Текст книги "Меч на ладонях"

Захар начал аккуратненько окапывать кольцо, обнажая крышку небольшого люка. Сделанная из мореных старых досок, щедро присыпанная иголками, крышка насчитывала десятки, если не сотни лет.

– Ого! – Красноармеец попытался поддеть крышку ножом. – Никак на тайник какого-то кулака финского нарвался. А то, может, и клеть.

После трех дней на сухарях мысли о копченой колбасе и сале нежным перепевом заиграли в голове молодого бойца.

Откопав крышку, Захар попробовал поднять ее, но вросший в землю люк, да еще прихваченный морозом, даже не шелохнулся.

– Что ж ты там такое хранишь? – прошептал Захар.

Подумав несколько секунд, он полез в сани и достал свою винтовку. Штыком тщательно выколол весь лед по периметру и, где смог, из щелей между крышкой и основанием, освобождая колодец лаза. Прочистил кольцо от снега, засунул внутрь ствол винтовки и, используя его как рычаг, попробовал еще раз поднять крышку. После пяти минут сопенья, когда казалось, что или винтовка, или спина треснут, в люке что-то хрустнуло, и в лицо ему глянуло темное нутро подземного хода.

– Ну-ка, кто тута? – Захар смело сунул голову в открывшийся проем. Вместо ожидаемой кладовой охотника с подвешенными шкурами, копчеными окороками и рыбинами или хотя бы с мешками зерна и бочонками с топленым жиром он увидел только убегающий в темень лаз с обложенными камнем стенами. – Или эта схоронка больше, или… – Захар задумался. Посидев так минуту, он встал, подошел к саням и вытянул мешок с запасными магазинами к автомату. Хотелось спать и есть. – Я ненадолго, комиссар. Только погляжу, что там за ямина, и сразу назад. Я лампу твою возьму, ладно?

Войтман не ответил, да Захар и не ждал ответа. Красноармеец подхватил трофейный «Суоми», командирский фонарь электрического света, догнал патрон в ствол и нырнул в лаз, аккуратно подперев крышку хворостиной.

– Если там и нет чего пожрать, то хоть в безопасности пересидеть сможем, – подбадривал себя Захар, протискиваясь по узкому лазу.

Фонарь давал узкий лучик света. Мрак, окружавший бойца, казался живым. Будто ватная подушка, мягкая и обволакивающая, темнота стремилась залезть в каждую частичку окружающего Захара пространства. Стало заметно холодней. Звуки леса, еще проникавшие в лаз около входа, при продвижении в глубь окончательно исчезли, и на уши почти физически ощутимо навалилась тишина. Захара передернуло. Лаз кончился внезапно у подножия такой же узкой винтовой лестницы, выбитой прямо в породе скалы.

Теперь двигаться можно было только вверх. Боец сглотнул и задрал голову. Лучик света терялся на ступенях, не давая и примерного представления о том, как далеко тянется лестница.

– Нельзя сейчас назад, – шепнул красноармеец, подбадривая себя. – Ежели здесь что-то полезное и есть, то только по этой лесенке. Ничего, сдюжим.

Начался подъем.

По горам карабкаться Пригодько приходилось редко, ходить по лестницам еще реже. Дышать в застоявшемся мертвом воздухе было, нелегко, а тут еще начали вылезать позабытые детские страхи.

«Уж не в гости ли к королеве-ящерке я попал? – Вспомнились сказки деда Трофима, рассказывавшиеся непослушным внукам на ночь. – Только там стены малахитом обиты должны быть».

Малахит Захар не видел, но знал, что он зеленого цвета. А здесь камень на стенах был обычный, такого сибиряк перевидал достаточно. На сердце немного отлегло. Зато проснулись другие страхи. Красноармеец подтянул автомат.

Лестница кончилась. Перед глазами была дверь из мореного древнего дуба, украшенная одной полоской трухлявой стали с железной маской, изображавшей оскаленную морду то ли волка, то ли лисы. Захар попинал преграду плечом, поднатужился, попробовал сдвинуть вверх или вбок. Дверь стояла как влитая. Фонарик комиссара еле тлел, и его слабый лучик уже не мог разогнать тени.

– Что ж за хренотень-то, – выругался в сердцах парень и, уже от отчаянья, врезал прикладом автомата по звериной маске. Та внезапно просела внутрь, и стена с легким хрустом скользнула вправо.

В тоннель влетел свет и свежий воздух.

– Эй, есть тут кто? – Лезть дальше Захару хотелось все меньше.

Никто не ответил.

Захар выждал еще пару минут, перехватил автомат и шагнул вперед.

Он стоял посреди круглого, выбитого в скале зала. Диаметр – полтора десятка шагов. Стены зала были покрыты изморозью, из-за чего несколько лучей солнца, пробивающихся через расщелину в стене, буквально заливали зал светом. Посреди высилась статуя какой-то бабы в старорежимных тряпках. В женской одежде и в скульптурах Захар не разбирался, но разницу между статуями из парка культуры и отдыха и этой почувствовал сразу.

Лицо женщины дышало. Статуя, вырезанная из цельного куска камня, стояла на какой-то желтой подставке, загаженной птичьим пометом. У груди женщина держала палку со слабосветящимся голубым камешком, а вторую руку, со странной веткой, протянула вперед.

Боец еще раз осмотрелся. Больше в зале ничего не было.

Разве что… металлическая табличка стояла у ног изваяния. Захар поднял ее. В детстве дед пробовал его учить читать и писать, но внук учиться не любил. Позднее в школе красноармеец Пригодько усердно штудировал буквы и даже выучил такие важные слова, как «Ленин» и «Сталин», но на большее Захара не хватило. Однако и его знаний было достаточно, чтобы понять, что на табличке написано явно нерусскими буквами. Причудливая вязь больше походила на язык империалистов, и красноармеец захотел даже оставить табличку, но… передумал и засунул ее за пазуху, выкинув на пол пещеры запасной диск от автомата.

«Пойду комиссара перетащу сюда». Захар выглянул в щель. Лес прекрасно просматривался на многие километры.

Лучшего наблюдательного пункта не найти.

Войдя в тоннель, он обернулся и удивился яркому свечению камня на палке статуи.

Странный камень. Захар вернулся и выдрал из рук статуи палку со светящимся камешком. Фонарь светил тускло, а в туннеле такой светильник лучше, чем никакого. Уже поворачиваясь, он заметил, как вспыхнули ярче миллионы снежинок, покрывающих стены.

– Что за… – успел прошептать красноармеец, прежде чем в его глазах миллионы снежинок превратились в миллионы солнц.

4

Окрестности Ладожского озера. Лето. 1999 год. Костя

Костя Малышев дал рукам отдохнуть, прежде чем тянуться к следующему уступу. Солнце еще не вышло в зенит, а день уже обещал стать настоящим пеклом. За последние сорок минут он прополз по этой скале почти двадцать пять метров. До расщелины было еще метров пятьдесят, и Костя рассчитывал успеть к полудню. У него в запасе часа три, и спешить здесь не следует. Косте и так повезло, что первый костыль пришлось вбивать после двенадцати метров.

Он перевел дух и потянулся вверх. Правая нога довольно удачно примостилась на пятисантиметровом уступчике, а вот под левую пришлось забить костыль. Рывок – левая рука захватила удобный выступ скалы. Теперь оставалось правой достать костыль и вогнать его в маленькую трещину в породе.

Костя не был «пауком», способным забраться на любую скалу с помощью мела и рук. Собственно, даже профессиональным скалолазом его назвать было нельзя. Костя был фотографом. По крайней мере, работал им.

В свои двадцать пять лет он не мог сказать, что окончательно определился, чем будет зарабатывать на жизнь. Хорошее образование, данное родителями, спортивная фигура, навыки джиу-джитсу, дзюдо, а также игры на гитаре (пять лет в музыкальной школе), – всего этого было недостаточно для успешной трудовой деятельности.

Работа клерком в офисе на протяжении следующих сорока лет не казалась пределом мечтаний. К бизнесу Костя тяги не чувствовал. Торговаться вроде умел, но не любил и поэтому постарался найти что-нибудь творческое, связанное с разъездами. На данный момент он работал фотокорреспондентом московского отделения издательства «Globus», выпускающего журналы «Animal Planet» и «Wild Life».

Птичек и зверюшек Костя любил в меру, но возможность ездить по всему СНГ за счет издательства, социальный бонус, включающий подержанную «Ниву», и неплохой, даже по меркам Москвы, оклад четко определили его место в жизни, по крайней мере на несколько ближайших лет.

Сейчас Костя лез за белым вороном. Курт Зайнер, начальник подразделения, распорядился сделать фотосессию семейства бурых медведей. Но местный егерь божился, что на скале живет настоящий белый ворон. Ворон-альбинос, живущий на свободе, – настоящий раритет природы, и Костя решил подработать.

Все знают, что медведей лучше фотографировать на Сахалине. Или за Байкалом. Там их много, и пуганы они слабо. Да вот только Курту заказали серию репортажей о прелестях Карелии, и последний месяц Костя провел именно здесь. Мишек он отснял на удивление быстро, но погода ему нравилась, с егерями он подружился, возвращаться в Москву не хотелось, и Малышев поехал к скале.

Через пару месяцев можно будет продать издательству снимки белого ворона, как перекупленные у знакомого фотографа. Прирабатывать на казенных командировочных, конечно, было запрещено, но жизнь есть жизнь, и на работе сквозь пальцы смотрели на такие халтурки.

До щели в массиве, где жил, по словам егеря, уникум птичьего мира, он добрался, когда солнце уже щедро залило всю скалу июльским жаром. Обливаясь потом и поминутно засовывая измазоленные руки в мешочек с мелом, Костя перевалился через расщелину в приятный после яркого солнца полумрак и рухнул во что-то мягкое. Глаза еще ничего не могли разобрать в темноте. Солнце редко заглядывало в эту пещерку, и фотограф наслаждался полумраком и прохладой после слепящих жгучих лучей, многократно отраженных от кристалликов кварца на поверхности скалы. Отлежавшись, Костя затащил в пещеру сумку с фотоаппаратом и фильтрами и страховочный трос – ворон не залетит сюда, если увидит свисающую веревку. Потом он огляделся.

Увиденное заставило фотографа вскочить.

Посреди небольшого овального зала, то ли выбитого в скале, то ли вполне естественного происхождения, стояла статуя. Статуя женщины в греческой или римской тоге, а может, в индийском сари – в женских тряпках Костя слабо разбирался. Богиня или кумир, вырезанный из цельного куска камня. Постаментом статуе служил небольшой, весь исписанный письменами или рунами кусок желтоватого металла. Черты лица статуи были достаточно грубы и мало походили на черты лица реальной женщины.

Костя начал приходить в себя. Дело оказывалось куда более значительным, чем снимки ворона-альбиноса. Накинув на шею сумку с фотоаппаратом, он подошел к статуе.

Вблизи на камне были заметны грубые следы резца.

– Да тебе ж, малая, сотни годков-то, – присвистнул фотограф, обходя постамент.

Под ногой что-то хрустнуло.

Фотограф отпрыгнул в сторону и посмотрел вниз. Там лежал проржавевший в труху дисковый магазин от автомата. По полу пещеры рассыпались латунные патроны.

– Фигня какая-то, – прошептал Костя, обходя диск стороной. Автоматическое оружие не вязалось с древним видом находки.

«Бля, да это ж культ какой-то, – пронеслось в голове. – Они ж здесь ритуалы небось кровавые творят».

Кто «они» – Костя не задумывался. Зато понял, что лазать в зал через расщелину не очень удобно для любой секты. Он осмотрел стены скалы за статуей и нашел тяжелую дверь из векового мореного дерева. На высоте груди посреди двери висела маска волка. Металлическая маска выглядела намного старше автоматного диска.

В голове фотографа начали проноситься кадры любимых фильмов об Индиане Джонсе. Напороться на хранителей таинственного культа посреди Карелии! Но, как говорится в известном сериале, – «Truth is out there»[20]20
  «Истина где-то рядом» – заэкранный перевод слогана сериала «X-files».


[Закрыть].

Костя достал из сумки револьвер. Гордость и предмет зависти знакомых, «смит-вессон», Костя получил год назад, после того как в одной из командировок на Дальний Восток его чуть не зарезали китайские браконьеры. Курт выбил для Кости разрешение на хранение и ношение оружия и дал карт-бланш на покупку револьвера за счет фирмы. Герр Зайнер уточнил, что револьвер может быть любой марки, но должен быть без наворотов, насечек серебром и прочих лазерных прицелов, то есть максимально стандартный. Через два часа начальник отделения уже пожалел о своем щедром предложении, так как Костя приволок самый дорогой стандартный револьвер из имеющихся в магазине: новый спортивно-защитный «смит-вессон» семнадцатой модели с барабаном на десять патронов, рукояткой из твердой резины, отбалансированный под его руку, в комплекте с оптическим и коллиматорным прицелом и пачкой дорогущих патронов 0,22 «лонг райфл». Лазерный целеуказатель он не купил.

Теперь, с револьвером на изготовку, он медленно подошел к двери. Ничего не произошло.

Постояв минуту, Костя несильно толкнул преграду. Дверь оказалась заперта. Фотограф толкнул сильней. Подождал еще минуту и навалился на нее уже всем телом, но она стояла намертво. Осмотрев дерево проема еще раз, Малышев засунул пистолет за пояс и попробовал сдвинуть, провернуть или приподнять дверь.

Устав, последователь экранного образа Хариссона Форда отошел обратно к статуе. Взгляд отметил какой-то голубой отблеск. Костя нагнулся и в куче вороньего помета выковырял небольшой медный жезл. В навершии слегка поблескивал маленький голубоватый камешек полсантиметра в диаметре.

Малышев присмотрелся к статуе. Богиня прижимала к груди пустую руку, в которой явно чего-то недоставало.

«А жезлик-то в руке должен быть, – подумал Костя и вложил брусок со слегка вспыхнувшим камнем в свободную руку богине. – Вот так вот».

Он даже успел удовлетворенно хмыкнуть, прежде чем окружавший его полумрак разлетелся сотнями солнц, залив сознание ослепляющим светом.

5

Окрестности Ладожского озера. Февраль. 1095 год

Голоса…

Чей-то хриплый бас на самом краю сознания с украинским акцентом склонял по матери чью-то родословную. Не останавливаясь и не повторяясь, голос перечислял, кто, зачем и в какой последовательности участвовал в создании генеалогического древа второго участника разговора и какие новые представители животного мира украсят ряды его потомков своим присутствием.

Малышев открыл глаза.

Он лежал в комнате, даже, скорее, в зале с невысоким закопченным потолком. Попробовав встать, Костя с удивлением обнаружил, что связан по рукам и ногам. По-видимому, он был связан давно, так как руки из-за пут совсем онемели и практически не чувствовались.

Рядом кто-то ругался – смачно, хотя и несколько монотонно:

– Да я таких, як ты, на кирмашу лейцами гонял и гонять буду, скоморох ху…в. – Невидимый голос не стеснялся в выражениях. – Я козак, мой отец, дед и прадед козаками были, и своими фокусами ты кобылу мою пугай, казалуп занюханны.

Обладатель возмущенного голоса медленно выхаркался и смачно плюнул, попробовал что-то еще сказать, но кто-то молчаливый и нетерпеливый, кому предназначались эти тирады, не выдержал. Послышались звуки глухих ударов.

Мягкий перелив чуждой речи прервал невидимое избиение. Язык был непонятен Косте, но по тону реплика более всего походила на упрек. Удары немедленно прекратились.

Тот же мягкий переливчатый голос уже по-русски спросил:

– Козак, или как тебя еще зовут, воин, скажи, не приходили ли на твою землю боги? – Голос помолчал, подбирая слова, и продолжил: – Может быть, ты знаешь о пришествии с небес сильных богов, схожих с людьми? Может, вы сами летали к звездам? Расскажи, и я верну тебя назад, воин.

Но собеседник у невидимого следователя был крепок. Послышались все те же харкания, завершившиеся смачным плевком. Удары возобновились.

Костя попробовал перекатиться на бок, чтобы видеть хоть что-нибудь. С третьей или четвертой попытки Малышеву удалось повернуться к разговаривающим, но вместо них он оказался лицом к лицу с еще одним связанным человеком. Вид его серьезно подорвал веру Кости в реальность происходящего.

На расстоянии вытянутой руки лежал красноармеец в потертом зимнем кожухе и шапке-ушанке. Загорелое обветренное крестьянское лицо, крепкие руки с обкусанными ногтями, стянутые кожаными путами на груди, и автоматный магазин времен Второй мировой рядом выглядели до крайности необычно и как бы даже немного потусторонне. Особенно потрясло Костю то, что затертый кожух красноармейца (это летом-то!) совсем не выглядел маскарадным костюмом.

«Ерунда какая-то, – пронеслось в голове. – Кино, что ли? Да я, наверное, в декорации влез какие-то. – Мозг старательно искал логические объяснения случившемуся. – Вылез через скалу в декорации, надумал секту себе – и пистолетом размахивать. Меня и бахнули по башке, чтобы не навредил кому. И пистолет забрали… И связали… на всякий случай, наверное».

Версия выглядела логичной.

Помутнение прошло. Сквозь дырки в потолке пробивались солнечные лучики. Пора было выбираться из этой ситуации и доказывать киношникам, что Костик – не обкурившийся дурик с волыной за пазухой.

Он постарался привлечь внимание.

– Эй, люди! Эй!! Я вас слышу. Подойдите сюда!

Звуки ударов прекратились.

Кто-то приблизился к Косте и рывком перевернул на спину.

Фотограф поперхнулся. За грудки его держало зеленокожее чудовище с мордой бабуина и красными безумными глазами. Клыки торчали из-за нижней губы.

– Ты х-хаво назвал людем, человек? – просипело создание, роняя на лицо Малышеву слюну.

В горле вопрошаемого мгновенно пересохло. Надо было что-то ответить, тем более что и чудовище замерло в ожидании, однако изо рта человека вырвался только нечленораздельный сип.

Костя начал вырываться, но тварь держала его крепко. Существо, походившее на гибрида обезьяны и персонажа « War Crafts», придвинуло морду ближе к Малышеву и, обдавая при каждом слове волной смрада из пасти, начало медленно повторять вопрос:

– Хаво ты людем назвал, чело… – Но договорить оно не успело. Из глубины зала раздался повелительный окрик, и чудище послушно отпустило Костю.

Спустя мгновение к замершему фотографу подошло еще одно странное существо. Будто вышедший из сказок не то волхв, не то друид. Низкого роста, сухощавый старичок в белом до пят балахоне из грубоватой холщовой ткани, подпоясанный наборным ремнем и с клюкой в руке.

– Ты-то будешь отвечать, воин? – Старичок задавал вопросы на довольно правильном русском, слегка растягивая слова, как эстонцы или латыши.

Малышев затравленно перевел взгляд с чудовища на волхва и кивнул головой.

– Хорошо, – удовлетворенно улыбнулся старичок. Сухие руки перехватили поудобней посох. – Ответь мне, воин, приходили ли на твою землю боги с небес? Может, ты слышал что-нибудь в легендах? Может, люди со звезд спускались к вам?

«Псих какой-то», – пронеслось в голове Константина. Происходящее явно не хотело входить в понятные рамки реальности и продолжало издеваться над нестойкой психикой горожанина.

– Где я и кто вы? – вместо ответа просипел он.

Старичок укоризненно по-доброму покачал головой.

– Это неправильный ответ. – Волхв слегка шевельнул кистью руки, и зеленокожее чудище, осклабившись, начало пинать Малышева в живот.

Уже второй удар попал в солнечное сплетение, и парень согнулся пополам от боли. Старичок остановил чудище и повторил вопрос:

– Были ли к вам визиты богов со звезд, воин? Может, вы сами начали летать к звездам?

Откашлявшись, Костя быстро замотал головой:

– Я скажу, скажу. Было, были. Прилетали, Малдер не даст соврать. И сами мы летали, только пока не дальше Луны. – Он перевернулся и посмотрел на заинтересованного старичка. – Только не бейте больше и скажите, где я?

Чудище попробовало опять начать бить связанного, но волхв придержал его. Медленно он обошел вокруг Малышева. Задумчиво причмокивая, кивнул и что-то сказал чудищу. То обиженно мяукнуло в ответ. Старичок повторил приказ уже громче, и монстра как ветром сдуло. Волхв опустился на корточки возле Кости:

– Расскажи мне, что ты знаешь о полетах к Луне.

Малышев понял, что пересказом «Икс-файлс» уже не обойтись. Память услужливо выдало фамилию Армстронга и историческую фразу о «маленьком шаге для человека, но большом прыжке для человечества». Но ерничать не тянуло, а факты поконкретней что-то не всплывали. Насчет того, где он и кто такие этот старичок с чудищем, Костя решил не спрашивать до поры до времени.

Слегка запинаясь, путая имена и даты, он за двадцать минут популярно пересказал историю космонавтики в СССР и США, отметил, весьма приблизительно, основные даты в освоении ближнего космоса и рассказал о планах путешествия на Марс.

Старичок выслушал его молча. Когда связанный фоторепортер закончил, разочарованно покачал головой:

– Это все не то, воин. – Волхв собирался с мыслями. – Скажи, были ли контакты у вас с другими людьми со звезд? Прилетельцев?

Теперь задумался Костя. Пересказывать байки дедку не хотелось. Не выглядел дедок с цепным Франкенштейном добрым свихнувшимся уфологом. Зато очень походил, строго говоря, на законченного психа и, судя по неестественно вытянутым зрачкам, изрядного наркомана, а может, даже и убийцу фотографов и красноармейцев.

Малышев начал издалека:

– Есть люди, которые говорят, что встречались с людьми с других планет и других звезд.

Старичок заинтересованно придвинулся. Но дослушать историю создания обществ поиска контактов со внеземными цивилизациями ему не дали. Юркий паренек, на вид пятнадцати-шестнадцати годков, позвякивая черненой кольчугой и длинным мечом, подбежал со спины волхва и взволнованно затараторил что-то. Говорил он неожиданно баритоном.

Связанному Косте не было видно лица прибежавшего, но эмоции на лице старичка менялись, как картинки. Видно, случилось что-то не очень приятное.

Волхв повернулся к Малышеву и удрученно крякнул:

– Плохо, что не удастся нам поговорить, воин. – Старичок покачал головой. – Ты начал рассказывать действительно интересные вещи.

Волхв задумчиво пошлепал губами и, приняв какое-то решение, встал:

– Прощай, воин.

Костя проводил глазами волхва, услышал, как хлопнула далекая дверь, и перевел взгляд на паренька в кольчуге. Оказалось, что это никакой не подросток, а взрослый мужичок невысокого роста с широкой грудью, крепкими руками, хотя и очень тонкими ногами.

Лицо воина было гладко выбрито и очень серьезно. После ухода старичка он быстро, молча осмотрел карманы и пояс Кости. После чего все с тем же серьезным выражением лица достал из ножен на поясе короткий кинжал и нагнулся к лежащему.

– Ты что делать собрался? – Костя не был уверен, что услышит ответ, но не задать вопрос не мог.

Вместо ответа мужичок коротко взмахнул рукой, всаживая кинжал в грудь Кости. Все выглядело настолько обыденно, что тот даже не успел испугаться или среагировать как-то иначе. За него это сделали другие.

За долю секунды, которая отделяла отточенное лезвие от груди фотографа, кто-то молча обрушился на спину мужичка, свалив его с ног. Костя закрутился юлой и перевернулся.

На полу, извиваясь, душили друг друга неудавшийся убийца и связанный красноармеец. Симпатии Малышева, учитывая сложившуюся ситуацию, были однозначны. Улучив момент, когда голова удушаемого, но размахивающего кинжалом тонконогого воина оказалась поблизости, он со всей силы врезал по ней связанными ногами. Обладатель кольчуги обмяк и затих.

Красноармеец, шумно дыша, откатился в сторону, для верности напоследок двинув противника головой об пол.

Теперь они с Костей рассматривали друг друга.

Красноармеец заговорил первым. Медленно выговаривая слова, как будто обращаясь к больному или слабоумному, он произнес, ткнув себя кулаком в грудь:

– Захар. Пригодько. Рот-фронт. СССР, – и ожидающе замолк.

Костя, подумав секунду, ответил:

– Костя. Малышев. Москва. Россия, – и тоже замолк.

Реакция красноармейца, которого, по-видимому, звали Захар, была понятной.

– Бля. – Захар выдохнул. – А финны где? Ты что – тоже из окруженцев?

Костя отрицательно замотал головой:

– Я из фотографов.

Захар нашарил кинжал стражника и деловито разрезал кожаные путы на своих ногах.

– Зря ты сюда полез, фотограф. Фотографировал бы себе деток да стройки пятилетки. А на войне воевать надо, а не с камерой промеж окопов шастать. Как к финнам попал?

Костя задумался. Вопрос был произнесен на чистом русском, но смысл немного ускользал.

– К каким финнам? – осмелился он на встречный вопрос.

Захар, порезав путы на своих ногах, деловито освободил собственные руки и присел к Косте.

– К каким-каким… К пособникам мирового капитализма и угнетателям трудового финского народа. К клике Маннергейма[21]21
  Карл Густав Эмиль Маннейргейм – маршал и глава Финляндии во время Советско-Финской войны 1939-1940 гг.


[Закрыть].

Уверенности в словах Захара не было ни на грош. Видимо, и на него окружающая обстановка действовала. Костя, робко посматривая на кинжал в руках явно сдвинутого красноармейца, возразил:

– Так кончилась война-то. Давно.

Красноармеец смутился:

– Как кончилась? Вчера еще ж наших из-под Раате тур… – Он запнулся. – Мы, эта-а-а… отошли на перегруппировку сил для дальнейшего удара.

Костю серьезно расстраивала ситуация, в которой он уже со вторым человеком разговаривал связанным.

– Солдат, ты мне руки и ноги развяжи. А то, не ровен час, налетят кореша этого недомерка и нас с тобой в капусту покрошат.

Будто почувствовав, что разговор пошел о нем, стражник начал подавать признаки жизни. Захар нагнулся к нему с кинжалом, но Костя его остановил:

– Погоди. Ты что, Захар, про языка не слыхал? Ни ты, ни я не знаем, где мы и кто вокруг. Не похожи эти ребятки на белофиннов. Да и война лет пятьдесят как кончилась.

Захар стукнул по лбу стражника рукояткой кинжала и, недобро хмурясь, повернулся к Константину:

– Ты путаешь что-то, фотограф. Война идет. А закончится она тогда, когда мы Хильсинки, или как их там, тамошние возьмем и освободим угнетенный финский народ из лап капиталистов и кулаков-эксплуататоров.

Тем не менее Захар хватко разрезал путы на ногах и руках Малышева. Тот благодарно посмотрел на Захара и начал растирать руки.

– Бог с тобой, солдат. Война с финнами, так с финнами. Правда, когда я родился, мы уже почти лет тридцать как и финнов, и немцев, и японцев, мать их, победили.

Костя массировал ступни, восстанавливая кровообращение.

Захар сидел напротив, разглядывая одежду и ботинки Малышева.

– Слышь, фотограф. А ты, часом, не из контры будешь? Чтой-то одежка на тебе ненашенская.

Костя быстро отодвинулся от красноармейца.

– Я тебе, Захар, сейчас одну новость скажу, но ты на меня с ножом не кидайся, лады?

Захар подумал и мотнул головой:

– Лады, фотограф. Давай политинформацию.

Костя тщательно подбирал слова.

– Видишь ли, Захар. Война, про которую ты говоришь, между финнами и СССР закончилась больше пятидесяти лет назад. И мы, СССР, победили.

Захар хмыкнул:

– Еще б мы не победили. Только это ты ошибаешься, фотограф. Война идет. Как она могла закончиться пятьдесят лет назад, когда я еще вчера от этих самых финнов дра… отсту… перегруппировывался.

Костя начал по-другому:

– Как по-твоему, Захар, который сейчас год идет?

Пригодько замолчал, посмотрел в потолок, пошевелил губами и ответил:

– Одна тысяча девятьсот тридцать девятый от рожд… Просто одна тысяча девятьсот тридцать девятый. Декабрь месяц.

– Во-от, – удовлетворенно произнес Константин. – А я родился в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Ну-у? Понимаешь?

Красноармеец насупился и поиграл кинжалом.

– Что ну? Дурак ты или блаженный. По-твоему, так и товарищ Сталин Иосиф Виссарионович – не генеральный секретарь?

– Так я о чем, – радостно загомонил Малышев. – Помер Сталин твой, лет уже как сорок.

– Ты говори-говори, да не заговаривайся. – Захар явно начал выходить из себя. – Ты сейчас такое сказал, что, будь мы на большой земле, тебя б… сам знаешь куда забрали.

Захар поскреб голову.

– Не то ты говоришь, парень. Но ты хоть из русских. А этот… – Захар пнул ногой бессознательного стражника. – Хрен его знает, чей. Может, и не финн.

Костя улыбнулся, осознавая, что до Пригодько начало доходить хоть что-то. Но Захар продолжил:

– Может, это немец или франкист какой.

Этот разговор прервал протяжный стон, раздавшийся в углу зала.

Переглянувшись, они поднялись на ноги и пошли на звук. Вскоре наткнулись еще на одного связанного. Гладко выбритый невысокий сухощавый мужчина средних лет с нехарактерными для блондина восточными скулами лица, одетый в шорты и старомодный френч с короткими рукавами, был связан так же, как и недавно они. Блондин слегка постанывал, крутился и явно собирался очнуться. Пригодько по-дружески пнул связанного, и тот открыл глаза. Сказать, что в них при виде красноармейца и фотографа появилось изумление, значит не сказать ничего. После попытки осмыслить увиденное у него перехватило дыхание.

Молчание нарушил Захар:

– Тебя как зовут, мил человек?

Блуждающий взгляд связанного блондина остановился на Косте, потом медленно перешел на Захара. Губы с трудом открылись, и узник просипел по-русски:

– Где я?

Захар улыбнулся.

– Мы вот с этим товарищем поспорили. Он утверждает, что освобождение финского народа закончилось пятьдесят лет назад, а я говорю, что война с белофиннами идет сейчас. Рассуди ты нас, мил человек.

Связанный перевел взгляд с Кости на Захара и мотнул головой:

– Бред какой-то. Зачем России воевать с собственной губернией? Кто меня связал и кто вы?

Малышев взъерошил волосы, повернулся к красноармейцу:

– Захар, я начинаю понимать. – Он еще раз осмотрел одежду Пригодько и связанного человека. – Захар, который, ты сказал, сейчас год идет, по-твоему?

Красноармеец хмыкнул:

– Как какой? Одна тысяча тридцать девятый. То есть одна тысяча девятьсот тридцать девятый.

– Вот, а по-моему, одна тысяча девятьсот девяносто девятый. – Он обернулся к связанному: – А по-вашему, какой сейчас год?

Связанный блондин покачал головой, отгоняя что-то, даже попробовал взмахнуть рукой.

– Бред какой-то. – Русский язык связанного был безупречен. – Одна тысяча девятьсот шестой от Рождества Христова. – Да впрочем, что случилось? Вы из людей Калугумбея?

Блондин огляделся и попробовал приподняться.

– Где студенты? Горовой? Где моя статуя?

Слово «статуя» одинаково подействовала на остальных участников разговора.

Захар посмотрел сначала на Костю, тот на него, оба – на связанного блондина.

– Точно. Статуя… Баба в тряпках. Я до нее дотронулся… – Рука Захара дернулась ко лбу, но вовремя остановилась. – Бесовщина.

Костя замотал головой:

– Я тоже за палку какой-то богини схватился. Только ерунда это.

Блондин затряс связанными руками:

– Что ерунда? Где студенты? Кто вы такие и почему я связан? Статуя – собственность Императорского географического общества, и за нее вы ответите. – Он, не прекращая, крутил головой. – Где Горовой? И развяжите меня, в конце-то концов.

Красноармеец почесал затылок:

– Ладно. Русский человек, по всему видно.

Связанный блондин выдал длинную тираду из сквернословии.

Захар нагнулся к нему и разрезал веревки.

– Русский, и то помощь. А контра ты или, допустим, из пролетариев, так это опосля завсегда выяснить можно.