Текст книги "Палеотроп забавы"

– Вы должны понимать, Адамас… – начал он вдумчивым тоном.

– Адам.

– Гм… с моими приборами сейчас, когда вас ищут, я не лучший спутник. Меня задержат, будет досмотр, а это недопустимо.

– Наоборот, – глаза мальчишки сверкнули. – Со мной ваши чемоданы и штативы будут в полной безопасности!

– Это каким же образом?

Адамас вывернул руль, съезжая в заросли у обочины:

– Ваш «палеос-тропос» связь дает?

– Есть изобретение проще, – профессор похлопал по карманам в поисках телефона, – Мартина Купера.

– А папа сказал, первый мобильник изобрели в Советском Союзе, – Адамас заглушил двигатель. – Инженер Леонид Куприянович. Потом, правда, забыли за ненадобностью.

– Ну, в коммуне все сообщали по рупору, – Забава уже понял, откуда у паренька его эрудиция. – Только, попрошу, недолго.

Адамас набрал номер, другой рукой распахивая дверцу машины.

– Вы когда-нибудь были в Каринтии? – он повернулся щекой с прижатой трубкой. – Это в Австрийских Альпах… – не дожидаясь ответа, соскочил на землю. – Алло, па, это я!

Глава третья
Ситара Лаваньи – 1

Лос-Анджелес, Америка, 1934 г.

Китти посмотрелась в кругленькое зеркальце – на обороте треснутая фарфоровая миниатюрка с морским пейзажем – и, состроив милую рожицу, убрала в карман плаща, подаренного приюту церковью святой Марии Магдалины. Зеркальце было амулетом, единственным, что осталось от матери, да вообще от дома. Своего отца она не помнила, помнила только мать, которая заботилась о ней, пока не умерла от болезни. Так в дни Великой депрессии называли истощение.

Китти не имела об этом представления, ей тогда было совсем мало лет. Сколько именно – неизвестно, она и сейчас не знала свой точный возраст. Но, раз ее выставили из приюта, была уже достаточно взрослой. Что ж, удача, что это случилось в апреле, а не в феврале с его промозглой погодой и прохладными ночами. «А что нужно помнить, детки? Ну-ка, хором!» – «Да-же лег-кий сквоз-ня-чок мо-жет тяп-нуть за бо-чок!» Слава богу, хоть это позади…

Китти плотнее запахнула полы плаща и медленно побрела вверх по Норт Хилл-стрит, к газетному киоску, где Эдвард велел его ждать. Эдвард, Эдди. Да, ей посчастливилось почти сразу найти себе жениха.

Эдвард Флинн был много старше, но Китти все устраивало – у него уже имелся жизненный опыт. Была и работа, что в эту голодную пору считалось за счастье. Но если опыт вышел горьким – жена и малыш умерли при родах, то с работой все обстояло как нельзя лучше. Эдди служил на киностудии, единственном месте в Америке, которому кризис нипочем.

Он так ей и сказал, и это чистая правда: каждый уик-энд Китти получала маленькие презенты – то апельсин, то заколку для волос. А волосы-то у нее роскошные! Но сейчас не об этом. С таким человеком можно строить семью, и на стене их дома никогда не появится объявление, как то, что видела на днях в Гувервилле – стихийном поселке на городской окраине, где лепятся друг к другу чумазые лачужки. На куске картона значилось: «Продаются брат и сестра, четыре и три года, подробности в доме». Хотя домом тот фанерный коробок назвать было сложно.

Китти остановилась у перекрестка, пропуская грузовик, доверху нагруженный домашним скарбом, с трогательно торчащим фикусовым деревцем. Еще одна семья для пристанища бездомных Гувервилля.

С начала Великой депрессии прошло пять лет, но та еще не насытилась и продолжала жадно смыкать челюсти, перемалывая людские судьбы. И Китти, внутренне развитая не по годам, невольно задавалась вопросом – а кто питается отчаяньем всех этих несчастных? Не может быть, чтобы страдания стольких людей пропадали впустую! Они обязаны реять над городом неугасающим заревом гнева, тоски, апатии. Наверняка где-то выше, над этим скорбным салютом, распростерлось безразмерное существо, похожее на медузу, безостановочно поглощающее флюиды боли и страха.

Грузовик, стреляя выхлопами, свернул за угол, и Китти продолжила свой путь.

А может, их отчаяньем питается не медуза, а те люди-змеи, о которых по всему калифорнийскому побережью ходят легенды? Может, это им, загнанным глубоко под землю, на руку, чтобы мы страдали, и наши, сочащиеся сверху слезы им – манна небесная?

Рассказывают, эти существа во много раз опередили человека в знаниях и, строя свои хитроумные подземные жилища, ни лопатами, ни кирками не пользуются. Они прокладывают тоннели в вулканическом камне с помощью реактивов, превращая горную породу в воздух, которым дышат многие месяцы и который укрепляет их кости.

А что, если это они – те лощеные парни с первых страниц газет, ловкачи, сбывшие акции накануне биржевой катастрофы? Говорят, банкиры обо всем знали, а то и сами подстроили весь этот кошмар. Недаром грабители банков сейчас популярнее любых кинозвезд – одни Бонни и Клайд чего стоят!

Нет, это явно не людских рук дело, человек не совершит подобное против собрата. Наверняка это те разумные рептилии, которыми матери пугают непослушных детей. Видно, их кровь не так горяча, как у Китти, чье сердце не стерпит несправедливости.

Девушка перебежала на другую сторону улицы, ловя лучи заходящего солнца, и блаженно зажмурилась, впитывая их теплые, ласковые прикосновения. Но еще сильнее ее грела мысль, что скоро они с Эдди будут богаты, сказочно богаты! Точнее сказать, могут стать богатыми. И если такое случится, она не забудет про приют и малышей, которые тоже помнят о ней.

В газете «Лос-Анджелес Таймс», которую принес ее Эдвард, была статья о горном инженере Джордже Уоррене Шуфельте. Тот с помощью собственного прибора выявил план подземного города людей-рептилий, давным-давно обустроившихся под Лос-Анджелесом. Контуры лабиринта в точности повторяют силуэт гигантской ящерицы, распластавшейся между парком Элизиум и Центральной библиотекой, в которую упирается конец ее хвоста. Якобы в подземелье хранятся золотые пластины с тайными знаниями во много раз ценней золота, на котором начертаны.

Понятно, про золото никто шутить не будет, но про знания – это уж чересчур. Нет знаний ценней золота, ведь все знания только и существуют для того, чтобы раздобыть его поскорее и побольше. Да и ящерица, если такая начитанная, должна ковылять в библиотеку, а то всем видно, что она направляется в парк отдыха.

Но друг Эдди, Фред, убежден, что Шуфельту можно верить. Он своими глазами видел прибор, который не только определяет, где под землей пустоты, но и предупреждает о землетрясениях. А самое главное, в газетном плане указано, где именно золото хранится.

Конечно, странно сообщать всем о кладе – не изобрел же инженер свой прибор за один день, ведь трудился, наверно, полжизни, и чтобы взять раструбить вот так на всю округу! Может, дяденька попросту свихнулся от того, что происходит со страной, ведь столько образованных людей уже покончили с собой и продолжают делать это каждый день. В гостиницах уже считают своим долгом уточнить, не хочет ли будущий постоялец по-тихому свести счеты с жизнью в их номере. О нет, не для того, чтобы выдернуть бедолагу из петли в последний момент – право на частную жизнь в Америке чтут свято, а чтобы тот, как честный гражданин, заплатил вперед за услуги священника и похоронной команды.

Так вот, Фред уверен, что новость – не газетная утка, просто никто не знает, как в подземелье войти. Сам Шуфельт нанял землекопов и роет шахту в конце Норт Хилл-стрит. Они уже прокопали проход в двести футов и останавливаться не собираются. Но инженер, в отличие от Фреда, не дружит с индейцами хопи, а зря. Один из них, Медленный Варан, знахарь и приближенный вождя Зеленого Листа, открыл Фреду, как попасть под землю без всякой шахты. И это не какой-то фокус, когда сидишь в вигваме и куришь трубку, а твои глаза попадают к волшебному земляному червю.

Китти посмотрела по сторонам – не слышат ли прохожие ее мысли, и, встретившись с тусклым взглядом женщины с ведрами, вернулась к размышлениям.

Кстати, о Фреде. Хоть Эдди и говорит, что знает его как облупленного, Китти он кажется странным. И не потому, что водит знакомство с индейскими колдунами. Что-то в его повадках настораживает, особенно когда Фред смотрит на нее, думая, что она не замечает. А Китти все замечает: жизнь в приюте развивает любое зрение – и затылочное, и боковое, и сквозь штопаное одеяло. И ее берет оторопь, как моментально стекленеют глаза бородача, будто он одурманен каким-то зельем. Но самое странное, Фред однажды шепнул ей, чтобы бежала от Эдди со всех ног. Видно, правда, был не в себе.

Но о деле. На северо-восточном склоне горы Форт Мур есть заброшенный угольный барак с подвалом. В нем, за стеной «из живых камней», и находится вход в лабиринт людей-ящеров. Что старый индеец имел в виду, говоря так о камнях, Фред не объяснил.

Рев клаксона прервал мысленные странствия Китти. Продолжая сигналить, мимо пронесся «Форд» с объявлением: «Порядочный человек ищет работу». Странный, думает, что на такой скорости найдет ее быстрее. Она проводила авто сощуренными глазами (когда дело выгорит, этот торопыга от нее работу не получит) и нащупала в кармане заветное зеркальце.

В приюте Китти была самой красивой – от индийской матери Лаваньи ей достались густые шелковые волосы, бархатные брови и опаловые глаза с длинными мохнатыми ресницами. Мальчишки постарше поголовно бегали за ней, и не они одни. Хромой Джерри, приютский сторож, годившийся ей в деды, тоже пытался распускать руки. Но Китти умела постоять за себя, недаром носила в пояске складной нож. Убить таким трудно, но сделать больно можно: как нахал зарычал, когда ткнула его в культю над протезом! Потом неделю ждала, что ее выгонят, но ветеран не выдал, лишь перестал звать в сторожку на подслащенный кипяток.

Ах, как же ей все эти годы не хватало мамы! А ведь Китти помнила только ее глаза – не подбородок, не щеки и не лоб, давно ставшие туманным пятном, а именно глаза. В их лучах мигом высыхали все печали, набегавшие на маленькое сердце.

Как и Лаванья, родившаяся в далекой Индии, Китти верила в карму, в переселение душ и новую жизнь после смерти в человеческом теле. Мама постоянно об этом твердила, наверно, чтобы не было так страшно жить в нашем мире. И мамины слова – чистая правда: Китти видела Лаванью через три весны после ее смерти.

Дети гуляли во дворе приюта, когда явилась собака с опаловыми глазами и черной шелковой шерстью. Она заглядывала Китти в лицо, лизала и повизгивала, словно хотела что-то сказать. Настойчивое животное не давало ей прохода, и воспитательнице пришлось звать Хромого Джерри. Но собака не ушла, а стояла и смотрела на Китти с другой стороны улицы, пока их не увели на вечернюю молитву. Уже ночью, ворочаясь на верхнем ярусе скрипучих нар, она поняла, что это была мама.

Наутро у ворот никого не оказалось, и тогда, в первый и последний раз, Китти сбежала из приюта и весь день бродила по городу, коротко вскрикивая: «Ма!»

Словно зная, что малышка ищет собаку, прохожие не обращали на нее внимания. Но на что она рассчитывала? Что ей разрешат оставить бездомное животное или что поймет собачий лай и узнает, через какой ад прошла родная душа, разыскивая ее? А может, мама просто хотела убедиться, что с ней все в порядке… Эта мысль ее тогда и утешила.

Ага, вот и киоск. Китти бросила взгляд в конец улицы, замечая подводу, запряженную медленно плетущейся лошадью. Над лошадиными ушами маячили силуэты двоих мужчин в шляпах. Она пришла как раз вовремя.

Еще не различая лица жениха, Китти уже узнала его и, переступив с ноги на ногу, несколько раз коротко и сильно мотнула головой. Густые локоны разлетелись, рассыпались по щекам, делая ее лицо еще обворожительнее.

– Ты не сказал, что она поедет с нами, – заметив девушку, издали машущую рукой, Фред натянул поводья.

Эдварду в его голосе послышалась озабоченность.

– Не переживай, – он хлопнул товарища по кулаку, сжимавшему вожжи, – Китти своя в доску.

– Нет, зря ты… – Фред закашлялся. – И, если совсем начистоту, то слишком уж она… – не договорив, он надвинул шляпу на брови.

– Молодая и красивая? – Эдди по движению скул заметил внутреннее напряжение напарника.

Вместо ответа тот хлестнул лошадь вожжами.

С Фредом такое бывало – он вдруг внутренне подбирался, застывая в какой-то своей мысли, и его взгляд тоже застывал, становясь оловянным, словно неживым. Но на Фреда можно было положиться в любом деле.

– Да посуди сам, кто посторожит подводу, пока мы будем внизу? – сказал Эдди примирительным тоном.

– А-а, позвал и позвал, – Фред махнул рукой. – Я бы тоже взял Мег, но она сидит с малышом, – он бросил на товарища укоризненный взгляд.

Эдди почувствовал, что напряжение прошло.

– Ну ладно, хватит о кралях, давай о деле! Та-ак, лампа и фонари здесь, батареи здесь, – принялся загибать пальцы, – веревка есть, лопаты есть, кирка тоже, фляги в наличии, лом… ты лом взял?

– Угу.

– Спички в кармане, бутыль с керосином в корзине…

– Мел забыли, – голос Фреда звучал подчеркнуто безразлично.

– Ерунда, план с собой, – Эдди коснулся шляпы, словно отдавал честь. – А будет надо, веревку размотаем или моя Китти чулок распустит! – Он рассмеялся своей шутке.

Фред поморщился и выплюнул табачную жвачку на мостовую.

– Еще надо лаз пробить, – заметил он тем же равнодушным тоном.

Эдди почесал голову прижатой шляпой:

– Слушай, а что, если из подвала никакого прохода нет?

– Должен быть, – видя, что Китти торопится навстречу, Фред поцокал, подбадривая лошадь. – Со стороны горы.

– С какой же еще! – внезапно раздражился Эдди. – Только не пойму, как ты узнаешь, врет краснокожий или нет, – сменил он тон, – у них же не физиономия, а покерная колода.

– Хопи не врут, – Фред опять поцокал.

– Ну конечно! – начал заводиться Эдди. – Все врут – как желток в белке.

– Хопи не врут, – повторил Фред с сосредоточенным выражением лица. – Это мешает силе.

– Эдди, эй, Эдди! – Китти была уже совсем близко. – Эдди-Эдди-Эдди! – пропела на разные лады.

Не дожидаясь, пока повозка остановится, Эдвард соскочил на мостовую, и до Фреда донеслось их приглушенное воркование.

– Да брось, Эдди, брось! – Китти шутливо вырывалась из его объятий.

– Нет, ну давайте, миссис Флинн! – Эдди сжал запястье девушки, отставил руку, другой привлекая к себе за талию.

– Ах, так и быть, мистер Флинн! – она снова засмеялась, хлопнула его по плечу.

Фред с повозки смотрел, как они, дурачась, закружились посередине дороги. Длинные, черные как смоль волосы девчонки взвились, полетели по ветру фатой траурного шелка. Он отвернулся, сжал губы.

– Эдди, Эдди! – млела Китти, запрокинув голову и заливаясь смехом.

– Эй, голубки! – Фред свистнул в два пальца. – Айда за дело!

Проезжая по Норт Хилл-стрит мимо рабочих, копавших шахту инженера Шуфельта, Эдвард приподнял шляпу.

– Бог в помощь, джентльмены! – ухмыльнулся он.

Сидя рядом с женихом, Китти снова ощутила на щеке взгляд Фреда.

Она знала, что нравится этому молчаливому, хмурому бородачу, хотя давно принимала мужское внимание как должное и не подавала вида, когда перед ней хорохорились. Но Фред не хорохорился, лишь молча поедал ее взглядом холодных бледно-голубых глаз. Эх, имей Китти образование и положение в обществе, легко бы составила партию даже кому-то из парней со страниц «Лос-Анджелес Таймс»! А что, джентльмены в цилиндрах, с золотыми цепочками на шелковых жилетах таращились на нее точно так же, как и парни в промасленных робах.

Но от мысли о лощеных парнях и о том, что смогла бы променять на них Эдди, ей стало неуютно – словно взяла фальшивый аккорд на струнах сердца. Да и вдруг эти франты правда замаскированные ящеры? Вот будет история, когда под фрачным хвостом окажется еще один! Эта мысль так Китти развеселила, что она громко рассмеялась, вызвав недоуменные взгляды спутников.

Когда повозка остановилась у заброшенного склада, уже совсем стемнело. По небу плыли легкие прозрачные облака, едва заслонявшие луну. А та полными боками ярко освещала барак, прилепившийся к склону горы.

Вокруг на кучах мусора и щебня сидели нахохленные вороны и мрачно смотрели на людей, нарушивших их тихое ночное бдение.

– Кыш! – топнул на них Эдди.

– Пусть сидят, что тебе? – заступился за ворон Фред. – Птицы помогают деревьям, деревья помогают людям.

– Эти ни черта не помогают, – Эдди зажег спичку о каблук ковбойского сапога, как делали герои вестернов на его киностудии. – Те же крысы, только с крыльями!

Оставив Китти у повозки, мужчины направились к бараку. Левая створка ворот висела на одной петле, правой не было вовсе. Окна длинного одноэтажного строения были неровно заколочены досками, и она видела, как в щелях замелькали лучи фонарей.

– Только представь, – Эдди водил пятном света по стенам, – в каких-то футах под нами шастали эти хвостатые «шахтеры» и дыханием плавили камни! – Он выпустил дым из ноздрей, сделавшись похожим на одного из людей-ящеров.

Наверху, в темноте стропил, потревоженные светом и голосами, зашевелились, зашуршали крыльями летучие мыши.

– Слушай, дружище, оставил бы ты Китти в покое, – Фред неожиданно направил фонарь в лицо Эдди.

Тот заслонился ладонью:

– Ты что, спятил?

– Бросишь и ее, как жену с малышом?

– Слушай, отстань! – Эдди шагнул в сторону.

– Нет, скажи! – снова подступил Фред.

– Да что неясно? Мэл житья не давала: надо то, надо се – все чертовы мозги сожрала! – он бросил недокуренную сигарету, со злостью вдавил каблуком в пол.

– Так ничего не изменится, – Фред заглянул ему в лицо. – Когда появляются дети, заботы всегда одни и те же.

– Вот что ты сейчас завел? Нашел время! – Эдди отмахнулся, направился в дальний угол, перешагивая через кучи мусора. – Чертовщина, до подвала еще ого-го! – он накинул фонарь на крюк.

– Просто Китти еще ребенок и верит тебе, – Фред шел за ним по пятам.

– Ш-ш! – Эдди поднял ладонь. – Чуйка шепчет, где-то здесь! Ну-ка, давай, разгребем этот хлам! – он с грохотом принялся раскидывать рухлядь, нагроможденную у стены.

Китти тем временем ходила взад-вперед вдоль повозки, с ожиданием и трепетом поглядывая на лучики света, проникавшие наружу.

«Эдди и Фредди – надежные друзья, – завела шепотом на мотив выдуманной песенки. – Эдди и Фредди, им отступать нельзя!»

Стишок, нашедшийся на ходу, помог успокоить разбежавшееся воображение. А Китти уже мерещились сложенные аккуратными пирамидками – да, отчего-то именно пирамидками, как конфеты в золотых обертках в кондитерской на Колледж-стрит, – драгоценные пластины. Не то чтобы она так сильно мечтала о богатстве, просто бояться нищеты вредно для будущей семьи. И еще, Эдди об этом пока не знает, но в приюте у нее остался брат. О нет, у Лаваньи она была одна, но родители Шаши тоже прибыли в Америку с берегов Индийского океана. Про себя Китти считала его родным, ведь всегда лучше, когда ты не один на свете. В приюте она не давала малыша в обиду и вела себя, как старшая сестра, да и сейчас навещала, угощая половинкой своего апельсина. Эх, скорей бы уже стать миссис Флинн по-настоящему – тогда Шаши будет с ней!

Китти залезла на повозку, растянулась на брезенте, глядя в звездное небо.

«Вот мы сейчас используем план инженера Шуфельта, – подумала она. – А если найдем сокровища, надо ли будет с ним делиться?»

Когда в голове возникали подобные вопросы, Китти чувствовала, что не сама их себе задает, а кто-то проверяет ее на непреходящие ценности. То, что такие ценности есть, она знала не только из воскресных проповедей – об этом пели таинственные струны у нее в глубине. Китти прислушивалась к ним не только из-за надежды, которую они вселяли своим нездешним звучанием, но и потому что они точно знали, правильно она поступает или нет. Если ненароком в сердце закрадывалась зависть или другие пришлые голоса, подбивавшие к сомнительному делу, это сразу становилось слышно – струны всегда были настроены так, что любая фальшь вылезала наружу и резала сердечный слух.

Каким-то неведомым чутьем Китти понимала, что надежные помощники принадлежат не только ей и ее сердцем не ограничиваются, а уходят на неимоверное расстояние. В такие моменты ей вспоминалась мамина сказка о Волшебной Ситаре, чьи струны намотаны на колки далеких путеводных звезд. Лаванья говорила, что именно эти звезды, спрятанные в самой глубине мира, ведут душу домой. И если та сохранила свое звучание среди людей, то дорогу обратно найти легко, ведь чистая душа и звезды – один звук. Да, все добрые и справедливые сердца всегда пели под ту самую Волшебную Ситару. «А с мистером Шуфельтом все же надо будет поделиться», – заключила Китти.

Она не сомневалась, что Эдди ее поддержит. А Фред, с его холодными бледно-голубыми глазами, пусть поступает так, как ему велит собственная совесть.