Текст книги "Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив"

Андрей Сергеевич Мухачев
Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив

Пролог

Раз. Сердце бьется со скоростью 200 ударов в минуту.

Два. В голове взрывается страх. Ощутимый, колкий, горячий. Растекается по венам, стягивает мышцы в упругие канаты. Предметы вокруг сходятся ужимками грустных клоунов.

Три. Спокойная улыбка. Самообладание. Не показать, что ты на самом деле сейчас почти в обмороке и ничего не видишь. Удержаться на стуле, пока они стебутся. Дрожь.

Четыре. Говорить тем же тоном, что и раньше. Прикрыть исчезнувшие зрачки ресницами, чтобы не пугать людей. Нащупать под столом диазепам, закинуть таблетки вместе с чаем.

Пять. Несколько глубоких вдохов. Кинуть монитор в окно. Шагнуть следом.

Халва и туалет

Я родился слабеньким, желтым и довольно отвратительным ребенком. Мой боязливый папа первый раз не сумел себя пересилить и взять меня на руки. Попутно, если все правильно помню из рассказов матери, меня чуть было не удушило пуповиной. Но я даже в детстве был действительно жизнелюбивым ребенком, и меня эти мелочи не останавливали.

Довольно быстро парень, который был сморщенным и похожим на китайца при рождении, вымахал в метрового красавца, в котором души не чаяли все в родне.

Я рос в обычной семье. Мама – инженер на городской телефонной станции, папа – где только не работал. Пока я был маленьким, он бил баклуши в Узбекистане, потом строгал мебель на заводе. Стоило мне вырасти и уйти из дома в 23 года (именно этот возраст я считаю окончанием своего детства), он сразу устроился на высокооплачиваемую работу и до сих пор работает оператором режима на нефтяном заводе.

В моем детстве были довольно приятные моменты. Любимым развлечением на каникулах у бабушки и дедушки было разобрать что-нибудь, полазить в комодах, побегать во дворе, а потом получить нагоняй. Хотя любой нагоняй довольно быстро компенсировался блинами с утра.

Впрочем, если лето для меня всегда было довольно чудесным, то в обычное время приходилось возвращаться в будни нашей семьи совсем в другом районе и с совсем другими традициями. Я бы назвал это просто – каждый в нашей семье жил сам по себе.

Мама и папа ссорились, я часто сидел дома один, сказать, что у меня была куча друзей, тоже нельзя. Очень хотелось бы поразить вас тем, что моя семья была особенной, но это не так. Родители всегда были погружены в себя, свои проблемы, а воспитание ограничивалось окриками и денежным довольствием.

Я себя до пяти-шести лет мало помню. Вернее, помню только поездку на юга и папу, который там пил шампанское в подсобке, закусывая вяленой курицей. Папа все отрицает, конечно.

Мой братишка родился, когда мне было лет шесть. И в общем-то лет до двенадцати я его особо не видел – он жил у той самой бабушки. Уж не знаю, почему, но факт остается фактом – мои осмысленные, сильные воспоминания начинаются не с детских игр, а с рева брата, когда его в очередной раз мы покидали, уезжая домой, и с запаха халвы.

Для меня запах сортира всегда немного отдает халвой. Согласитесь, даже представить себе сочетание еды и туалета слегка неприятно. Да что там, противоестественно. А вы попробуйте это объяснить ребенку девяти-десяти лет, который твердно был уверен, что туалет – единственное место, где он может спокойно отдохнуть и почитать книгу.

Ну а к любой книге всегда приятным дополнением идет что-то вкусненькое. Так желание побыть наедине, почитать книгу и полакомиться оформилось в не совсем гигиеничное провождение времени в туалете.

Не гигиенично, но очень логично. Моя семья – типичная семья Советского Союза. Мама усталая и недовольная приходила с работы. Отец апатично эгоцентрировался в своем уголке на диване. Никому не было никакого дела друг до друга, и вместе люди жили просто потому, что боялись развода и порицания общественного мнения.

Вне всякого сомнения, где-то там, в глубине, под мощным, толстым слоем обид на мир, истеричности, некоторой усталости и неврозов, мои родители любили меня и брата. Но разговаривать с детьми и выражать свои чувства, а уж тем более подходить к ситуациям объективно и что-то советовать своим детям – никто их не учил, да и в целом они боялись проявлять чувства, повторяя опять-таки своих родителей.

Я был нервозным ребенком, во мне сочетались повышенная впечатлительность, замкнутость, слишком острое восприятие окружающего мира и постоянный страх. Я был очень дерганным и реально пугливым парнишкой. В принципе, бояться можно было многого – в первую очередь крика и наказаний от родителей, во вторую – гопников и цыган во дворе, по которому я передвигался исключительно перебежками.

Первые сильные осознанные воспоминания из детства, не считая Черного моря и ощущения песка у себя в попе, – это малый Вьетнам, который творился у нас во дворе. В Уфе есть такое место – цыганские дворы, рядом была куча наркоманских притонов и всемирно известная Яма, в которой царил настоящий беспредел. Собственно говоря, я в этих дворах и жил.

Я бы не сказал, что я не умел драться. Но просто внутри себя не ощущал какой-то уверенности и звериной силы. Мой отец, набожный человек, проповедовал смирение, которое, конечно же, было просто оправданием вечного, глубоко сидящего в нем страха. Наверное, именно из-за этого я теперь не слишком верю хоть во что-то вышестоящее.

Мама также довольно сильно трусила перед всякими наглыми личностями и хамлом. Так что я рос в семье чрезвычайно осторожных, довольно замкнутых трусов по натуре, которые и приучали меня не драться, а бегать. Вернее, избегать. Каждому свое, у нас в семье идея «дать сдачу не проповедовалась.

Наверное, благодаря этому я не стал наркоманом, у меня не хватило смелости стать гопником, и я трусил выходить во двор и продавать «черняшку», чем не брезговали почти все пацаны нашего района.

Я бегал. Бегал быстро, мой внутренний компас безопасности до сих пор настолько силен, что я нутром чую опасность в приближающихся людях, обхожу открытые люки, автоматом считываю пути отхода из любой ситуации, двора или маршрутки.

Пытаясь вглядеться в себя в детстве, я вижу перед собой довольно нервного, не особо послушного ребенка. Чувство противоречия во мне было размером с Курочкину гору, на которую выходили наши окна, и любое указание от родителей для меня, как правило, превращалось в какие-то крики и скандалы. В нашей семье не было искусных ораторов или убежденцев, не было хитрецов и подлецов. Это была типичная семья 80-х, измученная и задерганная.

Полный набор. Руки, замотанные по локоть в бинты, из-за того, что я их расчесывал до крови. Головные боли, высокое давление, гиподинамия и бесконечные скандалы с родителями по поводу и без. Подростком быть трудно, может, я описываю любого из вас в тот период времени?

Брат, книги и лохи

Я почти постоянно сидел дома Если и шел куда-то гулять, то ненадолго. Как раз заканчивались восьмидесятые, мы жили в цыганских дворах, и у нас вовсю начиналась токсикоманская эпидемия, а потом и наркоманская. Как я уже говорил, приходилось постоянно бегать от кого-то во дворе. Старался играть только сам с собой, хотя звучит это двусмысленно, но на самом деле я просто сидел в спальне и строил какие-то миры, устраивал себе домики и пещерки из коробок и там типа как жил.

Не могу сказать, что был замкнутым ребенком, но недостаток общения все же сказывался. Сначала я постоянно ходил к логопеду (букву «р» особо не выговариваю до сих пор), потом и к психиатру из-за криков и хождений по ночам.

Читал я много и часто. Читал вывески, журналы, книги, газеты, этикетки и инструкции. Прочел Жюля Верна, Александра Дюма, Герберта Уэллса, Роберта Шекли, Карела Чапека. И это еще до 12 лет.

А когда мне исполнилось 12 (точно не помню), братишка вернулся домой. Это было очень радостное событие. Мы стали с ним часто ссориться, драться, проводить кучу времени вместе и просто не представляли, как может быть иначе.

Помню, как мы сидели на балконе летом, я как раз купил пачку «Балканки» и со страхом пробовал затянуться. Знаете, почему дети начинают курить? Потому что взрослые им это запрещают. Я затягивался, у меня кружилась голова, дал сигарету братишке и сказал, чтобы он не затягивался сильно.

К моему удивлению, пятилетний пацаненок затянулся, вдохнул, выдохнул, ну так и докурил сигарету. Я спрашивал с тревогой, не кружится ли голова, он спокойно отвечал, что нет.

Мы много хулиганили. Скидывали мешки с водой с балкона. Разливали бензин на том же балконе и поджигали его. Поджигали и самолетики из бумаги и отправляли их на соседское белье снизу. Не поверите, но было действительно весело. Делали брызгалки из пустых тюбиков «Фтородента» и ходили весь день мокрые, облитой была вся квартира. Сказать, сколько мы сделали всяких доспехов, мечей, палок, кинжалов, дротиков с иглами, луков и самострелов, вообще невозможно.

Вот такая была и счастливая пора в моем детстве. Связана она была исключительно с хулиганством и тем, что нам запрещали.

Таким образом, моими лучшими друзьями всегда были брат, книги и Костя. Книги я читал не те, которые вы бы рекомендовали своим детям, а интересные. В голове проносятся тысячи обложек, вспоминается головная боль от постоянного чтения и резь в желудке от постоянного поглощения чего-то не совсем полезного. Суп я выливал с балкона или в унитаз, ел в основном бутерброды.

Книги были разные. Чаще – мистика, много фантастики, никогда не читал детективы или классику. Впрочем, вру. Раскольников меня реально в свое время вдохновил, как и еще какая-то книга об отбросах общества Санкт-Петербурга. Потом мне даже сон пару раз снился, что я с топором подбегаю к какой-то бабульке, но она отбивается от меня здоровенной сумкой с продуктами, и я убегаю.

А Костя был моим единственным другом в школе, впрочем, потом он связался с компанией гопников, и произошло несколько неприятных моментов, о которых я расскажу немного позже.

Все события, которые могли бы разворачиваться у меня в жизни, происходили в моей голове. Я бы не сказал, что совсем был отстраненным от жизни человеком, но эту мою особенность чувствовали одноклассники, и если я не был лошарой, то был где-то явно на грани.

В любой школе, любом классе, всегда было, есть и будет деленияе на группы. Не знаю, как у девочек, но у парней это проявляется особенно сильно. В нашем классе деление всегда было очень явным.

Основной костяк составляли лидеры, и обычно они сидели на среднем ряду. Миша, Радмир, Юра и девчонки, которые как бы тоже были заодно с ними. Противоположностью им были «лохи» и «черти». Не думаю, что многие понимают, о чем идет речь. Такая классификация была в 90-х годах в школах, а скорее всего она и сейчас есть.

Позже я расскажу о том, как служил в армии. И знаете, об армии мне часто задавали вопросы вроде «а есть ли там дедовщина?» и «правда ли, что там всех унижают и бьют?». В общем, я всегда немного недоумевал по этому поводу – они вообще в школах не учились?

Главного лоха звали Антон Романов. Обычно Юра и Радмир, немного заскучав, шли разрисовывать ему лицо фломастерами, потом дописывали «666» на лбу и запирали в шкаф. Если это было на уроке химии, который вела жалкая, с тоненьким голоском, инвалидка, то шкаф даже не отпирался, хотя вопли оттуда раздавались нешуточные.

Странно, что меня особо не трогали именно в моем классе, хотя частенько слышалось что-то типа «давайте его в туалете помочим». Но тем не менее не трогали.

На одном из уроков литературы учительница спросила класс – ну а кто у вас может считаться белой вороной? И явной неожиданностью для меня стало то, что Миша назвал именно меня. Это было странно, но тогда все впервые в жизни стало как-то складываться из осколков в мозаику, которая потом и охарактеризовывала меня как человека.

Я пользовался успехом у девочек, меня ненавидели лидеры, но не причисляли в открытую к лохам. Я писал офигенные сочинения и уже тогда задумывался над всем, над чем только можно было задуматься, видел в любых вещах целые истории и миры, мог разглядеть красоту в чирье. И уже тогда клеймо «белая ворона» разгоралось на мне все ярче.

Именно благодаря такому клейму я потом стал популярным, заимел настоящих друзей и врагов в избытке. Впрочем, давайте немного отвлечемся, и расскажу вам о том, что меня с детства увлекало – это тяга к бизнесу и деньгам.

Как 14-летний мальчик порно для геев продавал

Но несмотря на то, что школа для меня всегда ассоциировалась с чем-то ужасным – цыганами, гопниками и просто была местом опасным и неприятным, я все же старался не замыкаться в себе окончательно, дыша спертым воздухом наедине с книгами.

Были и интересные моменты. И один из них – продажа видеокассет в 14-летнем возрасте, когда я крепко подсел на всякие сладости, которые тогда появились в киосках в изобилии. Помните, сникерсы, марсы и мэндэмсы, которые стали настоящим хитом продаж наших подростков? Вот и я не хотел просить на них деньги у мамы, а просто решил немного подзаработать.

Свои первые деньги я заработал вовсе не на уроках труда (а наш учитель платил нам по рублю за табуретку), а заработал их на порно. Нет, я не снимался обнаженным среди красных ковров и обкуренных девушек. Просто продавал видеокассеты с фильмами для взрослых.

1994-й год, мне соответственно около 14 лет, осень. Как и сегодня, шел снег, только дело было ближе к ноябрю. В школе мы очень активно обменивались немецкой порнухой с наклейками из-под турбо и бабл-гама Я, как обычно, был в стороне от этой тусы, но меня заметил харизматичный лидер-гопник Ренат и спросил, не хочу ли я «позырить».

Видимо, задумывалось как прикол, но я спокойно взял, даже не понимая, насколько это перевернет мою жизнь и опустошит запасы «Детского» крема у меня дома.

Посмотрев и, наконец, поняв, как люди занимаются сексом (честно говоря, до этого я просто имел весьма смутные представления), я подумал, что неплохо было бы смотреть эти кассеты каждый день. Видики тогда были не у каждой семьи, но у нас был, и этот факт заставлял меня думать активнее.

Тогда я вроде бы перепродавал вкладыши от «Турбо», фотки со Сталлоне и даже пару раз какие-то ремни от цыган. Школа у нас кипела, все хотели денег, и даже не денег, а самой возможности что-то продать, купить, поторговаться, набить цену, походить с важным видом или втихую устроить демпинг. А учителя, кстати, продавали оценки.

Я спросил Рената, откуда порево, он важно ответил, что его брательник записывает у себя. Думал около недели, как постоянно просить у Рената лакомые кассеты, но при этом не терять в лице и оставаться вне коллектива. В конце концов я понял: для того, чтобы иметь доступ к продукту, нужно его продавать. Это как продавщицы мороженого постоянно объедаются мороженым, а бабушки на улицах лузгают свои же семечки. По крайней мере, такими путями шла мысль в моем воспаленном, подсевшем на порево мозгу.

Подсесть на порно можно легко, это знают даже семейные мужчины и особенно интернет-маньяки. Хороший безвредный наркотик, который нужно и можно продавать этим наркоманам.

Вы даже не поверите, что я стал делать. Представьте меня, 14-летнего мальчика. Худенький, в красном с серым пуховике (помните, тогда слово «пуховик» только стало появляться?), хожу по подъездам и предлагаю кассеты с поревом. Я не знал об ответственности за распространение порнографии, когда предложил Ренату покупать у него эти кассеты. Я ему честно сказал, что буду перепродавать. Он восхитился моей выдумкой и на пару месяцев стал как бы моей крышей. Меня почти не травили, и я стал курить не «балканку», а «кэмел».

Как не странно, но от продажи кассет я имел хороший навар. Ренат был доволен, а потом после школы я ветретил и брата Рената – Радмира Он предлагал к реализации сразу несколько видов порно, даже по разным ценам. Честно говоря, уже не помню точную цену, но она колебалась в районе 50 000 рублей, если учесть, что жвачка стоила 200 рублей. Начиная с 91-го цены каждый день повышались, в январе 98-го была деноминация. Я думаю, вы понастальгируете на эти цены, но немного позже, а пока дочитайте, чем это все закончилось.

В соседней 12-этажке жили сразу три счастливых обладателя видиков и вещевых киосков. Они были основными скупщиками. Но в доме напротив появился еще один потенциальный покупатель, который поинтересовался порнушкой с геями. Я о геях знал уже лет с десяти, но называли мы их пидорами и обсуждали, как в тюрьмах их опускают. Наша страна была большой тюремной зоной, а в девяностых блатняк несся из всех окон. Уже в восемь лет слово «петух» принято было произносить с презрением.

Уже не помню, о какой цене там шла речь, она была раза в три больше, поэтому Ренат даже не стал смеяться. Мы вместе пошли к брату, и я набрал там гомосячины. Удивительно, но родители не знали о том, чем я занимаюсь. Со временем гей-видео стало преобладать на моем прилавке, хотя с начала торговли прошел всего месяц.

Видимо, сообщество геев было очень плотным, они друг за друга держались.

Отвлекусь немного от темы. В принципе, я всегда знал, стоит мне проявить интерес и начать что-то делать с сильным желанием, у меня это обязательно получится. Парадокс в том, что я больше идейный вдохновитель, чем исполнитель, и желание быстро пропадает.

Знаете, меня никак не отпускает одна мысль. Почему, хотя я всегда умел хорошо общаться с людьми и на дворе была пора расцвета бизнеса, я все же пошел в институт, а потом еще и на завод? Я был так уверен, что бизнесом мне заниматься не стоит, и только сейчас понял, насколько ошибался. Пытался задать себе этот вопрос на протяжении нескольких лет и находил всего один ответ – страх.

Вернусь к теме и составлю потрет среднестатистического гея 1994 года. Если вы думаете, что это напомаженный пидор, то ошибаетесь. Почти все в основном были женаты и выглядели довольно добродушными зажиточными мужчинами. Парней мне не попадалось. Всем было чуть за тридцать. Хрен знает, может, они просто делились сведениями обо мне?

Они были немного зашуганными и осторожными в общении со мной. И уж ни о каком приставании ко мне речи вообще не шло. Хотя я тогда об этом не думал и вообще мало что в этом понимал.

А потом лавку прикрыли. Именно тогда я понял, что бизнес, любой бизнес в России, всегда обязан кому-то за что-то отстегивать. Цыганам, ментам, чиновникам. Не важно. И, видимо, поэтому тот восьмой класс и неверие цыган в то, что у меня нет уже никаких денег, навсегда отбили охоту чем-то заниматься и делать деньги.

А того мужика из дома за остановкой «Магазин Юбилейный» я вижу до сих пор, кстати. С девочкой, с молодой женой (с той, видимо, развелся). Выглядит хорошо. И часто заходит в киоск с DVD.

Поставили на бабки

– Муху пиздануть, как два пальца обоссать. – Юра сидел расслабленно, нога на ногу.

– Муху?

– Ну да, еп. Он вообще ни о чем.

Юра Ильин и Андрей Кочетков обсуждали меня. Муха – мое погоняло класса с третьего. Как только пацаны научились каверкать фамилии и извлекать из них что-то смешное или звучное, так в нашем классе стали появляться погоняла.

Радик, Молодой, Новый, Овца, Роман (с ударением на первый слог), Лоб, Залеська (девочка Олеся, которая почему-то не носила трусов). Ну а я Муха, потому что фамилия такая… жужжащая. Не объяснишь же, что она вообще белорусская, от слова «мукач», то бишь мельник.

Они сидели на втором ряду, я на первом. У меня была своя небольшая группа парней, с которыми я общался. Знаете, как на зоне есть паханы, воры в законе, мужики, погонялы и опущенные. Вот Ильин и Кочетков были ворами в законе, а мы с этими парнями – мужиками.

Нас можно было обсуждать, и мы обычно не возражали. В восьмом классе все было настолько жестко, что драки стали обычным делом, цыгане приходили прямо в классы, а гопники бродили по коридорам на уроках. Я вспоминаю восьмой класс с явным ужасом. Ну, наверное, во многом именно тот восьмой класс и стал для меня очень поучительным. То, чего, возможно, никто не переживает вообще в течение всей своей жизни, я пережил по полной.

Мы с парнями, а нас было трое, сидели впереди лохов. Два лоха обычно служили развлечением для остальных на переменах. К ним можно было подойти, гаркнуть, поржать, с деланым сожалением взять пакет с учебниками (если кто помнит, то тогда именно в полиэтиленовых пакетах носили учебники, а самыми модными были черные), вынести в коридор и разбросать из него все книги и тетради.

Лохи сносили это покорно, мы тоже просто отворачивались. Каждый был на своем месте, у каждого была иерархия, и в замкнутых коллективах, которые я потом видел немало, это всегда было обычным делом.

Рядом со мной сидел Костя, и его, как правило, никто не трогал. Все дело в том, что он дружил с очень гоповатыми ребятами из своего двора. Они шакалили (отнимали деньги) на улицах возле киосков, бухали, и трогать Костю было себе дороже. Тем более что он умел драться.

В начале восьмого класса я стал замечать странный запах от него. Мы много времени проводили вместе, и раньше этого запаха не было. Пахло отвратительно изо рта и особенно сильно перед первым уроком.

Несколько раз я, недоумевая, спросил его об этом, но он то говорил о каком-то чесноке, то еще какой-нибудь бред нес. В общем, только спустя некоторое время я понял, что так пахнет человек после того, как покурил. Поймите меня правильно, я особо больше ни с кем так близко не дружил, мы всегда были вместе. И новый запах от Костяна стал для меня каким-то новым этапом в жизни, как бы глупо это ни звучало. Тем более что на запахи я всегда был сверхчувствительный – такое отличное обоняние досталось мне от отца, и я всегда мог различить по запаху, человек боится, поел острого или покурил траву.

Он стал часто прогуливать уроки, иногда его не было в школе целыми днями. И он с увлечением рассказывал мне, как сдружился с парнями из своего двора. Я этих парней видел – мы с братишкой называли таких «цыки». Ну, это гопники, шакалы, опасные типы, которые гоняют таких, как я. На улице такие типы всегда распознают такого, как я, подойдут – и начнут вымогать деньги.

Я боялся их отчаянно. И несколько раз видел в компании Кости Вовчика. Вовчик – тема отдельная. Это толстый, уродливый парень, который в шестом классе мутузил меня до и после уроков, ловил возле раздевалок, сладострастно зажимая голову себе под мышку и ударяя с оттягом в живот.

Он ничего не добивался, не спрашивал, не отнимал деньги, он просто находил меня и бил. Одноклассники убегали, Костя стоял рядом и в общем-то просто говорил: «Ну Вован, ну давай это… прекрати, а».

Я бы не сказал, что я боялся в шестом классе этого Вову, но как-то уже привык к тому, что меня бьют. Пару раз недоумевал, смотрел на рыхлое лицо Вовы и готов был ударить. Особенно после того, как он поносил мою ушанку на ноге в грязном ботинке. Я смотрел на него, страха не было, но так и не ударил, потому что тупо не умел этого делать. В меня просто никто этого не заложил.

Папа, человек набожный и боязливый, не умел драться и меня никогда этому не учил. Но однажды, когда Вова избил меня особенно сильно, я пришел домой весь в крови (она хлестала из носа), да и обосрался вроде, потому что Вова в тот день просто скакал на мне, я с ревом сказал отцу, что меня избивают.

Папа быстро собрался и пошел со мной в тот двор. Я настучал, и отец пришел в квартиру к Вове. Его мама была спокойна, она сказала, что ее толстого мальчика часто пиздили в школе раньше, и теперь он, видимо, отрывается. Отец поговорил нормально, он иногда может быть жестким, когда припрет.

С тех пор меня Вова не трогал, но я видел его в компании цык с Костей. И я понимал, что между мной и Костяном больше нет того открытого понимания, обмена книжками в газетной обложке (я оборачивал их, так как читал в основном мистику, а на обложках у них обычно были изображены всякие гадости).

Сказать по правде, я его чертовски ревновал. Он пропускал уроки, рассказывал мне, как весело в водку добавлять Yupi. Помните тот жуткий концентрат, из которого мы в девяностых делали «сок» и даже ставили эту химию на стол в праздники? Костя был мне другом, он относился точно так же ко мне, но я-то понимал, что у меня лично вообще больше нет друзей.

Халва, книги, родители, которым лишь бы не было проблем и все было хорошо. И однажды я просто позвонил маме Кости и, как бы невзначай, спросил, почему его так часто не бывает в школе.

Не знаю, что я тогда хотел по-настоящему. Отомстить другу, без которого стало так хреново, или вернуть друга, или вырвать его из той среды и прекратить нюхать этот отстойный сигаретный запах. В общем, все это меня расстраивало, раздражало, и я стуканул на него.

Был скандал у него дома. Потом он все мне рассказал, спрашивал меня, как его мама узнала, и я, конечно же, отнекивался. Ну, скорее всего его мать, как и любая другая женщина, все равно потом рассказала ему, что ей стало все известно именно после разговора с Андрюшей. Андрюша – это потому, что хорошо учился, потому, что пример для ее сына распиздяя Кости.

Затем случилось то, что обратило мою жизнь в ад. Все вроде бы пошло как прежде, Костя сидел рядом. Мы общались, хихикали на уроках, жили своей жизнью, нормально приятельствовали. Я уж думал, что это просто здорово, что я так поступил. Не скрою, внутри что-то подсказывало, что не будет все хорошо.

Знаете, есть у меня интуиция. Воспитанная с детства, воспитанная на том, что вокруг всегда и все опасно. Потом, много позже, она встала передо мной проблемой панических атак и тревожности, но тогда это просто было ощущение опасности и постоянные «ушки на макушке».

И здесь она меня не подвела. Сидим на уроке химии, приходит Костя, от него пахнет сигаретами. Говорит – иди вниз, тебя там ждут. Тогда я не пошел, ну струхнул отчаянно и весь урок сидел как на иглах. Но после уроков возле раздевалки ко мне подошел он. Худенький шестиклассник с выдвинутой вперед челюстью, весь в веснушках, рыжий.

Его звали Олег, среди друзей и за глаза, как это обычно бывает, – Олега (с ударением на второй слог). Он сказал мне, что я стуканул на Костю и теперь я должен ему бабки. Ситуация была абсурдной – шкет еле-еле доставал мне до подбородка, был на пару лет меня младше, но разговаривал нагло, зло и постоянно пытался меня ударить в грудь.

Только потом из своего жизненного опыта я понял, что чаще всего жертвами становятся именно такие, как я, – красивые, стройные, высокие, смазливые, с домашним пирожком в заднице и абсолютно не приспособленные к жизни в целом. Никогда не рулит физическая сила, но всегда – наглость и готовность драться. Будь я злее, истеричнее, психованнее и просто более тупым – я бы отмутузил этого недомерка ногами.

Но я был умным парнем и знал, что за ним стоит целая кодла, а самое страшное то, что это был брат того самого Вовы, который меня пиздил в шестом классе. Сработал давний страх, закольцевал своими удушающими объятьями, я зациклился окончательно и каждый раз при встрече просто мычал как корова, даже не зная, что сказать.

Потом я разговаривал с Костей, он сказал, что сгоряча сболтнул среди «друзей» о моей подставе. Я умолял его отшить от меня Олегу, извинялся перед ним. Ему самому было неудобно, я это видел. Да, он поговорил с малолетним ублюдком, но это не произвело на того впечатления и нагоны на меня продолжались.

Прошло месяца три, ко мне стали подходить другие парни из его кодлы, толкая невнятные речи о том, что кто-то по моей вине попал в ментовку, кого-то убили, кто-то реально встрял. Этот бред они несли постоянно. Я старался не попадаться им на глаза, скрываясь то в крыле младшеклассников после уроков, то выходя через черный ход школы.

Знаете, самой любопытной реакцией была реакция моих одноклассников. Они боялись, очень боялись эту кодлу. Я ни в коем случае не надеялся на то, что кто-то меня защитит, но пару раз все же за меня вступались двое новеньких – Эльвир и Айдар.

Мне было это непонятно, потому что именно тогда я как-то зарубил себе на носу – тебя могут бить посреди улицы, тебя могут макать в унитаз и издеваться при куче народу в общественном туалете, но никто и никогда за тебя не вступится. А эти парни вроде даже старались что-то предпринять, мне было непонятно их поведение.

Я не спал ночами, похудел, у меня появилось сразу три нервных тика. И наконец мать заметила, что со мной что-то не так. Почему я ору по ночам, что со мной? И пару раз заставала меня на коленях перед иконами: я молился и плакал. Маленький долбоеб думал, что откуда-то сверху помощь придет быстрее.

Но… в конце концов я опять все рассказал отцу. Он не стал паниковать. Опять и опять я убеждаюсь в том, что, когда ситуация становится критической, мой вечно апатичный, затюканный отец начинает действовать жестко и довольно решительно.

Мы опять пошли в ту знакомую по шестому классу квартиру Отец говорил о том, что это уголовное преступление – вымогать деньги. Я помню, что тогда еще в недоумении про себя думал – у нас куча народу поставлена на бабки цыганами, гопниками, всякими уродами и наркоманами. У нас ловят пацанов за школой и постоянно требуют у них денег. Так что, получается, это все уголовники?

Мама Олеги пообещала, что больше это не повторится. Да, это больше и не повторялось. Я ходил в каком-то растерянном, шоковом состоянии, руки мои дергались, как и глаза, и подбородок, в классе меня вообще не трогали и не разговаривали – потому что я был ходячим олицетворением ужаса, который мог случиться с любым из них.

Кстати, Эльвир и Айдар меня стали провожать до дома, а потом требовать, чтобы я давал им списывать контрольные в первую очередь. Конечно, я немного приходил в себя, но моей настоящей мечтой тогда стало – закончить школу побыстрее, уйти из этого ада. Вполне нормально я провел 10 и 11 классы, все тогда думали о поступлении в университет, ходили деловые, выбирали себе факультеты.

А тот урок для меня остался на всю жизнь – следить нужно за своим языком, потому что именно он становится источником наибольших бед. Наврал – ответишь рано или поздно. Настучал – ответишь. Сказал лишнее – готовься краснеть от стыда, когда тебя выведут на чистую воду. Я никогда потом не встречал в своей жизни людей, которые бы врали и никогда за это не получали по голове.

В классе девятом я видел, как за стукачество опускают какого-то паренька, заставив целовать член у цык за нашим троллейбусным депо. Видел пистолеты с глушителями из пластиковых бутылок, которыми махали перед лицом совсем завравшегося парня. Я пришпилил своей язык страхом к нёбу и с тех пор либо врал нагло и открыто, зная, что и как могу за это получить, либо чаще просто говорил правду, какой бы неимоверно горькой она ни была.