Текст книги "КонтрЭволюция"

Глава 4
Месть покоренных

1

Вот какой приключился конфуз: у подъезда Наташиного дома столкнулись товарищ Баюшкин А.Г. и заместитель председателя облисполкома товарищ Корчев К.М. Такое невероятное совершенно совпадение, но чего только в жизни не бывает… При том, что Наташа ни одного, ни другого товарища в гости не звала и никак не рассчитывала их увидеть.

– Что вы делаете здесь, товарищ Баюшкин? – удивился товарищ Корчев. Хотя чего было особенно изумляться: мало ли что мог делать в данном конкретном доме милицейский начальник? Может, у него теща в этом доме живет или двоюродный брат, например. Но вот представить себе, что Баюшкин тоже может иметь отношение к Наталье, Корчев почему-то не мог. Воображения не хватало.

– Я… тут… ну в общем… – пробормотал товарищ Баюшкин, добавив еще какие-то сложные звуки, которые никак невозможно было разобрать.

– А-а, вот как? Ну, понятно… – сказал в ответ товарищ Корчев, хотя на самом деле ему ничего понятно не было. И задумчиво подвел итог: – Вот как бывает…

Приободрившийся милиционер даже решился задать встречный вопрос:

– А у вас, у вас тут живет кто-то? Или как?

– У нас? У нас-то, да… у нас самой собой. Вот какое совпадение, – невнятно отвечал товарищ Корчев.

Тем временем они оба вошли в подъезд. Зампред облисполкома, разумеется, первым, по старшинству чина, а милицейский полковник на почтительном расстоянии, но тоже не сильно отставая.

Конфузу предшествовали следующие события.

Товарищ Корчев отправил свою супругу Корчеву Л.М. отдыхать в санаторий имени XVII партсъезда Четвертого главного управления в городе Гагра. И дочь Мария выехала с ней тоже. Супруга сильно колебалась перед выездом, мучимая сомнениями: а безопасно ли оставлять мужа одного после произошедшего? Но, в конце концов, решила, что именно после произошедшего и можно. Сочла, что он получил достаточную взбучку, профилактической силы которой должно хватить на некоторое время: проведенные педагогические мероприятия вроде как произвели на супруга сильнейшее впечатление. Вспоминая его выпученные глаза и трясущийся подбородок, она не могла поверить, что он скоро рискнет вновь встать на путь супружеской измены.

И сам товарищ Корчев нисколько не сомневался в правоте супруги и уверял ее совершенно искренне, что о новых изменах не может быть и мысли. И так оно и было. Мысли не было. До поры до времени. А именно, до тех пор, пока через пару дней после отъезда благоверной Константин Михайлович не загрустил на ночь глядя. Остальные члены его ближнего круга рванули на выходные на обкомовскую дачу, где их ждал обильный ужин, а также приятная компания молодых инструкторш из областного комитета комсомола. А сам товарищ Корчев не рискнул – после устроенного супругой бенца собирался он пожить тихой вегетарианской жизнью без новых приключений.

Настроение, однако, по этому поводу было печальное. И ложась спать, он вдруг так ярко вспомнил Наташу во всей ее красе, и вдруг так ясно осознал, что такой сногсшибательной женщины у него не будет уже никогда, что сердце защемило, стало так досадно и обидно – ну просто невмоготу. Хотел ведь похвастаться перед братом, которого ждал в гости из Москвы и с которым с юности велось негласное соревнование по части донжуанства. Наталья должна была побить брата со всеми его крашеными блондинками раз и навсегда.

Жизнь-то одна, думал горькую думку Константин Михайлович. Корячусь на работе как галерный раб, терплю всякие унижения – от обкомовских секретарей, например, да и от председателя облисполкома, который и матом позволяет себе критиковать подчиненных. Себе не принадлежу. И все это зачем? Чтобы Любовь Максимовна телеса качественно нагуливала, чтобы дочь себе позволяла щеголять в американских джинсах и югославских сапогах и чтобы они обе носы по спецсанаториям задирали? А ему-то самому что остается, кроме армянского коньяка?

Нет, должна же быть в мире справедливость! Пускай, пускай его снова подстерегает опасность, пусть враждебная сила в лице супруги грозит новой расправой. Он не должен трусить… Ну пусть снова обрушит на него всю полноту своего гнева – разве дело не стоит того? И главное: не пойдет же она в бюро обкома партии на него жаловаться, в самом-то деле. Дура, конечно, но не настолько же, чтобы размашисто обрубить свой собственный комфортабельный сук. Понимает же, что это будет не только конец дальнейшим карьерным устремлениям, но и нынешнего завидного положения можно лишиться в два счета! И никаких тебе больше спецквартир, пайков и четвертых управлений! Отправят, в лучшем случае, стройтрестом командовать. Нет, хватит ума у благоверной Любы не доходить до буквального. Угрозы останутся угрозами, а если даже тарелок еще больше побьет, даже если зонтик опять об его спину обломает, все равно, даже это – приемлемая цена за несколько минут пронзительного счастья. И вообще – мужик он, в конце-то концов, или кто?

Вот так размышлял товарищ Корчев. Товарищ Баюшкин тем временем рассуждал проще: чего это наша красавица носа не кажет? Добилась своего, сержанта заполучила в модели, и думает, все, что ли? Нет, так не пойдет. Ишь ты, наглость какая!

Но, с другой стороны, думал товарищ Баюшкин, если девка проявит достаточно благоразумия и будет вести себя корректно, то он может ей показать, что и он не мужлан какой-нибудь, не сержант участковый, а весьма даже галантный любовник. В таких видах взял с собой товарищ Баюшкин заначенную от жены баночку черной икры, коробку дефицитных куйбышевских конфет и бутылку марочного армянского коньяка «Эрибуни». По совпадению, ровно тот же набор, с которым направился в гости к Наталье и товарищ Корчев – ведь с одной базы, в конце концов, снабжались.

Не очень зная, что еще сказать в сложившейся ситуации, и уже одолеваемые неприятными подозрениями, в том же иерархическом порядке вошли они в лифт. Наталья жила на третьем этаже – Корчев нажал на кнопку четвертого, планируя затем спуститься на один этаж. Баюшкин, поколебавшись долю секунды, нажал кнопку второго – предполагая затем подняться.

Лифт доехал до второго. Баюшкин вышел, пожелав заместителю председателя доброго дня. Корчев с приклеенной улыбкой на лице помахал ему рукой в ответ сквозь стеклянные двери, влекомый лифтом вверх.

Но расстались они ненадолго.

Оба постояли на площадках избранных этажей около одной минуты, а потом сдвинулись с места и пошли навстречу друг другу – один снизу, другой – сверху.

У площадки третьего этажа они и встретились – каждый не дойдя до цели несколько ступенек. Стояли и смотрели в упор друг на друга – с явным отвращением.

Но больше всего они оба в этот момент ненавидели Наташу. «Вот сука!» – думал один. «Проститутка, шлюха!» – ругал ее про себя другой.

– Что это вы тут делаете? – Наташин голос вывел обоих ответственных товарищей из состояния транса.

Но ответить на этот вопрос они были не в состоянии. Да и говорить что-либо членораздельное они не собирались. Только помычали, набычив шеи. А потом начали разворачиваться в противоположные стороны. Товарищ Корчев поднял уже ногу, намереваясь подняться назад на площадку четвертого этажа, товарищ Баюшкин предполагал вернуться на второй, но Наталья, стоявшая с мусорным ведром в руках, прикрикнула на обоих так, что они оба остановились.

– Ну, что же вы? Константин Михайлович! Анатолий Гаврилович! Куда же вы? Это не годится: взрослые, солидные дяди, а куда-то бежать собрались? Нет уж, раз пришли, заходите!

– Нет… я… но тут… – бормотал товарищ Корчев с ногой, занесенной над ступенькой.

– М-м-мыы… мо-о, – отзывался снизу менее артикулированный товарищ Баюшкин, застывший вполоборота.

Но Наталья умела излучать энергию, когда хотела. Этой энергии было очень трудно противостоять.

– Идите, идите сюда, у меня чай есть, «Три слона», из Москвы подруга привезла! Два часа, говорит, в «Елисеевском» в очереди отстояла!

Невероятно, но факт: оба подчинились. То ли перспектива полакомиться натуральным индийским чайком была заманчива, то ли Наташино энергетическое излучение было неотразимо, то ли смущенные ситуацией кавалеры утратили способность вести себя адекватно. А скорее всего, и то, и другое, и третье, но в результате оба больших начальника оказались сидящими за крохотным столиком в нехорошей квартирке. При этом товарищ Баюшкин по дороге еще и содержимое ведра в мусоропровод выкинул, как это и пристало истинному джентльмену.

И потом в квартирке номер шесть разыгралась сюрреалистическая сцена: два страшных мачо сидели друг напротив друга. В комнате стало очень тесно, повернуться негде. Но Наташа поворачивалась, ловко, легко лавировала, разливая чай, делала это все так грациозно, так красиво, что оба гостя не могли отвести от нее глаз. Хотели бы, но не могли.

И чай был так хорош, так ароматен! Будто и не пили они никогда такого замечательного чая.

И все же не пустым же его было пить! Первым выступил с инициативой товарищ Баюшкин, доставший из портфеля коробку конфет. Товарищу Корчеву ничего не оставалось, как извлечь на свет божий банку икры. Баюшкин ответил коньяком. Корчев хотел было коньяк заначить, но когда Баюшкинова бутылка как-то очень быстро кончилась, то сама собой на стол выскочила и корчевская.

– Скажите, уважаемые гости, как вы находите сегодняшний свет? – вдруг спросила Наташа. Спросила и сама тут же пожалела об этом.

– Свет? – удивился товарищ Корчев – Вы имеете в виду степень дневного освещения?

– Ну, в общем… в общем, примерно… примерно, да… – неопределенно сказала Наташа. Она и сама была уже не рада: ну зачем обсуждать такие серьезные вопросы? Но не удержалась, добавила еще что-то, хотя и видела, что производит на гостей неприятное впечатление.

– Кажется, удивительные оттенки серого… красиво…

– Освещение сегодня нормальное для такого времени года, облачность умеренная, а вы как считаете, Анатолий Гаврилович? – солидно выговорил товарищ Корчев и вопросительно посмотрел на товарища Баюшкина: в себе ли хозяйка?

– По-моему, тоже ничего, нормально, – откликнулся тот.

«Лучше о коньяке, шашлыке и рыбалке», – думала Наташа. Правда, в сих предметах была она не сильна, но решила: лишь бы тему правильную задать, а там они сами говорить будут.

Действительно, оба гостя оживились – тут еще и коньяк начал свое действие оказывать – как-никак, по 500 граммов на брата. И вот разговор о рыбалке перетек как-то сам собой на разговор об обкомовской даче.

Вообще-то алкоголь в достаточно серьезных дозах имел свойство нейтрализовывать Наташины чары, переводить их в чистую физиологию. А физиология, не получив удовлетворения, разряжалась иногда агрессией и вообще черт знает чем.

Настал момент, когда глаза гостей замаслились, затеплились особым огнем. И вот, ни с того ни с сего товарищ Баюшкин решил игриво шлепнуть Наташу по ягодицам. Но та ловко увернулась, просто даже машинально – такая естественная реакция организма. Она же не могла предвидеть последствий, а то, может быть, предпочла бы вытерпеть милицейский шлепок. А так вышло вот что: тяжелая кряжистая рука пролетела мимо и угодила по колену товарищу Корчеву – в комнате же было очень тесно.

– Ну, знаете… – возмущенно воскликнул тот, вскакивая с места.

Он стоял и с удивлением оглядывался вокруг, точно его расколдовали и он только сейчас понял, где находится. Возмущенно ворча, он схватил плащ с вешалки и направился к выходу. Вслед за ним бросился и товарищ Баюшкин.

– Простите, товарищ Корчев, – бормотал он, – это я не предумышленно… это несчастный случай был…

– Знаем мы эти несчастные случаи…

Через несколько секунд уже оба спускались по лестнице, причем милиционер все еще продолжал униженно просить прощения.

Наташа попыталась их остановить – но, наверно, не очень искренне, надоели они ей сильно оба.

Но для приличия крикнула им вслед:

– Куда же вы? Даже чаю не допили. И конфеты остались… Ну хоть попрощались бы, спасибо сказали, что ли…

Но куда там: руководящие джентльмены и не думали прощаться или благодарить.

Тогда Наташа в сердцах крикнула им вслед:

– А вы чего, собственно, приходили? Группен-секса хотели, что ли? Или как?

Оба, кажется, слышали это выражение – группен-секс – впервые, но удивительное дело: немедленно поняли его значение. Товарищ Корчев резко остановился – так резко, что полковник врезался в него своим мощным корпусом. Зампред брезгливо оттолкнул милиционера. Отряхнул пиджак. Огляделся, нет ли кого в подъезде, кто мог бы слышать такие нецензурные слова. Но в подъезде никого не было видно.

А во дворе вот что выяснилось: дожидавшиеся своих хозяев шоферы двух черных «волг», перегородивших двор, установили контакт и оживленно обсуждали что-то, поглядывая на Наташины окна.

«Этого еще не хватало!» – одновременно подумали оба начальника.

Тогда товарищ Корчев повернулся к товарищу Баюшкину и сказал вполголоса:

– Все-таки надо ее выселять. Нечего тунеядство поощрять.

– Немедленно займусь, Константин Михайлович!

– Только оформите все как следует, чин по чину. Чтобы комар носа не подточил… Да и вот еще что: хорошо бы органы ее проверили: что за разговоры она такие ведет сомнительные – про свет какой-то… Что-то религиозное…

– Так точно, сделаем! – откликнулся товарищ Баюшкин.

«Я тебя заселил, я тебя и выселю», – думал про себя товарищ Корчев.

2

За эти годы кто только не донимал Наталью своими приставаниями. Охотились за ней птицы разного калибра – и нахохленные ястребки, самоуверенно клюющие пернатых помельче, и нагловатые воробушки, вообразившие себя хищниками.

Очень настойчив был врач-терапевт районной поликлиники, товарищ Харитонкин Аркадий Петрович, член КПСС с 1961 года.

Либидо у него было чуть выше среднего показателя по стране, и Харитонкин считал необходимым прослыть донжуаном. В институте ему это более или менее удавалось, среди своих побед он числил и двух студенток и, что важнее, педагогов и представителей администрации. Например, Антонину Васильевну – коменданта общежития. Кроме того, он водил амуры с высокой и худой преподавательницей гистологии товарищем Абельчивой Зинаидой Георгиевной и завхозом – пышнотелой и беспартийной Людой Брускиной. Женщины соперничали, боролись за него, делали друг другу гадости, и это тешило самолюбие Харитонкина. И вообще все это казалось легкой и веселой игрой. Получив распределение в поликлинику, он вскоре женился, потом развелся, потом опять женился, и потом вновь оказался на грани развода, и все из-за того, что считал необходимым деятельно поддерживать репутацию бабника, несмотря даже на возрастные изменения. Причем, обжегшись один раз на замужней даме и получив изрядно по мордасам от оказавшегося бывшим боксером супруга, старался выбирать в качестве объектов своего внимания женщин одиноких и беззащитных.

Наталья имела несчастье попасть к нему на прием как-то поздней осенью по поводу одолевшего ее гриппа. Вообще-то обычно она старалась не обращать внимания на такую ерунду, как кашель и насморк. И даже небольшую температуру взяла за привычку терпеть. Ходила больная на работу – уж очень боялась ее потерять. Но тут температурища поднялась так, что ее все время бил озноб, перед глазами плыли черные круги, и дурнота подступала к горлу. Наташе казалось, что ее может вырвать в любой момент. Даже черствая начальница Лидия Петровна, посмотрев на Наташу своими рачьими глазами, предложила ей отправиться к врачу. Наверно, просто заразиться боялась. Но, так или иначе, оказалась Наташа в районной поликлинике номер 14. Еле-еле поднялась на второй этаж по лестнице. В полуобморочном состоянии сидела в очереди – кажется, часа полтора-два. Наконец дошло дело и до нее, она вошла в кабинет, поздоровалась.

«Здрвс», – небрежно буркнул плешивый полноватый врач, писавший что-то за столом. Но потом он поднял голову и уставился на Наталью. Глаза его тут же потемнели, налились чем-то фруктовым, и голос изменился. «Здравствуйте, здравствуйте!» – заклекотал он.

Харитонкин вскочил, походил кругами, что-то прикидывая. Пальцы рук рассматривал, увидел, что кольца нет. Наконец, решился. Приказал раздеваться.

В голове у Натальи была только одна мысль: как бы не вырвало прямо на врача, вот ведь будет ужас! А потому она не замечала, как Харитонкин потирает ручки, как суетится вокруг нее, как прижимает ладони к ее спине, бокам, животу и долго держит их там. Если бы не присутствие медсестры, он, конечно, еще не так бы разошелся. А так он с сожалением завершил осмотр, выписал Наталье бюллетень и стандартный набор лекарств. И главное, постановил, что посетит ее на дому – три дня спустя.

На протяжении всех трех дней Харитонкин не давал забыть о себе. В первый день какой-то бомж-посыльный с носом в фиолетовых прожилках принес букет розовых гвоздик с приколотой бумажкой, на которой было изображено проколотое чем-то вроде пассатижей сердце (имелся в виду, возможно, стетоскоп). На второй прибыла коробка перевязанных красной ленточкой конфет московской фабрики «Рот Фронт», с истекшим – правда, совсем недавно! – сроком годности. А на третий день явился сам доктор.

К тому моменту Наташа уже слегка поправилась – температура снизилась, из носа больше не текло, и главное – почти не тошнило. Только кашель ее мучил очень сильно и голова кружилась, когда она выбиралась из кровати. А так – ничего. Можно даже сказать, отлично.

Поэтому она вполне уже все понимала, видела четко, что происходит и кто чего хочет.

Вот еще в чем ей повезло – у нее в квартире в момент визита Харитонкина оказалась тетя Клава. На время медосмотра она деликатно удалилась попить чайку на кухню. Когда товарищ доктор принялся хватать пациентку за разные места, причем довольно грубо, применяя силу и страстно сопя в обе ноздри, Наташа сначала просто молча, но решительно сопротивлялась. Поняв, что не справится, она стала громко звать тетушку:

– Тетя Клава! Скорее, скорее, иди сюда!

Тетушка от неожиданности уронила что-то на кухне, разбила тарелку, кажется, и, видимо, застыла в нерешительности, не зная, хвататься ли за метлу – подметать осколки, бежать ли на зов племянницы или и дальше стоять столбом, пытаясь понять, что происходит.

Харитонкин тем временем вцепился рукой Наташе в ляжку и явно собирался продвигаться дальше.

– Ну, тетя, тетя, где же ты? Бросай все, беги сюда! – крикнула Наташа.

Слово «бежать», впрочем, следовало понимать фигурально – надо было всего-навсего сделать пару шагов, чтобы оказаться в комнате. Тетя Клава сделала наконец эти два шага и появилась – как была, в кухонном переднике. Вид при этом у нее был перепуганный и растерянный. В комнате негде было повернуться, не было никакой дистанции, чтобы ее соблюдать, а потому она сразу оказалась рядом с кроватью, на которой разворачивалось действие.

Харитонкин тут же отскочил к стенке, красный, потный, злобный, он тяжело дышал.

– Это что здесь происходит? – задохнулась от негодования тетушка. – Да как вы… А еще врач, позор какой!

– Молчи…

Харитонкин долго искал слово, наконец нашел:

– Молчи, шалава!

Наташа, глядя на ошалелую тетушку, не выдержала и рассмеялась, таким забавным показалось это ругательное прозвище в применении к старой деве.

– Ты чего смеешься, – обиделась тетушка, – тебя насилуют, а ты…

– Это мы еще разберемся, кто тут кого насиловал, и что тут делал, и соблазнял! – выпалил в ответ доктор Харитонкин. Ненавидящими глазами, не отрываясь, глядел он на взбунтовавшуюся пациентку. Потом быстро стал собирать манатки – все свои бумажки, стетоскопы и прочее. Пошвырял все это в портфель и направился к двери, еле протиснувшись мимо тети Клавы. У самого выхода остановился. Сказал: – Вы еще пожалеете! Обе.

И так хлопнул дверью, что штукатурка посыпалась с потолка.

После бегства врача напуганная тетушка предположила, что тот может попытаться отомстить им самым жутким образом.

– Ох, боюсь я, Наташка, чего он нам устроит теперь…

– А что конкретно он может нам сделать? – спросила Наташа.

– Может нанять убийцу или заказать нас с тобой гангстерам, – предположила она.

– Ох, тетя, надо меньше итальянских фильмов смотреть! Ну какие у нас тут, в Рязани, гангстеры?

– А ты видела, какие рожи у винного вечером в пятницу толпятся?

– Да уж, настоящая мафия!

Наташа теперь хохотала во весь голос и никак не могла остановиться.

– Это у тебя нервное, – сказала тетушка – И зря ты эту публику недооцениваешь: за бутылку и побьют, и убьют, и квартиру подожгут – да запросто!

Отсмеявшись, Наташа сказала грустно:

– Нет, мстить он будет по-советски, а не по-итальянски.

И оказалась совершенно права.

Первым делом позеленевший от злости Харитонкин отправился к главному врачу Розорову А. В. Хотел излить ему душу и заодно проверить реакцию, как он отнесется к требованию примерно наказать дрянную девчонку и ее выжившую из ума старуху-тетку?

Но Розоров на этот раз был не в настроении помогать доктору Харитонкину. Хотя раньше его частенько поддерживал, прикрывал его похождения, а в некоторых проказах даже участвовал сам. Но в последнее время начальник к своему протеже слегка охладел. Во-первых, его вечная претензия на роль ненасытного сексуального хищника стала раздражать – особенно после того, как Харитонкин положил глаз на миловидную медсестру Докучкину, не подозревая, что и сам главврач имел уже на нее некоторые виды и потихонечку подбивал клинья. И вот что еще произошло, вот что с ним случилось: в коридоре поликлиники главврач увидал мельком Наталью и был сильно впечатлен. Затаил в душе некоторую мечту, не до конца еще в голове оформившуюся. Но помечтать было сладко… Справки про Наталью уже наводил… А тут этот, видите ли, является и несет свою пургу…

– Слушай, Аркаша, если ты всерьез намерен обвинить гражданку Шонину в том, что она пыталась тебя соблазнить при исполнении…

– Не только соблазнить, но и почти изнасиловать! С помощью своей развратной родственницы! – воскликнул разгоряченный Харитонкин.

– Ах, вот как… ну в таком случае тебе надо с этим в милицию идти, а не ко мне… Но я тебе по-дружески говорю: не советую. Кто тебе поверит? Первая красавица города его, козла плешивого, соблазняет, понимашь! Или еще того круче – насилует! Курам на смех. К тому же, учти, у нее, говорят, покровители есть влиятельные… И еще: если ты не в курсе, то должен тебя огорчить: у тебя самого репутация в этом смысле, в женском вопросе, не-того-с…

– А я думал, мы друзья, – упавшим голосом отозвался Харитонкин.

– Вот именно, как друг, я тебе и советую: забудь это дело. И будем надеться, что, напротив, гражданка Шонина на тебя жалобу не напишет. А то я тебя, конечно, прикрою, как обычно, но на будущем твоем, на перспективах повышения, например, как бы не отразилось…

Так с большим мщением у Харитонкина ничего не вышло. Но он все-таки сумел отомстить по-мелкому. Что-то такое написал во ВТЭК, что те отменили Натальину инвалидность, полученную ею в свое время после нервного срыва.

Наталья в тот момент вовсе не собиралась садиться на крошечную пенсию – ей такое и в голову не приходило. Она не догадывалась, что скоро потеряет работу и что участковый милиционер надумает преследовать ее за тунеядство. Вот когда инвалидная бумажка пришлась бы кстати! Но при всех своих магических талантах предвидеть будущее Наталья не умела, а потому лишь недоуменно повертела в руках пришедшую по почте бумагу из ВТЭКа («с чего это они вдруг обо мне вспомнили?») и засунула ее куда-то. Потом не могла даже вспомнить, куда.

Что же касается оставшихся от Харитонкина просроченных конфет, то Наташа нашла им применение: кормила ими и тетю Клаву, и подругу Ирку, и даже Николая Семеновича Солокольникова по кличке «Семеныч» один раз угостила. Все уплетали за обе щеки и нахваливали.

Семеныч долгое время ходил в претендентах, вел упорную и планомерную осаду. Но он не добивался близости: раз, бах, трах, впрыснул, побежал дальше – как остальные-прочие. Нет, он именно жениться хотел! Семью предлагал создать – ячейку общества. Наталью это несколько озадачивало, к такому она не была привычна, и, возможно, эта перспектива вдруг пробудила в ней что-то, что есть почти в каждой женщине. Инстинкт очага или нечто в этом роде. И в какой-то момент она вдруг поймала себя на мысли, что почти готова согласиться, тем более что и тетка ее склоняла к этому варианту. В крутом седом затылке Семеныча, в его крепких еще плечах, упрямой посадке головы, курносости, в его близко посаженных прищуренных серых глазках виделась некая надежность, возможность опоры в этом зыбком, предательском мире. Ну и что, что некрасив и немолод, но вполне еще ничего, здоров, сильная надежная рука, которая всегда поддержит, не даст упасть, если поскользнешься или если толкнут. И потом, возраст и солидность имеют еще то преимущество, что такой муж не будет ветрено гоняться потом за другими юбками. Особенно поразило Наташу, с каким внимательным уважением отнесся Семеныч к ее художеству. Он подолгу, не отрываясь, рассматривал ее полотна – никто из остальных-прочих этого не делал, все они с трудом скрывали свое безразличие к живописи. Другое дело Семеныч. Посмотрев один раз, второй, потом еще третий, он кивал степенно на картины красного спектра – надо было понимать так, что они производили на него наибольшее впечатление. Что не могло не подкупать Наталью.

Чего тебе еще нужно, уговаривала ее проницательная тетка. Давай, бери, пока дают, не видишь разве: человек надежный, прочный, солидный, с серьезным жизненным опытом.

А потом однажды утром пришло письмо в конверте без марки.

Обнаружилось оно в почтовом ящике, вложенным в газету «Известия». Долго лежало на столе, и Наташа его рассматривала издалека. Наконец решительно взяла странный конверт в руки, повертела. Только одна строчка, написанная от руки мелким аккуратным почерком школьницы-отличницы: Шониной Н.А. – и все. Обратного адреса никакого не было. Наташа вскрыла конверт, прочитала написанное тем же девчачьим почерком послание, занимавшее всего-то полстранички какие-нибудь. И задумалась. Тут как раз и тетушка подоспела. Наташа протянула ей записку.

Та прочитала – и с размаху уселась на стул – чуть его не сломала.

– Какой же… все-таки… нет, это невозможно!

– Только без мата, – строго сказала Наташа. – И вообще – проверить надо. Вот придет сегодня вечером Семеныч – мы его с тобой и спросим. Напрямую. Все сразу и выяснится. Может, вранье еще. Может, оболгали нашего Семеныча.

– Ох, нет, ох, чую, деточка, не вранье, ох, не оболгали, – запричитала довольно театрально тетушка. Наташа поморщилась, сказала вкрадчиво:

– Не торопись с выводами, тетя. Успеешь еще погоревать и поругаться.

Семеныч явился в тот же вечер: как всегда, молчаливый, подтянутый, весь будто отутюженный-наглаженный. Не опоздал ни на минуту. Вот еще этим он выгодно выделялся на фоне советской действительности – своей пунктуальностью. Недаром он столько лет в армии старшиной отслужил, прежде чем переквалифицироваться в учителя физкультуры и гражданской обороны. Но Наталья точно знала: далеко не все старшины так педантичны, аккуратны и чистоплотны. Некоторые, напротив, кончают жизнь горькими пьяницами.

И вот пришел обязательный Семеныч – как всегда, со скромным, согласно невеликой своей пенсии, подарком. В данном случае – принес шоколадку «Аленка», ценою всего в 80 копеек, но которую не в каждом магазине купишь.

Явился со своим вертикальным затылком и начищенными ботинками. Как всегда, усадила Наталья его чай пить. В ее мягкой улыбке не было ничего необычного и пугающего, но тетя Клава была так напряжена, что Семеныч насторожился, стал щуриться, дуя на чай, поглядывал то на одну женщину, то на другую. Ждал каких-то неприятных сюрпризов.

Но коварная Наталья Шонина дала гостю успокоиться, расслабиться, создала впечатление, что опасности миновали, что все будет, как обычно. И дождавшись момента, когда Семеныч как раз глотал обжигающе горячий чай, молниеносно нанесла свой удар.

– Скажите мне, любезный Николай Семенович, – спросила она, – а нет ли у вас случайно дочери?

Семеныч даже поперхнулся от неожиданности. Обжегшись, он не сразу смог ответить и поначалу просто крутил головой и мычал. Наконец выговорил:

– Дочери? В каком смысле?

– Ну в каком, в каком… в самом прямом… У слова «дочь» есть, по-моему, только одно значение… По крайней мере, в этом контексте… Конечно, если бы вы, Николай Семенович, были бы католическим священником, ксендзом каким-нибудь, то вы практически любую женщину могли бы называть: дочь моя. Хоть вот даже тетю Клаву, здесь присутствующую. Да, да, тетя, не обижайтесь, я вовсе не намекаю на ваш возраст. Но вы, Николай Семенович, ей-богу, на ксендза нисколько не похожи… Так что вопрос простой: нет ли у вас дочери? В традиционном смысле этого слова – ребенка женского пола – не имеете ли?

– Н-ну, есть… есть у меня дочь… взрослая, живет отдельно… а какое это имеет значение? В чем смысл опроса?

– Да нет, ничего особенного в наличии дочери, конечно, нет… Но странно, что за все время знакомства – а сколько мы уже знаем друг друга… полгода или больше? Помните, как все начиналось в сентябре, как вы предложили мне тяжелую сумку поднести от прачечной? И вот за все время нашего общения вы свою дочь ни разу не упомянули… Напротив, не раз убеждали меня, что вы – человек совершенно одинокий…

– Да, так и есть, – с достоинством отвечал Семеныч. – Дочь моя давно выросла, живет своей жизнью… Так что это не отменяет одиночества. К сожалению…

– Разумеется… Но ни разу даже не вспомнить про нее за полгода разговоров… Как все же странно… Может, вы ее не любите? Может, вы с ней в ссоре? Не разговаривали уже несколько лет? Такие ситуации в семьях бывают.

– Да, почти так и есть…

– Интересное слово – почти. Емкое такое. А мне вот сообщили, что вы одну только дочь свою на свете и любите… говорят, вы за нее готовы глотку перегрызть… И еще информируют меня, что вы видитесь с ней каждое воскресенье. Каждую субботу – ну почти каждую – вы бываете у меня, а на следующий день у нее, у Марины…

Семеныч помолчал солидно. Спросил:

– Кто же это вас так информирует?

– Доброжелатели, добра желающие…

– Это не доброжелатели, а злопыхатели, интриганы! А я от вас, уважаемая Наталья Андреевна, никак не ожидал…

– Чего не ожидали? Что я захочу разобраться с тем, что мой потенциальный жених из себя представляет? Почему, например, он дочь свою от меня скрывает…

– Да не скрывал я никого…

– Никого, говорите? А знакомы ли вы, уважаемый Николай Семенович, с Алевтиной Михайловной из дома 53 по улице Урицкого?

На этот вопрос Семеныч отвечать не стал. Но – удивительный человек! – довольно долго сидел неподвижно за столом и смотрел внимательно на Наталью. Точно изучал. Или ждал какого-то сигнала. Потом, без всяких реплик или даже вздохов, не говоря ни единого слова, вообще не производя ни малейшего звука, аккуратно встал, тихонечко задвинул под стол свой стул, повернулся, шагнул в прихожую, взял пальто с вешалки и исчез – и даже дверь за собой закрыл совершенно бесшумно.