Текст книги "На Гемме"

Андрей Щупов
НА ГЕММЕ

– Ты что, ходил к генералу? – на кресле-волчке я стремительно развернулся к Билиусу.

Похоже, так оно и было. Вид помощника говорил об этом весьма красноречиво. Шагнув от дверей, он швырнул свое сильное сухое тело за пульт и трясущимися руками вслепую, без всякой цели стал водить по матовым рядам тумблеров. Смуглое лицо его потемнело еще больше от прилившей крови. На меня он старался не смотреть.

– Мумия! – Билиус с шипом выдохнул воздух через сжатые зубы и качнул головой. – Разве ему понять! Он – вот! – помощник яростно застучал костяшками пальцев по обшивке пульта. – Ноль!

– Что ты наговорил ему, Билиус!

Он фыркнул.

– Ничего особенного. Только то, что думал и думаю об этих вояках.

Я похолодел. Кажется, и мои руки начинали елозить по бесчисленным кнопкам. Этот парень – талант преподносить сюрпризы.

– И чего же ты добился?

Кресло жалобно заскрипело под Билиусом. Я пристально смотрел на него, но он по-прежнему избегал моих глаз. Стало быть, наговорил он там предостаточно. То есть ровно столько, чтобы сорвать всю нашу игру. Сам Билиус в этой игре не участвовал, но, черт подери, он прекрасно о ней знал! Следя за его подрагивающими пальцами, я медленно заводился. Увы, этому честному, импульсивному испанцу я всегда симпатизировал. Его прямолинейность порой выводила из себя, порой вызывала умиление. Он был из тех чудаков, что наивно полагают, будто винегрет едят исключительно в Венгрии. И он же мог без стеснения заявить, что ты бестолочь и негодяй. Над ним посмеивались, впрочем беззлобно. Непосредственность – не самое худшее из человеческих качеств, а Билиус мог быть на удивление обаятельным. Кроме того, он отнюдь не был глуп… Я пристукнул кулаком по колену. Не был, а вот поди ж ты! Поругался с Командором в такое время!..

– Может, все-таки сделаешь одолжение, расскажешь?

Билиус коброй взвился над креслом и через секунду стоял передо мной в позе, в какой изображают обычно львов и ягуаров на гербах безобидных стран.

– Ты не хуже меня знаешь, чего хочет этот Бонапарт! Он собирается провести стерилизацию планеты, расстрелять спутники и зонд-посты. Я не говорю уже о карликах. Не дай бог им появиться перед его пушками!

– Сядь, – я с жалостью оглядел напряженную фигуру помощника. – Конечно, ты прав. Ты действовал просто молодцом! Ты ведь решил потолковать с ним, как мужчина с мужчиной, не так ли? Кто ожидал, что тебя – такого славного парня – вдруг да не послушают.

– А что мне было делать! – взорвался Билиус. – Я не желаю понимать твоих заигрываний, Не же-ла-ю! Это хуже, чем отступление! А я по крайней мере высказался!..

– Это верно, высказался. Сядь! – я указал рукой на сиденье. – И не ори. Командир «Цезаря» пока что я.

Помощник неохотно повиновался. Он сел, но от нахохленной его фигуры, разметавшихся смоляных волос продолжало веять мальчишечьим непокорством.

Откинувшись в кресле, я включил тонизирующее устройство. Упругие подушечки, вибрируя, поползли вверх по позвоночнику, слева под лопаткой заработали искристые иголочки. Голова тотчас наполнилась успокаивающим шумом. Внезапный всплеск помощника следовало не только пережить, но и основательно проанализировать. Тонизатор свое дело знал, должен был справиться со своим и я…

Тем временем Билиус гонял клавиши бортовой ЭВМ. Бил он, видимо, невпопад, потому что зеленый экран недоуменно выбрасывал вопрос за вопросом. Помощник яростно гасил их.

Стараясь отвлечься, я прикрыл веки.

Итак, славненькое происшествие!.. Этакий пенек под ноги. И самое интересное – кто я такой на сегодняшний день? А вернее сказать – на данный момент?… Рядовой член экипажа или по-прежнему капитан крейсера? Иллюзий я не питал. Меня могли разжаловать в любой миг. Как ни крути, в кандидатах недостатка не ощущалось. У Командора их набралось бы не меньше десятка.

Я вдруг подумал, что, может быть, именно в эту минуту каменноликий генерал решает мою судьбу. Если Билиус завел его всерьез, результат генеральских размышлений я мог предсказать заранее и наверняка. Черт возьми! Стало быть, я совершенно не располагал временем! Я метнул в сторону помощника сердитый взгляд и не без яда процедил:

– Что ж, пойду пораспинаюсь перед ним. Авось, что-нибудь да вымолю.

Билиус промолчал. Поднявшись, я прошел мимо него и задержался перед дверью. Рывком распахнув ее, выглянул в коридор. Нет, никто здесь не прятался. Коридор мерцал полупрозрачными сводами и пустотой. Мнительность!.. Я коротко ругнул себя и двинулся мимо черных больших иллюминаторов, ступая крадучись – с пятки на носок, прислушиваясь к тишине. Господи! До чего я дожил! Я осторожничал на собственном корабле! А ведь это только начало!..

Шел уже третий день, как мы перестали быть хозяевами. Толпы десантников ворвались к нам на Прионе, куда мы причалили по приказу космоцентра. Случайность! – мы оказались к цели ближе других, и доблестные отпрыски генерала, прозванного когда-то и кем-то Командором – вероятно, за каменную неподвижность черт, бесцеремонно заселили пространство «Цезаря», потеснив обслугу, превратив наш «разведчик» в подобие древних пиратствующих дредноутов. Трюмы ломились от оружия, некогда пустовавшие лаборатории заполнились громилами с бластерами через плечо и подсумками у поясов…

Меня качнуло. Корабль опять поправлял курс. Лишним грузом мы сбили балансировку, и автоматика «Цезаря» то и дело включала маневровые двигатели. Иллюминаторы неожиданно засветились, и я невольно задержался.

Так и есть, нас снова чуть развернуло, и теперь передо мной расстилалась сверкающая горная равнина. Горная – и тем не менее – равнина… Пики, ущелья, хребты – все сливалось в морщинистый, переливающийся панцирь. Мы кружили над этой ледяной красотой уже более восьми часов, сцеживая со спутников жалкую информацию, выцеливая локаторами невидимых пришельцев. Похожая на крупный бриллиант, планета с покорностью позволяла осматривать себя со всех сторон…

Я вздохнул. Помнится, в свое время о Гемме любили поговорить. Поэтов, художников, прозаиков и музыкантов – всех отчего-то сразил этот хрустальный шарик. Сколько эпитетов было высказано в адрес Геммы, сколько пленки перепорчено на эти горы…

Корабль опять вздрогнул. Показался краешек планеты. Зубчатый, неровный… Чем-то он напоминал челюсть акулы. А может, это и было ее истинное лицо? Лицо величавой планеты… Я вплотную приник к иллюминатору. Так или иначе, но отныне восторги вокруг планетки поутихнут. Где-то среди этих красочных льдов покоились обломки сбитого «Персея», корабля спасателей, первым ринувшегося на помощь замолчавшей станции. Он взорвался при посадке, так и не успев ничего сообщить. Единственное послание, которое получил мир, исходило от Криса, одного из дежурных станции, хрипло и задушенно прокричавшего что-то о карликах, напавших на людей.

Карлики… Дежурный говорил о них едва ли полминуты, но успел переполошить весь обитаемый космос. А после станция замолчала. Рухнул пылающей «Персей», и красотку планету окутал зловещий ореол. Вылетевшие следом за «Персеем» спасательные отряды решено было задержать. Развернули свои звездолеты и бесчисленные добровольцы-любители. Смерть корабля напугала всех. Кажется, тогда-то перед растерянным космоцентром и возник наш разлюбезный Командор – настоящий стопроцентный мужчина, надежный и уверенный, держащий наготове распечатанную по пунктам программу упреждения – некую громоздкую галиматью, трактующую об ударе во благо Земли, замершей чуть ли не в преддверии Первой Звездной… Вероятно, он застал их врасплох. Космоцентр, все еще находящийся в ошеломленном состоянии, наспех наделил его особыми полномочиями и благословил в путь-дорогу. В какой-то степени я готов был понять их. То, что случилось на Гемме, не вписывалось в разряд обычных ЧП. Собственно говоря, речь шла уже не о спасении людей и не о контактах с чужеродной цивилизацией. «Контакт» успел состояться, и именно поэтому возникла нужда в энергичных мерах. Эти самые меры и предложил услужливый генерал. Он сумел убедить их. Мало того, за него ухватились, как за соломинку. Отныне он мог все. Или почти все. Во всяком случае – превратить первый подвернувшийся на трассе звездолет в боевую единицу, а экипаж – в пассивных свидетелей творимого – оказалось вполне в его власти. Что он, собственно, и претворил в жизнь.

Я вдруг заметил, что стою, прислонившись лбом к стеклу иллюминатора. Гемма уплыла в сторону. Космос снаружи стал снова черным и пустым.

* * *

Апартаменты Командора находились на третьем уровне, и через какую-нибудь минуту я уже входил на занятую военными территорию. По счастью, ни искать, ни расспрашивать мне не пришлось. Белый сверкающий мундир я разглядел издалека. А если бы не разглядел, то наверняка бы расслышал по множественному перезвону золоченого металла. Наш генералиссимус был увешен наградами, словно добрая новогодняя елка. Только что не водили вокруг него хороводов дети и не распевали веселых январских песен. Впрочем, приведись такому случиться, Командор и тогда бы ни на йоту не изменил своей мимики, а дети на таком празднике наверняка бы скисли, и уж, конечно, не нашлось бы такого смельчака, что полез бы под елку за подарками.

Я сбавил шаг, обдумывая, как половчее завязать разговор. В случае с грозным генералом это было не так-то просто. Заложив руки за спину, каменноликий потомок Мак-Артура сосредоточенно прохаживался по ковровой дорожке. Десять шагов вперед и десять назад. Часовой у стены, детина двухметрового роста, напоминал замершего перед прыжком кузнечика. По-моему, он даже не дышал, и только по движению глаз, напряженно следящих за челночным передвижением начальства, можно было догадаться, что он жив. По крайней мере – где-то глубоко внутри…

Мне пришлось обратить внимание на офицера с увесистой папкой, стоящего чуть впереди. Он заявился сюда чуть раньше меня, и ему тоже требовался Командор. Поза прибывшего отражала страдальческое терпение, на правом погоне дремала муха, аксельбанты на груди так перекрутились, что напоминали спутанные бельевые веревки. Аксель-Банты… Придумавший их, разумеется, не подозревал, что изобретение окажется на редкость долговечным. Подумать только, эти висюльки благополучно дожили до третьего тысячелетия! И ведь, черт возьми, ничто не помешало нам забыть исконные балалайки и гусли! А вот аксельбанты запомнили. Почему, объясните мне?…

Остановившись возле офицера, я пригляделся к Командору. Ни меня, ни моего соседа он по-прежнему не замечал. А скорее всего – не желал замечать. Что поделать, для иных утренний моцион – вещь из разряда святых. Будь здесь снег, думаю, он успел бы протоптать основательную тропку. Но снега не было, и он мял и протирал наш корабельный ковер. Ковер было жаль, но сейчас я думал только о предстоящем разговоре. До сих пор с этим сфинксом мне удавалось поддерживать достаточно терпимые отношения. Видит Бог, я старался. Я даже сумел совершить невозможное, придав этим отношениям видимость теплых и дружеских. И уж на правах «друга», поверьте мне, я постарался развернуться во всю ширь. Подавляющее большинство астронавигаторов и кибернетиков «Цезаря», быстро усвоив формы нехитрого саботажа, включилось в игру. Я еще не представлял себе в точности, ради чего ведется наша игра, но что-то нам всем подсказывало, что играть стоило.

Генерал продолжал размеренно вышагивать взад-вперед, и, взглянув на часы, я мысленно зарычал от нетерпения. Мой сосед, офицер, не делал ни малейшей попытки оживить картину. Муха на его погоне, должно быть, досматривала десятый сон. Подавив зевок, я рассудил, что если немедленно не предприму каких-либо мер, то вскоре зарычу вслух или усну в стоячем положении. Терпение и выдержка хороши там, где этого требуют обстоятельства. В сложившейся ситуации следовало серьезно подсуетиться.

Может быть, мне показалось, а возможно, так оно в самом деле и было, но в слаженном движении Командора произошла некоторая заминка. И тут же, опережая офицера с папкой, я ринулся к генералу, как пес, услышавший любимую команду. Командор окончательно сбился с шага, и мужественное лицо его недоуменно поворотилось в мою сторону.

– Извините, что побеспокоил, Командор, но надеюсь, ваше войско готово? Хотел напомнить, что через час-полтора нам высаживаться.

Я так и лучился дружелюбием, но выражение вытесанной из крепких пород физиономии ничуть не изменилось. Мне приходилось мучительно ожидать ответа, а Командор тем временем неспешно размышлял над моими словами. Кто знает, может быть, я отвлек его от приятных воспоминаний. Например – о каком-нибудь последнем из своих парадов или еще лучше – о недавней ссоре с Билиусом…

– Мои люди всегда готовы, – сухо и чуть нараспев произнес он. На слове «мои» он сделал особое ударение, и я поежился. Все ясней ясного. Билиус всегда был везунчиком. Он и сейчас изловчился внести раскол и разлад. «Мои» и «не мои» снова действовали порознь.

– Я хотел бы извиниться за помощника, – заторопился я. – Честно говоря, не понимаю, какая муха его укусила. Словом, я нахожу его поведение недостойным и хочу, чтобы вы об этом знали.

– Да, ваш помощник меня удивил, – холодно кивнул Командор. – Вообще странно, что вы держите у себя на борту подобных подчиненных.

– Кадры – наша беда, – я беспомощно развел руками. – Но смею вас заверить, Билиус свое получил. Во всяком случае в операции по высадке десанта ему не участвовать.

– Разумеется. В операции будут участвовать только военные.

Это его «только» мне тоже не понравилось, но пришлось сладенько поддакнуть.

– Ваш помощник говорил что-то о необходимости спутников при посадке, – Командор раздраженно шевельнул плечом. – Вы в курсе?

Еще бы не в курсе!.. Выпалив серию неприличных слов – разумеется, про себя, я изобразил крайнюю степень сожаления.

– Кажется, припоминаю. Был такой разговор. – Я осторожно подбирал слова. – Дело в том, что «Цезарь» – судно крупнотоннажное, и без спутников посадка значительно осложнится. На Гемме ведь нет ракетодрома, всего-навсего один причал.

– Ваши навигаторы не в состоянии посадить корабль там, где им требуется?

– Понимаю ваше недоумение, Командор, но увы, это так. Гемма – планета с высокой магнитной иррадацией. Приборы здесь врут, и без вспомогательного наведения мы в определенной степени слепы. Не скажу, что мы рухнем, но и подобной возможности я полностью не исключаю.

– Даже так?

Сказано это было все также сухо, без тени эмоций. Командор не принадлежал к разряду гурманов. Он пережевывал услышанное, как больной овсяную кашу. Пока он скрипел мозгами, я успел с омерзением подумать о собственном лице. Хорошо, что поблизости не висело зеркал. Взглянув в одно из них, я мог бы умереть со стыда.

– Собственно, я хотел поговорить с вами по другому поводу, – я набрал в грудь побольше воздуха… Ей богу, Билиуса следовало отшлепать! Чего ради я должен был пыхтеть над экспромтами? Пилюлю, которую мы откладывали на крайний момент, приходилось преподносить теперь. Крайнего момента мы могли и не дождаться.

– Вы ведь готовитесь к зэт-бомбардировке, Командор?… Я видел те треноги в трюме. Поверьте мне, я кое-что в этом смыслю… Но это же полная стерилизация планеты!

– Не понимаю, что вас тревожит, – он снова задвигал плечами. – Если на Гемме есть что-либо живое, то это живое успело показать себя в полной красе. Вы знаете о нашей миссии. Или вам мало «Персея»?

– Нет, конечно же, нет! Но есть один нюанс, который мешает мне проголосовать за стерилизацию.

Уголки губ этого сфинкса дрогнули. Нет, улыбаться он не собирался. (Представляю себе его улыбку!) Это была какая-то новая, незнакомая мне гримаса. Впервые в генеральских чертах промелькнуло что-то первобытное, пугающе-свирепое. Надо отдать ему должное – он справился с собой. Справился ценой немалого усилия. Тяжелые руки судорожно заходили за спиной, а плечи теперь дергались не переставая. Однако лицу он сумел вернуть спокойствие.

– Что еще за нюанс?

– Один из дежурных жив. Мы получили информацию от станционных биосенсоров. Всего пару часов назад.

Наверное, выстрели я в упор, это не произвело бы столь сильного впечатления. Я не сомневался, что сомнения о спутниках начисто забудутся. Фактически на основании данных биосенсорной линии я запрещал военным зэт-бомбардировку и грудью вставал на защиту станции. Планы их летели ко всем чертям. Они рвались затопить планету огнем, но жизнь одного-единственного человека делала это невозможным. Уверен, они предпочли бы не знать об этом несчастном дежурном. И возможно, генерал впервые пожалел о том, что неосторожно воспользовался гражданским звездолетом. Мы оказались свидетелями, которыми нельзя было пренебрегать.

– Что за чушь? Какой дежурный? Вы же знаете, что на радиозапросы станция не отвечала, – хрипло произнес он. – С чего вы взяли, что кто-то там жив?

– Биосенсоры, Командор. Я уже сказал. Вы пытались вызвать на связь людей, а мы запросили машины. Есть особые технические каналы, которыми пользуются крайне редко. Согласен, это косвенная информация, но опытный специалист может извлечь из нее многое. Скажем, процентное содержание углекислоты и кислорода, наличие воды в индивидуальных цистернах…

– Достаточно! – глаза моего собеседника окончательно утратили сонное выражение. Только теперь я разглядел, что они у него желтые, как у льва или тигра. Я таки распалил в них огонь, хотя вовсе не желал этого. – Надеюсь, у вас все?

Я потерянно подумал об уникальном зонд-оборудовании, о десанте, который и без стерилизации натворит бед, о карликах и многом-многом другом. Скажи я еще хоть слово, и меня могли попросту арестовать. Мне ничего не оставалось делать, как униженно кивнуть. Следовало сохранить и то немногое, что удалось отвоевать. Всякая игра требует жертв, – в данной комбинации я жертвовал зонд-постом ради станции с единственным оставшимся в живых дежурным, жертвовал ради чертовых карликов, прилетевших из неведомой дали, вольно или невольно явившихся причиной всей здешней сумятицы.

Развернувшись, Командор двинулся к изнемогшему от ожидания офицеру. Массивные плечи покачивались в такт шагам, и, глядя на эту удаляющуюся спину, я чувствовал, как постепенно лицо мое приходит в обычное состояние. То же происходило и где-то внутри, превращая вязкий, закупоривший вены клейстер в кровь, оживляя застывшие мышцы. Терпеть не могу подобные метаморфозы!..

Тронувшись по коридору, я еще раз порадовался, что на стенах не висят зеркала.

* * *

Как я уже упомянул, Гемма – это сплошные горы. Это вакуум, ночь и звезды над головой. Два пятачка относительно ровной земли – то единственное, за что сумело уцепиться здесь человечество. На одном из них соорудили станцию, на другом – зонд-пост. Что-то вроде егерских избушек в тайге. Работы тут было немного. Дежурные занимались астрономическими наблюдениями, следили за эфиром и время от времени принимали заезжих гостей. Каждый год дежурным находили замену, и все-таки триста шестьдесят пять дней казались мне довольно большим сроком. Целый год вдвоем среди хрустальных громад – на это был способен далеко не каждый. Надо сильно любить одиночество, чтобы согласиться на такую работу. Они соглашались…

Вынырнув из-за горизонта, маленький, поблескивающий телескопическими антеннами островок доверчиво подплывал к нам. Отданный на съедение Командору, он был обречен, и мне даже послышалось, как скрежетнул зубами сидящий рядом Билиус. В следующую секунду в недрах «Цезаря» раскатисто рявкнуло, и две пылающие радуги протянулись от корабля к острову. Сверкнула беззвучная вспышка, и зонд-пост прекратил свое существование. В тягостном молчании мы продолжали полет.

…Что ощущал в эти минуты Командор? Напряжение, злость или, напротив, сладость первого свершенного шага?…

В любом деле есть свой крылатый миг. Чаще всего миг завершенности. Логически венчая труд, он превращает усталость в счастливое чувство. Можно отойти и полюбоваться. Результат труда становится конкретным олицетворением небессмысленности содеянного, и в одном этом таится могучий источник радости. Инстинкт инстинктом, но труд, осмысленный и законченный, всегда был главной потребностью людей. Не ошибусь, если предположу, что нет завершеннее труда, чем труд разрушения. В смехотворно малый срок человек добивается поразительных перемен. Он превращает нажатием кнопки дом в руины, а город в пустыню. Обратное действие возможно, но нажатием одной-единственной кнопки уже не обойтись. Оттого разрушитель и верит в свою силу, в осмысленность собственной судьбы, как никто другой. Самый спокойный и невозмутимый народ – это военные. Секрет их невозмутимости в избранном ими труде. Труде вдохновенном и результативном…

Предупреждающе мигнули огни, коротко рявкнула сирена. Начинали работать тормозные двигатели, и я ощутил, что пол выскальзывает из-под ног. Корабль кренился. Вцепившись в подлокотники, я кинул взгляд на панель автопилота. Индикация работала, как обычно. Мы заходили на посадку.

Гемма…

Я вздохнул. Белая сверкающая равнина неслась на нас, прорисовываясь отдельными скалами, прорастая зубцами гор. Открывающиеся ущелья казались бездонными. В них с легкостью уместился бы флот кораблей, подобных «Цезарю». Мысли о Командоре, о карликах и растущей опасности смешались в голове. Сам того не сознавая, я ждал чего-то необычного, что нарушило бы плавный ход времени, вмешалось в роковой полет. Кто знал, сколько мгновений отделяло нас от участи корабля-спасателя.

Тем временем пятачок причала превращался потихоньку в обширное плато. Мы спустились ниже горных вершин, и теперь можно было разглядеть здание станции, похожее на перевернутую чашу, опоясанное иллюминаторами и ребристыми креплениями. Неподалеку от нее возвышалась стартовая установка. Крохотным карандашиком она целилась в небо – большое и черное…

Наверное, не один я сверлил взглядом экраны. Подчиняясь командам с пульта, телемониторы обшаривали пространство метр за метром. Если здесь и обитали пресловутые карлики, то встречать нас хлебом и солью они отнюдь не спешили. Может быть, это было и к лучшему. Посадка близилась к завершению, и я с облегчением ощущал, что напряжение мое проходит.

Впрочем, не все еще было позади. Звездолет грубо тряхнуло. Теперь мы снижались какими-то рывками. Я не обманывал Командора, рассказывая о местных трудностях. Прорастающие справа и слева горы создавали подобие экрана, отрезая нас от спутников. Электронный координатор начинал сбиваться, сбои происходили и в системе авторегуляции тяги. И тем не менее в конце концов мы все-таки сели. Жесткий толчок, тройной удар опустившихся на бетон станин, и «Цезарь» утвердился на планете. Рокот двигателей стал стихать, и, шумно вздохнув, Билиус пошевелился в кресле.

– Кажется, пронесло…

Я метнул на него быстрый взгляд. Все мы в эти минуты думали об одном и том же.

Расстегнув кресельные ремни, я прислушался. В недрах корабля что-то затевалось. Глухо громыхали шаги бегущих, раздавались команды. Как видно, Командор горел желанием приложиться к планете кованым сапогом. Я снова взглянул на экран. По-прежнему ничего. Все то же подозрительное спокойствие. Если даже за нами наблюдали, то очень издалека. Так или иначе, но высадка десанта шла полным ходом, и никого из нас до сих пор не потревожили приглашением присоединиться к вооруженным молодцам.

Я криво улыбнулся. Командору следовало бы знать, что этот вариант у нас тоже предусмотрен.

Оставив помощника в рубке, я захватил сверток с легким скафандром и поспешил спуститься вниз.

В своих предположениях я не ошибся. Военные действительно не мешкали, действуя расторопно с присущим им размахом. Группа офицеров, сосредоточенных и насупленных, руководила выброской «войск». Первая партия десантников уже скрылась в шлюзовом отсеке, оставшиеся строились в колонны, в последний раз проверяя космические доспехи.

Долго вертеть головой не пришлось. Доктор сам отыскал меня и потянул за собой. Подобно большинству окружающих он был облачен в скафандр и, поджидая меня, видимо, успел уже освоиться во всей этой толчее. Во всяком случае продвигался он через сгрудившихся молодчиков довольно уверенно. В другое время и в другом месте я бы обязательно его похвалил, но сейчас нам было не до того. В укромном углу мы обменялись скуповатыми приветствиями, и, развернув сверток, я торопливо облачился в серебристое обмундирование.

Доктор тоже был частью нашего плана. Если бы меня сопровождал кто-нибудь из штатных разведчиков, это наверняка вызвало бы подозрения. Я нуждался в напарнике, но при этом не хотел рисковать. Мне по-прежнему следовало оставаться в глазах Командора лояльным пай-мальчиков, этаким сочувствующим простачком. Операция предусматривала возможность ранений, а коли так – я брал с собой доктора. Мы не имели права участвовать в десанте, но разве удержишь «рвущихся в бой мальчишек»? На этих самых мальчишек мы и старались походить по мере сил. Максимум, в чем можно будет нас обвинить, это в излишнем рвении. Рвении и глупости, а наказания за последнее, к счастью или к несчастью, не предусмотрели еще нигде. Так или иначе обвинение в легкомыслии меня не пугало, а свое участие в операциях Командора я считал более чем необходимым. Всюду, где только представлялась возможность, мы обязаны были опережать военных на чуть-чуть. Как выразился однажды тот же доктор – маячить у них постоянно на мушке. Впрочем, я начинал временами сомневаться, а остановит ли их такой пустяк. Особенно в тот роковой момент, когда на горизонте объявятся карлики…

Выбравшись наконец из толчеи, мы приблизились к массивной ленте конвейера. Вездеход оказался в должном месте, о чем военные пока не подозревали. Чужой корабль, чужие секреты. Оператор, конечно, не отказал мне в просьбе поработать над системой шлюзовых конвейеров, но подсознательно я все-таки опасался, что нашу хитрость раскроют. Не надо быть великим математиком, чтобы сообразить, что пять вездеходов это чуть больше, чем четыре. А мы сделали все от нас зависящее, чтобы на конвейере перед шлюзовыми воротами получилось на одну машину больше.

– Оружия ты, разумеется, не взял? – голос доктора прошелестел через стекло гермошлема чуть слышно.

– Не люблю лишней тяжести, – я кивнул на вездеход, и мы влезли в тесную кабину.

– Кроме того, означенного добра предостаточно у этих молодцов.

Словно в подтверждение моих слов мимо прошествовала группа вооруженных десантников. Ионный парализатор у пояса, взрывчатые брикеты «Космос-5» и бластер. Двое замыкающих несли к воротам треногу с плазменной пушкой. Я бы не назвал их недомерками, но было видно, что им тяжело. Как видно, Командор основательно подготовился к походу. Наверное, он не забыл ничего, и я не сомневался, что если понадобится, эти молодчики в два счета превратят причал и окружающие горы в море булькающей магмы.

Доктор обеспокоенно завозился в кресле.

– Ничего не понимаю, Жак. Что происходит? На корабле ни одного специалиста по контакту! Они что там – все с ума посходили?

– Задай этот вопрос Командору.

– Нет, правда, Жак! Кое-что я могу понять. В два дня погибло столько людей… Они, безусловно, перепуганы. Но это же наша первая встреча с чужим разумом! Неужели война – единственное решение? По крайней мере можно было попытаться…

– Хватит! – я внимательно следил за сигнальными огнями шлюза. – Мы уже говорили об этом не раз и не два. И не мне тебе объяснять, как все вышло. Здешняя трагедия подвернулась им очень кстати. Уверен, Командор плакал от счастья, услышав о карликовых проделках. Ведь с Земли их так или иначе поперли. Где теперь базы военных? Ты знаешь? Вот и я нет. Может быть, есть пара-тройка на какой-нибудь захолустной планетке и все. Само собой, это им не нравится. Вот они и рвутся показать себя в деле. Увидишь, они наизнанку вывернутся, чтобы наглядно доказать свою жизненную необходимость Земле.

Доктор в сомнении покачал головой.

– А если никаких карликов здесь не окажется?

– Что ж… Тогда им придется туго, – я прикусил губу. – Придется ответить за уничтожение зонд-поста.

– Но что-то ведь случилось с «Персеем»! Почему никто из дежурных до сих пор не ответил?

Я резко развернулся к доктору, собираясь вспылить, но, разглядев на его лице выражение растерянности, сдержался.

– Ладно, не будем больше… Терпение, док! Возможно, уже через четверть часа от всех наших загадок не останется и следа…

Чуть поколебавшись, я включил внутреннюю радиосвязь и жестом показал доктору, что отныне рот следует держать на замке. Эфир всецело принадлежал Командору.

Вероятно, нужная команда уже прозвучала, потому что вездеход качнулся и в компании своих собратьев поплыл по ленте конвейера к распахивающимся воротам. Я осмотрел пульт вездехода, задействовал главный контроллер и включил подсветку.

Уже через пару минут мы были на месте. В полумраке тревожно мигали лампы предупреждения. Последний из шлюзовых отсеков начинал откачку воздуха. Об этом легко было догадаться без всяких огней. Уши заложило, скафандры зашевелились на нас, как живые, раздуваясь и потрескивая. Прикоснувшись к сенсорному управлению, я оживил двигатель вездехода, и в ту же секунду массивные люки выхода бесшумно откинулись. Лампы справа и слева погасли, и впервые мы разглядели поверхность Геммы воочию. Впрочем, это не было еще Геммой. Мы лицезрели бетон плато – серебристый и безликий, заливающий все видимое пространство. Далекая цепочка людей уверенно приближалась к станции, из соседних люков «Цезаря» лихо высыпали перегруженные оружием бойцы. Взглянув на присмиревшего доктора, я взялся за рычаги.

– Что ж, сударь, пора и нам!

Как застоявшийся конь, вездеход рывком дернулся к выходу. Взорвав в искры шероховатую твердь бетона, мы ударились гусеничными шипами о планету, и лязгнувшее под нами железо с пугающей скоростью понесло нас вперед. Блестки скафандров стайкой мальков полетели навстречу. На какой-то миг я ощутил, как охватывает холодом грудь и спину. Все походило на какой-то фарс, но спектакль, в котором мы играли одну из ролей, не терпел театральных условностей. Злодеи не размахивали попусту кинжалами, а оружие не являлось выдумкой бутафора. Лавиной мы приближались к черной громаде станции, и десятки спусковых крючков подрагивали под подушечками пальцев. Малейший звук, вспышка, и все могло потонуть в шквальном огне.

Не жалея сил, я навалился на рычаги. В земной атмосфере наш вездеход взревел бы, наверное, как стадо слонов, но здесь, в абсолютном вакууме, нас только еще крепче вжало в сидения. Пол под ногами вибрировал и содрогался. Цепь наступающих солдат вихрем пронеслась мимо, и на мгновение мне померещилось, что я слышу тяжелое дыхание бегущих.