Электронная библиотека » Андрей Курпатов » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 29 ноября 2013, 03:27


Автор книги: Андрей Курпатов


Жанр: Психотерапия и консультирование, Книги по психологии


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Контуры личности

Прежде чем перейти к представлению контуров личности, являющихся по сути ее структурой, следует вспомнить высказывание Умберто Эко: «Но если я воздерживаюсь от суждения по поводу объективности структуры, мне ничего не остается, кроме как считать выявленную структуру со всеми ее смыслами познавательной моделью».[67]67
  Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. – СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. С. 360.


[Закрыть]
Действительно, теоретически определяемая структура не может и не должна претендовать на объективное отражение действительности, тем более что отражение никак не может быть объективным (в привычном значении этого расхожего выражения). Объективно отражаемое как таковое, впрочем, так же объективно и отражение само по себе, тогда как понятие «объективного отражения» может ввести лишь в сильное недоумение и не более того.

Альберт Эйнштейн не без иронии указывал на то, что естествознание – это «попытка позднейшей реконструкции всего сущего в процессе постижения с помощью понятий». В этом высказывании чрезвычайно важно понятие «реконструкции», знание именно реконструирует реальность и, будучи реальностью само по себе, не может претендовать на повторение реальности реконструируемого, но лишь на право отражения в том смысле, в котором это понятие использовал Платон в своей теории идей. «Естествознание, – продолжает А. Эйнштейн, – не что иное, как усовершенствование нашего „повседневного“ мышления».[68]68
  Цит. по Виккерт Ц. Альберт Эйнштейн. / Пер. с нем. – Челябинск: Издательство «Урал LTD», 1999. С. 55.


[Закрыть]
Иными словами, естествознание по большому счету является «игрой ума». Если же мы предъявляем к знанию требование технологичности (то единственное требование, которое стоило бы иметь ввиду), то есть если мы рассчитываем, что наше знание о том или ином явлении позволит нам предпринимать определенные действия с расчетом на определенный эффект, то нам и нет нужды в так называемом «объективном отражении», которое само по себе мало того что немыслимо, но и абсолютно бесполезно.

Структура личности, представленная психософией, технологична, и этого вполне достаточно. Наличие двух видов ролей (я-отождествленных и я-неотождествленных), а также феномен индивидуальных отношений требуют выделения трех контуров, трех сфер «местоположения» этих ролей и собственно индивидуальности человека, понятой как его имманентная инаковость. При этом следует сделать еще одно уточнение. Психософия знает два процесса – осуществление и овеществление. Под осуществлением ею понимается сам процесс существования сущности, тогда как под овеществлением понимается процесс обретения сущностью содержательной формы, таковы я-отождествленные и я-неотождествленные роли. Таким образом, результирующая конструкция структуры личности образована четырьмя «местами»: 1) собственно сущностью (центр), 2) осуществляющейся сущностью – индивидуальностью-инаковостью (внутренним контуром), 3) средним контуром (я-отождествленные роли) и 4) внешним контуром (я-неотождествленные роли).

Собственно контуры представляют собой именно «места», местонахождение индивидуальности и сущности человека, а также структуры, обеспечивающие ролевое поведение (средний и внешний контуры). Для «проживающих по адресу» центр и внутренний контур понятие «места» есть чисто техническое указание, поскольку они не нуждаются в неком содержательном обеспечении, формально их «места» пусты, что, впрочем, не свидетельствует о том, что на них нет того, что они предполагают. Для лучшего понимания данного положения можно было бы воспользоваться метафорой того же Умберто Эко, которой начинается его роман «Маятник Фуко». Весь пафос, приличествующий этой аллегории, сводится к тому, что маятник Фуко, обозначая (отражая) своим движением вращение всего и вся во Вселенной, точкой своего крепления, точкой своего исхода определяет «недвижимую и непреложную в своей вековечности Мертвую Точку».

«Маятник говорил мне, – пишет У. Эко, – что, хотя вращается все – земной шар, солнечная система, туманности, черные дыры и любые порождения грандиозной космической эманации, от первых эонов до самой липучей материи, – существует только одна точка, ось, некий шампур, Занебесный Штырь, позволяющий остальному миру обращаться около себя. И теперь я участвовал в этом верховном опыте, я, вращавшийся как все на свете, сообща со всем на свете, удостоивался видеть То, Недвижимое, Крепость, Опору, светоносное явление, которое не телесно и не имеет ни границы, ни формы, ни веса, ни качества, и оно не видит, не слышит, не поддается чувственности и не пребывает ни в месте, ни во времени, ни в пространстве, и оно не душа, не разум, не воображение, не мнение, не число, не порядок, не мера, не сущность, не вечность, оно не тьма и не свет, оно не ложь и не истина».[69]69
  Эко У. Маятник Фуко. Роман. / Пер. с итал. и послесловие Е.А. Костюкович. – СПб.: Издательство «Симпозиум», 1999. С. 12.


[Закрыть]
Пожалуй, трудно придумать лучшее описание «места» сущности, лучшее описание «места» центра. И надо заметить, что методологически определение факта «места» значительно более достоверно, чем определение любого его содержания, поскольку место не претендует на понимание и не взывает к нему, оно просто свидетельствует себя, тогда как любое описание вводит нас в поле содержательности, в зону ее игры, что искажает изначальное свидетельство сущности о себе, а это не преминет сказаться на достоверности наших знаний.

Прежде чем двигаться дальше, нужно сказать еще несколько слов о внутреннем контуре структуры личности. Различие феноменов осуществления и овеществления не позволяет ограничиться одним только понятием индивидуальности (понятой как уникальность) конкретного человека, мы вынуждены указать также на феномен сущности, этого требует принцип центра, поскольку индивидуальность является не непространственной точкой, но неким бытийствующим явлением. Тогда как сущность действительно фактически тождественна центру, то есть абсолютной непространственности, той Недвижимости, Крепости, Опоре, о которой говорит У. Эко в приведенной выше цитате. Сущность конкретного человека принадлежит миру сущностей, тому эйдетическому миру, где царствует неопредмеченный принцип, тому миру, который позволяет содержательности быть. Сущность конкретного человека принадлежит Сущему, сотканному из сущностей существующего (вне зависимости от его доступности или недоступности нашему перцептивному аппарату). Напротив, индивидуальность конкретного человека принадлежит уже не Сущему, но, будучи осуществляющейся, бытийствует и принадлежит соответственно Бытию – Бытию, которое есть мир отношений сущностей.

От тонких, но отнюдь не метафизических, а, как мы знаем благодаря эйдесизму, напротив, «более реальных, чем сама реальность» материй мы переходим к собственно Реальности (средний контур) и далее к Индивидуальной Реальности (внешний контур).[70]70
  Используемые здесь онтологические понятия рассмотрены нами более подробно и обстоятельно в соответствующем разделе «Философии психологии. Начало психософии».


[Закрыть]

Реальность – есть результат овеществления, преображенный способом существования. Организация нашего перцептивного (гносеологического) аппарата подобно линзе искажает информацию, придавая ей ту форму, в которой она может быть воспринята данным конкретным субъектом познания, и подобно ситу просеивает поступающую информацию, доводя до воспринимающего только те сигналы, которые могут быть ухвачены его перцептивным аппаратом. Можно сказать, что мир воспринимается каждым субъектом познания под определенным углом зрения, детерминированным организацией его перцептивного аппарата. Понятно, что, рассматривая мир под определенным углом зрения, мы видим только часть этого мира, эта часть и является Реальностью для гносеологических субъектов с данным типом организации перцептивного аппарата. Место этой Реальности в структурной модели человека пространственно соответствует я-отождествленным ролям, то есть среднему контуру.

Внешний контур в структуре личности является местом локализации я-неотождествленных ролей и соответствует Индивидуальной Реальности. Для каждого человека мир имеет свои особенные, свои только ему одному известные «краски» и «оттенки». В Индивидуальной Реальности конкретного человека, сотканной из систем представлений, образов, следов памяти, в структуре ценностей и приоритетов нет ничего, что бы можно было понять, ощутить так же, как это понимает и ощущает носитель этой Индивидуальной Реальности; она в высшей степени «субъективна».

Занимая определенное положение в обществе, ощущая свои отношения с другими людьми, с миром событий, с самим собой, человек оказывается в исключительной, только ему доступной ситуации, поскольку никто, кроме него самого, не находится в таких же отношениях с указанными «персоналиями», никто, кроме самого этого человека, не занимает того места в социальных, ролевых и прочих структурах, которое занимает он сам. Разумеется, особенность, эксклюзивность его положения детерминирует и содержательную отличность Индивидуальной Реальности данного конкретного человека от Индивидуальной Реальности любого другого лица. Местоположение данного человека во всем множестве систем его существования определяет специфичность его убеждений, его отношений, его «внутренние обстоятельства», которые, в свою очередь, и составляют его Индивидуальную Реальность.

Впрочем, здесь речь идет об индивидуальности, понятой именно как отличность, а не как инаковость, поскольку Индивидуальная Реальность – это внутреннее содержание человека, а содержание предполагает возможность отличать его от других содержаний, тогда как уникальность, другость, инаковость не предполагает такой возможности. Индивидуальная Реальность содержательна, ее можно описывать, хотя и нельзя понять так, как она понимается ее носителем, поскольку он смотрит на нее как будто изнутри, из нее самой, а мы смотрим на нее извне, со стороны. Однако сопоставление, некий формализованный анализ здесь все-таки возможен. Когда говорят о «разносторонности» человека или его «скудоумии», когда говорят о его «глубине» или «поверхностности», оценивают именно Индивидуальную Реальность, а не инаковость данного человека, не ту его ипостась, которая делает возможными индивидуальные отношения.

Рис. 6. Система человека (онтологический и гносеологический вектора, вектор личности)

Оценка интеллекта, функции мышления, памяти, внимания и т. п. предполагает содержательность, а значит, о сущности человека речи не идет, о ней вообще не может быть речи, она или ощущается, или нет. Хотя именно Индивидуальная Реальность может или блокировать эту сущность, или позволяет ей открываться для индивидуальных отношений. Здесь уместна аналогия с солнцем, которое существует вне зависимости от того, видим мы его или нет, день или ночь, пасмурно или светло. Индивидуальная Реальность в таком сопоставлении является небом, которое или открывает нам солнце, или прячет его в своих облаках, но всегда его «содержит» в какой-то своей части. Причем даже открывая нам солнце, оно искажает его, преломляет в своей атмосфере, и степень этого искажения варьирует.

Продолжим эту аналогию: если небо будет настолько чистым, настолько «пустым» и несущественным, что искажение солнечного света будет совсем незначительным, то мы увидим солнце таковым, каково оно есть, это неискаженное солнце из нашей аналогии и будет той индивидуальностью (инаковостью), которая открывается нам в индивидуальных отношениях. Вместе с тем Солнце будет выглядеть по-разному, если смотреть на него с Земли, Луны, Урана или Юпитера, все дело в «атмосферах», простирающихся между зрителем, расположенным на той или иной планете, и Солнцем. Такое же отличие имеет для разных людей и сущность другого (какого-то одного) человека, а эти «атмосферы», создающие содержательное искажение, не что иное, как Индивидуальные Реальности каждого из этих «зрителей», на которые, так же искажая, накладывается еще и Индивидуальная Реальность этого «человека-солнца». Если представить, что Индивидуальная Реальность истончилась до полного своего исчезновения, то содержательные отличия также исчезли бы, а мы стали бы участниками индивидуальных отношений.

Впрочем, следовало бы сделать еще одно уточнение. Две человеческие сущности разделены не только Индивидуальными Реальностями, но и Реальностью, то есть средним контуром, я-отождествленными ролями. Однако структура среднего контура также не однородна, поскольку я-отождествленное поведение может быть как «усвоенным» в процессе социализации, так и детерминированным биологически, и если первая указанная нами группа я-отождествленных ролей сравнительно искусственна, то вторая, опять же сравнительно, более естественна. И если первая служит значительным препятствием к индивидуальным отношениям, то вторая в меньшей степени им препятствует, и она – та, с искажениями которой нам все-таки придется смириться. Иными словами, мы в определенной степени ограничены в возможности вступить в «чистые» индивидуальные отношения. Это нужно знать, чтобы избежать бессмысленных идеализаций и не принимать иллюзию за истину.

Впрочем, для индивидуальных отношений не так важна «чистота», сколь симметричность, поскольку иллюзии плодятся в том зазоре между соприкасающимися поверхностями, который возникает при отсутствии полной комплементарности. К сожалению, нам, как правило, недостает именно комплементарности, а отсутствие соответствия есть признак неадекватности, которая и ответственна за рождающихся монстров, которые тоже любовно зовутся нами «чувствами» – этими эмоциями, распятыми на конструктах представлений (данные представления составляют основной массив Индивидуальной Реальности). Иными словами, если мы и имеем противников, злопыхателей, которые не допускают нас к индивидуальным отношениям друг с другом, то искать их нужно в первую очередь в Индивидуальной Реальности, в я-неотождествленных ролях, которые, и это надо признать, иногда столь милы и желанны, что мы готовы принять их за нечто чрезвычайно существенное, нечто абсолютно реальное, эманацию самой реальности. Тогда как это лишь один из ликов нашей Индивидуальной Реальности, наши я-неотождествленные роли, наши «я», которыми мы хотели бы быть.

Все наши бесплодные стремления обладать истинным знанием, быть искренними, верными, по-настоящему любящими, как это ни парадоксально, безмерно и вероломно отделяют нас от того, к чему мы таким образом стремимся и что, хотя и не в том виде, как это нам представляется, хранится и может открыться в индивидуальных отношениях. Всякое содержание, сколь бы красивыми, достойными и почтенными ни казались нам его формы, – есть бегство от того, что действительно существенно, на этом погорели и патриархи идеализма, и апологеты материализма. Содержание само по себе затемняет существующее (существующее своим существом, процессуальность), поскольку содержание само по себе, самим фактом своего наличия, актуализирует способ существования познающего, следовательно, начинают работать линзы и сита (средний контур), но содержание, облеченное в формы разума, и вовсе запирает существующее (существующее своим существом, бытийствующее) на амбарный замок представлений собственного производства (внешний контур). Как это ни странно прозвучит для «человека разумного», но чем меньше он пытается знать, тем более его существование достоверно, таким он ближе к миру сущего, ибо не выделяет себя из него.

Мартин Хайдеггер потратил немало сил для того, чтобы обосновать данное истощение сущего в его бессмысленных странствиях по содержательности. Но эти усилия великого немца обернулись против него и его устремлений, поскольку в результате многих трудов была создана столь содержательная машина по уничтожению содержательности, что вместо меньшего зла мы получили большее. Устремления Хайдеггера, точка, с которой он психологически начал отсчет своему поиску, оказалась куда ближе к цели, нежели конечный результат его трудов. Он совершил в сущности ту же ошибку, что и его учитель Эдмунд Гуссерль, поскольку с содержательностью нельзя воевать при помощи содержательности. Индивидуальная Реальность таит в себе эти козни, она предлагает себя в качестве пути, но все ее пути заканчиваются в ней самой. Представления представляют собой заслон от сущностей, и чем изощренней эти представления, тем он толще, хотя может казаться весьма прозрачным. Индивидуальная Реальность и царствующие в ней я-неотождествленные роли (эти дети «разума») – мир теней и иллюзий. Предметам свойственно отбрасывать тень, когда они попадаются на пути света, и только свет сам по себе не отбрасывает тени. Однако мы привычно тяготеем к содержательности, к предметам и их когнитивным представительствам, так что загаданная сотни лет назад загадка Чжуан Цзы о сне и реальности, где неизвестно, где сон, где явь, актуальна и по сию пору.

Глава четвертая. Процесс формирования личности
Социализация

Человек рождается, будучи потенциально готовым к социальным отношениям, но ему еще только предстоит сформироваться как личности. Поскольку содержательно социальные отношения не детерминированы генетически, ему придется их осваивать, что называется, с чистого листа. Социальные отношения – эта игра, правила которой он будет узнавать в процессе самой игры. Причем его положение разительно отличается от положения «профессионального игрока» (сформировавшейся личности), последний играет и может даже модифицировать правила игры, а ребенок (как формирующаяся личность) узнает эти правила и играет одновременно. Задача формирования личности, задача, которую решает преимущественно сам социум, состоит в том, чтобы создать из ребенка полноценного игрока в социальном действе, и экспромты здесь не поощряются. Из множества природных задатков, которыми обладает новорожденный малыш, социум будет пунктуально отбирать и развивать те, которые необходимы для выполнения определенных социальных функций, а также по возможности блокировать те потенциальные возможности ребенка, которые не вписываются в особенности социальной игры, распространенные на данной территории в данный исторический период времени на данном уровне социальной решетки.

Впрочем, тут возникает определенная концептуальная трудность. Ведь нет полной ясности в том, какую функцию выполняет собственно сам ребенок в процессе своей социализации. Теория научения, кажется, вполне отвечает на поставленный вопрос: ребенок, по ее мнению, выполняет пассивную функцию, он подобен глине, из которой социуму предстоит изваять нечто, что бы отвечало его, социума, ожиданиям. Альберт Бандура исчерпывающе формулирует эту стратегию: «В настоящее время не вызывает сомнений, что родительские требования и дисциплинарное воздействие сильно сказываются на социализации ребенка. Родители, однако, не могут постоянно быть рядом, чтобы руководить и управлять детским поведением. Поэтому для успешной социализации необходимо постепенное замещение внешних санкций и требований внутренним контролем и управлением. Когда такое самоуправление достигнуто, санкции и внешняя власть, по большей части, уже не требуются, чтобы удерживать человека от антиобщественного поведения. Направляющую и сдерживающую функцию берут на себя самоконтроль и самоуважение».[71]71
  Бандура А., Уолтерс Р. Подростковая агрессия. Изучение влияния воспитания и семейных отношений. / Пер. с англ. Ю. Брянцевой и Б. Красовского. – М.: «Апрель Пресс», Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. С. 241.


[Закрыть]
С подобной трактовкой трудно не согласиться, но, с другой стороны, очевидно, что данная теория не позволяет понять многие известные науке феномены, например «кризис трех лет», описанный Л.С. Выготским.

По всей видимости, было бы более правильно рассматривать процесс социализации ребенка не как процесс научения его чему-то (языку, социальному поведению, нравственным ценностям и т. п.), а скорее как процесс адаптации ребенка к социальной среде. Если, изучая процесс формирования личности, поместить точку обзора в «воспитателя», то мы увидим лишь процесс научения ребенка определенным навыкам социального общежития; если же мы попытаемся посмотреть на процесс формирования личности не «снаружи», а «изнутри» его самого, то мы увидим сложнейший и многотрудный процесс адаптации ребенка к реалиям социального существования.

Такая гносеологическая позиция позволяет нам понять, что именно вынуждает ребенка поступать так или иначе, осознавать его сопротивления как свидетельство трудностей, с которыми он сталкивается, а не как проявление его «дурной природы». Такой подход позволяет нам выступать в качестве союзников, а не вероломных агрессоров, он наделяет нас статусом скорее «врача», нежели «тюремщика». Это позволяет нам корректировать воспитательную функцию соответственно внутренним императивам ребенка, с которыми он и сам борется, от которых он и сам страдает не меньше нашего, тогда как первый порыв (и теория социального научения его не чуждается) состоит в том, чтобы призвать ребенка «к порядку». Точка обзора, установленная не «снаружи», а «внутри» процесса формирования личности, позволяет нам рассматривать ребенка как человека, который нуждается в руководстве, а не в понукании, надзоре и наказании.

Теория социального научения фактически ограничивается вынесением оценки поступкам ребенка, приписывая им или положительную, или отрицательную валентность, и почти наугад изобретает способы, позволяющие ей повысить вероятность одних и уменьшить степень проявления других. Есть у теории социального научения и еще одно слабое место: она строит себя так, словно ребенок – это уже «созревший» взрослый, но с тем лишь отличием, что содержательно он словно бы не совсем в курсе того, как именно ему распорядиться своей зрелостью. Здесь имеет место очевидная ошибка, поскольку трудности социализации связаны с той двойственностью процесса, при котором ребенок одновременно и приспосабливается к социальным отношениям, и сам конституируется, обретая те внутренние структуры, которые позволят ему быть социально адекватным.

Расценивать поведение ребенка, используя при этом такие слова, как «упрямство» и «каприз», не столько несправедливо, сколько глупо. Когда ребенок отказывается принимать установленные для него правила и следовать каким-то предписаниям взрослых, следует искать внутренние основания, которые вынуждают его поступать таким образом, и изменять эти основания, а не пытаться грубым нажимом влиять на их следствия; перековывать остывшее железо – дело абсолютно бесперспективное, поскольку оно скорее расколется, чем обретет желанную кузнецом форму. Иными словами, следует рассматривать ребенка как активного деятеля процесса социализации, как человека, имеющего те же цели, что и его «воспитатели» (в конце концов, обе стороны этого отношения заинтересованы в хорошей адаптации ребенка к условиям существования в социуме), но не знающего, как их достичь.

Расположив точку обзора «внутри» процесса формирования личности, а также используя возможности новой методологии, мы можем определить четыре уровня (этапа) формирования личности: 1) социальная растворенность, 2) детское социальное одиночество, 3) этап социальной развертки и 4) этап деятельностной социализации.

Этап «социальной растворенности» продолжается от момента рождения и примерно до трех лет. Специфической особенностью этого этапа является отсутствие той когнитивной матрицы, которая обеспечивает и катализирует процессы памяти у человека старшего возраста, а также составляет основу сознательной деятельности.[72]72
  Выготский Л.С. Лекции по психологии. СПб.: СОЮЗ, 1999. С. 41–45.


[Закрыть]
Фактически ребенок, как и всякое млекопитающее, поначалу обучается посредством условных рефлексов, и у него отсутствует еще когнитивная составляющая «промежуточной переменной». Здесь следует уточнить: поскольку требования внешней среды, как правило, не столь требовательны в отношении отпрыска вида Homo Sapiens, как к другим представителям фауны, то обучение это затягивается и не столь эффективно, как можно было бы ожидать на данном уровне эволюционной иерархии.

Рис. 7. Процесс формирования личности (уровни социализации)

На этой стадии своего формирования ребенок весьма ситуативен,[73]73
  Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. – М.: Педагогика-Пресс, 1993. С. 130–162.


[Закрыть]
что определяется, с одной стороны, относительной слабостью образованных им условных рефлексов, не получающих должных по силе воздействия подкрепляющих стимулов, а с другой – интенсивностью познавательных процессов,[74]74
  Изард К. Эмоции человека: Пер. с англ. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. С. 198–205.


[Закрыть]
которой он обязан относительной защищенностью от агрессивных факторов окружающей среды, обеспеченной опекающими его взрослыми. Однако генетическая предрасположенность к сложным по «инфраструктуре» мыслительным процессам, с одной стороны, и постепенное начало использования символов для формулировки своих потребностей, с другой, дает «молодняку» вида Homo Sapiens фору в сравнении с другими млекопитающими. И хотя в целом период детства у человека затягивается, что определяется множеством различных факторов, темпы созревания ребенка как сложно организованной структуры превосходят все известные аналоги.[75]75
  Новоженов Ю.И. Таинственное либидо: Социобиологический анализ человеческой сексуальности. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 1999. С. 142–190.


[Закрыть]

«Кризис трех лет», описанный Л.С. Выготским, является наиболее существенным этапом в процессе формирования личности, поскольку, как пишет Л.И. Божович, «в указанный период происходит переход ребенка от существа, уже ставшего субъектом (то есть сделавшего первый шаг на пути формирования личности), к существу, осознающему себя как субъекта, иначе говоря, к возникновению того системного новообразования, которое принято связывать с появлением слова „Я“».[76]76
  Божович Л.И. Избранные психологические труды. Проблемы формирования личности: Под ред. Д.И. Фельдштейна / Вступ. статья Д.И. Фельдштейна. – М., Международная педагогическая академия, 1995. С. 81.


[Закрыть]
Кризис трех лет знаменует собой переход ко второму уровню формирования личности, к периоду «детского социального одиночества».

Появление слова «одиночество» в названии этого периода социализации далеко не случайно. Ребенок впервые осознает себя как «я», он словно бы выпадает из того единства себя и среды, которое казалось прежде нерасторжимым. В ребенке разыгрывается настоящая трагедия, поскольку он фактически ощущает себя изгнанным из рая своего младенчества; теперь он воспринимает окружающую его среду как чуждую, неизвестную, пугающую. Он впервые ощущает себя социальным элементом, но это ощущение сопровождается не принятием уготованной ему социальной роли, что случится несколько позже, но неким манифестным или откровенно протестным поведением. Ребенок самоутверждается не когда говорит: «Да!», но когда говорит: «Нет!», он начинает ощущать себя через самоотчуждение, через выделение себя из среды, через заявление собственного желания, которое наиболее явно, будучи облеченным в форму отрицания.

Иными словами, ребенок в этот период своего взросления, проявляя негативизм, демонстрирует неадекватность, и в большинстве случаев он еще не тождественен своим ролям. Он имеет о них скорее идеальное, нежели практическое представление и проигрывает (что хорошо иллюстрируют игры детей – в «дочки-матери», в «школу», в «магазин» и т. п.). Таким образом, в этот период активно формируется внешний контур личности (я-неотождествленные роли), причем средний к этому времени еще не успел полностью сформироваться, а потому система обладает малым запасом прочности, нестабильна и подвержена самым различным влияниям. Позже многие из этих обыгрываемых (обкатываемых) детьми ролей интериоризируются, перекочевав из внешнего контура личности в средний, но пока последний скорее пуст, чем полон и дееспособен.

Возраст 6–8 лет – время обретения нового социального статуса, как правило, совпадает с переходом на третий уровень социализации (формирования личности) – на уровень «социальной развертки». Если прежде протестное поведение не одобрялось, но в принципе было возможным и даже допустимым, поскольку его последствия (наказание со стороны родителей и т. п.) были ребенку известны, проверены им на опыте и предсказуемы, с одной стороны, и укладывались в допускаемые самим ребенком рамки, с другой, то теперь ситуация меняется кардинальным образом, поскольку последствия непослушания в отношении с чужими, в сущности совершенно не знакомыми людьми (учителями, одноклассниками и др.) ему неизвестны, а потому воспринимаются ребенком как более серьезная угроза.

С другой стороны, теперь на него возлагается определенная и весьма внушительная ответственность. Он должен отвечать сам за себя, поскольку в рамках школы он оказывается вполне самостоятельным «юридическим лицом», отлученным от непосредственного покровительства родителей. Это безусловно влечет за собой и переоценку всех прежних отношений. Теперь, ощутив себя не «зеницей ока», «единственным чадом» и «царем Вселенной» (в рамках отдельно взятой квартиры), но рядовым, таким же как все субъектом социальных отношений, ребенок вынужден отказаться от львиной доли своих притязаний. Иными словами, с переходом в разряд «школьника» происходит не повышение, как кажется взрослым, а понижение социального статуса ребенка.

Кроме того, в этот период взросления происходит активное развитие когнитивных структур, носящее теперь целенаправленный (в том смысле, что направление директивно определяется извне) и систематический характер.[77]77
  Выготский Л.С. Лекции по психологии. СПб.: СОЮЗ, 1999. С. 39.


[Закрыть]
Настойчивое желание найти объяснение всякому явлению («потребность обоснования во что бы то ни стало»,[78]78
  Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка / Пер. с франц. и англ.: Сост., ком., ред. перевода В.А. Лукова, Вл. А. Лукова. – М.: Педагогика-Пресс, 1999. С. 118.


[Закрыть]
как пишет Ж. Пиаже), свойственное данному этапу в жизни ребенка, лучше всего характеризует его потребность в обретении чувства отождествленности. Особенности мышления и волевых процессов ребенка, характерные для данного этапа психического развития, увеличивающиеся к нему требования (необходимость структурировать свое время, все возрастающая ответственность, с одной стороны, и самостоятельность, с другой) способствуют планомерной структурной организации его среднего контура – я-отождествленные роли отыгрываются и формализуются, обретая вполне четкие и жесткие очертания.

Четвертый уровень социализации – это этап «деятельностной социализации» в процессе формирования личности ребенка. Как правило, он совпадает с периодом вступления в пубертат. Необходимость сдерживать свои, в большинстве случаев еще совершенно инфантильные сексуальные влечения, с одной стороны, и последствия той дестабилизации системы, которая вызвана гормональной и психической перестройкой, с другой, опосредованно повышают уровень ответственности ребенка. Причем речь идет не об «идеологической» ответственности, которая вменена ребенку обществом, а о личной, ведь с увеличением возможностей увеличиваются и риски, а риск заставляет подростка относиться к своим поступкам более осмысленно (отсюда, кстати, преднамеренные попытки нарушить те или иные порядки и нормы).

Ребенок, а теперь уже подросток снова сталкивается с неизвестностью, на сей раз в области сексуальной активности, и это его пугает. При этом необходимо учесть, что указанная тема искажена в массовом сознании различными дискурсивными аберрациями. У молодого человека (юноши, девушки) возникает большое количество конкретных страхов – от «пагубных последствий онанизма» до страха «засидеться в девственницах» и т. п. Кроме того, ребенку приходится скрывать свои желания и опасения, он снова вынужден использовать я-неотождествленное ролевое поведение – играть, играть и играть. Так на этом этапе происходит вторичное, теперь уже окончательное формирование внешнего контура личности.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7
  • 3 Оценок: 8

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации