Текст книги "Взорвать Манхэттен"

ЖУКОВ

С мистером Уитни Жуков познакомился год назад, когда в составе многочисленной строительной бригады реконструировал его дом под Вашингтоном. Дом был огромен и роскошен, да и хозяин, чувствовалось, не испытывал в жизни никаких материальных затруднений: платил, не торгуясь, материалы выбирал самые дорогие, а паркет заказал из какого-то реликтового дуба – твердого, как гранит, и прозрачно-теплого, как янтарь.

Жуков сразу понял, что этот мистер – не просто преуспевающий обыватель, а персона из самых высших кругов. Кем именно являлся этот Уитни, Жуков не знал, да этим и не заботился, главное – тот его работой остался доволен, а его домоуправитель помимо оговоренной суммы дал еще двести долларов чаевых, явно хозяйских. Жуков, в свою очередь, оставил домоуправителю свой телефон – мол, коли возникнет нужда, милости просим…

С другой стороны, надо было отдать дань и Жукову – не просто сноровистому работяге, а кропотливому виртуозу своего дела. Он подбирал доску к доске, выстраивая мозаику законченного рисунка, сглаживал мельчайшие зазоры, а уж как клал лак! Шкуркой молодого барашка разгонял упругую капризную лужу по циклеванной плоскости словно сросшихся паркетин, и сразу проступала фактура дерева, и переливы узора, точно им предугаданные, соединялись и вились, как иней на деревенском окошке в крещенский мороз.

Кульбит с эмиграцией был абсолютно внезапным событием в судьбе Жукова, никогда и ни в какие зарубежные дали не устремлявшегося. В прошлой российской, а вернее, в советской действительности, он, крепкий и ловкий паренек, москвич, едва окончив школу, загремел в армию, в воздушно-десантные войска, где остался на семь лет сверхсрочной службы, а затем вернулся в столицу, в тесную квартирку, к пожилым родителям.

Он ничего не придумал лучшего, нежели пойти в таксисты, – работа живая, со стабильной копейкой в кармане, с множеством знакомств по женской линии… В течение нескольких лет сменил двух жен, затем возникла потрясшая его воображение своими белокурыми локонами и безупречной фигурой Лариса Голубец, родом из Киева, экс-балерина. Закрутился роман, однако перспектива романа вышла скособоченной: на Ларисе висело уголовное дело, ибо, работая делопроизводителем в суде, она охотно посредничала во взяточничестве и попала под следствие, а горячий парень Жуков как-то ненароком набил морду хамоватому пассажиру такси, оказавшемуся, на беду, адвокатом, и тоже прочно устроился под статью, грозившую неотвратимым сроком.

Таким образом, влюбленных отныне соединяли не просто взаимные чувства, но и общие проблемы – в частности, подписки о невыезде и регулярные походы в следственные органы. И всякий такой поход был для парочки подобен прыжку в темную ночь с ненадежным парашютом.

Спасла вакханалия перестройки и план изворотливой Ларисы: добыть «левые» загранпаспорта, и выехать в США, где у нее обреталась давняя подруга.

Лихое время разброда! Время серпастых паспортин уже несуществующего государства, розово-голубых чернильных американских виз, таможенной и пограничной неразберихи, попрании знамен тоталитаризма, подмены законов постановлениями, словом – революционное времечко! Однако – с какой-никакой милицией и прокуратурой, от чьих происков Лоре и Юре выпало счастье успешно драпануть.

После года скитаний по подвалам Бруклина, нищеты и всяческих злоключений, судьбы супругов определились: Юра пошел в строительные рабочие, быстро приобрел необходимые навыки, а Лора же определилась по старой специальности, именуемой работой с людьми: устройством браков, приглашений в США, содействием в получении местных водительских прав; короче, деяниями сомнительными, порою откровенно мошенническими, однако приносящими ей порою и внушительные дивиденды.

Тысячи отщепенцев, беженцев, авантюристов, искателей лучшей доли из распавшегося Союза заполоняли собой Нью-Йорк, и в этом круговороте человеческих судеб Лора чувствовала себя вольготно и празднично, раскладывая пасьянсы мелких афер, что всегда сходили ей с рук.

Подурнела и постарела бывшая балерина, высохла, превратясь из золотой рыбки в серую воблу, поредели и поседели златые кудри, впали щеки и тронулся вперед нос, заметно выступая из лица, черты которого благодаря, может, вытянувшемуся органу обоняния приобрели приметы откровенно мошеннические и порочные. А бывший десантник, напротив, раздобрел, похорошел и на супругу давно уже перестал поглядывать с вожделением, зато на окружающих дам, к ее неудовольствию, начал засматриваться с возрастающим интересом. Однако удержать простодушного и отходчивого мужа в узде особой сложности для Ларисы не составляло. Выправив себе социальную карту, она открыла счет в банке, и отныне все заработанные супругом чеки и наличные становились ее безраздельной собственностью. На вопрос Жукова, почему бы подобную карту не выправить и ему, Лариса Голубец искусно ссылалась на те или иные технические сложности.

Каждодневно потный, покрытый древесной пылью мастеровой Жуков ползал в истертых пластиковых наколенниках по паркетным плоскостям, а Лора, облаченная в очередное шикарное платье, сидела в своем иммиграционно-аферистическом офисе на Брайтон-бич и, изящно покуривая через длинный мундштук тонкую сигарету, дурила головы клиентам, содействуя в делах брачных, устройствах политического убежища и работы. Убежище обещалось либо по линии еврейских общин, либо баптисткой церкви, либо шарашки «свидетелей Иеговы», заполнялись анкеты и прошения, дела длились годами и конечно же проваливались, но деньги за хлопоты Лора получала исправно и планомерно. На разного же рода претензии ее реакция отличалась наивностью и участливой простотой: дескать, ваша фактура не соответствует требованиям властей, однако – не отчаивайтесь, мы устроим вас в США через брак, это будет стоить всего ничего… И не горюйте о потерянных деньгах, они пыль и прах в сравнении с ущербом, наносимом вами собственной нервной системе…

Как часто, прибыв с работы и включив запись автоответчика, Жуков выслушивал истерические матерные определения в адрес Лоры одураченных ею простаков, но супругу данные звонки ничуть не смущали, к ним у нее выработался прочный иммунитет и твердое знание: по телефону не изнасилуют, а дальше эмоций дело не двинется. В полицию бесправные клиенты не пойдут, да и не дело полиции выяснять, кто кому и за что должен, а вот тронь беззащитную женщину Лору Голубец хотя бы кончиком мизинца, тут уж полиция сработает на всю свою правоохранительную мощь! Так что бояться кого-либо Лоре не приходилось. Разве – супруга, что спьяну позволял себе рукоприкладство, чреватое при его огромной физической силе не только увечьями, но и конкретным летальным исходом.

Домоуправ Уитни позвонил Юре неожиданно, через год после их последней встречи, сказав, что в одном из офисов хозяина в Нью-Йорке прорвало воду, залило два этажа и теперь требуется замена паркета.

Особняк, где надлежало потрудиться, представлял собою громоздкое четырехэтажное здание, выстроенное еще в начале двадцатого века, с помпезными колоннами, стрельчатыми витражными окнами, светлыми мраморными лестницами, позолоченной лепкой, фресками по потолкам, изображающих сцены античной мифологии, и многочисленными скульптурами. Рослые бесстрастные охранники торчали на каждом углу, а по этажам ходили хорошо одетые, молчаливые люди – видимо, служащие, выполнявшие здесь какую-то неведомую работу.

Задача была проста и привычна: уложить паркет, получив не чек, а наличные, ибо Лоре доверия не было, и перебираться на другой объект.

От протечки пострадали два помещения на третьем этаже и – огромный кабинет на втором, к которому примыкала туалетная с джакузи и душем. Жуков решил, что это рабочее логово какого-то здешнего босса, возможно, и самого мистера Уитни. К тому времени, как он приступил к ремонту, мебель из пострадавших комнат убрали, и лишь в большом кабинете оставалось вмонтированное в стену, окантованное узорчатой бронзой огромное зеркало, чье изъятие и перемещение, видимо, было трудоемким и нецелесообразным делом.

Переодеваться, принимать душ после работы и даже курить Жукову позволялось в туалетной комнате, примыкающей к большому кабинету. Там же, в углу, застеленным плотным картоном, он хранил инструмент.

Работа продвигалась, Юра торопился, поскольку через два дня его услуг ожидали в огромном пентхаузе на Вест-сайд, и все бы было хорошо, если бы не точила его досада от беспрерывности и однообразия этого ежедневного каторжного бытия. Пусть сытного, но, в свою очередь, сжирающего и его. Каждый раз, ложась спать, он с унынием представлял обычную картину: бесконечные ряды бесконечного паркета, и картина была неотвязна и прилипчива, как настырный кошмар.

Жуков находился в туалете, когда стукнула входная дверь, ведущая в кабинет, донеслись чьи-то голоса и, заглянув в щель приоткрытой двери ванной комнаты, он увидел шефа безопасности Ричарда и своего благодетеля Уитни.

– Когда заканчивается ремонт? – Уитни – высокий, с легкой сединой в волосах, в золотых очках, с властным лицом, сложив руки на животе и, недовольно раздув ноздри, обозрел помещение.

Голос Ричарда был учтив:

– Думаю, день-два… Если вы вернетесь в Нью-Йорк на следующей неделе, все уже наверняка закончится.

– Я вернусь сюда минимум через неделю, – ответил Уитни. – Хорошо, Ричард, вы свободны…

Юра стоял у двери, замерев, как наступивший на мину сапер. Отчего-то ему казалось, что именно так он и должен себя вести, – не показываясь никому на глаза, затаившись, как мышь…

Далее произошло удивительное событие.

Покосившись на захлопнувшуюся за подчиненным дверь, Уитни подошел к вмонтированному в стену зеркалу, заклеенному защитной пленкой. Большими пальцами обеих рук с силой нажал на круглые декоративные заклепки в его окантовке, и зеркало медленно, словно на гидравлических рычагах вывалилось из стены, затем повернулось по оси, и Жуков увидел скрытый в нише сейф.

Уитни просунул руку в верхнюю щель стенной ниши, кряхтя, нащупал в ней какую-то, видимо, секретную кнопку, последовал короткий электронный писк; затем достал из кармана ключи, вставил один из них в прорезь механического замка и – открыл тяжелую толстенную дверцу.

Еле дыша, Жуков наблюдал, как тот вытащил из сейфа какую-то папку, полистал ее, после, словно встрепенувшись, приблизился к входной двери и, убедившись, что за ней никого нет, вернулся обратно.

Некоторое время он всматривался в бумаги, небрежно перелистывая их, а Жуков между тем различал содержимое секретного ящика: сафьяновая бордовая коробка, бумаги, папки, а внизу, во втором отделении – ровные пачки денег – штук десять, не меньше… Если же принять во внимание глубину ящика…

Уитни закрыл папку, замешкался, не зная, куда ее приткнуть; сокрушенно качнул головой, оглядев пыльный пол; наконец, сунул папку под мышку и, неловко удерживая ее, закрыл сейф, после чего возвратил зеркало на положенное место.

Прошелся по зале, остановившись возле окна.

Теперь он находился буквально в одном шаге от покрывшегося испариной Жукова.

С минуту постоял, постукивая кончиками пальцев по подоконнику, видимо, раздумывая о чем-то, затем грустно хмыкнул, подытожив свои размышления, и – направился восвояси к выходу.

Выждав четверть часа, Жуков возобновил циклевку паркета, но тут позвонила Лариса, сказала, что ждет его в офисе, откуда им предстоит направиться в ресторан. С какой стати – не уточнила.

Прибыв в офис, Юра застал там супругу, сидящую за заваленным иммиграционными прошениями столом и что-то вдохновенно втолковывающую обретавшемуся напротив нее на стуле пожилому усатому грузину в жеваной кожаной куртке, грязных блу-джинсах и стоптанных кроссовках.

До Юры донеслось:

– Таких, как вы, Вахтанг, я устроила здесь десятки!

Данную фразу Жуков перевел следующим образом: такими, как вы, я обычно закусываю на завтрак…

– Позвольте представить… мой муж… – встрепенулась Лора, увидев появившегося в дверях Жукова.

Вахтанг уважительно наклонил лысую голову и протянул Юре маленькую волосатую кисть.

– Вахтанг приглашает нас в ресторан, отметить свое появление на американской земле, – внушительным тоном произнесла Лариса.

Жуков изобразил подобающую гримасу, означавшую: рад, всецело одобряю данное появление, жду указаний…

– Итак, – деловито подытожила Лора, вставая из-за стола, – завтра я передам ваши данные адвокату, а сейчас вы можете оставить депозит…

– Тры тысящи? – с трагедией в голосе вопросил Вахтанг.

– Голову с меня снимет адвокат за такие льготные ставки! – удрученно ответила Лора. – Но, – продолжила, обращаясь уже к Юре, – ты же знаешь, я всегда вхожу в положение людей… Пройдет месяц, и эти три тысячи покажутся ему тремя копейками, вернее, центами… Что такое три тысячи для Америки? – патетически обратилась она к потолку, а затем выглянула в окно, словно ответ на подобный вопрос мог прийти именно оттуда. – Так, вечерок в Атлантик-сити… Я извиняюсь, конечно.

– В Грузыи за такой дэньги как царь год живи! – прокомментировал Вахтанг, отсчитывая требуемую сумму.

– А где-нибудь в Гваделупе и всю жизнь, – покладисто согласилась Лора. – Но вы можете представить себя в Гваделупе, я извиняюсь, конечно?

– Где-где? – спросил Вахтанг с подозрением.

– Есть такая страна. По-моему. – Лора убрала мзду в свою изящную сумочку. – Ну, мальчики, куда двинем? – Достав помаду и зеркальце, она сноровисто подвела губы.

Жуков подметил, что столбик помады исполнен в виде мужского достоинства, и это его покоробило, однако поднимать при Вахтанге данную тему не стал. Сделал зарубку в памяти: разберемся попозже, что за дела…

Ресторан выбрали уютный, с грузинской кухней. Официантами здесь служили соотечественники Вахтанга, и будущий эмигрант, заслышав родную речь, приободрился и приосанился.

– Это развэ вино? – пригубив бокал, молвил Вахтанг. – Ай, какой вино у меня в Мцхета! Шампанскый просто, как король Лудовик пил! У мэня все наш началство прыезжал, все министр, даже внутренний дел!

– И чего ты уехал? – чокаясь, спросил Жуков. – Пил бы да пил…

– А, слушай, что делать там, а? – ответил Вахтанг. – Свэт нэт, газ нэт, дэнэг ниоткуда нэ взять, а я прокурор был, должен платыт за то, что прокурор, а как платыт, если народ бэдный? Мнэ баран нэсут, курица нэсут, а как я с курица к прэзиденту пойду?

– Вы знаете президента? – с уважением спросила Лора.

– А, дорогая, всэх знаю! Всэ жулики! Им зарплату СэШэА платит, а минэ кто? Я думаль, думаль, пусть и мне зарплата в Амэрике тоже будэт, правильно гаварю? Ты минэ только докумэнт хороший сдэлай, слушай, я тибэ потом тоже буду платыть всу жизн, я такой благодарный, ты нэ знаешь просто…

– За грузинское гостеприимство! – вставил Жуков.

– Тем более мы все христиане, – смахнув умильную слезу, поддержала Лариса. Затем, обратившись к Жукову, стальным голосом произнесла: – Только попробуй нажрись!

– Конэчно, христианэ! Давно уже… Я даже когда член коммунистический партии, все равно христиан был! Хочу тост за Сталин сказат!

– Великий человек, – поддакнула Лора, погрозив Юре пальцем.

– М-да… – невпопад произнес Жуков, размышляя, чтобы сделал великий человек, попадись ему под руку такая честная компания.

Был произнесен тост за Сталина, за Грузию и ее отдельные регионы, за Америку и будущее процветание в ней Вахтанга, далее грянул оркестр, ресторан заполнила вечерняя публика, и время понеслось вскачь.

Беспрестанно текло вино, попадая как в бокалы, так на скатерть и платье Лоры, которая, регулярно произнося сакраментальное: «Я извиняюсь, конечно…», то и дело уходила в туалет; Вахтанг и Жуков, сидя в обнимку, клялись друг другу в дружбе до гроба, но апогеем празднества стали танцы.

Вахтанг, несмотря на джинсы и скособоченные кроссовки, увлеченно изображал джигита, балетно семенящего на мысках под народную кавказскую мелодию, а бывшая балерина Лора, оступаясь на высоких каблуках, вела, картинно размахивая руками, женскую партию, позволяя себе порой рискованные пируэты, в которых просматривалась нарушенная алкоголем координация.

«Навернется и – поделом!» – мстительно подумал Жуков, а затем, ловким движением подвинув к себе сумку супруги, расстегнул молнию, и, одной рукой добродушно помахивая танцующей парочке, другой принялся шарить в недрах жениного ридикюля, нащупывая заветные купюры.

«Возьму пятьсот, – напряженно размышлял он. – Или тысячу? А хрена ли тысячу? Так и так на меня все стрелы сойдутся. Все надо брать! Не все меня кидать… Будет счет ноль-ноль. И начнем новую жизнь».

Под пальцами ощущались какие-то шпильки, сопливые салфетки, частью заскорузлые, а частью слегка влажные; попался тюбик с вульгарного вида помадой, вызвавший в нем досаду, а затем Жуков укололся о какую-то булавку и, вскрикнув, сунул палец в рот.

В голову невольно пришла мысль о возможном СПИДе…

Злобно зыркнув на рьяно отплясывающую парочку, он уже откровенно распахнул сумку, вперившись взором в ее внутренности, но ничего, кроме различного рода дамских причиндалов, в ней не обнаружил.

Деньги словно испарились в никуда.

Отставив ридикюль, он разочарованно потянулся к бокалу, бросив косой взор в сторону супруги, и тут, будто сраженная его взглядом, Лора, едва закончившая очередное па, неловко попятилась спиной к двери для служебного персонала, промежуточной частью туловища раскрыла ее, и, всплеснув потерянно руками, внезапно исчезла, словно стертая невидимым ластиком.

Жуков тупо посмотрел на ридикюль, затем в глубь служебного помещения, где виднелись какие-то ящики и черные пластиковые мешки – видимо, с мусором; затем на фальшивой и длинной ноте замолк оркестр, и публика хлынула к проему, в котором случилось чудо дематериализации.

Чудо, впрочем, вскоре было развенчано: Лора упала в раскрытый люк грузового лифта, перемещавшего из подвала в ресторан разные разности.

Пробившись через толпу любопытствующих к люку, Юра узрел в подвальной темноте сиреневые, с кружевной оторочкой трусы супруги и две недвижимые кривоватые конечности в модельных туфлях, паралитически воздетые к верху.

В этой недвижимости сквозила такая мертвенная обреченность, что Юре мгновенно полезли в голову мысли о дорогостоящих похоронах, недоступному для него банковскому счету супруги – пропали, мать твою, деньги! – наконец о том, как он будет выживать здесь один, и в состоянии ли Вахтанг расплатиться за сегодняшний ужин?..

Роем пронеслись эти мысли в голове Жукова, после чего из люка донесся надрывный стон, загалдели вокруг возбужденные голоса, двое добровольцев полезли во тьму извлекать тело, а после прибыла «скорая». Юру и горестно восклицающего Вахтанга оттеснили санитары. В итоге общими усилиями охающую, бессмысленно таращатся по сторонам Лору извлекли на свет Божий и, запаковав в носилки, уместили в медицинский автомобиль.

Жуков, испытывающий чувство некоторого разочарования, кинулся к ридикюлю. Ридикюля на месте не было: мародеры не мешкали.

Сплюнув, он поспешил к экипажу «скорой», представившись мужем пострадавшей, и был допущен в салон, где наткнулся на участливо склонившегося над Лорой Вахтанга.

Горю кавказского человека, казалось, не было предела.

Машина тронулась, унося потерпевшую и сопровождающих ее лиц.

– Какой бэда, слушай, какой катастроф! – сетовал горец. – Ты минэ свой тэлэфон давай, дэржи минэ в курсе, очень пэрэживаю, слушай…

Однако он вовремя совладал с собой и, когда машина проезжала мимо его дома, требовательно остановил ее, сэкономив, как уяснил Жуков, на такси. И само собою – на ужине, находчиво скрывшись в салоне казенного транспорта от официантов, чьи ищуще-растерянные взоры в царившей сутолоке Юра хорошо запомнил.

«Одни аферисты вокруг», – горестно вывел он для себя, когда автомобиль остановился у приемного покоя муниципального госпиталя Кони-Айленд.

Ларису, находящуюся в бесчувственном состоянии, унесли в холодно сияющие люминесцентными лампами просторы учреждения, а к Жукову мгновенно приклеился местный менеджер, принявшийся выяснять, кем он приходится пострадавшей, где его документы и документы Ларисы? Юра остро почувствовал, что дело пахнет финансовой ответственностью за медицинские услуги, и он вполне может влипнуть в неясную историю, а потому поспешил заверить настырного служащего, что является попросту сердобольным свидетелем, а после, под предлогом отлучки в туалет, ретировался прочь, пешим порядком добравшись до близкого отсюда дома.

Стояла глубокая ночь, за окном мерно шумел неразличимый океан с мерцающими бортовыми огнями далеких судов, редко вскрикивали чайки.

Не утруждаясь раздумьями, Жуков завалился на широкий матрац и тут же заснул: впереди маячил напряженный трудовой день, и надо было набраться силенок.

Когда полумрак туманного рассвета заполнил комнату, едко скрипнула входная дверь, и приоткрывший сонные веки Юра различил перед собой знакомый силуэт супруги.

Поначалу Жукову показалось, что ему явилось привидение: Лора была боса и одета в застиранную ночную рубашку в мелкий цветочек. На ее голове возвышался марлевый тюрбан, формой напоминавший помятое ведро.

– Вставай, Жуков! – весело изрек призрак.

Издав изумленное мычание, Юра приподнялся на локте.

– Как видишь, жива… – Призрак взял с туалетного столика сигареты, и по комнате потянулся синеватый дымок.

– Ты откуда? – пролепетал Юра.

– Сбежала, – беспечно пояснила Лора. – Страховки нет, а в госпитале пристали: кто такая и давай свой социальный номер! – хрен отвертишься. Ну, я изобразила беспамятство, а сама думаю: ведь насчитают столько, сколько весь их госпиталь стоит… Ну и сдернула. Платье, конечно, жаль, да и туфли…

– А диагноз какой? – окончательно проснулся Жуков.

Пожевав задумчиво губами, Лора неверной рукой ощупала повязку. Шмыгнула плаксиво носом.

– Сотрясение мозга четвертой стадии.

– Во! – сказал Жуков.

– Замерзла, давай кофе пить… – Лора зябко передернула плечами.

– Так ты так и шла? Босиком, в ночнухе?

– Ну… – степенно ответила Лора и хитро осклабилась. – А чего? – беспечно, по-обезьяньи развела руками. – Здесь, знаешь, сколько сумасшедших? Главное, иди своей дорогой и никого не трогай.

– Что здесь дурдом, это точно, – поскреб Юра затылок. – Да! – припомнил он. – Ридикюль твой свистнули, представляешь? А там же деньги…

– Ага, хрен кто угадал! Я их сразу в трусы в туалете запрятала, мало ли что… – И Лора покровительственно рассмеялась. Затем с болезненным вздохом потрогала повязку на голове. – Надо же, как все получилась… – промолвила сокрушенно. – А этот грузин очень волновался, я помню…

– Конечно, бабки отдал, а тебе – каюк, разволнуешься! – подтвердил Жуков.

– Ему уже горевать поздно, поезд ушел, – загадочно сообщила Лора.

– Ты мне когда мои бабки вернешь?! – с напором вопросил Юра.

– Это на адвоката… – вполне серьезно объяснила Лариса. – Это неприкосновенно.

– Какой еще адвокат! – Жуков подпрыгнул на матраце. – Мне-то ты чего втираешь!

– В данном случае дело ведет адвокат, – мерно и убежденно произнесла супруга. – С Вахтангом я шутить не буду. Сам знаешь… – Тон ее приобрел доверительный оттенок. – Грузинская мафия, сплошные воры в законе…

– Он же прокурор!

– Тем более.

– Вот ща влезу тебе в трусы… Там бабки, да?!

– Там сам знаешь, что, – равнодушно сообщила Лора. – Ну, влезай, влезай, коли охота…

– Уже заныкала! – с горьким укором молвил Жуков.

– А как ты думал? Я же не знаю, в каком ты состоянии после вчерашнего…

– Вот ща врежу тебе, и тогда посмотрим на состояние…

– И пойдешь в полицию, – холодно сообщила Лора. – А потом – в Москву! – Добавила с угрозой: – Хочешь? Прямо сейчас устрою…

– Даю два дня, – сказал Жуков устало. – Океан рядом… – Многозначительно кивнул на окно, за которым занимался солнечно-голубой рассвет. – Думай. – И принялся одеваться, пропуская мимо ушей ядовитые реплики, сопровождающие его заявление.

Закрывая входную дверь, он, вытянув шею, заглянул в глубь спальни: Лора уже спала, натянув на себя пухлое одеяло. Виднелся только больничный тюрбан и длинный нос, чутко водящий ноздрями.

Юра сплюнул и, горя безысходным чувством мести, отправился на привычную каторгу.