Текст книги "Тайна синих озер"

– Автоматы? – начальник, крупный седоватый мужчина с короткой стрижкой, чем-то похожий на колхозного бугая, задумчиво побарабанил по дверце. – Думаю, ловить-то там уже некого. Но на всякий случай возьмем. Быстрей только… Африканыч, ты чемоданчик свой не забудь. А то как в прошлый раз выйдет – явился на место происшествия с одним фотоаппаратом. Фотограф, едрена мать!

Все посмеялись. Молодец начальник – разрядил обстановку.

Техник-криминалист Матвей Африканыч Теркин был родом из дальних староверских деревень, потому и отчество такое необычное. Из староверов, а пил как лошадь! Ну, так при Советской-то власти никаких староверов нет. При Советской власти все – атеисты! Так что можно и выпить, чего уж там…

– Ох, Африканыч… – как только техник-криминалист забрался в машину, майор потянул носом воздух и скривился: – Опять?

– Ну, выпил немножко… – Теркин не шибко-то боялся начальства, однако же уважал. – У деверя именины, нельзя, что ли?

– У тебя вечно: то именины, то крестины, то еще черт знает что… Дорожкин! Что там с автоматами? Получили?

– Уже, Иван Дормидонтович.

– Так шевелитесь!

– Ага.

– Так, едем! Эх, и попадет нам нынче от начальства. Скажут – банду тут развели.

Водитель, молодой сержант из недавно демобилизованных, врубил передачу, и милицейский ГАЗ-67, именуемый ласково «козлик» или просто – «козел», ходко покатил по Советской улице.

– Надо бы военных привлечь, – высказал идею Дорожкин. – Лес бы прочесали.

– Ага, прочесали бы! – майор невесело хохотнул. – Тут до самой Вологды можно чесать. Или до Белого моря. Хотя… да, военным сообщить надо. И в КГБ. Пущай и они займутся. Автоматы, ага… Евсеич, так, говоришь, пули прямо над головой свистели?

– Так говорю же – едва ушли!

Шофер-свидетель был прихвачен с собой. Чтобы на месте все показал. С колхозным его начальством договорились. Еще из Тянска должен был подъехать следователь, дело-то серьезное.

Да уж, нападение на машину – это вам не Дом пионеров! Пусть и не взяли ничего – не было денег, но автомат! Правда, в лесах такого добра с войны – навалом. Неоднократно уже находили, особенно пацаны.

На месте происшествия, у Чертовой балки, прямо на мосточке, неподалеку от застрявшего в кювете грузовика, сидел как-то городской пижон в черных солнцезащитных очках и курил сигарету. Еще довольно молодой – чуть за тридцать – высокий, худощавый, спортивный, с красивым лицом и стрижкой под полубокс, мужичина был одет в кремовый однобортный пиджак и синие, слегка зауженные брюки. Дополняла образ светло-серая сорочка с расстегнутым воротником.

Такой модный наряд вполне уместно смотрелся бы в каком-нибудь ресторане или, скажем, на выставке, но здесь, среди девственно-бескрайнего леса, он выглядел несколько чужеродно. Как и прислоненный к парапету моста новенький темно-синий мотоцикл, сияющий никелем и хромом.

– Ух ты – «Восход»! – с завистью прошептал Дорожкин.

У самого участкового имелся «Ковровец», еще старой модели, одноместный, с пружинным, почти что велосипедным седлом. Этот же: длинное сиденье – при необходимости втроем можно сесть, – багажник, защита ног… Техника! Вещь!

– Старший следователь прокуратуры Алтуфьев Владимир Андреевич, – подойдя к «газику», пижон вытащил из кармана удостоверение. – Сообщили, банда тут у вас. С автоматическим оружием. Так?

– Да сами еще толком не разобрались, – вылезая из машины, недовольно буркнул начальник. – Майор Верховцев Иван Дормидонтович. Это вон – люди мои. Младший лейтенант Дорожкин, участковый…

Дорожкин протянул руку:

– Игорь.

– Владимир…

– Оперативник наш…

– Игнат.

– Техник-криминалист… Африканыч! Эй, следователю-то представься!

– Ничего, ничего, пусть работает. Вы пока мне все обскажите.

– А у нас тут как раз и свидетель с собой! Евсеич, расскажи.

Ничего нового к тому, что уже рассказал милиционерам, шофер не добавил. Но тут уж следователь сам инициативу проявил, начал задавать уточняющие вопросы, время от времени оглядываясь на копошившегося у грузовика криминалиста.

– Ну, что там?

– Пули! Девять миллиметров. Под пистолетный патрон. Скорее всего, под парабеллум, я их еще с войны помню. Мальчишкой был, а вот поди ж ты…

– Ясненько. Значит, МР тридцать восьмой или сороковой. Немецкий пистолет-пулемет, ошибочно именуемый «шмайссером». Так вы, Прохор Евсеевич, говорите, никого не видели?

– Только слышал. Очередь. Потом пули по капоту – бам-бам… Ну а дальше мы с Галиной и сбежали. Не стали дожидаться, пока убьют.

– Правильно сделали, – записывая, покивал Алтуфьев. – Жаль, конечно, что не видели никого. Сами как думаете, сколько их было? Один или несколько?

Следователь по-хозяйски расположился на заднем – продольном – сиденье «козлика», вместо стола использовав собственный фибровый чемоданчик. Новенький, коричневый, с никелированными сверкающими уголками.

– Да кто ж их знает, сколько…

Между тем озерские милиционеры тоже не бездельничали: определив примерную биссектрису огня, рассредоточились по прилегающему участку леса. Ну и были вознаграждены!

– Товарищ майор! Есть! Гильзы!

– Молодец, младший лейтенант! Осторожней, там и следы должны быть.

Алтуфьев тоже заинтересовался: выскочил из машины, побежал к лесу.

Отыскать следы обуви на мягком мху, конечно, оказалось сложно. Нет, следы-то имелись – примятости в орешнике, там, где гильзы, – только вот для конкретной идентификации они, увы, не подходили.

– Так, Прохор Евсеевич, продолжим, – следователь вновь вернулся к машине. – Сейчас внимательно посмотрим в грузовике – в кабине и в кузове. Что не так лежит, что пропало. Эх, жаль, понятых не прихватили… ладно, придумаем что-нибудь. Водителя хотя бы запишем.

Из кабины ничего не пропало – да там ничего и не было, разве что начатая пачка крепких сигарет «Памир» стоимостью десять копеек. А вот в кузове…

– Ящики вскрыты, – Евсеич хмыкнул. – Да вы сами видите. Видать, деньги искали, думали, аванс в Огоньково везу. Я его и вез… только вчера утром. Ишь, шишиги, прознали.

Да, такая вот версия выстраивалась. Колхозный грузовик с самодельным фургоном – а лучше сказать, полуфургоном – был в Озерске машиной приметной, и то, что в нем возят колхозникам деньги – получку и аванс, – знала каждая собака. Да и как скроешь-то?

– Тогда и экспедитор садился, Иван Иваныч, с наганом, – пояснил Верховцев. – Хотя наган супротив автомата – ничто. Представление буду писать – пусть колхоз своим деньгам охрану организовывает. Вот хотя бы нас выпишет. Хоть и людей нет, да надо. Вдруг бы и впрямь вчера деньги повезли? И что тогда? Ищи потом свищи…

– Грузовик в Озерск буксировать будете? – задумчиво поинтересовался следователь.

Майор развел руками:

– Само собой. Скоро лесовоз приедет – утащат.

– Пусть архивные внимательно все пересмотрят, – пояснил Алтуфьев. – Мало ли, бумажки какие пропали.

– Да нужны тут кому эти бумажки!

– И все-таки.

– Понял, товарищ следователь. Исполним. Отдельное поручение писать будете?

– Да, вот прямо сейчас и выпишу.

Усевшись на парапет, Алтуфьев положил на колени чемоданчик.

– Товарищ следователь, – чуть погодя подошел Верховцев. – Извиняюсь за личный вопрос, но… что-то я вас раньше в прокуратуре не видел.

– Так и не могли, – следователь поднял глаза. – Я только недавно перевелся. Из Нарвы.

– И сразу в нашу глушь?

– Там тоже глушь. Только эстонская.

Алтуфьев улыбнулся и вытащил из кармана пачку «Памира»:

– Курите, Иван Дормидонтович.

Дешевое – десять копеек за пачку – курево как-то не очень вязалось с пижонским обликом следователя. И тот это понял, улыбнулся:

– Еще в армии к таким привык.

– А служил где?

– В ГДР, срочную. Да угощайтесь!

– Благодарствую.

Чиркнув спичкой, майор закурил и покривился. Вовсе не от того, что сигареты оказались крепкими или неприятными, нет. Просто задумался, хотел понять: следователь-новичок, вишь ты, назвал его по имени-отчеству – с первого раза запомнил. Это он всегда такой хваткий или какой-то напасти от прокуратуры ждать?

– Так насчет архивных документов постарайтесь побыстрее исполнить.

– Да сделаем. Думаете, недобитки фашистские? – чуть помолчав, напрямую спросил Верховцев.

Следователь прищурил глаза:

– А вы сами-то почему полагаете, что я именно так думаю?

– Так, а что тут полагать-то? – нервно рассмеялся майор. – Ящиками архивными заинтересовались, автомат, опять же, немецкий или автоматы… Вот что я вам скажу, уважаемый Владимир Андреевич, не в ту сторону смотрите! Да, была у нас банда недобитков, старост да полицаев бывших. Прятались по лесам. Так их еще в пятьдесят втором выловили, уже больше десяти лет назад. Говорите, архив? Да нет, деньги им нужны были. А что автоматы немецкие – так этого добра по оврагам да болотам полно.

– Честно сказать, Иван Дормидонтович, я тоже так считаю, – покачав головой, успокоил его Алтуфьев. – Просто одной версии в любом деле мало. Начальство потребует. Или у вас не так?

– Да так, как же иначе?

– Я так думаю, если это не лесная банда, они должны были сюда как-то добраться.

– Думаете, наши, озерские? – снова насторожился Верховцев.

– Насколько я знаю, там у вас и пришлого народу полно.

– Ну да. Колхоз коровник строит – шабашники. Да и в леспромхозе еще…

– Все же ноги из Озерска растут, сами понимаете.

– Да уж как не понять. И грузовик там грузился, и знали все. Африканыч, Дорожкин! Давайте-ка по лесным дорогам проедемся. Поглядим, может, где какой транспорт стоял.

– И я на мотоцикле. В помощь дадите кого?

– Оперативника дам. Игнат! Вы – тянское направление, мы – озерское. Километра три в обе стороны, думаю, хватит.

– Да, вряд ли дальше.

Никаких конкретных следов сотрудники правоохранительных органов, увы, не обнаружили. Жара, пыль! Да еще многие лесные дорожки оказались разбиты лесовозами, они вон и сейчас ездили, хлысты возили.

– Игнат, не забудьте опросить водителей.

– Само собой. Вот тут, похоже, мотоцикл с коляской. Рыбаки, верно. Ну да – вон чешуя.

Тут – мотоцикл, там – легковая машина, а здесь вот – вообще телега. Ничего конкретного.

И все же ясно было: нужно искать транспорт. На чем-то ведь они сюда добрались, ну не на рейсовом же автобусе – с автоматами-то! Значит – мотоцикл, машина, что еще? Мопед может быть, если преступник один, опять же – мотороллеры. Легковые машины в основном только в организациях, частных – раз-два и обчелся. Мотоциклов, правда, хватает, о мопедах и говорить нечего.

– Что ж, будем искать, – простившись со следователем, Верховцев уселся в машину. – Вооруженное нападение – это вам, братцы, не шутки. В этот раз повезло – легким испугом отделались. А в следующий?

– Думаете, будет следующий?

– Обязательно будет, раз уж начали, – убежденно отозвался майор. – Но не сейчас, позже. Сейчас они затаятся, залягут на дно. Обдумают все, тщательно подготовятся. А, скажем, в августе, в сентябре… А следователь-то ничего, ушлый. Интересно, за что его из Нарвы поперли?

– Наверное, за аморалку, – техник-криминалист ухмыльнулся, поерзав на обитом кожзамом сиденье. – Больно уж лицо смазливое.

– Вот я и говорю, – глядя на стелющуюся под капот дорогу, негромко продолжал Верховцев. – Дело-то, похоже, не прокурорское. А его послали, хотя могли бы обычного следователя прислать, из РОВД. Вопрос – почему?

– Почему, Иван Дормидонтович?

– А потому как новенький! Вот и шпыняют, проверяют на вшивость, посылают на всякую ерунду. Районный-то прокурор, товарищ Тенякин, – тот еще черт! И пижонов да всяких стиляг не жалует.

Вот тут все засмеялись. Так вот, под смех, домой в Озерск и приехали. Только вот дома-то оказалось вовсе не до смеха!

Утром в старой школе, в кабинете истории, уборщица тетя Валя обнаружила два распластавшихся на полу под партами тела – мужское и женское… И тут же прибавила к ним собственное.

Придя в себя, тут же побежала в милицию.

Одно из тел – школьный конюх Шалькин, пьяный в дым, он был увезен в милицию для протрезвления.

Второе тело под диктовку начальника скорбно описывал участковый Дорожкин:

– Труп девушки расположен ногами к окнам, головой к двери. На затылке – след удара и кровоподтек, блузка на груди расстегнута. На расстоянии полуметра от трупа, на полу, валяется статуэтка…

– Хм… Это Чехов, кажется?

– Сам ты Чехов, – резко обернулся начальник. – Дон Кихот это!

Внимательно осматривавший окна оперативник Игнат Ревякин покачал головой:

– Не, Иван Дормидонтыч. Не Дон Кихот это. Скорее Сервантес.

– Дак что писать-то? – занервничал участковый.

– Пиши – статуэтка из твердого вещества грязно-белого цвета, – майор покусал губу и прикрикнул: – Да не трогай ты! Вон подтеки – явно кровь. И пальчики могут быть… Да где этот чертов Теркин?

– Так послали уже, – развел руками Игнат.

И сам тут же попал под начальственный окрик:

– А ты что тут ошиваешься? Иди опрашивай. Устанавливай – чей труп.

– Да тут и устанавливать нечего, – Ревякин нахмурился и присел рядом с убитой на корточки. – Лида это. Лидия Кирпонос, отчества не помню. Хорошая девушка… была. Учительница, практикантка. Французский преподавала.

– А-а, – Верховцев присел рядом с опером. – То-то я смотрю – знакомая. Учительница, значит…

– Практикантка. Ого! И юбка расстегнута, и трусики…

– Ла-адно, – начальник брезгливо поморщился и заходил по классу. – Интересно, что она тут, в старой школе, делала?

– Так тут школьный музей, кажется, – Ревякин почесал затылок. – Может, материалы разбирала?

– Кажется ему! Вот и узнай. Да появится, наконец, криминалист или как?

Техник-криминалист Теркин явился минуты через две. Доставили его на милицейском «козлике». Не одного – вместе с местным патологоанатомом, судебно-медицинским экспертом, вальяжным сухоньким старичком Андреем Варфоломеичем, бывшим акушером.

Махнув рукой, Теркин тут же раскрыл свой чемоданчик, сделал пару снимков казенным ФЭДом и принялся орудовать кисточкой и порошком для выявления отпечатков пальцев.

Судмедэксперт, вежливо поздоровавшись, склонился над трупом.

– Ну что там, Варфоломеич? – нетерпеливо поинтересовался начальник.

– Череп проломлен. Похоже, это и есть причина смерти.

– Да, мы так и думали. А когда?

– Судя по состоянию тканей, скорее всего, вчера вечером… или даже днем. Вань, юбочку подержи-ка, я мазок возьму. На половой контакт проверим.

Майор насупился и поманил участкового:

– Дорожкин! Подержи юбку. Красивая девчонка! Эх! И какой же гниде понадобилось? Неужто Шалькин? Набухался, пристал… А она не захотела. Вот он ее и по голове. В пьяном-то угаре – запросто. Ну, Шалькин, допился, гад!

– А что ты, Иван Дормидонтыч, на меня-то смотришь? – обиженно протянул техник-криминалист. – Между прочим, на статуэтке отпечатки имеются. Вполне пригодные для идентификации.

– А вот это очень даже хорошо! – потерев руки, Верховцев уселся на парту и усмехнулся: – Спорим, знаю, кого из прокуратуры пришлют? Этого вчерашнего пижона, Алтуфьева.

Предположив, майор попал в самую точку! Алтуфьев приехал уже к обеду. И не на мотоцикле, а на служебной прокурорской «Волге», черной, с хромированным оленем на капоте! Все местные мальчишки к отделению сбежались – смотреть. Хорошо, прокурорский шофер оказался человеком строгим, шикнул на пацанов, отогнал. Иначе не видать бы оленя!

– Угу, угу, так…

Расположившись в выделенном специально для него кабинете, следователь внимательно прочитал протокол осмотра и перевел взгляд на опера:

– Игнат, что там говорят-то?

– Ну, это – практикантка, значит… Французский язык. И в школьном музее помогала – попросили. Документы там всякие, фотографии. Гороно старую школу к июлю освободить велело. Вот они и старались. Короче, разбирали – что-то выбрасывали, что-то в новую школу переносили. Со слов директора и учителей, в старую школу убитая…

– …Лидия Борисовна Кирпонос, двадцати трех лет от роду, – еще раз про себя прочитал Алтуфьев. – Так что – убитая?

– …пришла в старую школу около полудня. Не одна, с гражданкой Матвеевой, историчкой, заведующей школьным музеем. Матвеева около двух часов дня ушла домой, а Лида осталась, мол, еще посмотрю, интересно. А что ей делать-то? Семьи нет, молодая… Вот и осталась, на свою голову.

– А подозреваемый?

– Шалькин Федор Иванович. Десятого года рождения, инвалид – хромает. Осколок с войны.

– Воевал?

– Да. После войны вернулся в родные места. Вот директор его и пристроил конюхом. Он же – ночной сторож, плотник да и вообще – на все руки мастер. Характеризуется положительно, только что пьет. Не каждый день, но частенько.

– И на работу пьяным приходил?

– Так поди его пойми! Закроется у себя в конюшне…

– А конюшня далеко?

– Рядом со старой школой.

– Так пойдем пройдемся, взглянем. Тут ведь недалеко?

– Ну-у, километра полтора будет. Может, на машине?

– Да я уж свою отправил. – Алтуфьев совсем по-мальчишески расхохотался: – У вас тут с недельку поживу, пока дело. А что? Места здесь красивые, командировочные выписаны… Вот только в Дом крестьянина не хочется – людно. Может, комнату кто-нибудь сдаст?

– С теткой своей поговорю, двоюродной, – спускаясь с крыльца, обнадежил оперативник. – Дочка ее на геолога учится. Как раз сейчас на практике, в Сибири. Дома в августе только будет. Так что уговорю.

– Вот спасибо! – пригладив волосы, следователь неспешно зашагал по обочине, с любопытством осматривая городок. – А красиво тут у вас! И зелень, и озеро вон видно. Рыба-то есть?

– Да уж не без рыбы.

Центральная городская улица Советская – по сути, бывшее шоссе – пока что была заасфальтирована лишь наполовину, до поворота на Койволу. Однако широкие тротуары имелись на всем ее протяжении, а по вечерам вдоль улицы зажигались фонари.

Слева и справа от главной улицы виднелись двухэтажные деревянные дома, выстроенные колхозным самостроем, так называемым «хозяйственным способом». Обшитые досками и выкрашенные в разные приятные глазу цвета – ярко-голубой, травянисто-зеленый, темно-красный, – они смотрелись очень даже нарядно, придавая городку открыточно-праздничный вид.

– О, у вас и столовая есть! – кивнув на приземистое кирпичное здание, обрадовался Алтуфьев. – Очень хорошо.

– Еще и рюмочная имеется, – оперативник махнул рукой. – Там, за аптекой. И чайная. А эта вот, красная, – ветлечебница. Там дальше – архив, библиотека…

– А училище механизаторов где?

– Это за школой. В конце города.

Пока шли, следователь выспрашивал своего спутника об убитой. Игнат рассказывал – и что знал, и что узнал только что, буквально сегодня.

Лида Кирпонос была девушкой красивой и общительной, ее многие знали, со многими она состояла в дружеских отношениях, и даже больше чем в дружеских.

– И, конечно же, завистницы имелись…

– Ну, не без этого. Кляузы на нее анонимные подавали, жаловались… На собрании как-то пропесочили за внешний вид.

– А что там было не так?

– Ну, дескать, слишком уж модная, – Игнат искоса глянул на следователя и, не удержавшись, хмыкнул.

– Так я тоже модный, – поправив темные очки, весело рассмеялся Алтуфьев. – В Эстонии все так ходят, вот и я привык. Кстати, читал статью в «Юности», дискуссию о ширине брюк? Так там сказано: в соответствии с современной модой нормальная ширина штанины составляет двадцать четыре сантиметра. У меня – двадцать один. Так это в Эстонии сшито!

Конюшня располагалась метрах в двадцати от двухэтажного деревянного здания старой школы, на пологом склоне холма. К двухстворчатым деревянным воротам вела песчаная дорога с накатанной тележною колеей. На воротах висел большой амбарный замок.

– Сейчас откроем. – Ревякин вытащил из кармана ключ. – Мы ж тут осматривали.

В распахнувшихся воротах тут же возникла пегая конская морда! Сверкнула зубищами, заржала…

– Тихо, тихо, Пегас. Свои.

Погладив лошадь по гриве, милиционер обернулся:

– Ну, заходите. Это Пегас – школьный мерин. У, старичок… Жаль яблок не принесли – он яблоки любит.

– Кто же теперь с ним? – боком протиснувшись внутрь, поинтересовался Алтуфьев. – Конюха-то я арестую. У вас пока посидит.

– Директор найдет кого-нибудь. Не переживайте, никто Пегаса не бросит. У-у, Пегасище, хороший, хороший… Вон там кандейка Иваныча. Проходите.

– Давай уж на «ты», что ли…

– Угу. Проходи, не стесняйся.

Сильно пахло навозом и еще чем-то кислым – протухшей капустой, похоже. Кислотный запах исходил из большой бочки в углу прилегающего к конюшне помещения с небольшим оконцем, забранном мутноватым стеклом, крепившимся на четырех загнутых гвоздиках. Кроме бочки был еще старый топчан в углу, самодельный покосившийся стол, колченогая табуреточка, а на стене – придавленный кнопками вырезанный из «Огонька» календарь на нынешний, 1963-й, год.

На пыльной столешнице виднелись круглые проплешины от бутылок и стаканов.

– Бутылки со стаканами мы изъяли. В протоколе отмечено.

– Хорошо. А конюх, значит, добрейшей души человек?

– Мухи не обидит. Правда, как выпьет – может и в ухо дать.

– Понятненько.

Ничего интересного или нового ни на конюшне, ни в старой школе следователь не отыскал – все уже было осмотрено весьма тщательно. Еще бы – убийство! Слава богу, не каждый день случается. Наверное, кому-то со стороны сотрудники милиции и прокуратуры, а также судмедэксперт Варфоломеич могли показаться недобрыми и циничными людьми с каменным сердцем, что, однако, было вовсе не так. Убитую девушку жалели все и переживали вполне искренне… Но одно дело – переживать, и совсем другое – работать, раскрывать преступление.

К вечеру Ревякин отвез следователя на квартиру к своей двоюродной тетке, что проживала на тенистой улице Южной, почти у самого клуба. Определившись с бытом, Алтуфьев явился в отделение с утра пораньше и с ходу допросил кое-как проспавшегося конюха.

– Федор Иваныч, так вы с кем пили-то?

– Дак один…

– Что, всю четверть один выкушали? А в школу зачем пошли?

– Я что, еще и в школу заходил? Хоть убей, начальник, не помню! Хоть на куски режь.

Судя по протоколу осмотра, в кандейке Шалькина нашли бутыль с остатками ядреного самогона такой крепости, что, выпив такого, вполне можно было позабыть все на свете. Еще обнаружились следы волочения… Но это Шалькин объяснил – мешки с овсом самолично таскал, мерина-то кормить надо.

Арестовав конюха, Алтуфьев еще раз перечитал протокол осмотра, а также заключение судебно-медицинской экспертизы, из которого следовало, что несчастная девушка имела незадолго до смерти половой контакт, причем насильственного характера.

– Ну Шалькин, ну гад! – ругался начальник. – Он еще и насильник!

Пока вырисовывалась одна довольно простая версия: с обеда конюх изрядно выпил, опьянел и зачем-то пошел в старую школу, где стал домогаться Лиды, а получив от ворот поворот, рассвирепел, изнасиловал девушку, а затем в припадке гнева ударил по голове подвернувшейся под руку статуэткой.

Что ж… Скорее всего, так оно и было.

– Да так, так, – майор довольно кивнул. – Чего тут огород городить? В пьянском-то виде не то еще вытворяют! Вон у нас в Кошкове, в деревне, мужик один жил, дядя Коля Моськин. Золотой мужик! А как-то напился, так троих топором зарубил, а потом полдеревни сжег! Вот так-то. Все водка проклятая. А я всегда говорил: не умеешь пить – не пей.

– Ладно, посмотрим, – задумчиво протянул Алтуфьев. – Пока, похоже, действительно Шалькин. Однако свидетельская база маловата. Надо будет поискать, кого бы еще допросить… Да, а это дело, с нападением на машину, я приостановил.

– Вот, Владимир Андреевич, и правильно! – Верховцев посветлел лицом. – Лучше бы и прекратить вообще. Незачем из-за ерунды «глухаря» на отделение вешать. Не пострадал ведь никто. Из архива ничего не пропало, а что двигатель – так в мастерских починят. Ущерб малозначительный, справку принесли.

– Справка-то справкой, но все равно – автоматическое оружие… – закурив, следователь протянул пачку майору. – Угощайтесь.

– Благодарствую, ныне я свои – покрепче.

Усмехнувшись, Верховцев задымил «Беломором».

– Иван Дормидонтович, а что, у вас в последнее время никаких таких странных краж или грабежей не происходило? – неожиданно поинтересовался Алтуфьев. – Просто интересно.

– Да была кражонка одна… – затянувшись, майор махнул рукой. – По сути, и не кража вовсе. В Доме пионеров старые фотоаппараты украли. Списанные, на балансе давно уже не стояли. Мальчишки местные. Дорожкин занимался. Если что – у него спросить можно.