам, и почти сразу заявляет:

– Пахнет от тебя не по-международному… Срочно ступай в ванную, вымойся! Лететь с таким – позора не оберешься…

Я встаю по стойке «смирно» и так направляюсь в ванную. Моясь, «от чувств-с» ломаю водопроводный кран. Даша, узнав об этом, молчит.

Ночую у Даши на диване в гостиной. Недовольная Даша на весь дом храпит за стеной. Я делаю вид, что не замечаю.

В два часа ночи, перед выездом, просыпается Дашина дочь Алёнка, устраивает скандал. Даша не реагирует: «Не может без меня, значит, любит. Всё хорошо!» – и безмятежно продолжает собираться.

Прибыв в аэропорт, первым делом выбрасываем яблоки и минералку: с ними лететь нельзя.

…………………………………………………………………………………..

Прямых рейсов из Омска в Крым в 2013 году не было. Мы полетели в Симферополь с пересадкой – через Петербург.

В Питер прилетели к 8 утра. Взяли такси в аэропорту, чтобы прокатиться по городу, посмотреть достопримечательности. Таксист – низенький толстенький крепыш лет сорока, чем-то похожий на Карлсона – пытается завести с нами беседу:

– В первый раз в Питере? Надолго ли? С какой целью?

Узнав, что мы – литераторы и летим в Крым, таксист-Карлсон решает блеснуть перед нами своими познаниями:

– Вот я тоже литературу люблю. Недавно прочитал у Асадова такое – не в бровь, а в глаз, как говорится! «Как много тех, с кем можно лечь в постель, как мало тех, с кем хочется проснуться!» Супер! А?

Даша вся невольно съёживается от упоминания о постели и лепечет:

– Ну зачем такие стихи писать. Это ж неприлично. Ни на утреннике не прочитать, ни на концерте… Кому это нужно?

– А вы что пишете? – интересуется Карлсон.

– Хотите, прочитаю что-нибудь из своего, старого, – предлагаю я и декламирую «Охоту на волков» (прости меня, Высоцкий!).

– А прочитайте своё что-нибудь, – предлагает ей таксист.

– Я своё не читаю. Купите книгу, если хотите.

От покупки таксист отказывается.

…………………………………………………………………………………..

Спустя полчаса мы выходим из машины у Русского музея. Я устраиваю экскурсию для Даши, провожу её мимо картин Брюллова, Сурикова, Репина, сам подолгу стою перед Филоновым. Даша, к моему удивлению, оказывается почти слепой: она на расстоянии метра не видит разницы между Брюлловым и Кандинским. Единственным её желанием в музее было сфотографироваться перед какой-нибудь знаменитой картиной. Я дождался, пока экскурсовод отвернулась, и сфоткал её на фоне «Чёрного квадрата». Пустота на фоне пустоты – интересное сочетание…

Возвращаясь из музея в аэропорт, мы с Дашей чуть не заблудились. Чтобы найти дорогу, Даша посоветовала обратиться за помощью к местному жителю. «А то мы из этого колодца до ночи не вылезем», – сказала она, глядя на стены узкого питерского дворика, куда мы каким-то макаром забрели.

Вергилием, вызволившим грешные души наши из колодца петербургского двора, оказался симпатичный высокий горожанин лет пятидесяти, стоявший у подъезда и оживленно беседовавший с кем-то по телефону. Когда мы попросили его указать нам путь истинный к аэропорту, он мгновенно прервал свой разговор, отключил телефон и спросил, откуда мы приехали. Узнав, что мы из Сибири, чуть не прослезился: «Земляки! Я сам из Томска!» – и предложил лично сопроводить нас на станцию метро. Доведя нас до станции, он спустился с нами вниз, купил жетоны, провез нас через половину города, отвел на остановку маршруток, идущих в Пулково, и за свой счет усадил в нужную машину. Даша при этом не переставая болтала о своем месте в омской культуре. При расставании она дала ему автограф и свой телефон.

– Зачем тебе это? – спросил я, когда машина тронулась.

– Мало ли что. Потом позвонит, познакомимся. Глядишь, к нему в Питер жить перееду…

– Ты его знаешь, да?

– Нет. А что такое? Он наверняка в меня влюбился. С первого взгляда. А почему он тогда так заботился обо мне?

Крым – международная здравница

Крым с запада и юга омывается Черным морем, с востока – Азовским морем и Керченским проливом. Редко можно встретить другой такой регион, где на сравнительно небольшой территории наблюдалось бы подобное многообразие климатов, рельефов, почв, растительности

Природа щедро предоставила человеку здесь все, что необходимо ему для восстановления сил и здоровья. Обилие солнечных дней (в Ялте солнце сияет 2250 часов в году, в Евпатории – 2459, тогда как в Кисловодске – 2106, а в Сочи – 1980 часов), ласковое теплое море (среднегодовая температура +14,30С) с многочисленными отличными пляжами (на полуострове их насчитывается более трехсот), целебный, с умеренной влажностью воздух, насыщенный солями моря и настоянный на хвое лесистых гор и травах степей, прекрасные минеральные источники, эффективные лечебные грязи, обилие фруктов, винограда…

Все это поставлено на службу человека. И, конечно, здравницы, лучшие из которых не уступают по комфорту западным. Белоснежные корпуса их, рассыпанные по побережью, утопают в зелени изумительных по красоте парков.

Крым – край удивительной красоты, не оставляющий равнодушным никого, кто хотя бы раз побывал на этой приветливой земле. «Волшебный край, очей отрада!» – восхищался молодой Пушкин. «Краем вечного сиянья» называла Крым Леся Украинка, а Адам Мицкевич – одной из прекраснейших местностей в мире. Многие поэты, прозаики, художники, композиторы воспели красоту древней Тавриды.

Крым – уникальный историко-культурный заповедник, где в многочисленных памятниках отражены исторические события и культура разных эпох и разных народов и народностей. Находясь в Крыму, вы словно побываете в богатейшем естественном музее, который, по словам А. С. Грибоедова, «хранит тайны тысячелетий». Здесь можно познакомиться со всеми этапами эволюции человека, начиная с древнейших времён.

(Из туристического проспекта)

День второй. Земля обетованная

На самолете, летевшем из Петербурга в Симферополь, Даша 3 часа беседовала с соседкой – интеллигентной петербурженкой, направлявшейся на отдых в Феодосию.

– Ваш Питер – город хороший. Не то что наше болото… У нас в городе всё по-дурацки. Только у нас улицу могли назвать «Линия». У вас ведь не так, правда? Во-о-т. Омск-то знают только потому, что я там живу. Слышали мои песни на радио? Ну, в «Шуршалочке», есть такая передача… то есть была, лет восемь назад. Там мою песню однажды прокрутили. Какую? Ну, я же вам в самолете петь не буду… А? Текст? Текст прочитаю. Вот послушайте:

 
Я люблю свой город,
он мне очень дорог.
Здесь живут мои друзья,
Папа, мама, брат и я…
 

Классно ведь, правда? Хорошо? Во-о-т, и я так же думаю. А летим мы на фестиваль в Коктебель. Мы бы и у вас в Феодосии остановились, на квартире, да ездить, говорят, далековато… Что? Вы и так нас у себя разместить не можете? Ничего, ничего… Дайте я лучше вам ещё почитаю…

Эта декламация длилась всё время, пока мы летели.

После прилета мы снова взяли такси в аэропорту. Высокие цены на такси в Крыму, однако, – 100 км за десять тысяч рублей проехали. И то едва таксиста уговорили… Причудливый он был мужик. Всю дорогу расспрашивал нас о литературе (оказалось, что Даша ничего не знает о Волошине, я один отвечал на его вопросы). В промежутках между высокоучеными беседами таксист спел «для двух поэтов» песню о себе самом (собственного сочинения), накормил нас в придорожном кафе (за наш счет, разумеется), сам поел, сводил нас к местному монастырю, показал, где монашки по ночам купаются. В общем, культурная программа была весьма разнообразной. Самым же ярким впечатлением моим стал тот обнаружившийся по приезде в гостиницу факт, что бесплатное такси от отеля ждало нас всю ночь в аэропорту.

Обилие впечатлений вдохновило меня, и фонтан словесного творчества, находившийся у меня во рту, прорвало. Самым натуральным образом. ещё бы – битый час ночью в тряском «жигулёнке» по горам прыгать… Что поделаешь – естество такое.

Еще в такси я сразил водителя фразой: «Водитель должен любить свою машину, как женщину, но не должен ездить на женщине, как на машине». Он эти слова записал на бумажке. А вид первого коктебельца, шедшего навстречу нашему авто, вдохновил меня на экспромт:

 
Когда человек знает,
Что движет звёздами,
Ему всё равно,
Есть на нём штаны
Или нет.
 

В гостинице, глядя на мирно дремлющий персонал, я сложил ещё один верлибрик:

 
Коктебель – это город,
Который невозможно завоевать.
Нельзя поставить на колени
Того, кто живёт,
Лёжа на боку!
 

Всё-таки атмосфера здесь, в Крыму, для творчества хорошая.

День третий. Град светлый

Рано утром, пока Даша безмятежно похрапывала в номере, я совершил первую прогулку по городу. Коктебель был подобен книжке с яркими картинками, которые невозможно забыть. Так, у входа в город сидело трое нищих с табличками: «Нищий», «Настоящий нищий», «Реально настоящий нищий». Вот так бы сделать в Союзе писателей…

Проходя по набережной, я наткнулся на классический образец черноморского джентльмена: парень лет двадцати пяти шел по улице в черном пиджаке, брюках, белой рубашке и шляпе, но – босиком. В руке он нес старые кеды. Увидев меня, юноша манерно поклонился до земли и прозмеил: «Здрас-сь-те!» Видимо, почувствовал во мне приезжего. Я и сам вскоре научился мгновенно отличать местных жителей от отдыхающих – по взгляду: у туристов он – бессмысленно торжествующий, а у коктебельцев – нагло выпрашивающий.

В центре я долго глядел на столовую с интригующим названием «Кафе Икс» и рекламным слоганом на вывеске: «Заиксуй у нас!» Посмеявшись вдоволь, я решил перекусить здесь. Для этого потребовались украинские гривны. Я спросил у прохожего, где здесь банкоматы. «Да на каждом углу!» – воскликнул он. Это было правдой: банкоматы находились на каждом из трех углов треугольного в плане города, и дойти до них было трудновато. Но я все-таки раздобыл гривен и купил себе и Даше на завтрак большую пиццу с морепродуктами. В целом утро удалось.

Формула Крыма

Море – это бывшее небо,

сброшенное на землю

за излишнюю синеву.

Синие леса на склонах гор —

это бывшее небо,

упавшее семенами дождя

и проросшее сквозь землю.

Облака в вышине —

это бывшее небо,

сгустившееся, как мороженое.

И человек здесь —

это тоже бескрайнее небо,

еле-еле поместившееся

в теле обезьяны.

Вечером состоялось торжественное открытие фестиваля. Я пришел на него один, оставив Дашу в гостинце и накупив ей еды: не хотел, чтобы меня заметили на открытии с чужой женой, непонятным мне самому образом ко мне прибившейся. Но Даша каким-то образом сама нашла дорогу к Волошинскому дому. Я заметил её присутствие не сразу, а только тогда, когда во время исполнения музыкантами «Гностического гимна Деве Марии» за спиной у меня послышался шёпот: «Боже мой, что за галиматья!» Из гостей фестиваля такое могла сказать только Даша, в жизни не прочитавшая ни строчки из Волошина.

После открытия фестиваля был назначен банкет. Мне удалось занять место за столом напротив моего тёзки, знаменитого Андрея Критова. Я воспользовался этим шансом, чтобы завязать знакомство. И завязал. Крепче Гордиева узла. С помощью развязавшегося языка. За 15 минут я произнес для Критова десятка три тостов, при этом Критов пил знаменитый местный коньяк, а я – вишневый сок, по цвету от коньяка не отличавшийся. Я предполагал, что таким образом сохраню над собой контроль, и меня весьма удивило то, что после тостов мне с трудом удалось встать на ноги. Более того, в голове раздавался какой-то странный шум, и мне хотелось обнять весь мир. По причине необъятности последнего обнял я только какую-то черноволосую красотку, сидевшую рядом. И только после этого, как порядочный мужчина, спросил, как её зовут. Оказалось – Яна. «И меня, как янычары, покорили Яны чары», – вспомнил я строки одного омского поэта. Прокричал их на весь ресторан. Помню, что Яне это вроде бы понравилось… Больше не помню ничего. Утром, проснувшись в своем гостиничном номере, я нашел у себя в постели листок со стихами, написанными, по-видимому, ночью:

КОКТЕБЕЛЬСКИЙ НОКТЮРН

 
1
В тёплом море тлеет
Звездопадаль. Дикий виноград
Жмется к стенам, словно писатель,
Возвращающийся с пирушки.
Ветер —
Ангел, посланный в ад
И изгнанный оттуда
За дурное поведение —
Придавлен к городу небосклоном.
 
 
Одиночество звенит,
Как цикада, в летней траве. Фонари
Подмигивают звездам. И хрустальный воздух
Разбит на осколки человеческим
Голосом.
 
 
Настает ночь. Ночь признаний,
Ночь воспоминаний о жизни.
Это – время, когда душа раскрывает все
В ней потаенное. Говори. Говори обо всем,
Что ты знал, чувствовал и пережил – и неважно,
Услышит ли тебя кто-то.
Говори – с пустотой. Говори в пустоту.
Говори правду.
Там она будет услышана,
Ибо в пустоте – её
Родина.
2
Ночь размывает очертания предметов
Под ногами. И время,
Подобно колесу обозрения,
Поднимает меня над простором прошлого,
И я могу обозревать с высоты лета его противоречивый
Ландшафт: сначала – сухие степи детства, солончаки, пустыня,
Где ещё почти нет людей, красок, голосов;
Чуть южнее – буйные леса юности, сады, парки,
Дворцы вельмож, ныне пришедшие в запустение; а ещё
Дальше —
Горы, скалистые и высокие, еле заселенные
Чувствами. Такова карта жизни,
С высоты полета памяти увиденная.
 
 
Эта панорама воспоминаний и зовётся в просторечии
Человеком. Бог создал человека не из глины,
А из воспоминаний. Что мы помним —
Тем и живем. Ибо человек —
Это память,
В плоть облечённая.
3
Говори, память. Говори —
Обо всём на свете. О пустяках. Например,
О жизни и смерти. О любви. О злобе,
Ещё более безответной, чем любовь.
О навязчивости света.
О прозрачности тьмы. О воспоминаниях,
В которых люди барахтаются,
Как в воде, не умея плавать.
О волнах прошлого,
Набегающих на берег настоящего, уносящих
Накопившийся за день мусор и оставляющих
Раковины, пену и соль.
Соль,
Которой всякая жертва осолится.
Соль,
Которая обжигает кожу земли.
Соль,
Которая ночью блестит ярче далеких и неподвижных
Звёзд.
4
Говори.
Ночь признаний
Лучше Люмьера прокрутит перед глазами
Старинную плёнку, именуемую жизнью.
Вот садовник поливает цветы, а мальчишка
Наступает на шланг; вот поезд,
Приближающийся к вокзалу, распугивает
Зрителей синематографа. Вечные сюжеты,
Вечные черно-белые картины
Первой встречи юности и старости,
Техники и человека, иллюзии
И реальности; прошлого
И настоящего. Приезжай снова,
Как сто лет назад, старый поезд
Воспоминания; я больше не испугаюсь тебя.
5
Что наши жизни,
Жизни человеческие? Только створки
Некоей одушевлённой раковины,
Тёмною волной разбитые.
Мы уже не можем звучать,
И между нами уже не зародится
Жемчужина. Но нас может подобрать
Бродящий по песку ребенок,
Забытый родителями, или заплутавший в мироздании
Неприкаянный ангел.
 
 
Счастье не вернется к нам,
Как бумеранг, бьющий по голове каждого,
Кто запускает его в пространство —
По-видимому, в отместку
За нарушение покоя. Счастье не возвращается,
Ибо оно недостаточно криво, чтобы летать
По кругу. Но и для смерти
Этот маленький космос слишком груб.
Соль не сходит с губ
Омываемого приливом берега. Ангел
Бродит босиком по пляжу,
Всматриваясь в даль. Ночь
Медленно перетекает с неба
В море.
6
Седина полыни
Серебрится около дома,
Где жил поэт. Тёмная волна
Памяти опьянена неизбывно
Горечью песка, песчинок человеческих,
Пересыпающихся на побережье
Жизни моей. На побережье,
На границе счастья
И пустыни человеческой,
Как и тысячелетия назад,
Возвышается ночь.
Ночь – собор всей твари,
Ночь – единение прошлого и настоящего,
Ночь воспоминаний,
 
 
Чаша,
До конца мною испитая.
 

М-да. Стихи, найденные в постели, как правило, интереснее найденных в архиве. Жалко только, что я их нашел, а не Яну. Что ж, такова сексуальная ориентация многих поэтов – любить стихи и спать с книжками. А я – ещё и библиотекарь. Что уж тут поделаешь…

День четвёртый. Страшный Суд

На следующий день с утра начался семинар авангардной поэзии. Жюри выглядело очень внушительно: седовласый Андрей Фрицман величественно возвышался на костылях в центре расколдобленного ремонтом волошинского дворика и озирал окрестности орлиным взором, поэтесса Лиля Хафизова – красивая, в длинной юбке с разрезом, в шляпке с вуалью – сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и меланхолично помахивала в воздухе дымящейся длинной сигареткой в руке, облаченной в прозрачную перчатку по локоть, а рядом дремал знаменитый литературовед Павел Альтинский, пьяный вдрабодан. Жюри старалось не привлекать к нему внимания. Впрочем, этот человек оставаться в тени не мог.

Перед обсуждением текстов Альтинский глубокомысленно заявил, растягивая слова и болтая головой в воздухе: «Я счастлив… что вы… все… здесь. А меня… здесь… нет. Я… на небе. И с удвово..воль… ствие мотве-ве-чу на ваши во..вопросы. Ик!»

Тут он дернул рукой, закрыл глаза и заснул.

Фрицман прокомментировал: «Вы видите этого человека? Вообще-то это выдающийся критик. Он большой мыслитель. Вот он какой». Впрочем, это и так было понятно.

Атмосфера благоприятствовала поэзии. Оплевание… то есть – обсуждение стихов проходило быстро, профессионально. Мои стихи разобрали тогда, когда Альтинский окончательно утратил над собой контроль, – разобрали нервно и хорошо. Я даже прямо на обсуждении экспромты выдал:

Итоговый отчет Союза писателей мира за последние 500 лет

 
В чём главная беда
Современного писателя?
Он пишет так много,
Что ему катастрофически не хватает бумаги
И читателей
 

Талант и земельный вопрос

(крик души)

 
Добрые люди и писатели,
Объясните,
Зачем нам даются таланты,
Если их даже зарыть негде?
 

Поэт о себе

 
Я – человек чмокнутый:
Когда я родился,
Господь поцеловал меня в темечко,
Чтобы я стал поэтом,
И – сразу стукнул,
Чтобы я не гордился.
 

После обсуждения меня попросили оставить стихи для публикации. Я направился к Дому писателя с сотрудницей музея, которая должна была перебросить тексты с моей флешки на свою. Неожиданно вдалеке показалась зловещая темная шатающаяся фигура… Она удалялась куда-то в голубые дали за городом… Забыв обо всем, сотрудница Дома Поэта побежала за ней. При этом у музейщицы зазвонил телефон, и я услышал, как она кричит в трубку: «Лиля? А? У тебя в музее скандал? Там Альтинский пьяный? А у меня Махнов трезвый, это похуже! Он убредет, куда Макар телят не гонял, а мне потом отвечать!»

Оказывается, Махнов – глава прозаического жюри фестиваля – «главенствовал» на конкурсе под присмотром двух нянечек, которые следили, как бы он не оказался на улице один, ибо именитый писатель не умел ориентироваться в пространстве и мог заблудиться, оставшись без контроля. К сожалению, именно это и произошло. Знаменитый писатель сбежал от присмотра и убрел куда-то в горы. Его нашли через несколько часов, но в работе фестиваля он уже не мог принимать участие. Хорошо, что хоть документы все подписал…

Погода благоприятствовала поэзии. Шагая домой по узким улочкам, мимо увитых диким виноградом стен деревянных домишек, я складывал в уме первое с прибытия в Крым рифмованное стихотворение.

 
Разноцветна листва над аллеей,
Небосвод бесконечно высок,
Солнце в небе, как персик, алеет,
И течёт нежный солнечный сок.
 
 
Осень царствует в листьев расцветке,
По-осеннему плачут ручьи,
И державное яблоко с ветки
Упадает в ладони мои.
 
 
Скоро счастье, уставшее плакать,
Отразится, как в речке, в судьбе,
И мелькнет чьё-то белое платье
Меж теней на осенней тропе.
 
 
И, небес вековой собеседник,
Я забуду всё прежнее зло.
Я пойму: просто Август-наследник
Нам последнее дарит тепло.
 
 
Просто солнце на небе устало
И решило в пути отдохнуть.
Просто сердце глядит в небывалый,
Бесконечный, космический путь.
 
 
Просто скоро закончится лето,
Просто, видно, земле повезло…
И я выпью небесного света
За последнее в жизни тепло.
……………………………………………………………………….
 

Вернувшись в отель, я рассказал Даше о произошедшем.

– Да, забавные они, поэты… Андрей, расскажи мне, что они пишут? Прочитай, а? Интересно же, – попросила моя смешная спутница.

Я раскрыл купленный недавно «Арион» на первой попавшейся странице и прочел трехстишие:

 
Похолодало. Носки в шкафу
Зашевелились.
 

– Это что, стихи?

– Это минимализм, Даша.

– Это галиматья! Я лучше пишу, – заявила моя спутница. – Вот послушай:

 
Никогда не повешаю котика,
Потому что я человек.
Никогда не позволю наркотики,
Потому что я человек…
 

И ещё полчаса она читала стихи примерно в том же духе.

– Отдай их на Волошинскую премию. Если там мужики толковые, меня наградят.

– Ну а вдруг не наградят? Все ведь бывает…

– Увидишь! Отдай.

– Ну, предложи их жюри сама. Увидишь, что скажут.

– Я не могу, я записать их не сумею. Запиши, отнеси в музей, пусть посмотрят.

– Ну не могу я, Даша!…

– А ты смоги!

Долгая беседа кончилась тем, что я за полчаса написал десяток стихотворений за Дашу и предложил отдать их на конкурс от её имени. Она с радостью согласилась. Чем бы дитя не тешилось, как говорится…