Текст книги "Субъект. Часть четвертая"

Андрей Но
Субъект. Часть 4

Глава 10
Силки пространства и времени

В момент, когда это произошло, соседний город пребывал в счастливом неведении. Тут стоял сонливый осенний вечер. Солнце садилось раньше, чем обычно, обнаженные деревья в одиночестве хандрили, детские площадки пустовали. Смотреть в окно уже было неинтересно.

И все же на глазах тех немногих, кто смотрел сейчас в свое окно, мрачное небо над горизонтом внезапно заалело. Где-то там, далеко, беззвучно стал разрастаться красный, слепящий шар. Звук дошел до них на два или три удара сердца позже, чем ожидалось. Стекла в старых домах брызнули осколками, дряхлые рамы вдавило внутрь квартир. Испуганно заверещали на стоянках автомобили. Электричество во многих районах вырубило, и те погрузились во тьму, в которой выразительнее проступили смертоносные очертания грибовидного облака, стремительно растущего над небосклоном.

Городские улицы пронзил затяжной вой воздушной сирены, поднялся небывалый переполох. Никто не обратил внимания на прочертившее небо огненным следом нечто бесформенное, отсюда похожее на комету, что пролетело высоко над головами и врезалось в будку на крыше одного из девятиэтажных домов, пробив ее насквозь.

Обломки кирпичей сыпались на страшно покореженное тело. Глаза ослепли от мощнейшего, непредназначенного для человека перепада давления, но и без них, обрывками чувств я отчетливо видел ад, который после себя оставил.

Не-е-ет!..

Город, в котором я родился, жил, знакомился с людьми… Левую половину тела стягивало и сморщивало от тяжких ожогов… Щека, вместе с частью волос на голове сгорели…

Не-ет!..

Города, который я знал, больше нет… Ноги не слушались… Правая рука была погнута в дугу и не шевелилась… И близких, что в нем жили, тоже…

Не-ет!..

Спасшиеся благодаря мне девушки… лучший друг… его жена… ни в чем неповинные родители… Все органы были перемешаны в безжизненную кашу… Легкие были похожи на рванье…

Нет…

Шея сломана… Спинной мозг поврежден… Прежняя связь с телом навсегда потеряна… Марта, так и не дождавшись меня, погибла… Будущего не произойдет…

– Не-е-ет! – беззвучно простонал я, каким-то чудом раскрыв вывихнутый рот. Я не чувствовал своего тела, не видел ни того, что от него осталось, ни того, что располагалось вокруг. Своего стона я тоже не расслышал, так как слух был серьезно поврежден. От меня не осталось ничего… Ничего, кроме моих способностей.

Я воспринимал себя со стороны алиеноцептивно. Это до жути напоминало программу трехмерного моделирования, где из линий, посреди бескрайней, чернющей пустоты, была спроектирована фигура человечка. Притом, у проектировщика, судя по всему, было весьма туманное представление о том, как должен был выглядеть человек. Планетарная скорость со мной жестоко обошлась…

Я не мог пошевелиться. Но мое тело состояло из материи, поэтому я заставил его это сделать. Нога фигуры из линий сдвинулась то ли сама, то ли по чужой воле. Я будто управлял героем в незаконченной, непрорисованной и непродуманной демоверсии какой-то компьютерной игры от третьего лица. Казалось жутким допустить, что этим героем как раз таки являюсь я. Уж больно неудобным было управление. Уж больно неиграбельно выглядела его модель. Слишком незавидная предыстория была у этого персонажа, чтобы хотелось за него играть… Но игра уже началась и выхода из нее, как такового, не было.

Неуклюже поднялась рука и, слепо пошарив в воздухе, рухнула на изувеченное лицо фигурки. И в этот же миг по-новому вспыхнула боль в скуле, заставив схлопнуться мой обзор от третьего лица в одну точку. На этой точке сейчас лежал какой-то инородный предмет. Сложно было поверить, что это моя рука, ведь я ее не чувствовал. Тактильная и болевая чувствительность остались только на лице, да на отрезке шеи, что был выше места ее перелома. Я до сих пор не мог, ну не мог поверить в происходящее!..

Как же так вышло… Еще пару минут назад я предвкушал близкую победу над Айсбергом, а далее – спокойную и размеренную жизнь, которую в этот раз могла бы уже скрасить девушка, которую я видел раньше только в грезах… Это было бы для меня чем-то совершенно новым, чем-то… взрослым. Пусть и взрослеть я никогда не спешил.

Но теперь спешить было некуда. Всего этого нет, а сам я был хуже, чем мертв. Я был привязан к этому мертвому телу, заключен в него, как осужденный – в клетку. Заброшен в груду покореженного металлолома и непослушного мяса, центр управления которого не хватало смелости перечеркнуть. А за что еще мне оставалось держаться? Я с горькой задумчивостью наблюдал со стороны за своим мозгом. Страшный трехсекундный полет он как-то пережил. Нет… Он, кажется, вообще остался невредимым!.. Видимо, намертво зафиксировал конфигурацию из составляющей его материи. А толку… Я неуверенно взвел пружину ментальной гильотины для избавляющего от мук удара по самому себе. Но что-то во мне противилось.

Буквально десять минут назад, я бы рассмеялся над такими понятиями как судьба и предназначение. Но сейчас, на грани ухода в небытие, мой мозг цеплялся за любое оправдание в пользу жизни. Хотя бы в таком виде. Ведь я, несмотря на все, выжил. А значит, в этом был какой-то смысл. А может, это вообще было частью чьей-то задумки… Пусть так…

Отрывистыми, как у робота, угловатыми движениями, фигура попыталась встать. Получилось далеко не с первого раза. Она путалась в их последовательностях. Наконец, ей удалось неровно замереть на двух ногах. Чудом выжившее чувство равновесия в мозгах подтвердило, что голова в самом деле зависла над землей, а сам я, стало быть, нахожусь в положении стоя.

Первый шаг был мелким, ничтожным. Управление опорно-двигательным аппаратом столь непривычным способом, как бы со стороны, было делом невероятно сложным, быстро ввергающим в отчаяние. Голова будто была взгромождена на кучу криво сцепленных между собой протезов, что слушались мои команды через раз. А сам я был по-прежнему слеп, глух, начисто отрезан от мира ощущений. Это не жизнь.

Я стоял посреди черной, объемной пустоты, а на меня со всех сторон обрушивался алиеноцептивный мусор. Одни звуковые волны чего стоили. Они перебивали друг друга, как старые супруги, низкочастотные давились, поглощая коротковолновые, а высокоамплитудные искажали пространство, отчего локации вокруг, и без того невнятные, похожие, скорее, на наброски самих себя карандашом, становились размытыми. И, тем не менее, в том, что их наполняло, я приблизительно разобрался. Кажется, я был сейчас на крыше жилого дома. Рядом валялось нечто похожее на разбитую спутниковую тарелку. А внизу бегали люди. Паника была беспочвенна, ведь их город вовсе не был задет…

И все же странно, как мне хватило сил спровоцировать столь мощный взрыв, который смог поглотить весь город. Неужто мне удалось настолько разогнать частицы, настолько разогреть окружающую среду, что начался ядерный синтез? Такое происходит только в недрах звезд, люди еще до такого… Хотя, а…Ах-х…

В памяти с непростительным опозданием всплыл диалог с нейрохирургом, когда я впервые оказался в Айсберге. Он точно говорил что-то про наработки термоядерного реактора у них в подвалах. Теперь все сходится. Если бы я только это вспомнил раньше, то не позволил бы себе так рисковать… Но уже поздно.

Пошатываясь от безысходности, я не знал в какую сторону мне ковылять. Везде одни и те же бессмысленные, светящиеся линии, монументальные геометрические фигуры и проносящиеся мимо каракули. Увижу ли я это когда-нибудь в прежнем свете…

Решившись, я зашагал обратно к разрушенной будке, чтобы спуститься в подъезд. Одна из квартир была пуста. Плюс ко всему, стопки вещей в шкафах, столы, подоконники были подернуты месячным слоем пыли, воздушные слои в комнатах уравновешены, а трубы, в целях безопасности, перекрыты, что предполагало мне недосягаемость хотя бы ближайшие несколько дней. Обязательно выбрал бы место поуединеннее, да только не был сейчас способен далеко уйти.

Спускался по этажам невыносимо медленно, как инвалид, решивший без посторонней помощи выйти на прогулку. Все двери, что только попадались на пути, были открыты – люди, как услышали городскую сирену, не мешкая, бросили все как есть и покинули свои жилища.

Наконец, я очутился напротив двери, что мне нужна. Чуть отсыревшая от долгого неиспользования фурнитура замка пришла в действие и скособоченная фигура, споткнувшись о порог, ввалилась внутрь. Это была однокомнатная квартира, но с очень странной прихожей, что разделяла единственную комнату и кухню нецелесообразно длинным коридором. Недолго подумав, я заставил тело идти в зал, где угадывался просторный и мягкий параллелепипед, на который оно рухнуло, взбив искрящуюся в алиеноцептивном спектре пыль. Что дальше?

Сейчас секунду за секундой я заставлял себя жить. Существовать. К этому невозможно было привыкнуть. Хотя мне начало казаться, будто в слепо вращающиеся глаза стал пробиваться свет. Глядишь, и зрение вернется. Чтобы убедиться, что этого не произойдет, я уцепился обеими руками за повод протянуть хотя бы до утра. Кстати, насчет рук…

Та самая, что была однажды сломана в предплечье, теперь была согнута в дугу. По-видимому, мои обновленные кости вобрали в себя столько металлов, что сломаться уже попросту не могли. Разве что погнуться. Немного покорпев, я все же вернул своей парализованной конечности былую, анатомически правильную форму. Привел в порядок ребра. Расправил сплющенный таз. Вклинил на место нижнюю челюсть. Органы внутри туловища были перемешаны и плавали в нем мертвым грузом. Что с ними делать я не знал. Все они нужны были для поддержания жизни в организме, для его адаптации к окружающей среде, для поглощения из нее энергии и защиты от ее обитателей. Все они были винтиками в этих сложнейших механизмах…

Но, несмотря на полное отсутствие кровоснабжения и иннервации, мой мозг поддерживал в них жизнь удаленно. Только для чего? Тело нужно было для перемещения в пространстве и для различных физических манипуляций, без которых мозгу не выжить. Но сейчас всему этому альтернативой служила моя способность. Странно, что голова до сих пор самостоятельно не отделилась от тела, как от бесполезного груза. Ведь живем мы, чтобы выжить, и моих способностей вполне будет достаточно, чтобы пережить всех, даже без конечностей. Ах да… Живем мы не только ради самого факта жизни, но и экспансии генетического материала. А разместить в голове его производственную фабрику довольно-таки непросто… Теперь, кажется, понятно, почему мое тело еще не начало гнить.

Я понемногу осматривался вокруг себя и квартиры. Паника на улице подутихла, люди возвращались к себе по домам. Было непривычно и жутко смотреть, как человекообразные фигуры поднимаются по зависшим посреди нигде платформам и линиям, захлопывают за собой чуть более яркие, чем пустота прямоугольники и расслабляются, наверняка чувствуя себя сокрытыми и защищенными от бесконечности. Но на деле они по-прежнему оставались в этой бескрайней черной пустоте. И из нее же они и состояли. Изолированная от остальных отключенных органов чувств алиеноцепция нагнетала жуть и вселенскую безысходность.

Но пытаясь отвлечься от этого зрелища, я спохватывался, что единственным убежищем от него могут быть только мои мысли. Обо мне, о содеянном мной, о том, с чем я остался наедине… И это казалось гораздо нестерпимей, поэтому я вынужден был блуждать вниманием где угодно, лишь бы подальше от себя.

* * *

Стрелки часов клонились вверх. Электричество в городе возобновили. Усилием воли я включал и выключал свет в комнате, замечая с каждым разом все больше разницы между тьмой и светом в своих понемногу восстанавливающихся глазах. Местоположение лампы я уже смутно различал. Вещи в комнате постепенно обретали форму.

Чтобы не сойти с ума, я приказал своему телу встать и прогуляться до кухни. Наблюдать за собой со стороны приходилось уже меньше, так как у меня снова появилась какая-никакая возможность смотреть на мир через глазницы, пусть и было все как в воде, еле различимо, словно на дне глубокого озера, мутные вещи появлялись в поле зрения неожиданно, но все же психологически так было куда уютнее. Так снова можно было выдвинуть предположения, что я жив.

Предположения… Сейчас все мои ничтожные ощущения опирались только на них. Кухонные принадлежности и интерьер я различал только по мере приближения к ним своих подслеповатых глаз. К сожалению, предположения о том, что за предмет передо мной, проявлялись в моих глазах гораздо раньше самого предмета. Поэтому приходилось подключать воображение.

Глянув в окно, я не без труда убедился, что уже наступила ночь. Мерклое, светящееся пятнышко застыло прямо над углом соседней крыши, между будкой и антенной. Многие не спали, а застыли в напряженных позах у себя дома, будто размышляя, или же окаменели перед телевизором. Какая-то машина бессмысленно кружила вокруг дома, проезжая мимо пустой детской площадки. Прижимаясь щекой к стеклу, я запоздало почувствовал в нем трещину – последствия ударной волны взрыва. В мыслях опять грозой озарилось произошедшее. Я судорожно попытался взворошить в себе хоть что-то светлое, имеющее смысл, надежду, стимул двигаться вперед, чтобы прикрыться от этой смертной тоски, но такого не нашлось.

В отчаянии я вспомнил про прилежащее ядро, уже было приготовился его простимулировать, чтобы скорее забыться, простить себя, смириться со случившимся, пересмотреть все на другой, щадящий лад, адаптироваться к невозможному, но… Чувство вины оказалось куда сильнее страха перед страданием. Я заслужил это. И я не должен от этого убегать. Хоть раз. Всегда в своей жизни я старался убежать от проблем, а если они и казались неизбежными или они заключались во мне самом, я их старался попросту игнорировать. Разукрашивать. Заслонять их чем-то своим, ярким, вымышленным, лишь бы не видеть…

Но только не принимать такими, какие они есть. В этом была моя главная слабость, идущая прямиком из детства, сразу после того как…

Я дернулся, отлетев от окна, грубо выпнутый из собственных воспоминаний. Нельзя туда соваться, нельзя… запретил… ни под каким предлогом туда не заходить… скорее отвлечься… На пол полетела сушилка для столовых приборов. Вилки и ножи, будто привлекая к себе внимание, звонко запрыгали по паркету. Я не сразу обнаружил, что зачем-то с ожесточением тыкаю в кнопки на микроволновке. Пальцы будто не принадлежали мне и я, словно через грязное, толстое стекло наблюдал за тем, как рука сотрясает печку. В лопнувшие барабанные перепонки ворвался бесконечно далекий, слабый писк устройства. Вместе с тем, я ощутил в другой комнате какой-то подозрительный алиеноцептивный шорох.

Сориентировавшись, я понял, что это звук, исходящий от телевизора. Но кто его включил… Борясь с дурными, необъяснимыми предчувствиями, я медленно побрел в зал.

И какой только умник проектировал планировку квартиры, – в который раз с раздражением подумал я, сосредоточенно заставляя свои ноги волочиться по бессмысленно длинному коридору, напоминающему тоннель в один конец. Наконец-то долгожданный поворот… Телевизор к этому моменту уже стих. Не видя ничего перед собой, я ковылял к нему… Как вдруг врезался животом в кухонный стол.

С несколько минут я его озадаченно разглядывал, убеждаясь, что полуслепые глаза не врут. Но нет… Осмотревшись, я узнал интерьер кухни, из которой только что пришел. Как же так вышло. Должно быть, дезориентировался в этом глупом коридоре, пока думал над тем, кто же его таким мог спроектировать…

Развернувшись, я пошел обратно. Ходьба давалась тяжело. Но в этот раз я ревностно следил, чтобы моя траектория не отклонялась ни на градус. Снова поворот и вот я уже снова стою на кухне. Изумление было настолько сильным, что в глазах прояснилось на два тона резче. Нет, это точно не было дезориентацией.

Вернувшись в коридор, я разглядел в конце него стелящийся на пол и стены лунный свет, просачивавшийся в окна зала. Но ведь луна была видна только из кухни… А окна зала выходили на противоположную сторону дома…

Чуть ли долетев дотуда, я убедился, что зала действительно там нет. Мне становилось по-настоящему дурно. Мне не удавалось увидеть даже краешек ванны, который, по идее, должен там быть, если по ту сторону так же располагалась кухня, но все скрывалось за углубленным поворотом и проверить своими глазами можно было только преодолев его, что, в свою очередь, скрывало от глаз только что оставленное место. Эта квартира будто издевалась надо мной.

Но что казалось более странным, я по-прежнему продолжал алиеноцептивно воспринимать зал, телевизор, кровать, на которой недавно лежал, журнальный столик, роговые очки и пульт на нем…

Я отдал предпочтение пульту от телевизора, взяв его под крыло своей воли и заставив воспарить над столиком. Та-ак… Значит, в зал я не могу попасть. И даже увидеть его краешек из-за угла этого ненавистного коридора – тоже. Однако у меня с ним оставалась некая связь и если мне удастся перетащить сюда хотя бы один предмет, являющийся частью зала, это будет означать, что выход на него, а значит, и выход отсюда, какой-никакой таки существует…

Воодушевившись, я заставил пульт лететь через коридор, прямо ко мне, но мгновение спустя я недоверчиво приближал к глазам столовую ложку. Постучал ей о стол. Звук был железным. Все оставшиеся чувства, включая незнающую промахов алиеноцепцию, указывали на то, что передо мной кусок декоративного металла.

– Да что же это такое, – прорычал я, невольно сворачивая ложку в крендель. – Что здесь происходит…

Не придумав ничего лучше, я решил для начала отследить момент, когда ложка превращается в пульт и наоборот. Я отправил испорченный столовый прибор обратно, в этот раз медленно и плавно, остро реагируя на малейшие алиеноцептивные помехи, что исходили от этого предмета-оборотня. И вот, стоило ему только преодолеть сердце коридора, как я ощутил нечто вроде оптической иллюзии. Как если бы ракурс моего восприятия сместился, и я внезапно понял, что вместо ложки все это время манипулировал пультом.

Так это и было пультом, как это можно было не заметить!.. Пульт излучал свойственные его форме и строению потоки информации, что отметало любые сомнения в его подлинности. Правда, в некоторых местах он был покореженным, как если бы на него неаккуратно сели. Но я ведь отчетливо помнил, что только что держал в руках мельхиоровую ложку!

Я направил пульт обратно ко мне с настолько малой скоростью, что казалось, будто он парит на месте. Когда он подобрался к центру коридора, я напряг все фибры своих чувств до предела, но так и не заметил никаких изменений, кроме собственного озарения, что снова смотрю на ложку и, как оказалось, все это время воспринимал ее не так, как следовало бы.

Это напоминало двойственные картинки, которые то и дело меняли свою суть, стоило их интерпретировать чуть иначе. Но одно дело картинка на бумаге, а это метаморфозы на глубочайшем уровне. Я нарек бы это молекулярной реконфигурацией, если бы заметил хоть малейшую перестройку в ее структуре. Но и ее не было. Стоило пульту-ложке пересечь коридор, как меня раз за разом осеняло, что это и было изначально тем самым предметом, который я все не мог узреть. Разве что пульт мне пока так и не удалось увидеть собственными глазами, только алиеноцептивно.

С нарастающим отчаянием я переносил из зала на кухню предметы один за другим. Телевизор был преобразован в точно такую же микроволновку. Штора, как оказалось, была скатертью. А кусок обоев, что я сорвал в порыве злости, предстал передо мной в виде шелестящего целлофанового пакета. В мою голову бросилась совершенно безумная догадка – а что если я и сам являюсь кем-то не тем, стоит мне только перейти в другую кухню?… Силой мысли прогнав воздух через голосовые связки, я издал скрипучий крик. Но в алиеноцептивном отображении зала не всколыхнулось ни малейшей звуковой волны…

Как же мне отсюда выбраться!.. Я чувствовал себя птицей, запертой в клетке… Птицей… Ну конечно!..

Чуть не запутавшись в неслушающихся ногах, я бросился к окну. Оно открылось навстречу моему нетерпеливому порыву. В лицо дохнуло прохладой ночи. Интересно, неужели и на той кухне ночь будет такой же?… Не размениваясь на ходьбу, я перенес себя за шкирку в другую кухню, но и там окно уже было распахнуто кем-то настежь.

Значит, у нас теперь и на юг ведут два противоположных направления, – с холодком подумал я. А что будет, когда они уткнутся друг в друга, обогнув земной шар. Или теперь весь мир стал жуткой пародией на зеркальное отображение?… А может, центр коридора не иначе как точка соприкосновения двух идентичных квартир, городов… Стран, планет. А может, даже и вселенных.

Я неуклюже дернул головой, стараясь вытряхнуть не умещающиеся в ней мысли и мой взгляд упал на луну. Она по-прежнему висела над углом соседнего дома между будкой и антенной. А внизу наворачивала круги мимо детской площадки чья-то машина. Несмотря на то, что ниже шеи чувствительности у меня больше быть не могло, я все равно ощутил, будто во внутренностях закопошились скользкие, ледяные угри.

Это невозможно…

Люди в соседних квартирах по-прежнему стояли все в тех же позах, в которых их застал полчаса назад.

Я сплю…

Стрелки часов в зале все так же клонились вверх, не дотягивая до полуночи. Похоже, я застрял не только в пространстве, но и во времени. Надо было оставаться в зале. И вскоре бы уже наступило раннее утро…

Горько прикрыв глаза, я заставил себя перевалиться через подоконник. Прохладный ночной ветер с готовностью бросился навстречу, сопротивляясь моему желанию разбиться. Сквозь тьму не удавалось разглядеть площадку, на которую мне предстояло упасть, поэтому с торможением я временил. Даже если ошибусь, не рассыплюсь. В какой-то мере, я даже вожделел ощутить еще немного встряхивающей и отрезвляющей боли, но… Спустя несколько затяжных секунд ничего не произошло.

Ветер так же растрепывал волосы, а я по-прежнему испытывал чувство свободного падения, но… Пора бы уже!..

Я развернулся в воздухе через плечо, чтобы оглядеться, и удивлению моему не было предела.

Окна стояли на месте, как если бы я относительно них не падал. Подняв же взгляд повыше, я еле разглядел окно, из которого вывалился, так как оно сильно уменьшилось в размерах и удалялось с каждой секундой вместе с участком стены под ним, что, словно геометрический фрактал, обрастала все новыми и новыми квадратными метрами, общая площадь которых удлинилась уже в несколько десятков раз.

Усилием воли я молниеносно поднялся обратно в свою загадочную тюрьму. С силой и недоверием я всматривался в эти проклятые четыре стены и во мне впервые заговорил самый настоящий страх перед замкнутым пространством. Впервые, потому что с самого детства, когда однажды застрял в лифте и был из него благополучно эвакуирован, я знал, что любую замкнутость была возможность разомкнуть, но эту… Это ведь и не было по сути замкнутым пространством. В том и ужас, что замыкающие меня границы находились где-то за пределом моего понимания…

Я был заперт в куске пространства. В нем не было решеток или еще каких непроницаемых барьеров. Любое мое движение, любая попытка бегства отсюда сопровождалась производством бесконечно повторяющегося паттерна, который не разбить, не обойти, не применить против него силу…

Без особой надежды я открыл входную дверь в квартиру, но за ней предсказуемо располагался все тот же коридор, как если бы я только что зашел домой с лестничной площадки. Повинуясь моему внезапному порыву ярости, стена коридора в соседней квартире лопнула, обдав бетонной крошкой, словно шрапнелью. Рывком устранив облако густой пыли, что затмевала образовавшуюся дыру, я убедился, что за стеной кроется точно такой же, очередной коридор.

Я обессилено разжал все ниточки, которыми себя держал, и мое тело обмякшей кучей растеклось по полу. Что ж, если это не сон, то теория доктора Оксмана, гласящая о виртуальном происхождении нашего мира, сейчас не казалась такой уж бредовой. Не было сомнений, что я оказался в некой пространственной ловушке. Главный вопрос, что меня сейчас терзал – была ли она подстроена для меня по чьей-то воле или это какой-то необъяснимый сбой в нашей не до конца изученной реальности…

А если подстроена, то за что? И если сбой, то как его исправить?…

И в каком из этих двух случаев у меня было больше шансов на освобождение?…

Лежа на полу, словно кальмар, выброшенный на берег, я отстраненно размышлял. Спешить явно некуда, ведь застрял я здесь, по-видимому, надолго. Если не навсегда.

В чем же суть этой ловушки, – тупо повторял я в мыслях, глядя на дыру в стене, за которой, словно в двух наставленных друг на друга зеркалах, бесконечно повторялась эта же квартира. В том, что у нее нет как таковых границ. Нет границ, на которые я мог бы хоть как-то повлиять. То, что ограничивает меня, ускользает от внимания. Ускользает…

Я уткнулся тяжелым взглядом в край коридора, за угол которого не было возможности заглянуть. А что если…

Несмотря на нереальность происходящего, что не стеснялось удивлять, у меня не было банальной возможности увидеть две комнаты, кухню и зал, одновременно, они были скрыты друг от друга особенностями планировки квартиры. Конечно, оба направления вели сейчас только на кухню, но почему планировка не позволяла сделать это очевидным. Что если ее особенность здесь неспроста…

Я перенесся в сторону кухни и направил взгляд на стену коридора, точно в то место, за которым должен был по идее скрываться зал или еще одна отзеркаленная кухня. Стены взорвались, дым торопливо развеялся. Проплыв над обрушенной стеной, я снова очутился в коридоре, как если бы только что зашел в квартиру через выбитую дверь. Вот и нашлась уязвимость в ловушке.

Она готова на что угодно, лишь бы не позволить мне увидеть две комнаты одновременно. К чему этот запрет? Уж не является ли он ключом к освобождению…

Значит, теперь нужно как-то обойти этот запрет… Но как? В поисках ответа я забрел в ванну. В ней я еще не был, вдруг что-то упустил. Вспыхнул свет, и в зеркале возникло нечто, заставившее отшатнуться. Точь-в-точь иллюстрация из книг о мучениках, что восстали из ада. Даже с расплывающимся зрением было видно достаточно, чтобы задаться вопросом, как эта развалина еще живет, на каких потусторонних силах держится…

Стараясь на себя не смотреть, я обвел взглядом помещение. Обыкновенный совмещенный санузел, стандартная чугунная ванна, потрескавшееся от долгого неиспользования мыло… Зубная щетка тошнотворного желтоватого оттенка… Запашок хлора…

Зеркало снова приковало к себе внимание. Не отражение в нем, а сами его возможности… Ну конечно!.. Болты со скрипом выскользнули из своих гнезд, и зеркало поплыло в коридор вслед за мной. Действуя по наитию, я поставил его в угол таким образом, чтобы издалека была возможность увидеть в нем хотя бы краешек отражения кухни.

Отойдя в другой конец коридора, я зашел в ванную и проделал то же самое и со вторым зеркалом, поставил его под тем же углом, что и первое. Но мне не посмотреть на них одновременно. Нужно больше зеркал.

Вернувшись через дыру в стене в предыдущую квартиру, я сорвал оттуда еще пару зеркал, за ними еще несколько. Чуть не заблудился, возвращаясь в коридор с уже настроенными отражателями. Неизвестно сколько я провозился, выстраивая зеркала между собой так, чтобы многократно отраженное двойное изображение с обеих сторон сфокусировалось на одном единственном, в центре коридора. Повернув его еще на полградуса, я таки добился необходимой симметрии. Наконец-то я увижу то, что здешние правила так стремились держать порознь. Я посрамлю их.

В зеркале отражалась абсолютная неразбериха. Напряженно вглядываясь, я все же смог в этих бесконечных геометрических преломлениях нашарить краешек второй кухни. Или зала. Или кухни.

Или зала.

Или…