Текст книги "Рудиарий"

– Так что еще повоюем! – хрипло смеялся ланиста.

У Рыси в грядущем бою снова имелось особое задание, только теперь пришла его очередь проиграть. Авл Марций, ланиста одной из загородных школ, заплатил Септимию Марону немалые деньги ради продвижения своего бойца, и тому теперь предстояло победить. В качестве побежденного выбрали Рысь – победа над таким известным бойцом должна была обеспечить провинциальному новичку изрядный подъем популярности. Юний согласился: ему было все равно, он уже не верил ни в благородство, ни в честь, ни в порядочность, тем более что за эффектный проигрыш и ему причиталась вполне приличная сумма. А потому Рысь был абсолютно спокоен, ведь ничего непредсказуемого произойти не могло. Выходя на арену, – Аве, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя! – Рысь скосил глаза на Сергия. Тот шел уверенной и даже несколько вальяжной походкой, а перед выходом все отпускал скабрезные шуточки, многие из которых, при всем цинизме, были весьма даже веселыми. Еще бы не веселиться! В отличие от Рыси, который сегодня должен был подвергнуться унижению, Сергий получил в соперники крепкого, но еще мало обученного парня из школы Марция. Парень этот отличался скверным характером, и ланиста счел за лучшее избавиться от него, отдав на заклание в счет расплаты за поражение Рыси. Вся эта ситуация работала на популярность Сергия, и тот хорошо понимал это. Юний даже подозревал, что соперник его приложил немало усилий к тому, чтобы именно он, Рысь, был избран на роль побежденного. Хоть так унизить! Вот гад!

По велению судьи гладиаторы разбились на пары. Ага, вот и провинциал – надо сказать, на вид неслабый малый и довольно смазлив, как и положено ретиарию. Бой начался со стремительной атаки провинциала – его сеть, казалось, все время летала в воздухе, даже без всякого договора представляя собой нешуточную угрозу, а трезубец уже несколько раз скользнул по щиту Рыси. Все правильно, за все заплачено, так и должно быть. Но и самому все же не стоило стоять дубом.

Отбив щитом трезубец, Рысь подпустил по инерции пронесшегося вперед ретиария ближе и быстрым выпадом пронзил тому левую руку. Не опасно, но кроваво, что, несомненно, должно было произвести впечатление на зрителей.

Не обращая внимания на кровь, провинциал скакал по арене, как затравленный собаками заяц, вызывая презрительный смех мужчин и одобрительный визг женщин. Трезубец его сверкал стремительной молнией, сеть свистела над головой ураганом. Пора – решил Рысь и, чуть опустив край, позволил сопернику набросить сеть на щит. Тот так и сделал, и Юний лишился прикрытия. Трибуны взревели, словно целое стадо быков, однако это были еще цветочки! Сделав несколько выпадов, Рысь подставил под трезубец заранее подпиленный меч, и тот, как и следовало ожидать, переломился с жалобным хрустом. Торжествующий провинциал выхватил из-за пояса узкий кинжал, а обезоруженный Юний опустился на одно колено и, сняв шлем, подставил для последнего удара шею.

Притихшие было трибуны завыли, забесновались: у Рыси было достаточно поклонников, чтобы повлиять на решение судьи. Правда, тот смотрел на императора, но и император не хотел зря ссориться с народом. Если большинство зрителей хочет, чтобы проигравший боец остался жив, – он будет жить!

И судья, конечно же, поднял плотно сжатый кулак. Жизнь. А Рысь и не сомневался.

Опустив голову, чтобы с первого яруса не заметили его цинично-холодной ухмылки, он шел прочь с арены в открывшиеся ворота… И вдруг вой – да, это был настоящий вой – толпы потряс его! Что-то случилось? Рысь обернулся и в удивлении замер. Сергий! «Фракиец» Сергий, римский гражданин, добровольно поступивший в гладиаторы ради славы, почестей и боевого азарта, распростерся на белом песке арены, пронзенный узким мечом соперника, никчемного, мало что умеющего провинциала. Как потом сказали, Сергий то ли споткнулся, то ли во время схватки нахально помахал трибунам; совершенно случайно соперник попал ему мечом в сердце. Судьба…

Организованные ланистой похороны погибшего гладиатора выглядели в достаточной мере пышными, ведь хоронили «звезду», а хозяин школы не был бы удачливым предпринимателем, если бы не попытался заработать хоть что-нибудь даже на таком скорбном деле.

Рысь, как ни странно, не чувствовал никакой радости, будучи даже несколько подавленным тем, что произошло. Одна мелкая случайная ошибка – и на тебе! Была «звезда» – и нету, один хладный труп, возле которого в одиночестве возился ланиста, втыкая в мертвое тело какие-то острые палочки. Зашедший попрощаться с погибшим Юний, присмотревшись, узнал в них женские заколки для волос.

– Напитаю их кровью, – оглянулся ланиста. – Сам знаешь, шпилька с кровью погибшего гладиатора считается залогом счастливой семейной жизни. Нет лучшего подарка молодоженам – и весьма недешевого.

Рысь лишь покачал головой – что тут скажешь? – и вышел. Странные мысли внезапно овладели им – мысли о смысле жизни. Рысь впервые так остро почувствовал, что живет как-то не так, без всякой цели. Ну, для чего? Для того лишь, чтоб тешить своим искусством толпу? Для того, чтобы какое-то время сладко жрать, вкусно пить, спать с красивейшими женщинами, а в один прекрасный момент вдруг, вот как Сергий, умереть на арене или, если повезет, получить свободу… И для чего? Что потом делать-то? Снова попытаться разыскать вождя ободритов Тварра и отомстить за убитых родичей? Можно, конечно, – хоть какая-то цель. Ну, допустим, отомстит. А дальше? А дальше – темнота, мрак неизвестности. Можно, конечно, наняться в какой-нибудь легион, как советовали когда-то. И что? Для римлян легион олицетворяет великую цель – служение отечеству, для варваров – деньги, а для него, Юния Рыси? Денег и без того хватает, а воевать непонятно за что не очень-то хочется. Тогда что же делать, что? В чем он, этот самый смысл жизни? Как и зачем он должен жить, Ант Юний Рысь, Рысь из Трех Галлий?

Покачав головой, Рысь осушил третий кубок неразбавленного вина и, повернувшись к Каллиду, задал ветерану мучившие его вопросы.

– Для чего жить? – философски усмехнулся Каллид. – Знаешь, Юний, сказать по правде, на это вопрос вряд ли кто может тебе ответить. Но уж ясно, что не для того только, чтоб есть, пить, размножаться, кичиться перед другими своим богатством или, наоборот, бедностью. Нет, не для этого.

– А для чего же?

– Боюсь, этого не знает никто.

Юноша поднял глаза, полные слез:

– А вот ты, Каллид. Для чего живешь ты?

Ветеран усмехнулся:

– Я не отвечу тебе для чего, Юний. Лучше скажу – как. Поверь, я никогда не подличал, не подставлял других и по мере сил старался помогать людям. Будь честным, не лги, не считай себя выше других – и тебе будет за что уважать самого себя. Старайся жить так, чтобы лица людей, идущих тебе навстречу, вдруг расцветали улыбками, а за твоей спиной не сплетничали бы, а громко говорили: вот идет Юний Рысь, человек хороший и честный, никому не сделавший зла. Подумай, если все будут такими, какой прекрасной станет жизнь!

– Да, – неожиданно улыбнулся Рысь. – Пожалуй, ты и прав. Даже наверняка прав. Только вот жить по таким законам в Риме – все равно что, отбросив меч, подставить врагу грудь.

Глава 5
Июнь – июль 226 г. Рим
Навмахия

Бездушные, далекие от философии, лишенные искусства, с расовыми инстинктами, доходящими до зверства, бесцеремонно считающиеся лишь с реальными успехами, стоят они между эллинской культурой и пустотой.

О. Шпенглер. Закат Европы

Флавия! Как он мог забыть о ней, даже под гнетом всего того, что произошло в последнее время!

Открыв глаза, Рысь уселся на ложе, вспоминая бирюзовые глаза девушки, ее мягкую улыбку и нежное тело. Как? Каким образом разыскать ее здесь, в этом огромном городе, который недаром прозвали Вечным? Юлия Филия когда-то упоминала Памфилия Руфа, приемного отца Флавии. Упоминала без одобрения – именно Памфилий и был тем сенатором, что перекупил подряд на ремонт Аврелиевой дороги, в который вложила почти все свои сбережения Юлия Филия. Последняя что-то давненько не давала о себе знать, видно, как она и опасалась, ее денежные дела совсем расстроились. Жаль, искренне жаль – несмотря на весь свой практицизм с некоторым налетом цинизма, в общем-то Юлия была девушкой отзывчивой и доброй, в отличие от подавляющего большинства римских матрон, да хоть той же Клавдии Росты. Та тоже подзабыла гладиатора, но тому были весьма прозаические причины – вернулся из поездки ее муж, квестор Гней Клавдий Рост, один из богатейших людей Рима человек, терпимый ко многому, но весьма проницательный. Любовные связи светских львиц с модными гладиаторами, конечно, были весьма распространены в обществе, только вот что это было за общество! Абсолютно безнравственная, признающая только лишь самое себя клоака – лучше не скажешь. Моды, нелепей которых трудно было бы выдумать, отвратительные и гнусные забавы, немножко дурацких стишков от безделья, немножко прозы – такой же дурацкой и никому, кроме «света», не интересной, да и то сочиненной рабами, сон до полудня, затем придумывание забав – опять-таки в большинстве случаев темы подсказывали рабы – вечером и почти всю ночь до утра оргии. И так каждый день. Римские знатные дамы, глупые, избалованные и завистливо-злые, в снобистской заносчивости своей вполне искренне полагали, что это и есть настоящая жизнь – с эротичным шуршанием тонкой, не скрывающей тело киосской ткани, дорогой, с блеском золота, освещающим атмосферу утонченного, а иногда и откровенно грубого разврата, со сплетнями, с придыханием произносимыми в объятиях очередного любовника: «Ах, дорогой, говорят Теренция Варрея вчера предстала перед императором почти что голой, а Помпедия Флора уже переспала почти со всеми гладиаторами из Лудус Магнус, похоже, она их коллекционирует, тварь такая…» Эти вот сплетни почему-то и считались основными новостями, единственно интересными римскому популюсу, который, откровенно говоря, «высшее общество» презирало, ничуть не скрывая этого. Впрочем, и плебс, жадный, не желающий работать, жаждущий лишь государственных подачек-льгот, вполне этого презрения стоил. Если кого и можно было уважать в Риме, так это огромную армию вольноотпущенников – ремесленников, мелких предпринимателей, купцов и, как ни странно, «новых» богачей, стремящихся приумножить свои капиталы и уже потому деятельных. К таким, похоже, относился теперь и почтеннейший Децим Памфилий Руф, бывший провинциальный дуумвир, а ныне – после успешного подавления мятежа на самой окраине Лугдунской Галлии – римский сенатор и нувориш. Вот его-то, вернее, его воспитанницу и приемную дочь Флавию Памфилию Сильвестру Руфу, и хотел отыскать Юний, испытывая к девушке чувство, которое, наверное, можно было бы назвать любовью, если бы гладиатор знал, что такое любовь. Когда-то сам ланиста Квинт Септимий Марон обещал помочь юноше отыскать сенатора.

– Памфилий? – Отрываясь от денежных записей, Септимий поднял глаза. – Ну да, помню, обещал узнать про такого. – Ланиста ухмыльнулся. – Ты ведь, кажется, интересовался его дочкой?

– Приемной, – поправил Рысь.

– Какая разница? Она хоть красивая?

Юний потупил глаза:

– Ну да, наверное.

– Ладно, не стесняйся! – Махнув рукой с зажатой в ней палочкой для письма – каламусом, Септимий расхохотался. – Слушай про своего Памфилия, если это, конечно, тот, кто тебе нужен. Где он живет, я не знаю, но слышал, что некий сенатор Памфилий Руф, выходец из Трех Галлий, держит по всем площадям книжные лавки, так что после утренней тренировки можешь прогуляться, скажем, на форум Траяна, тут не так далеко.

– Да знаю, – кивнул Рысь.

– Ну, еще бы тебе не знать, – усмехнулся ланиста. – Кажется, где-то там живет одна из твоих пассий? Мало тебе женщин, что ищешь еще? Ха! Оказывается, ты еще не разучился краснеть! Ладно, шутки в сторону, – Септимий неожиданно посерьезнел. – Не думай, что я вот эдак запросто позволю тебе пропустить вечернюю тренировку, нет уж, мой милый, потребую от тебя кое-какой услуги.

– Надеюсь, не любовной? – пошутил Юний и сразу же пожалел о своей шутке: ланиста смеялся так долго, что, казалось, он и к вечеру не уймется.

– В общем, так. Слушай внимательно. На форуме Траяна отыщешь книжную лавку – она там одна, так что не заплутаешь. Спросишь там Феликса, переписчика… Тьфу, что я говорю! Не вздумай назвать его переписчиком – обидится, лучше назови писателем, он и в самом деле пишет. Он тебе кое-что скажет, а ты постарайся запомнить и потом в точности передашь мне.

– Может, ему лучше стоит написать? – поднял глаза Юний.

– Э, нет, – ланиста отрицательно покачал головой. – Не все можно доверить письму. А тебе я все-таки доверяю – и знаешь почему?

– Почему же?

– Тебе нет никакой выгоды меня предавать! Если б была хоть малейшая, поверь, я б никогда не поручил тебе это дело. Ну, можешь идти… Впрочем, постой, – Септимий задержал юношу на пороге. – Вот что еще хочу сказать: на искусственном озере за городом скоро будет навмахия – имитация морского боя. Плевое дело, никаких тебе особых схваток, выпендреж. Ты будешь на корабле, стоящем ближе всего к императорской ложе, без доспехов и шлема. Постарайся, чтоб император тебя узнал: пора компенсировать прошлое поражение. Гонорар поделим как положено: из двадцати долей девять – мне, десять – на взятки, ну и одна двадцатая – тебе. Поверь, это немало.

Поблагодарив, Юний кивнул и вышел. Он был одет как вполне успешный молодой человек из приличной семьи: в две туники, безрукавную верхнюю, темно-синего цвета, и желтую нижнюю, на ногах кальцеи из тонкой выбеленной кожи, на голове широкополая шляпа, какая сразу выдает иностранцев, ибо римляне практически всегда оставляли голову непокрытой. Шляпа эта окутывала темной тенью лицо и частично скрывала волосы – Рысь был человеком известным и не хотел, чтобы сегодня при его появлении на улице вновь собралась толпа.

Выйдя из ворот школы, Юний обошел амфитеатр Флавиев, полюбовался на величественную статую Гелиоса и, смешавшись с другими зеваками, неспешно направился к форуму. В ослепительно синем небе сверкало солнце, впрочем, на улицах было вполне достаточно тени от разного рода построек, теснившихся друг за другом. Вместе с шумной толпой гладиатор, пониже надвинув на лоб шляпу, прошел мимо величественного храма Венеры и Ромы, мимо базилики Эмилия, мимо здания сената и площади Августа, пока наконец не остановился перед входом на форум Траяна. Даже несколько подустал, пока шел, а ведь ланиста говорил, что форум не так уж и далеко. Ну, если это не далеко – на противоположном конце города, то что тогда «далеко»? Следовало признаться, Рим был красив, очень красив, значит, не все его жители вели пустое и праздное существование. Хватало и архитекторов, и скульпторов, правда, в большинстве своем греков, как знаменитый Аполлодор из Дамаска – строитель Траянова форума.

Пройдя под высокой аркой, Юний оказался на просторной, запруженной народом площади, вымощенной цветной мраморной плиткой. Посередине площади возвышалась величественная конная статуя императора Траяна. Отлитая из бронзы и позолоченная, она сверкала на солнце так, что было больно глазам. С трех сторон форум был окружен тенистыми портиками, с четвертой располагалась базилика Ульпия, отделанная мрамором и позолоченной бронзой, за ней помещались еще какие-то здания – как пояснил Юнию проходивший мимо парнишка, то были библиотеки, а между ними высоченным шпилем маячила колонна Траяна, возведенная в честь победы над даками. В другое время юноша, конечно, не упустил бы случай полюбоваться ею, но сейчас для этого было слишком уж жарко, к тому же и время поджимало. Судя по солнечным часам, расположенным напротив одного из портиков, стоял уже восьмой час дня, то есть было далеко за полдень.

– Эй, парень, где тут книжная лавка? – поинтересовался Юний у проходившего мимо мужчины, по виду вольноотпущенника.

– Лавка? – Вольноотпущенник почесал бороду. – Видишь во-он ту домину в шесть этажей?

– Ну!

– Это рынок, думаю, там и лавки.

Поблагодарив, юноша быстро направился к одной из двух мраморных лестниц, ведущих на рынок с форума. Там тоже спросил пару раз, пока наконец не отыскал нужную лавку, располагавшуюся в противоположном от входа углу.

Везде, где только можно, были устроены полки, на полках лежали свитки в полированных деревянных цилиндрах и скрепленные друг с другом большие листы пергамента – книги. Лавка была полупуста.

– Что угодно, молодой господин? – завидев возможного покупателя, вежливо поклонился торговец – пожилой, среднего роста мужчина с бритым до синевы лицом, одетый в скромную, но опрятную тунику.

– Мне угодно видеть писателя господина Феликса, – оглядевшись по сторонам, тихо произнес Юний.

Торговец пристально взглянул на него и жестом пригласил в заднюю комнату, где, поскрипывая каламусами, усердно трудились переписчики, копируя наиболее популярную литературу, к коей в последнее время относились в основном сборники кулинарных рецептов и пособия о том, как повысить урожайность садово-огородных культур. Собственно, слово «культура» в переводе с латыни и означало «обработка земли».

Наклонившись к одному из переписчиков, торговец что-то шепнул ему на ухо, и тот, отложив каламус, поднял глаза. Видимо, это и был Феликс, оказавшийся среднего роста быстроглазым мужичиной лет тридцати пяти – сорока с тщательно подстриженной шевелюрой, породистым, с горбинкой носом и небольшой черной бородкой, делавшей его несколько похожим на какого-нибудь перса. Писатель был одет в две легкие летние туники, нижнюю, ослепительно белую, и верхнюю, длинную и блестящую, переливающуюся изумрудно-зеленым цветом. По всему чувствовалось: труженик каламуса и чернил не чурается моды.

– Чем могу служить? – Темные глаза писателя требовательно взглянули на юношу.

– Я от Квинта Септимия Марона, ла…

– А выйдем-ка! – Изменившись в лице, Феликс оглянулся на переписчиков и, подхватив посетителя под руку, едва ли не силком вывел его из лавки.

– Там много лишних ушей, – тихо пояснил он. – А здесь, за углом, есть одно славное местечко, где мы можем спокойно поговорить за кувшином хорошего фалернского. А, как предложение?

– Неплохо, – кивнув, усмехнулся Юний.

«Местечко» оказалось закусочной, расположенной на втором этаже обширного здания рынка, гудящего, словно пчелиный улей. А здесь было довольно тихо и даже, можно сказать, умиротворенно: мраморная прохлада, изящные столики, легкий и приятный ветерок, дующий из широких окон.

– Ну, молодой человек, – усаживаясь в креслице, вальяжно осведомился Феликс, – начнем, пожалуй, с главного? Думаю, успеем, пока готовятся заказанные оцеллы.

– Начнем, – сняв шляпу, согласился Юний.

– Клянусь Юпитером и Юноной! – Писатель сверкнул глазами. – Не ты ли тот самый знаменитый гладиатор, которого называют Рысь из Трех Галлий?

– Я, – скромно признался Рысь. – Я полагаю, здесь пока не очень-то людно и можно снять шляпу – в ней не совсем удобно.

– Да, но, знаешь ли, это приличное заведение, и… – Феликс замялся.

– Слишком приличное для того, чтобы пускать сюда разного рода отребье типа куртизанок, воров и гладиаторов, – с усмешкой продолжил Юний. – Ты ведь именно это хотел сказать?

– Для гладиатора ты слишком умен, – покачал головой писатель. – Впрочем, и выглядишь как юноша из приличной семьи, по крайней мере я бы тебя запросто принял за такового… если бы не твой взгляд.

– Взгляд убийцы? – Гладиатор покривил губы. – Ладно, коли тебе неприятно сидеть с убийцей, выкладывай скорее все, что нужно, и я пошел.

– С тобой трудно разговаривать, – посетовал Феликс. – Ладно, выслушай, а потом позволь вместо извинений угостить тебя вином. – Он быстро огляделся и продолжил нервным свистящим шепотом: – Итак, передашь Септимию: все, что касается якобы бури, в которой зимой якобы погибли египетские зерновозы, – полная ерунда. Если еще не продал закладные, пусть не торопится. Зерновозы специально придержали до лета – цены на хлеб сейчас куда выше. Запомнил?

– Вполне.

– Только не вздумай никому сболтнуть по дороге, иначе…

– Не пугай, я же гладиатор.

Феликс неожиданно рассмеялся:

– И впрямь, что это я? Вижу, ты неплохой парень. Ну, так выпьем же!

Они выпили три кувшина, писатель заметно подобрел и стал рассказывать разные смешные истории, часто сетуя на огрубление нравов.

– Еще лет пятнадцать назад я неплохо зарабатывал на комедиях и драмах, – помахивая пальцем, разлагольствовал Феликс. – Их охотно ставили в театре Марцелла, золотые были времена. А потом мало-помалу сначала убрали из моих драм философию – дескать, это непонятно публике… Кстати, ты знаешь, что такое философия?

– Любовь к мудрости. – Рысь улыбнулся. Беседа начинала его забавлять, впрочем, юноша и раньше испытывал уважение к книжной учености и даже не так давно дал себе слово: если когда-нибудь разбогатеет, обязательно обзаведется собственной библиотекой.

– Верно! – одобрительно воскликнул Феликс. – Так вот, мудрости, оказывается, современная публика не понимает, тупая потому что. Сначала из моих пьес убрали философию, а потом и вообще слова – а зачем они, раз зрители все равно ничего не понимают? Так что теперь у нас не театр, а одна пантомима! Да ты не думай, Юний, я не жалуюсь, просто обидно, пишу я много, книги продаются – на хлеб хватает, не бедствую, хвала Юпитеру, не то что некоторые. Вот, вспоминают, как в старые времена было хорошо: цезарь заказывал книги, щедро платил, а до того, в скольких списках книжица разойдется и можно ли вообще ее продать, не было никому никакого дела. А зачем? Император платил щедро, вот и привыкли… А теперь все не так, и я думаю, это честнее, Юний! Если ты писатель, так живи писательским трудом и речами, а не участвуй в разных комициях и, прикрываясь высокими фразами об ответственности властей за «истинную» литературу, не проси у государства подачек, как последний нищий плебей! До чего дошло, уже Авл Нумидий Каррат-старший жалуется, что ему не хватает денег на содержание раба-переписчика! Между прочим, просит их у сената, уже все пороги обил, козел.

– А я вот так думаю: раз ты писатель, так пиши, что покупают, и живи за счет этого, – поддержал беседу Рысь. – Нечего выпрашивать всяких там переписчиков. Есть деньги – найми, нет – пиши сам. Чего тут выпрашивать-то?

– Правильно! – заказав четвертый кувшин, горячо одобрил Феликс. – Оч-чень правильно ты рассуждаешь, любезнейший Юний. Только вот зря они философию не берут!

– А ну ее. – Гладиатор махнул рукой. – Все равно в ней никто ничего не понимает. Вот был у меня когда-то один знакомый философ, Гретоликс, вожак галльской шайки, так уж он был умный – не стал дожидаться, пока легионеры прихлопнут мятеж, сбежал куда раньше, так никто его и не нашел. Вот она – философия! Послушай-ка, Феликс. – Гладиатор вдруг хлопнул себя по лбу. – Книжная лавка принадлежит сенатору Памфилию Руфу, так или нет?

– Да, она именно ему принадлежит, – кивнул писатель. – Сенатору.

– А где он живет, этот самый Памфилий?

– Не знаю. – Феликс пожал плечами. – У него дом где-то недалеко от центра и две виллы. Одна рядом, на Аппиевой дороге, вторая в Омбрии. Сейчас лето, наверное, вся семья Памфилия на вилле.

– И верно. – Рысь погрустнел. – Что ж, видно, придется подождать до осени, разве что боги будут особо милостивыми.

– Что ты там бормочешь, Юний? Хочешь еще вина?

– Нет. – Юноша покачал головой и поднялся, надевая шляпу. – Пожалуй, мне уже пора идти.

Он уже подходил к амфитеатру Флавиев, как вдруг вспомнил о Юлии Филии, девятнадцатилетней вдовице, прятавшей за показным цинизмом простое и доброе сердце. «Всем, кому можешь, помогай!» – так учил отец, и эти же слова ходили поговоркой в Риме. Всем, кому можешь, помогай. А ведь Юлия неспроста не давала о себе знать уже более трех месяцев. Наверное, что-то с ней случилось, скорее всего, девушку постигли неприятности денежного свойства. А ведь она как-то упомянула, что вложила приличные средства в египетские зерновозы, те самые, что, по словам писателя Гая Феликса, вовсе не были разбиты бурей, как считалось в Риме, и вот-вот должны были пришвартоваться в гавани Остия. И, если Юлия еще не продала долговые обязательства зерноторговцев, это могло бы спасти ее. Молодая вдова в свое время немало помогала Рыси, организуя толпы поклонниц, влиявшие на решение судьи в его пользу, и теперь хорошо было бы ей помочь, если она правда нуждается в помощи.

Всем, кому можешь, помогай! Не раздумывая, Юний резко свернул влево, переулками пройдя на длинную Тибуртинскую улицу, на которой и располагался небольшой двухэтажный особнячок Юлии Филии. Нет, даже при всем желании, – а что таковое у молодой вдовы имелось, в этом можно было не сомневаться, – она не смогла бы продать зерновые обязательства: кто б купил-то? Ну разве что кто-то осведомленный, из числа тех гнусных людишек, что специально придерживали зерновозные парусники, дабы повысить цены на хлеб и разорить многих людей, вложивших в эту торговлю свои капиталы. А ведь цены на зерно – государственное дело, и если бы император и сенат узнали об этом преступлении, они должны были бы немедленно реагировать: начались бы аресты и судебные разбирательства. А может, они уже начались? Нет, ведь о зерновозах пока вряд ли кто знает, кроме Феликса и его, Анта Юния Рыси, а до ланисты весть еще не дошла. Так скорее же, скорей! Сообщить Юлии хорошую новость, предупредить, чтоб не смела избавляться от векселей, ведь они вот-вот должны были принести приличный, очень приличный доход. Гладиатор прибавил шагу.

Двухэтажный дом на виа Тибуртина был абсолютно пуст! По-крайней мере, у Юния сложилось именно такое впечатление, когда он заглянул в распахнутые, безжизненно повисшие на несмазанных петлях ворота.

– Эй, есть кто-нибудь? – покричал юноша.

Ответом была мертвая тишина. В доме явственно чувствовалось запустение: повсюду валялись какие-то огрызки, мусор, пахло плесенью и еще чем-то вонючим – то ли прорванной канализацией, то ли поддельными сирийскими благовониями. Убедившись, что первый этаж дома пуст, Юний остановился у лестницы и прислушался: кажется, сверху донеслись какие-то слабо различимые звуки. Юноша насторожился: ну точно, рыдания! Юлия?

– Молодой человек! – проскрипел сзади чей-то голос.

Гладиатор резко обернулся и увидел только что вошедшего в дом маленького, плюгавого человечка в желтой тунике и накинутом поверх нее тонком плаще-люцерне. Чрезвычайно смуглое, коричневое лицо человечка испещряли морщины, большой, изогнутый клювом нос резко выступал вперед, обширная лысина была покрыта потом. Из-под нависших бровей сверкали маленькие черные глазки, в которых в равных пропорциях смешивались коварство и хитрость, по крайней мере именно так показалось Юнию.

– Чем могу помочь? – осведомился юноша.

– Я, собственно, к хозяйке, Юлии Филии… – замялся гость. – Она дома?

Гладиатор пожал плечами:

– Не знаю, вряд ли. Я тоже ее ищу.

В этот момент посетитель вдруг устремил взгляд куда-то вверх, через правое плечо юноши, маленькие глазки его вспыхнули, на тонких губах появилась неприятная, какая-то жабья, улыбка.

– Приветствую тебя, любезнейшая госпожа Юлия! – льстиво – но в этой лести явно проглядывало презрение – поклонился гость. – Как видишь, я пришел вовремя. Приступим к нашим делам?

– Здравствуй, Юлия. – Гладиатор обернулся к спускающейся по лестнице девушке.

– А, это ты. – Молодая вдова слабо улыбнулась. Глаза ее были красными – видно, недавно плакала. – Боюсь, нам больше не придется встречаться, Юний… А ты, Каллимах, что стоишь? Проходи, поднимайся наверх – увы, у меня нет больше рабов.

– Ничего, госпожа. – Каллимах подошел к лестнице и ухмыльнулся, по-хозяйски проведя рукой по расписанной разноцветными красками штукатурке. – Думаю, потом как-нибудь можно будет поговорить и о доме. Хочу заметить: он требует больших вложений.

Ничего не ответив, Юлия тяжело вздохнула и посмотрела на гладиатора:

– Ну, что там у тебя? Только, пожалуйста, говори быстрее.

– Кто этот мерзкий старик, уж не ростовщик ли? – шепотом осведомился юноша.

– Ростовщик. – Девушка уныло кивнула. – Единственный, кто согласился купить у меня кое-какие бумаги.

Рысь насторожился:

– Уж не о зерновозных ли закладных идет речь?

– Да. – Юлия с удивлением посмотрела на гладиатора. – А ты откуда знаешь?

– Так, догадался. Не вздумай их продавать, лучше придержи!

Вдова непонимающе потрясла головой:

– Но ведь Каллимах именно за ними и пришел!

– Так спусти его с лестницы, – со смехом посоветовал Рысь. – Хочешь, я сам спущу?

– Ты точно что-то такое знаешь? – Девушка пытливо прищурила глаза. – Ну, говори же!

– Больше ничего не скажу, – помотал головой Юний. – Это не моя тайна. Но закладные не продавай! Слышишь?

– Хорошо, не буду.

– И, пожалуйста, не болтай об этом.

Наверху послышались шаги.

– Эй, хозяюшка, скоро ли?

– Спускайся, Каллимах, – улыбнувшись юноше, громко воскликнула Юлия. – Я раздумала продавать закладные.

– То есть как это раздумала? – спускаясь, с яростью переспросил ростовщик. – Ведь мы же уже обо всем договорились!

– Так то было вчера, – жестко усмехнулась вдова. – А сегодня я передумала.

– Как знаешь, как знаешь.

Каллимах исподлобья посмотрел на Юния, словно хлестнул обжигающим ненавистью взглядом. Уж конечно, ростовщик сразу догадался, из-за кого Юлия столь быстро изменила решение.

– Не буду неволить. – Ростовщик скривил губы в каком-то подобии улыбки, но черные глаза его прямо-таки источали злобу. – И все-таки зайду завтра. Может быть, передумаешь?

– Только побыстрее, – отмахнулась девушка. – После Навмахии, ну, может, через день-два, я уезжаю к подруге на виллу и вернусь только через три дня.

– Через три дня. – Ростовщик пошевелил короткими, поросшими черным волосом, пальцами. – Значит, на следующий день после нептуналий… Как же? И ты что же, не пойдешь смотреть навмахию? Цезарь обещал устроить великий праздник в честь бога Нептуна, в нем будут принимать участие все гладиаторы, изо всех школ! Гладиаторы…

Каллимах вдруг замолчал и пристально посмотрел на Юния. Правда, ничего не сказал, сдержался, однако юноша по глазам его понял: узнал. Что ж, еще бы не узнать популярнейшего бойца!

– Нет, вряд ли я вернусь к навмахии, – отмахнулась Юлия. – И вряд ли стоит сюда приходить.

– Посмотрим, посмотрим. – Ростовщик окинул обоих недобрым взглядом и, повернувшись, вышел на улицу.

– Ушел, слава Юноне. – Девушка перевела дух. – Останешься со мной? – лукаво подмигнула она.

– Нет, – с сожалением покачал головой гладиатор. – Поверь, я очень спешу. Тебе нужны деньги на дорогу? Вот, возьми. – Он протянул несколько сестерциев. – Думаю, этого хватит и на то, чтобы нанять сторожа.