Текст книги "Паладины"

Глава 2
Начало пути

У Алексея не было времени отдохнуть, потому как до него дошел слух о приближении неисчислимых франкских войск. Он страшился их появления, ибо хорошо знал неудержимость их натиска, их переменчивый и непостоянный характер, как и все, что было в природе кельтов, и все, что из нее вытекает; он знал, что они всегда готовы поживиться богатствами и что при первой же возможности они готовы без зазрения совести нарушить свои договоры. Тем не менее басилевс не терял мужества и принял все меры, чтобы приготовиться к сражению, если того потребуют обстоятельства. Действительность оказалась гораздо страшнее слухов. Ибо весь Запад, все варварские народы, живущие в странах, которые расположены по ту сторону Адриатики и до Геркулесовых Столпов, все те, кто кочевали большими толпами вместе со всей семьей, перейдя Европу, шли по Азии… Появлению такого количества людей предшествовал налет саранчи, которая пощадила урожай, но разорила все виноградники, истребив их. Это был знак, как предсказали прорицатели, что огромная кельтская армия не будет вмешиваться в дела христиан, но поразит, одолеет сарацинских варваров.

Анна Комнина. «Алексиада»

1

Басилевс поморщился, когда дверь за неожиданными друзьями Империи закрылась. В последнее время он нечасто мог позволить себе быть прилюдно кем-то недовольным.

– Ну почему они считают вонь признаком праведности? – посетовал самодержец.

Советник, стоявший у правого плеча императора, лишь пожал плечами в ответ на этот риторический вопрос. Все страдают от немытых детей Запада, не только император.

Из приемной залы только что ушли послы Готфрида, герцога Лотарингского.

…Когда до самодержца дошли вести о том, что у западных границ земель угров замечено новое войско, басилевс решил, что это один из отрядов Боэмунда Тарентского, давнего врага Константинополя. Даже когда принеслись гонцы с сообщением, что идет несметная армия германцев во главе с одним из герцогов германского императора, которую папа Урбан обещал им, Алексей все еще не верил, что это и есть долгожданная помощь. Ведь были уже толпы оборванцев с вилами, остатки которых удобрили все земли в окрестностях Никеи?! Неужели еще?

Тем больше был восторг сановников, когда шпионы начали доносить о размерах подступающего войска. И тем больше был их ужас, когда стало известно, что приближающиеся к Империи сто тысяч германцев всего лишь четвертая часть папского войска.

Что делать? Как удержать в узде бесчисленное множество полуголых франков и лангобардов[15]15
  Лангобарды – здесь: норманны, осевшие в Сицилии.


[Закрыть], способных при виде богатств столицы Восточной империи потерять и голову и желание идти в далекую Святую землю?

Императору казалось, что он придумал отличный способ добиться своего. Опыт и знания все еще играют важную роль в этом мире. Но проверить план в действии можно было лишь после прибытия франков, и Алексей приготовился ждать осени 1096 года, когда оказалось, что фортуна еще способна преподносить сюрпризы и тем, кто думает, что управляет ею.

В Константинополь прибыл брат короля Франции Гуго де Вермандуа. Первоначально планировалось, что один из самых знатных людей, принявших крест из рук Урбана Второго, самолично возглавит франкское войско. Сам Гуго был в этом абсолютно уверен. И сильно разочаровался, когда ему предложили быть лишь первым среди равных. Ни Роберт Коротконогий, граф Норманнский, брат короля Англии и сын Вильгельма Завоевателя, ни Стефан Блуаский, его шурин и богатейший феодал Франции, чьи владения превосходили домен французского короля, не желали видеть над собой самовлюбленного брата Филиппа Первого. Такого гордый Гуго стерпеть не смог. Он разругался с соперниками и отбыл со своими рыцарями в Италию, откуда морским путем думал достичь Босфора.

Судьба выступила против заносчивого отпрыска французского королевского дома. Шторм уничтожил большую часть кораблей с его армией, а он сам спасся только чудом. Вермандуа, выброшенный на берег вместе с несколькими рыцарями, был взят под арест и отправлен в столицу.

Там его встретили распростертые объятия Алексея Первого.

Опытный интриган, политик, получивший навыки ведения переговоров и убеждения из рук последних сохранившихся мастеров этого искусства, басилевс сумел за несколько дней сделать из самодура Гуго своего первейшего помощника. Играл он на том, что и его многочисленные предшественники: зависть, жадность, лесть – все это сделало из заносчивого и напыщенного гостя Восточной империи его первейшего друга. Алексей принял де Вермандуа как равного себе, что, конечно, польстило потрепанному и растерявшему свиту и армию Гуго. Величайший монарх видел в нем такого же могущественного государя, значит, все не так плохо! Французу отвели покои во дворце басилевса, осыпали лестью и сокровищами так, что, когда Алексей попросил у «видного военачальника Запада» клятву верности Империи, Гуго не смог отказаться.

Император хотел, чтобы земли, отвоеванные католиками у неверных, были возвращены в лоно Византии. На словах басилевс пообещал графу, что потом он обязательно вернет их такому мудрому и талантливому полководцу, как де Вермандуа. Вернет в качестве лена, но на особых условиях, так что управление Империи будет только номинальным, а права Гуго – фактически суверенными.

Слова в устах византийца способны были творить чудеса. Особенно вкупе с золочеными кроватями, стоящими в покоях, отведенных Вермандуа, красавицами невольницами и сундуками, полными золота и драгоценной посуды. В результате тот человек, который еще полгода назад отказался поступиться главенством в походе, предпринимаемом во имя Господа, с радостью принес вассальную клятву. Начало было положено. Пример для заносчивых франкских графов.

С Готфридом Бульонским, герцогом Нижней Лотарингии, руководителем первого из приближающихся к Константинополю крестоносных ополчений, ситуация была другая. Готфрид, как и все германцы, был дисциплинирован, имел свои понятия о чести, верности и вообще о том, как должны себя вести христианские воины, и во всем поступал в соответствии со своим кодексом чести. В отличие от предводителей крестоносных голодранцев, бесславно потерявших половину армии под копытами коней угров, немец заключил договор с венгерским королем Коломаном о проходе через его земли и до границ Византии дошел практически без потерь.

Послы Алексея встретили лотарингца у западных окраин Империи и попробовали с ходу провернуть ту же самую комбинацию, которая так удачно прошла с братом французского короля. Но германец оказался человеком, слепленным из совершенно другого теста. Активные и трудные переговоры под Белградом окончились только тем, что Готфрид дал обещание не трогать жителей Империи и их дома. Еще граф Бульонский пообещал защищать земли и имущество жителей Византии на протяжении всего своего пути по территории Империи в обмен на обещание снабжать стотысячное войско продовольствием.

Готфрид следил за выполнением этого соглашения, так что договор строго соблюдался до берегов Мраморного моря. Но и на старуху бывает проруха. Немецкая армия все-таки осадила и разграбила город Селимбрию[16]16
  Селимбрия – нынешняя Селиврия.


[Закрыть]. Германский полководец заявил, что он предпринял этот шаг в ответ на хамские действия местных жителей, которые дошли до того, что с оружием в руках нападали на его солдат. Сути события такие отговорки не меняли. К воротам столицы двигалось войско, практически равное по силам армии Империи. Все это не могло не усилить опасения самодержца по отношению к латинянам.

Как только войска лотарингца подошли к Константинополю, в ход пошло все, что помогало грекам решать проблемы с соседями в течение столетий: золото, подарки и титулы для военачальников в обмен на клятву верно служить Империи. Не причинять вреда, а именно служить… И здесь басилевса ждало первое разочарование.

Готфрид был глубоко верующим человеком. Приняв крест, он распродал многое из своего имущества, поставив на поход в Святую землю буквально все. От вассальной клятвы басилевсу немец отказался. Он заявил, что является вассалом германского императора и никого более, его цель – Иерусалим и ничего более. Тот, кто встанет на этом пути, станет его врагом, врагом его армии, и никаких других вариантов! Простая политика варвара, не обремененная вариантами развития событий.

Алексею понадобилось все искусство убеждения, чтобы переломить волю упрямого германца.

Для создания нужной атмосферы сотрудничества крестоносцам перестали поставлять продовольствие. Запасы еды быстро подходили к концу, в лагере начался голод. Это, да еще и погода, которая в декабре радовала всех мокрым снегом, градом и пронизывающим ветром, дующим с Босфора, рано или поздно должно было свалить неприступную башню германской гордыни. Но немцы тоже показали зубы. Если византийцы перестали привозить в лагерь продовольствие, то его приходилось брать самим. Лотарингцы совершили несколько смелых рейдов по окрестностям, попробовали взять городскую башню и ворота. Получив отпор от загодя приведенных к лагерю наемных половецких отрядов, забрасывающих пехоту сотнями стрел, и ромейской пехоты, перекрывшей все подходы к Константинополю, немцы вернулись обратно в лагерь.

Началось противостояние, которое с течением времени не несло ничего хорошего басилевсу. Лангобарды Боэмунда уже высадились в Валоне[17]17
  Валон – нынешняя Албания.


[Закрыть] и ускоренным маршем двигались на воссоединение с германцами. Получить две боеспособные армии под свои стены не входило в планы императора.

Алексей совершает хитрый маневр. Напасть на немцев ему нельзя, это ожесточит всех остальных крестоносцев. Но зато можно спровоцировать самих лотарингцев! Он мирится с Готфридом, возобновляет снабжение лагеря продовольствием, даже переправляет всю армию в более приятную по климату Галату. И убирает войска подальше от германцев…

Граф Бульонский, решив, что уступчивость императора связана с его слабостью, под давлением своих военачальников, почуявших большой куш, идет ва-банк. Устав от фактически осадного положения в дружеской стране, немцы переходят в наступление. Они сжигают свой новый лагерь, снова переходят бухту Золотой Рог и становятся лагерем напротив земляных крепостных валов. Солдатня рвется в город, чьи золотые купола храмов дразнят и привыкших к роскоши рыцарей и полководцев.

Начинаются стычки, локальные схватки небольших отрядов. И тогда император показывает уже не зубки, а всю оскаленную пасть. От земляных валов лотарингцев отбрасывает элитная варангская[18]18
  Варанги – они же «варяги», элитная часть гвардии басилевса, до недавнего от описываемых в книге событий времени набираемая почти исключительно из норманнов, приходивших ко двору из Русских земель. После того как пьяные «русские» варанги устроили разгром императорского дворца в 1086 году, приоритет при наборе сместился в сторону шотландцев и саксонцев.


[Закрыть] дружина и лучники под руководством Никифора Вриенния, дикие половцы устраивают карусель вокруг редкого частокола укрепленного лагеря крестоносцев, осыпая стены и лагерь уже тысячами стрел. С тыла подходят ровные квадраты бронированной пехоты, редкие места, где можно пустить коня в галоп, занимают отряды катафрактариев[19]19
  Катафрактарии – вид тяжелой византийской конницы.


[Закрыть], чей грозный вид заставляет не спешить к лошадям даже седоусых рыцарей-ветеранов. Ощетинившаяся копьями пехота под прикрытием щитов пелтастов[20]20
  Пелтасты – легкая греческая пехота.


[Закрыть] отражает редкие вылазки. Над немецкой армией, зажатой между городом и проливом, нависла реальная угроза окончания похода, и Готфрид Бульонский скрепя сердце идет на соглашение с басилевсом.

В качестве утешения гордости ему напоминают, что его цель – Иерусалим, потому до бывших ромейских земель лотарингцу нет дела. Полководец приносит клятву, что все земли и крепости, отвоеванные у мусульман и до этого принадлежавшие Византии, будут передаваться военачальнику, назначенному басилевсом.

Алексей доволен. Как только под письменной клятвой немца появилась золотая печать императора и пурпурные чернила подписи Комнина скрепили слова присяги, Готфрид был приглашен на пир, где его провозгласили сотрапезником императора, личным гостем и другом басилевса и прочая. Насупленного герцога осыпали дарами, золотом и лестью, после чего опять переправили вместе со всем войском через пролив, где он должен был дожидаться остальных в имперских укреплениях у Пелекана.

Всего этого «полочане» не увидели.

Их судно пришло в порт Константинополя через два дня после того, как все немцы благополучно переправились через Босфор.

2

Галера приткнулась боком к соломенным тюкам, защищающим бока приплывающих судов от удара о деревянные мостки пристани. Расторопный паренек на пирсе подхватил брошенную пеньковую веревку, споро закрутил ее вокруг причального столба и потрусил к корме судна. По центру борта в это время моряки перебрасывали на причал мостки из тесаных брусов, скрепленных добрыми железными хомутами и перевязанных накрест все той же пенькой. Веревка нужна была для того, чтобы на качающемся проходе к твердой земле у грузчиков не скользили ноги. Впрочем, в заливе качка была минимальной.

– Здорово! – приветствовал паренька капитан судна, но тот только кивнул, убедился, что и кормовой канат привязан крепко, и сиганул по настилу к выходу.

Капитан сконфузился: с простым портовым здороваются как с равным, а он нос воротит и сбегает?! Но разродиться уже закипающим в груди гневом шкиперу не дали – со стороны портовой мытни спешила процессия.

Когда греческие таможенники ступили на уложенные и накрепко прикрученные мостки, капитан галеры все-таки не удержался от вопроса:

– Пострел местный убежал отсюда, как осой ужаленный. Что-то случилось? Да и в порту так безлюдно, что я уже подумал, может, праздник какой сегодня?

Таможенник посмотрел на него как на больного.

– Да ладно, Михайло, я ж с рейса, отстал от жизни, – оправдался дремучестью капитан, и усатый грузный писарь мытной императорской службы сжалился над любопытным моряком:

– Так лангобарды нонче к воротам подходят. Два дня прошло, как мы германцев через Рог переправили, так теперь новая напасть на столицу свалилась. Говорят, идут и идут, и нет им конца!

Таможенник оценивающе окинул взглядом закрепленные на палубе товары и, подняв стило и маленькую глиняную табличку для отметок, скучающим голосом поинтересовался:

– Так что там у тебя? Много привез?

Выражение лица капитана резко поменялось.

– Да какие товары?! Только и живу тем, что паломников переправляю в престольную! С такими оборотами скоро по миру пойду.

Шкипер судна горестно вздохнул, поправил не вмещающийся в косоворотку живот и углубился в привычный для обоих мир процентов, льгот, сборов и податей.

Для стоявших в отдалении от трапа четверых путешественников это стало абсолютно неинтересно.

3

– Опоздали, – удрученно прокомментировал услышанное Улугбек Карлович.

– Куда? – не понял Захар.

– Опоздали к началу переговоров, – уточнил ученый и махнул рукой матросам. Те дружно взялись за сундуки пассажиров.

Тимофею Михайловичу и Малышеву было не до того. Рыцарь присматривал за тем, как выводят из импровизированного стойла его красавца-коня, а Костя командовал выгрузкой из трюма завернутого в холстину ствола новой пушки. По аналогии с «Евой» этот продукт мозговой атаки выходцев из двадцатого века получил звучное имя «Адам».

Помогали фотографу не только моряки, но еще и четверо лучников, принятых в компанию за прокорм и вещевое довольствие. Кроме стрелков с ними теперь были еще два конных копейщика и арбалетчик. Рыцарь Тимо взял их в свой отряд для придания самому себе веса в глазах окружающих.

Советник папского легата не мог позволить себе явиться к месту сбора в одиночку. Конечно, лучше было бы, если бы за ним шел целый отряд из трех-четырех рыцарей и пяти десятков пехотинцев, но даже дюжина человек уже не так плохо. От желающих присоединиться к ним не было отбоя, практически весь простой люд возжелал примерить к себе титул освободителей Гроба Господня, так что претенденты на участие в походе выдерживали строгий отбор.

В результате лучниками стали четверо выходцев из далекого от Италии Уэльса. Ходри, Бэл, Рис и Гарет были разного возраста и достатка, но всех четверых объединяло потрясающее владение своими длинными луками из дорогого испанского тиса. Наемники, немало пошлявшиеся по свету после изгнания из собственных земель норманнами-завоевателями, искали себе новое пристанище и службу, когда их застал передаваемый монахами призыв Святого престола. Возможность сделать богоугодное дело и отпустить себе все накопленные за жизнь грехи сразу поставила их в первые ряды зарождающегося крестоносного воинства, а слух о том, что местный рыцарь, известный при дворе самого Урбана, набирает отряд, определил и их дальнейшую судьбу.

Оба конных копейщика были из лангобардов, норманнов короля Сицилии Робера Гюискара. Чем они прогневили своего бывшего сюзерена, бородачи не рассказывали, но здорово рубились в конном и в пешем строю и получили приглашение в дружину рыцаря по праву. Звали их Трондт и Эйрик.

Арбалетчик Салваторе по кличке Чуча пристал к ним случайно. Тимофей Михайлович хотел подыскать себе еще пару добрых мечников, но, увидев в деле маленького генуэзца, сделал выбор в пользу последнего. Чуча вколачивал арбалетный болт в цель размером с кулак на расстоянии в пятьдесят шагов, а с двух сотен запросто попадал в умбон щита, подвешенный на веревке. Валлийцы тоже были парни не промах, каждый из них мог держать в воздухе по четыре-пять стрел одновременно, но генуэзец брал невероятной меткостью, всаживая болт за болтом в предложенные ему мишени.

Боевую силу отряда дополняли сразу два оруженосца, Захар и Костя, оба в кольчугах, ничем не уступающих рыцарской, и с винтовками за плечами. При них был тот самый паренек-дружинник, который приносил в осажденный замок из Ги приказ баронессы. Звали его Давид, но сам он предпочитал отзываться на кличку Пипо.

В состав отряда также входил Тони, слуга рыцаря, толстый и ленивый, но отменно готовящий еду из всего, что было под руками, и двое слуг Малышева, Марко и Антонио. Костя тренировал из них расчет для «Адама». Оба при случае могли выдержать и рукопашный бой.

На то, чтобы вся эта орава была экипирована и отправлена в путешествие к берегам Босфора, требовались серьезные по местным меркам деньги. Надо было платить за морскую перевозку, за питание, оружие, лошадей и припасы. На все денег не хватало. Выручило «полочан» то же самое событие, которое и отсрочило их поездку: Костя женился.

По сути, его женитьба для компаньонов была единственным выходом из сложившейся ситуации. Когда Улугбек Карлович подсчитал, сколько серебра требуется, чтобы участвовать в крестовом походе, выяснилось, что наличных явно недостаточно. Необходимо было продавать и дело, начавшее давать неплохой доход, и саму виллу «Золотая горка», так удачно приобретенную совсем недавно, да еще занимать под проценты. Теоретически они смогли бы выкрутиться… Только покупателей не наблюдалось. Крестовая истерия, захлестнувшая Европу, требовала массу золота, а население было разорено предыдущими неурожайными годами, так что людей, способных выложить пару тысяч солидов, осталось в округе совсем мало. И одной из них была новая пассия Кости, так удачно выдвинувшая ультиматум своему любовнику. Возможно, Костя и сам бы решился сделать предложение. Все-таки у Алессандры были все те качества, которые он ценил в противоположном поле: ум, красота, такт, но сложившаяся ситуация серьезно ускорило то, к чему он и сам шел неспешным шагом.

Его предложение руки и сердца было благосклонно принято вдовой Кевольяри, и теперь на поклонение Гробу Господню шел уже не холостой охламон, а семьянин и преуспевающий купец. Алессандра, сменившая фамилию на Малиньи, – фамилия Малышев была слишком чужда для итальянского уха – ссудила их отряд из собственных средств, благо и доставшаяся ей в наследство торговля, и производство новоприобретенного мужа и его компаньонов давали стабильный и немалый доход. По уходе в паломничество все активы семьи брались под охрану Католической церковью, так что Косте не надо было волноваться за то, что в его отсутствие кто-нибудь обидит его молодую супругу или навредит делу.

Свадьба была большой даже по местным меркам. Гуляли всем селением почти три дня и еще неделю избавлялись от наехавших на праздник дальних родственников молодой жены. Если сюда еще добавить две недели подготовки с выборами яств, рассылкой приглашений, покупками и получением благословений, да посчитать две недели, потраченные на решения юридических дел, появившихся после венчания (один брачный контракт занял три дня согласований и учета имущества супругов), то получилось то, что и получилось. «Полочане» опоздали с выходом и явились в Константинополь, когда первое из Христовых воинств уже благополучно переправилось на мусульманскую сторону.

Костя был хмур всю дорогу.