Текст книги "12 нетривиальных решений. Обрети мир в своей душе"

Остается обсудить то единственное, без чего нашу внутреннюю расщепленность понять невозможно. Все свои роли мы отыгрываем в парах, а пара актера – это даже не его партнер по игре, а зритель.

Сейчас, во взрослом состоянии, наше поведение в присутствии других лиц (по крайней мере, нашего обычного окружения) несильно отличается от нашего же поведения в их отсутствие. Когда мы были детьми, наше поведение при взрослых и в отсутствие взрослых было, мягко говоря, разным. Прошли годы, мы выросли и настолько вошли в свои роли, что не выпадаем из них уже почти никогда. Некий зритель всегда присутствует при нас, в нас, в нашей голове – постоянно и неотступно, по умолчанию.

Театральный просмотр шекспировского «Отелло»[9]9
  Для дальнейших пояснений я, с вашего позволения, буду пользоваться метафорами драматического театра – они сюда очень подходят.


[Закрыть]… Каждый раз главный герой в назначенный момент задает один и тот же вопрос и делает одно и то же действие: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – а потом душит несчастную. И все это продолжается уже больше четырех веков кряду. В этом есть что-то абсурдное, вы не находите? Мы сидим в зале и заранее знаем, чем дело кончится. Более того, мы совершенно уверены в том, что после убийства Дездемоны занавес опустится, а потом она выйдет из кулис – живая и невредимая, будет кланяться и принимать цветы от поклонников, и если сейчас она «заслуженная» артистка республики, то еще после пяти-шести таких «удушений» она станет «народной».

Драма превратилась в профанацию драмы. И все это чем-то напоминает мне отношения внутри обычной семейной пары и разгорающиеся в ней каждый вечер конфликты. Супруг знает, что во время этой сцены его жена не задохнется и не умрет. Более того, он даже не хочет ее убивать! Но будет ее «душить»: «Это моя роль! Я должен отыграть ее до конца! Я – мавр!» И кажется, что он делает это только потому, что его манит сцена, что в нем говорит никакая не ненависть, а невостребованное актерское мастерство: надо выдать спектакль на-гора – душа просит!

А что жена? У нее тоже пьеса. И не хочется ей ударять по столу кулаком – больно; и не хочется бить тарелку об пол – жалко! Но роль того требует! Как же без разбитой тарелки-то? Без шваркнутой в сторону тряпки? Без брошенного телевизионного пульта, выдернутого «с мясом» телефона?.. А в голове: «Как жалко-то пульт! Он ведь вдребезги разлетится…» Но нет, собираемся с духом: «Играть надо до конца! Настоящие артисты даже умирают на сцене!» А зрители уже в зале, партнеры выкрикивают свои реплики, и потому пьеса продолжается несмотря ни на что!..

Поразительное желание играть и доигрывать до конца! Вы не находите это удивительным? Дело в том, что продолжения банкета, играть до конца требует сама наша роль. Молодая женщина последние несколько лет тренировала в себе роль «несогласной дочери». Но в глубине души она любит свою мать, и вот, соскучившись, она идет ее поискать (все происходит в обычной квартире), видит, как ее мама занимается своими делами на кухне и думает: «Ой, как мило она сидит!» Заходит и вдруг с ее уст слетает: «Ну что ты тут расселась!» Само собой! А внутри тем временем характерное смешение чувств: с одной стороны, любовь к матери, желание быть с ней рядом, оберегать ее; с другой – гордо возвышается роль «несогласной дочери»! Роль любит побеждать. То, что мы потерялись за своими ролями, это, мне кажется, вполне очевидно. Но мы еще и других таким образом потеряли! Играя роль, мы сами оказываемся в обстоятельствах определенного спектакля и другого человека вытягиваем на соответствующую авансцену. Впрочем, другие люди, в свою очередь, поступают с нами точно так же.

Когда я играю роль, другие люди также вынуждены играть. Когда играют они – я должен к ним подстраиваться. В любом случае все мы перестаем быть настоящими. Мы не общаемся друг с другом, между нами нет контакта, нет искренности, мы лишь имитируем общение. Впрочем, иногда мы даже умудряемся имитировать искренность, причем так правдоподобно, что даже сами себе верим.

Но взглянем правде в глаза: разве мы не можем вести себя по-другому? Да, проще, когда роли выучены и отрепетированы. Мы привыкли, мы боимся иначе: если он начальник, то я его ненавижу, если он подчиненный, я не слушаю, что он говорит (даже если он говорит мудрые вещи), если я богач – я не интересуюсь тем, как живут «на одну зарплату», а если я живу на одну зарплату, то…

И ведь мы даже не чувствуем всей этой отчаянной бессмыслицы происходящего. Мы словно бы умерли – изо дня в день одно и то же, одно и то же. А потом мой пациент говорит мне: «Я чувствую себя одиноким. Все бесполезно. Я не хочу жить». И я не спрашиваю, потому что знаю ответ – роли! В его жизни уже нет взаимодействия, нет отношений, нет контакта, но есть профанация, бутафория, видимость отношений.

Мужчина и женщина повздорили, говорили по телефону, не пришли к общему знаменателю и расстались на холодной ноте. При этом оба они знают, что их отношения продолжаются, что они друг в друге заинтересованы, что эта размолвка – ничто, способ поиграть, потянуть канат то в ту, то в другую сторону. И вот они ждут – кто позвонит первым? Они гадают – «подвинется» их партнер или будет стоять на своем? Они будут спрашивать у психотерапевта: «Мне надо позвонить первым (первой) или подождать, пока она (он) позвонит?» И ведь хотят позвонить, хотят предложить друг другу «мир, дружбу, жвачку» – хотят, а не делают! Почему? Спектакль…

Они долдонят и долдонят свои заученные однажды реплики, отрабатывают жесты и позы и будут делать это до тех пор, пока жизнь их не выхолостится, не станет совсем безвкусной и пресной. А стоит ли им рассчитывать на близость? Случится ли это счастье в их жизни?

Что-то я сомневаюсь в этом. Но можно ли вырваться из этих пут? Можно, если прекратить эту игру. Но как?!

Начать нужно с трех вещей. Во-первых, нужно понять, что наше поведение никуда не годится – конфликтов не становится меньше, понимания – больше, сами же мы чувствуем себя одинокими. Во-вторых, нам нужно увидеть, что при каждом повторе ваша роль лишь разрастается, становится больше и постепенно оказывается сильнее нас. Наконец, в-третьих, мы должны испугаться, осознав, что в результате нашей игры мы теряем человека, наш с ним эмоциональный контакт и близость.

Только при исполнении всех этих условий в нас и может родиться сила, необходимая для достижения успеха. И наш успех в этом случае – это мы сами, наша жизнь и наше счастье, немыслимое без счастья тех, кто нам дорог.

Признаться, я бы лично не на шутку испугался, если бы в какой-то момент заметил, что моя роль – сына, супруга, друга, специалиста – не позволяет мне видеть человека, его индивидуальность, сущность; заслоняет его от меня, а меня от него. Я бы подумал: «Роль, конечно, изящная. Можно, наверное, даже “Золотую маску” за нее получить, но это не мой случай!» И стал бы вести себя по-другому.

Испытывая раздражение, например, я бы спросил себя: «А настолько ли ты действительно раздражен, насколько играешь?» Потом узнал бы у своего здравого смысла: «А чего, собственно, ты хочешь добиться своим раздражением?» Потом ответил бы и понял, что таким образом я никогда не добьюсь того, чего ищу – понимания, поддержки и главное – возможности понимать и поддерживать. Уже следующий мой шаг в этом случае будет правильным; правда, он будет только первым – неумелым, неловким, но моим.

Единственное, чего, возможно, нам недостает, – это опыта. Но он не падает с неба, он нарабатывается. Если вы видите, что играете, вы можете дистанцироваться от своей роли, начать ее разглядывать и примерять к себе. Уверен, что, к вашему же удивлению, ни одна из них вам не подойдет. И осознав это, вы просто не захотите продолжать игру – и это станет первым вашим опытом освобождения. Игра, как известно, продолжается только до тех пор, пока играют обе стороны.

Найти себя в самом себе – это самое сложное и самое важное дело в жизни каждого человека. Да, надо признать, мы еще не научились быть самими собой. Но когда вы хотя бы на миг прекращаете игру, вы уже проявляетесь. Вы можете в таком состоянии прочувствовать самого себя, ощутить удовольствие и радость своей естественности. Это будет первым вашим опытом себя, а с него-то и начинается большое строительство!

Этот опыт открывает искусственность наших ролей, он изобличает их, как малыш голого короля. Получив такой опыт хотя бы однажды (просто поступив вопреки требованиям своей роли), вы уже не сможете относиться к собственным ролям серьезно. Вы будете видеть в них старые, запылившиеся, пропахшие нафталином костюмы придуманных героев игранных вами когда-то пьес. Лучшей прививки от игры, в которую, к сожалению, мы все играем, нет. До этого опыта, считайте, вас и не было вовсе, была только марионетка. Теперь начинается жизнь…

В слове «эгоист» нет ничего страшного и предосудительного, нельзя быть не эгоистом – это скрыто в нашем существе. Мы все эгоисты, и худшие персоны из нас те, кто отрицает это. Конечно, можно скрываться за маской бескорыстной благодетели, но самообман еще никому не шел на пользу. И впервые человек находит самого себя только после того, как он признает эту правду, перестает лукавить, решается пожертвовать своим благонравным тщеславием. Это путь к искренности, с нее начинается движение навстречу к другому человеку, без которого (и без счастья которого) эгоист никогда не будет счастлив.

Перестанем же, наконец, бегать от «страшного слова» – эгоист. Ничего крамольного и постыдного в нем нет, а стесняться самих себя – это глупо. Мы все с вами эгоисты, потому что, хотим мы того или нет, но все, что мы делаем, мы делаем для себя. Впрочем, если мы не понимаем этого и не берем на себя ответственность за свои собственные поступки, то дивиденды с них получаем не мы сами, а наши роли, комплексы, страхи и т. п. Они разрастаются на этих дивидендах, а вот мы, напротив, худеем и чахнем. Интересна ли нам такая «экономика»?.. Нужно ответить себе на этот вопрос.

Глава четвертая. Парадокс альтруизма (или что такое «упущенная выгода»)

Герой старого, еще советского фильма «Доживем до понедельника» написал в своем школьном сочинении: «Счастье – это когда тебя понимают». Полагаю, что это не единственное условие счастья, но условие, безусловно, необходимое. С этим многие согласятся. Главное же, что скрыто в этой «формуле счастья», – это значимость для нас другого человека. Именно отношения с другим человеком могут сделать нас или счастливыми, или несчастными. Но мы должны сделать эти отношения, заинтересовать этого – другого человека, в противном случае на наше личное счастье мы можем не рассчитывать. Итак, переходим от эгоизма к альтруизму и возмещаем себе «упущенную выгоду».

Давайте начнем проявлять альтруизм в отношении собственных детей. Чего бы вы хотели пожелать своим детям? Оглашаем приблизительный список: во-первых, хочется, чтобы они были здоровы и субъективно счастливы (т. е. болезни и психологические проблемы – долой!); во-вторых, хочется, чтобы наши детки были культурными и образованными, приучились к порядку и пониманию многих «важных вещей»; в-третьих, хочется, чтобы у них сложилась профессиональная жизнь – т. е. чтобы дело, которым они будут заниматься (или занимаются), было бы им интересно и одновременно приносило хороший заработок; в-четвертых, нам небезразлична и их «личная жизнь» – собственно личная и, разумеется, семейная.

Теперь возвратимся к вопросу и вслушаемся в его формулировку: «Чего бы мы хотели пожелать своим детям?» Иными словами, мы отвечали на вопрос о том, что нужно нам. Не нашим детям, а нам. Еще раз – не им, а нам! Им это, конечно, тоже нужно, но они-то этого не понимают (или понимают весьма скромно, в меру своих детских возможностей), а потому и не испытывают соответствующей надобности, проще говоря – не хотят. А мы именно хотим, это наше осознанное, прочувствованное и сильное желание. Так что, может быть, нам лично оно и не нужно, но мы хотим; им же, напротив, нужно лично, но они не хотят.

Мы прекрасно понимаем, что не видать нам счастья, если наши дети будут болеть, страдать от психологических проблем, не получат должного образования, не научатся отличать «важное» от «неважного», а кроме того, не состоятся ни в личном, ни в профессиональном плане. А мы ведь хотим быть счастливы… Потому нет ничего странного в том, что во всей этой истории заинтересованная сторона – это мы, родители. А вот пойдут ли наши дети на уступки или нет – это еще неизвестно.

По сути дела, мы ведь просим их – наших детей – делать многие вещи. Чтобы быть воспитанными, образованными, социально подкованными, здоровыми и т. п., нужно сделать над собой массу усилий, нужно терпеть, проявлять старание и силу воли. Так что, если наши дети идут на это, то не потому, что им этого хочется, а потому, что они нас любят, видят, как мы этого хотим, и делают все это для нас. Если же мы этого не понимаем, то велика вероятность, что в скором времени наши чада пошлют нас с нашими благими пожеланиями куда подальше.

Но так ли мы рассуждаем, когда занимаемся воспитанием своих детей, заботой об их здоровье и психологическом благополучии, образовании? К сожалению, нет. Мы думаем, что это не они нам, а мы им делаем услугу. Нам кажется, что мы для них стараемся, уступаем их желаниям (т. е. соглашаемся на то, что их порадует), думаем об их будущем, беспокоимся о том, чтобы они «были счастливы». Мы, даже наказывая детей, продолжаем пребывать в святой и невинной уверенности: «Все это я делаю только ради тебя!» (Интересно, вы бы хотели, чтобы вас ради вас самих наказывали?) В общем, нам кажется, что мы приносим некую жертву, а потому, естественно, должны быть «вознаграждены». Подсознательно за совершенные нами «подвиги» мы ждем от своих детей понимания и благодарности. Учитывая же описанную расстановку сил, это по крайней мере странно.

А теперь давайте представим себе поведение двух людей, один из которых думает так, а другой – эдак. Первый совершает все свои действия, понимая, что это нужно ему, а не кому-нибудь другому, что это его интерес. Иными словами, первый наш персонаж находится в позиции испрашивающего, он ожидает услуги, рассчитывая на добрую волю и понимание со стороны испрашиваемого (в нашем случае – ребенка). Второй, напротив, уверен в том, что он делает одолжение, оказывает любезность, осуществляет благодеяние. Ну что, разные картинки получаются? И какая вам больше нравится, с кем из них вы бы пошли на контакт, с кем согласились бы сотрудничать? Думаю, что ответ здесь очевиден. И он очевиден даже ребенку, в особенности ребенку!

И вот наше чадо – единокровный ребенок. Понимает ли он, что все это ему нужно – воспитание, образование, прилежание, будущая карьера и умение ладить с другими людьми? Если и понимает (говорит, что понимает), то очень по-детски, т. е., может быть, и долдонит эти заученные им фразы, но как попугай. Что он знает о жизни? Что он знает о ценности и важности хорошего образования, если ему еще ни разу не отказывали в устройстве на работу? Если он вообще слабо себе представляет, что такое работа и зачем она ему нужна, и что значит «деньги»? Ничего, ровным счетом – ничего! Или же вы думаете, ему понятно, почему какая-то гипотетическая, загадочная, эфемерная для него «карьера» – это важно, а, например, просмотр телевизора или игра во дворе с друзьями – нет? Да и вообще, как соотносится то, что он считает важным, и то, что мы – его родители – считаем таковым?

Может ли он ценить свое здоровье, если он ни разу еще и не болел ничем толком? Да и что он может думать о здоровье, если всякий раз, когда он заболевал, оказывался в центре внимания, о нем заботились, его желания исполняли? Нет, зачем ценить свое здоровье, ему категорически непонятно. А ладить с людьми, находить с ними общий язык? Вы думаете, он способен понять важность этого вопроса? Или, может быть, вы считаете, что он адекватно оценивает свою покамест полную социальную несостоятельность? Чем для него вообще являются такие понятия, как хороший тон, хорошие манеры, умение слушать собеседника, учитывать чужие интересы, идти на компромисс? Да все это для него – пустой звук, крик мамы и рычание папы, ничего больше! Мы и наш ребенок – это жители разных планет. У нас разные ценности, разные интересы, разные представления о жизни…

Однако все это вовсе не мешает нам идти к нему, в его монастырь, со своей «мессианской» ролью – учителей, просветителей, наставников, провидцев, пророков и глашатаев истины. Для нас это в порядке вещей, но что это для него?! Просто насилие. И, разумеется, он готов сопротивляться! Готов отстаивать свои интересы, причем так, как именно он их понимает, а вовсе не так, как понимаем их мы – с нашим опытом, с нашими знаниями, с нашим представлением о жизни. Когда мы говорим что-то, важно не то, что мы говорим, а то, насколько нас понимают, важно то, что слышит наш визави. В противном случае все наши аргументы – простое сотрясание воздуха! А наши аргументы ребенку непонятны, ведь он со своим опытом, со своим детским пониманием жизни живет в другом, параллельном мире.

Как взрослый я прекрасно понимаю, что все описанные цели и задачи, которые ставит перед собой сердобольный родитель, направлены исключительно на благополучие ребенка. Иными словами, они абсолютно альтруистичны, т. е. делают это не для себя, а для него. Но это мы с вами – взрослые – можем об этом говорить друг другу. Однако думать так, когда мы занимаемся «воспитательным процессом», – чистой воды глупость! Наши воспитательные маневры будут иметь шанс только в том случае, если мы найдем в себе силы и здравый смысл думать, что мы воспитываем наших детей не для себя, а для них, потому что это им нужно их счастье, а не нам.

Если мне что-то нужно, то я буду думать, как этого добиться, и, разумеется, в таком случае получу то, чего добиваюсь. Если же я питаю иллюзию, что это нужно не мне, а кому-то другому, – эффект будет прямо противоположный: я буду делать все не то и не так, а результат в таком случае вряд ли меня обрадует.

Очень неприятно чувствовать себя обязанным, когда ты и не просил об услуге. А потому естественной реакцией ребенка будет здесь раздражение, непонимание и сопротивление. Родитель пытается ковать свое сокровище и делает это для него, но ребенок этого не понимает. Когда же от него требуют ответной благодарности и стоических подвигов, он и вовсе сатанеет. В конечном итоге все заканчивается яростным сопротивлением: «Не хочу! Не буду! Идите к черту!»

Впрочем, все эти эмоции ребенок может и замаскировать. И чем значительнее авторитет родителей, тем менее явным будет это сопротивление, но по силе оно будет еще более мощным и ожесточенным. Иногда дети-подростки проявляют свое сопротивление самым замысловатым образом. Например, одни прикидываются дураками, другие на все соглашаются и ничего не делают. Попробуй теперь к ним – подкопайся! Вот и перестают подкапываться, а сами «виновники торжества» получают таким образом положительное подкрепление.

Эти роли «глупости» или «несопротивления» постепенно закрепляются в психике ребенка, он свыкается с ними, теряется за их фасадом. Он выучивает какую-нибудь игру: или «Да, я дурак. Кричите, меня это не трогает», или «Да, мама, конечно, мама, как скажешь, мама…» А кто такая мама, зачем она нужна, есть у нее жизнь – это уже не обсуждается. Отношения в семье превращаются в сущую формальность: одни переживают, другие уже свое отпереживали (покуда первые боролись за их «счастье»).

Но ситуация сложилась бы совсем иначе, если бы родитель, начиная свой крестовый поход за «счастье» ребенка, а по факту – на ребенка и против ребенка, задумался: «А кому, собственно, все это надо?» Далее ему следовало бы взять себя в руки, сжать всю свою волю в кулак и засвидетельствовать правду, одну только правду и ничего кроме правды: «Этого я хочу, это мне надо». После же всех этих «разоблачений» можно приступать и к исполнению своего родительского долга.

Мы устранили всю неправду, всю ложь, скрытую в наших с ребенком отношениях: ошибочную родительскую уверенность в том, что их воспитание нужно ребенку, а не им самим (ребенку, как известно, нужно, чтобы его любили, а не воспитывали, если не верите – спросите!). И теперь только у нас появляется возможность воспользоваться воспитательными заветами И. П. Павлова.

В нашем распоряжении всегда есть две силы – положительные и отрицательные подкрепления. Что такое положительное подкрепление? Положительное подкрепление – это когда я, совершая некое действие или уже после его совершения, испытываю чувство удовольствия. С отрицательным подкреплением ситуация аналогичная – при совершении того или иного действия или непосредственно после него я испытываю гамму неприятных чувств.

Вот ребенок делает уроки, но видно, что никакого удовольствия это занятие ему не приносит, поэтому он постоянно отвлекается, решает задания тяп-ляп и т. п. И это понятно: уроки – вещь исключительно неинтересная, нудная, а кроме того, за них надо отчитываться и двойку можно получить, так что они ни с какого боку не радуют. И вообще ребенок не понимает, зачем ему нужно учиться, он и без учебы себя хорошо чувствует.

Он же не представляет себя, например, тридцатилетним, он не знает, что эти знания будут необходимы ему для миллиона самых разных вещей. Это мы понимаем, это нам кажется естественным – мол, пока есть в молодости время (так нам, взрослым, сейчас кажется), надо все силы бросить на учебу. В нем, в нашем ребенке, таких мыслей нет и быть не может, он смотрит на все это совсем с другой колокольни. Уроки для него – это бессмысленная и крайне неприятная трата сил. Поэтому то, что для нас – «тяп-ляп», для него – подвиг и жертва, которую он ежедневно приносит своим родителям (или своему страху)!

А как мы поступаем, когда видим это «тяп-ляп»? Мы думаем: «Ну что ж ты такой бездарь! Разве это непонятно – от твоей учебы зависит твоя будущая жизнь!» Некоторые добавляют: «Вот я в твои годы!..» Но, помилуй бог, неужели же мы так наивны и полагаем, что наше нынешнее восприятие нашего прошлого соответствует реальному положению дел?! Нам просто хочется казаться себе хорошими, и поэтому наша память избирательно подбирает соответствующую информацию: то, как мы хотели учиться, она в этот момент высвечивает, а то, как мы отлынивали от учебы, напротив, уводит в тень. В действительности же мы, равно как и наши дети, не хотели в свое время делать заданные нам уроки.

После же такого самонастроя на нас накатывает раздражение. Мы смотрим на своего ребенка неласково, может быть, даже кричим, сучим руками, сыпем проклятиями. А ведь ребенок наш в этот момент учится! Получает ли он от наших криков удовольствие? Что-то я очень сильно в этом сомневаюсь! А неудовольствие? В этом сомнений нет никаких!

И что же мы таким образом сделали? Мы взяли и собственными руками сформировали в нашем ребенке отрицательное подкрепление в отношении учебы! Создали в его голове ассоциацию: «уроки – это состояние, при котором плохо». Проще говоря – мы самолично отбили у него желание учиться. Вот и думай теперь, что ты делаешь для себя, а что – для другого; что для своего раздражения, а что – для своего ребенка; что для своей роли «хорошего родителя», а что – себе на благо и своему малышу на радость. Поняв, что образование ребенка нужно вам, а не ему, вы перестанете на него давить, раздражаться и браниться. Вы уже не сможете воспринимать его успехи как должное, а потому будете им искренне радоваться. И надо ли говорить, что ради этой родительской искренней радости любой ребенок пойдет на все – в лепешку разобьется, горы свернет и звезду с неба достанет. Вспомните, с каким удовольствием вы делали в свое время что-то приятное для своих родителей. Вспомните, как вам было радостно их радовать! В результате же учеба перестанет восприниматься ребенком как некое неизбежное зло, и он, весьма вероятно, изменит к ней свое отношение.

И тогда вам больше не придется годами ежедневно аргументировать тезис о необходимости и важности учебы, ребенок сам вам об этом расскажет, потому что он будет видеть, сколь это ему выгодно – хорошо учиться. Он будет это знать, а не иметь на этот счет абстрактные представления. Ваша радость – по сути, обычное положительное подкрепление (как кусок колбасы для собаки). Но всякое подкрепление хорошо вовремя – дорога, как известно, ложка к обеду.[10]10
  Все это трудно назвать рекомендациями по воспитанию детей, здесь это только примеры для иллюстрации основной темы книги. Собственно же воспитательные маневры я собираюсь изложить в книге «Руководство для Фрекен Бок».


[Закрыть]

А вот убеждать ребенка в том, что где-то там его ждут какие-то эфемерные положительные подкрепления («уважение», «достаток», «слава»), – это потратить силы впустую. Когда И. П. Павлов дрессировал свою собаку (прошу прощения за такой пример), он давал ей мясо сразу после включения лампочки. Если бы он только обещал собаке: «Когда-нибудь ты поймешь, как это важно! Мы получим с тобой за это Нобелевскую премию! А тебе поставят памятник!», то никогда не создал бы учения об условных рефлексах, потому что в таких условиях их у собаки не сформировалось бы.

Как ни крути – мы живые существа, а потому нам нужны положительные и отрицательные подкрепления. В зависимости от того, положительные или отрицательные эмоции мы испытываем, занимаясь тем или иным делом, наш мозг и принимает решение – какое дело делать, а какое нет.

И если мы хотим добиться от человека (ребенка, супруга, сотрудника и др.) какого-то определенного поведения, то дело, которое он делает и которое мы хотим, чтобы он делал, должно приносить ему положительные эмоции. Тогда он сам захочет этим делом заниматься, а нам не придется бесконечно погонять его батогами. И ведь это от нас зависит, какие эмоции он испытывает! Но нам вряд ли удастся побудить в нем положительные эмоции, если мы будем думать, что мы делаем ему одолжение.