Текст книги "Монгольское нашествие на Русь и Европу"

«Судя по источникам, луки были двух типов, оба сложносоставные и рефлексивные[79]. Первый тип – “китайско-центральноазиатский”: с прямой рукоятью, округлыми выступающими плечами, длинными прямыми или чуть изогнутыми рогами. Луки этого типа достигали в длину 120—150 см. Второй тип – “ближневосточный”: длина – 80—110 см, со слабо или совсем не выступающими, очень крутыми и округлыми плечами и довольно короткими рогами, слабо или сильно изогнутыми.

Луки обоих типов имели основу из пяти кусков, склеенных из двух-трех слоев дерева, слоя сухожилий, наклеенных в натянутом состоянии с наружной стороны плечей, двух тонких роговых полос, подклеенных к плечам с внутренней стороны, изогнутой костяной пластины с расширяющимися как лопата концами, которую приклеивали к внутренней стороне рукояти и примыкающим участкам плеч, иногда пары продолговатых костяных пластин, клеящихся к боковым сторонам рукояти. Рога луков первого типа обклеивались с боков двумя парами костяных пластин с вырезами для тетивы, у луков второго типа рога имели по одной костяной наклейке с углублением для тетивы; такая объемная деталь приклеивалась к деревянной основе рога сверху»[80].

«Монгольское метательное оружие было почти идеальным. В это время появились луки с фронтальной роговой накладкой, по форме напоминающей широкое уплощенное весло байдарки. Подобные детали так и называют “весловидными”. Распространение этих луков в эпоху Средневековья многие археологи напрямую связывают с монголами, нередко даже именуя их “монгольскими”. У нового оружия по-иному работала кибить[81]. Весловидная накладка, увеличивая сопротивление центральной части оружия на излом, в то же время не снижала ее относительной гибкости. Накладка часто врезалась в рукоять лука, что обеспечивало лучшее сцепление деталей и более высокую прочность самого оружия.

Кибить лука (ее длина у готового изделия достигала 150—160 см) собиралась из разных древесных пород. Изнутри она дополнительно усиливалась пластинами, вырезанными из отваренных до мягкого состояния полых рогов парнокопытных – козла, тура, быка. С внешней стороны лука, вдоль всей его длины, на деревянную основу приклеивались сухожилия, взятые со спины оленя, лося или быка, которые наподобие резины имели способность при приложении силы растягиваться, а потом вновь сокращаться. Процесс наклейки сухожилий имел особое значение, ибо от него в немалой степени зависели боевые возможности лука. […] Готовый лук после этого оклеивался берестой, стягивался в кольцо и сушился…»[82]

О силе натяжения – главной характеристике любого, в том числе и монгольского, лука, сохранились свидетельства очевидца: «[Усилие, требующееся для натягивания тетивы] лука, непременно бывает свыше одной [единицы] ши»[83].

Проблема в том, что чему была равна величина ши в XIII в., нам неизвестно. Так, например, Г.К. Панченко приводит три возможных варианта величины ши: 59,68 кг; 66,41 кг; 71,6 кг[84]. А вот что думают по этому поводу другие авторы?

«По данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг), что по крайней мере в полтора раза превышало мощность цзиньских луков (7 доу, или 46 кг)[85]. Х. Мартин определяет силу монгольских луков в 166 фунтов (75 кг) и отмечает, что они не уступали знаменитым английским лукам, погубившим французское рыцарство в битвах при Креси и Пуатье»[86],[87]; «Монгольский лук был сложносоставной, усиленный роговыми накладками, и получал усиление в 40—70 кг»[88].

Для натягивания тетивы монгольского лука применяли способ, так впоследствии и названный, – «монгольский». Захват и натягивание тетивы производили согнутой первой фалангой большого пальца. Указательный палец помогал большому, придерживая его сверху за ноготь первыми двумя фалангами. Стрела при этом находилась между большим и указательным пальцами. Подобный способ был сложным в исполнении, зато при его использовании натяжение тетивы требовало меньше усилий по сравнению с другими способами. Отпускаемая при выстреле тетива могла поранить внутреннюю часть сгиба большого пальца. Для того чтобы этого не произошло, на большой палец надевали специальное предохранительное кольцо, изготовляемое из твердых материалов – металла, кости, рога.

Вот как происходил сам процесс стрельбы:

«…сила боевого натяжения такова, что совершенно исключалось “спортивное” прицеливание – с долгим выбором цели, долгим же удерживанием лука на весу, тщательным оттягиванием тетивы с хвостовиком стрелы к углу глаза. Весь процесс осуществлялся в темпе удара в челюсть: вскинул лук, противоположно направленным рывком обеих рук (“на разрыв”) натянул, пустил стрелу»[89].

«В отличие от современной спортивной стрельбы лучники в древности практически не производили оптического прицеливания, то есть не совмещали зрительно цель, острие стрелы и глаз […] лучник стрелял, исходя из долгого опыта, прикидывая расстояние, учитывая силу ветра, свойства лука и стрел, цели. Поэтому он мог (при нормально высокой “квалификации”) стрелять не целясь (в нашем понимании, прицеливание у него происходило в мозгу, а не посредством глаз), в темноте, в движении, вообще не глядя на цель. Эти фантастические сегодня способности достигались, повторяю, многолетней постоянной упорной тренировкой»[90].

«Точный выстрел, сидя на лошади, можно сделать только в тот момент, когда мчащийся галопом конь отрывает все свои ноги от земли. Прицеливание производится инстинктивно. Тренированный человек бессознательно учитывает характеристики лука, определяет расстояние до цели, берет поправку на перемещение свое и мишени.

Каждый выстрел из лука – это сложный математический расчет, с привлечением сведений из физики и геометрии. Разумеется, простой кочевник проделывает все это эмпирически, основываясь на своем безграничном опыте. Каждый выстрел уникален. Кроме перечисленных факторов надо учесть, что в бою в кровь человека выбрасывается адреналин, всаднику также необходимо управлять лошадью, а также не отрываться от отряда. За время длительных тренировок у воина вырабатывается интуиция, которая позволяет ему стрелять из лука не напрягая разум, высвобождая внимание для решения других задач.

Конный лучник похож и не похож на пешего лучника. От конного лучника не требуется быть превосходным стрелком, но обязательно – быть превосходным наездником. Стреляя из лука, всаднику приходится управлять лошадью одними ногами. При этом надо учесть, что бросать поводья приходится на всем скаку в условиях реального боя. Поэтому лошадь должна быть надежной, а всадник – искусным. Для большинства наездников потерять поводья означает падение с лошади, но для степных лучников – это базовый навык»[91].

Теперь несколько слов о таких необходимых компонентах лучной стрельбы, как тетива и стрелы.

Лучная тетива должна была отвечать определенным требованиям: прочности, достаточной эластичности, адаптированности к погодным условиям. Монголы для изготовления тетивы в большинстве случаев использовали скрученную и обработанную полосу сыромятной кожи и кроме этого применяли конский волос и сухожилия, шелковые нити.

Стрелы, применяемые монголами, были относительно короткие (0,7—0,9 м), тяжелые (150—200 г) и толстые (диам. ок. 1 см). (Чем короче стрела, тем больше скорость ее полета и тем дальше, но менее точно она летит. Тяжелые стрелы летят на меньшее расстояние, более медленные и менее точные, чем легкие, но зато дольше сохраняют убойную силу.) В чем тут дело?

«Чтобы сохранить энергию стрелы на расстояниях обычных для военных действий того времени, превосходящих по крайней мере 100 ярдов (91 м) в условиях боя, необходимо использовать тяжелые и медленно летящие стрелы. Тяжелая, медленно летящая стрела теряет меньше энергии на протяжении определенного расстояния, чем стрела с большей скоростью при одинаковых начальных кинетических энергиях. […]

Чтобы сделать выстрел из лука тяжелой стрелой на максимальное расстояние, нужно стрелять по баллистической траектории. Стрела будет лететь по параболе со значительным набором высоты. В начальный момент времени энергия стрелы, выпущенной под углом, может быть представлена как сумма двух составляющих: вертикальной и горизонтальной. По мере повышения траектории вертикальная составляющая скорости за счет противодействия силы притяжения земли и сопротивления воздуха падает и, в верхней точки полета, становится нулевой. Затем стрела “клюет” вниз и движется дальше со снижением, – набирая скорость! И чем больше вес стрелы, тем большую скорость она наберет за счет земного притяжения. […]

Стрела – не пуля, она существенно тяжелее. Это значит, что запасенная ей энергия выше. И если пуля (весом 9 граммов) на излете баллистической траектории иногда не может пробить ватник (падает вам на ботинки, пролетев два-три километра), то стрела, с ее более крутой траекторией, даже набирает на спуске скорость при сверхдальнем выстреле. Просто бросьте 9-граммовую пулю и 200-граммовую острую стрелу с балкона – пуля даже в землю не воткнется, а стрела пробьет кому-нибудь голову»[92].

«Степные кочевники практиковали навесную стрельбу. При этом стрела выпускалась под углом 45 градусов к горизонту, а цель поражала практически вертикально. При подобной тактике не требовалась особая меткость от каждого лучника. Важным было то, чтобы все стрелы оказались у цели примерно в одно время. Выстрел проводился не по индивидуальной цели, а в сторону отряда противника. В регулярных сражениях пободная барражирующая стрельба наносила противнику тяжелые потери. […]

В боевой обстановке важна не только прицельная стрельба. У стрельбы из лука кроме прямого поражающего эффекта есть еще другая роль. Обстрел из луков, наносящий ощутимые потери, оказывает на противника и сильное психологическое воздействие. В письменных источниках есть множество упоминаний о том паническом страхе, какой возникал у солдат, ожидающих массированного обстрела со стороны противника. Этот страх вполне объясним. В рукопашном бою солдат испытывает страх, но это положительный страх, заставляющий солдата внимательнее следить за действиями противника, парировать его удары и искать возможность нанести ответный удар. Страх же перед обстрелом не находит разрешения, ничего нельзя сделать в ответ на угрозу. Когда с неба начинает сыпаться град стрел, солдат может только прикрыться щитом и молиться, чтобы стрелы прошли мимо. Но даже свистящие мимо стрелы или стрелы, глухо ударяющиеся в щит, вызывают нервную реакцию»[93].

Для оперения своих стрел монголы использовали перья разных птиц, важно чтобы перо было достаточно прочное, длинное и широкое. (Большая площадь оперения позволяет стреле легче стабилизироваться в полете, но сильнее гасит скорость, уменьшая тем самым дальность стрельбы.) В большинстве случаев монголы применяли три пера, которые приклеивали или привязывали недалеко от тупого конца стрелы. (Чем ближе к тетиве расположено оперение, тем выше точность стрельбы, но ниже скорость полета стрелы.)

Все применяемые монголами наконечники стрел относились по способу крепления к черешковым. Их забивали в торец или вставляли в расщеп древка стрелы и закрепляли обмоткой и оклейкой.

Наконечники стрел были двух групп: плоские и граненые.

Плоских наконечников насчитывают 19 разных видов, различающихся по форме пера и получивших от археологов геометрические названия, такие как: асимметрично-ромбический, овально-крылатый, овально-ступенчатый, ромбический, секторный, удлиненно-ромбический, треугольный, эллипсовидный и т.п.

Граненые (бронебойные) наконечники по поперечному сечению пера делились на четыре вида: квадратный, прямоугольный, ромбический и треугольный.

Судя по археологическим данным, подавляющее большинство монгольских стрел (95,4 %) были снабжены плоскими наконечниками. (Это свидетельствует о том, что монголы основную стрельбу вели по не защищенному доспехами противнику и его коню.)

Теперь рассмотрим такие характеристики средневекового монгольского лука, как бронепробитие, дальнобойность и скорострельность.

Средневековых монгольских луков сейчас, естественно, не найти, однако реконструкторы сумели изготовить луки, сопоставимые по силе натяжения с монгольскими, и провести соответствующие испытания. Так, в Интернете выложена фотография 3-мм железной кирасы, по которой стрелял из лука с силой натяжения 150 фунтов (67,95 кг) с расстояния в 120 ярдов (109,68 м) Марк Стреттон[94]. При этом на фото можно отчетливо разглядеть не менее десятка пробоин, судя по конфигурации которых, стрелы были с бронебойными наконечниками, квадратными или ромбическими в сечении. (Конечно, подобный результат был возможен только при условии попадания стрелы под углом, близким к прямому.)

О том, что стрелы, выпущенные из монгольских луков, пробивали доспехи, говорит и свидетельство очевидца монгольского нашествия в Европу: «…пущенные прямо в цель смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был пробит…»[95]

Практически все авторы при описании максимальной дальности полета стрелы, выпущенной из средневекового монгольского лука, ссылаются на текст «Чингисова камня»: «О предельной дальности боя монгольского лука дает понятие так называемый “Чингисов камень”, ныне хранящийся в Эрмитаже. Надпись на нем сообщает, что во время пира по поводу победы Чингисхана над сартаулами[96] его племянник Есункэ отличился в стрельбе из лука, пустив стрелу на расстояние 335 алдов (“маховых саженей”, то есть свыше 600 метров)»[97].

Сходной точки зрения придерживается Д. Мэн:

«Дальность и точность две разные вещи. Тем не менее монгольские лучники сочетали и то и другое, о чем свидетельствует один из первых монгольских письменных памятников. Надпись об этом вырезана на метровом камне, возможно, в середине 1220-х годов. Его нашли в 1818 году на нижнем Ононе вблизи нынешнего Нерчинска на Транссибирской магистрали, и сейчас он хранится в санкт-петербургском Эрмитаже. Тогда Чингис только что вернулся из похода в Туркестан и готовился к своему последнему походу в Китай. Вернувшись домой с победой, он устроил праздник с традиционными состязаниями: борьбой, конными скачками и стрельбой из лука. Племянник Чингиса, военачальник Есунге, решил продемонстрировать свою знаменитую силу и умение. Удивительный результат посчитали достойным записи в летописи, о чем мы и читаем: “Пока Чингисхан вел собрание знатных людей Монголии, Есунге попал в цель на расстоянии 335 альдов”. Один альд был расстоянием между расставленными в сторону руками человека, скажем так, 1,6 метра. Значит, был такой человек, который установил некую цель на расстоянии свыше 500 метров и затем на глазах у своего хана и собравшихся вокруг него больших людей поразил ее»[98].

Что касается скорострельности, то современные авторы в этом вопросе практически единогласны:

«Какова максимальная скорострельность? В отдельных случаях и до 19 стрел в минуту, но это не для мощных луков; для них же – не свыше дюжины. Это, конечно, если стреляет мастер[99]». «Хорошим лучником считался человек, способный выпустить 10—12 стрел за 1 мин. Одновременно в воздухе находилось до 3 стрел, выпущенных одним лучником, – это считалось нормой»[100]. «Многие источники сообщают о скорострельности в 10—12 стрел в минуту»[101]. «Степной кочевник мог сделать до 12 выстрелов в минуту»[102]. «Лучник обычно мог выпустить в минуту от 8 до 12 стрел»[103].

Однако у меня эти цифры вызывают некоторые сомнения, так как авторы никак их не обосновывают и остается непонятным, кто и как производил измерения.

Помимо лука монголы применяли копье с крюком для цепляния и стаскивания противника с коня или пальму – древковое оружие с однолезвийным прямым клинком длиной ок. 0,5 м.

В ближнем бою использовали меч, саблю, булаву – металлическое навершие в форме уплощенного шара, дополненного ребрами-лопастями, на рукояти длиной ок. 0,5 м, топор с узким трапециевидным лезвием.

Так же широко применяли дротики и арканы.

Средства защиты монгольского воина XIII в. представляли собой комбинацию щита, шлема и панциря.

Щит круглый (диам. 0,5—0,7 м) с металлическим умбоном, сплетенный из прутьев или деревянный, обтянутый кожей.

Шлем металлический сфероконической формы с кожаной бармицей, иногда закрывавшей все лицо, кроме глаз.

Монгольские панцири рассмотрим подробнее, так как «…большинство исследователей, резонно рассудив, что доспехи не такое уж простое изделие, обычно отвергали саму принципиальную возможность наличия защитного снаряжения у монголов только лишь на том основании, что кочевники вообще и монголы в частности якобы не обладали достаточной производственной базой для того, чтобы изготовлять столь трудоемкие образцы вооружения.

А зря отвергали. Ведь, как известно, скифы тоже были кочевниками, но, несмотря на это, в скифских погребениях были обнаружены сотни комплектов металлических панцирей»[104].

«Кожаные панцири, надо полагать, получили у монголов весьма широкое распространение, поскольку были достаточно просты в изготовлении, относительно легкодоступны, кроме индивидуальных заказных экземпляров, благо в условиях кочевого скотоводческого хозяйства монголов раздобыть необходимое количество сырья не составляло особого труда»[105].

«На первый взгляд может показаться, что кожаные доспехи не могли предоставить воину достойную защиту от оружия противника и что использование кожи в качестве бронирующего материала свидетельствует о низком уровне доспешного дела.

На самом же деле это далеко не так. Исторический и боевой опыт не только монголов, но и других народов свидетельствует, что кожа крупных животных, будучи соответствующим способом обработанной, мало уступала в твердости железу и представляла собой вполне подходящий материал для изготовления доспехов.

Для подтверждения вышесказанного можно привести в качестве примера сообщение известного немецкого этнографа Ф. Ратцеля, который, в частности, писал, что эфиопские щиты, сделанные из толстой и твердой кожи буйвола, невозможно было прострелить из гладкоствольного охотничьего ружья, заряженного обыкновенной свинцовой пулей, поэтому приходилось стрелять своеобразной картечью из рубленого железного прута.

Также, по сообщениям очевидцев, панцири аборигенов Северо-Запада Америки, которые изготовлялись из двух или более слоев спрессованной кожи оленя карибу, могли служить достаточно надежной защитой от свинцовых пуль гладкоствольных ружей»[106].

Для защиты тела монголы применяли панцири двух типов: хатангу-дээл – из мягких материалов и худесуту-хуягу – из твердых.

Хатангу-дээл – панцирь из кожи или ткани, подбитый войлоком и простеганный конским волосом – был двух видов: халат и длиннополый жилет. Встречались и так называемые усиленные хатангу-дээл, у которых с внутренней стороны мягкой основы нашивались или наклепывались крупные железные пластины прямоугольной формы.

Конструкция худесуту-хуягу могла быть как ламеллярной[107], так и ламинарной[108]. Иногда встречались комбинированные панцири, в которых полосы ламеллярного набора чередовались со сплошными ламинарными.

Худесуту-хуягу был двух основных видов: кираса-корсет и халат.

Кираса-корсет состоял из нагрудника и наспинника, доходивших до верха таза, с плечевыми лямками из ремней или полос ламеллярного набора. Этот панцирь обычно дополнялся прямоугольными ламеллярными наплечниками и набедренниками. Наплечники доходили до локтя, набедренники – до середины бедра, или до колена, или до середины голени. Также применялись кираса-корсет без наплечников и набедренников или с набедренниками без наплечников.

Халат был разрезан спереди сверху донизу и застегивался на груди. Также он имел разрез от подола до крестца. Длина халата была до колен или до середины голени. Халаты снабжались прямоугольными наплечниками, доходившими до локтя. Применялись и короткие варианты халата – длиной до крестца. Эти куртки имели листовидные наплечники и округленные снизу набедренники.

Худесуту-хуягу часто усиливали защитными деталями: ожерельем из кожи с железными бляхами, железными зерцалами, наручами, поножами.

Тяжеловооруженные воины использовали шлем и усиленный хатангу-дээл или хуягу, состоятельные воины – шлем, щит, хуягу с защитными деталями; коней защищали бронёй, состоявшей из нескольких частей, соединявшихся ремешками и закрывавшей тело коня до колен ламеллярной или ламинарной конструкции. Голову коня защищали металлическим наголовником.

Легковооруженные монгольские воины из защитного вооружения применяли хатангу-дээл или обходились повседневной одеждой; из наступательного вооружения – лук со стрелами, дротики, арканы, мечи (сабли).

ОСАДНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ МОНГОЛОВ

«Причина успехов монголов во взятии укреплений была в системности их подхода и поэтапном усвоении практических знаний о приемах борьбы с крепостями оседлых народов, добытых по ходу их продвижения из монгольской степи вовне. Армия монголов к моменту своих походов на запад – в Среднюю Азию и, далее, в Европу – уже накопила большой опыт в осадных технологиях, который нарастал постепенно, от этапа к этапу. […] монголы овладевали искусством осады городов медленно, шаг за шагом, то есть от преодоления обороны слабого противника к осадам более сильных крепостей, от применения примитивных способов взятия городов-крепостей к методам, самым совершенным на то время. Если подробно рассмотреть в динамике весь процесс обучения войск Чингисхана этим приемам и взятия ими на вооружение всего арсенала современных им осадных технологий, то выясняется, что этот “мгновенный” переход к армии, оснащенной новейшей по тем временам осадной техникой, занял как минимум 10 лет.

Первоначально у монгольского войска осадные приемы были весьма примитивными – выманивание противника в поле, чтобы поразить его там, в привычных для себя условиях, и затем просто взять беззащитный город или укрепление; внезапный наезд, когда обороняющиеся просто не успевали подготовить отпор и оказывались атакованными в незащищенных местах; простая блокада на измор или общий штурм укрепления. Постепенно арсенал методов взятия укрепленных пунктов становился богаче – подкопы, использование местных рек для запруд или, наоборот, отвода воды от осажденного города, начало применения инженерных способов борьбы с укреплениями. Вариант прямого штурма города, в надежде использовать свое численное превосходство и усталость противника от непрерывно длящихся атак, со временем стал применяться относительно редко, как крайняя мера.

По мере накопления опыта действий против оседлых государств монголы принимали на вооружение все больше осадных приемов, получали дополнительные технические средства и начинали их творчески разрабатывать, учитывая как свои возможности, так и окружающую обстановку. Процесс становления осадных технологий у монголов можно, по-видимому, подразделить на несколько основных этапов…»[109]

«1. Начальный этап освоения осадного искусства монголами.

Первыми крепостями, с которыми столкнулись монголы, были тангутские. В 1205 г. отряды Чингисхана впервые напали на оседлое государство тангутов Си Ся. Развитие инженерных технологий у них было достаточно высоким, они усовершенствовали китайские достижения применительно к гористой местности. Кроме того, тангуты имели более чем столетний опыт войн с китайцами, в которых они осаждали города неприятеля. По мнению исследователей, их система обороны и взятия крепостей была менее совершенной, чем у чжурчжэней и китайцев»[110].

«Но, как ни странно, именно это обстоятельство оказалось выгодным монголам, причем выгодным вдвойне – им было и проще брать тангутские города, и легче по первому времени осваивать более простую осадную технику тангутов»[111].

«…результаты тангутских походов для развития осадных технологий монголов можно охарактеризовать так: отработано взятие небольших городов-крепостей; арсенал осадных приемов состоит из внезапных захватов, штурмов, блокады на измор, затопления и первых опытов применения трофейных камнеметных и камнебитных машин. Технический же парк монголов пополнился вихревыми камнеметами[112], различными типами блид[113], стрелометами, осадными башнями, штурмовыми лестницами и индивидуальными крюками для карабканья на стены. Все это было сначала трофейным, а затем и произведенным пленными мастерами»[114].

«2. Осадные технологии монголов первой трети XIII в.

2.1. Заимствования в ходе войны с Цзинь.

С фортификационными сооружениями чжурчжэней монголы были знакомы давно – с времен, когда они устраивали грабительские набеги на земли империи Цзинь. С их осадной техникой монголы смогли впервые познакомиться в Си Ся через посредством пленных – тангуты в ходе своих войн с Цзинь накопили достаточное количество тамошних пленников»[115].

«Типы чжурчжэньских метательных орудий к началу XIII в. практически не отличались от китайских и состояли из различных моделей двух основных типов: одно– и многолучных стрелометов и натяжных камнеметов (блид).

[…] Данные орудия подразделялись на стационарные и подвижные (на колесах), и все они, в свою очередь, подразделялись по мощности (в зависимости от количества натяжных элементов – метательных шестов)»[116].

«Особыми средствами дальнего боя, развитыми чжурчжэнями относительно китайских изобретений, были средства огненного боя – огненные стрелы и огневые снаряды. […] Эти стрелы выбрасывались из лука, а зажжённый порох придавал стреле дополнительное движение. Такие стрелы использовались для дальних ударов и зажигания строений в осажденном городе. Использовались чжурчжэнями и орудия для выбрасывания горючих смесей типа “греческого огня” и сходные с огнеметами на нефтяной и пороховой основе, которые были изобретены китайцами еще в VIII в.

Метательным машинам придавался огневой припас – “огневые кувшины” – шарообразные глиняные сосуды, заряженные порохом или горючей смесью»[117].

«Столкнувшись со […] сложными и совершенными для того времени оборонительными системами цзиньцев, монголы тем не менее достаточно уверенно боролись с ними. В этом им помогли:

во-первых, накопленный опыт в войнах с тангутами;

во-вторых, созданные за это время инженерные и артиллерийские части, с большой материальной основой и хорошо обученным составом, как монгольского, так и тангутско-китайского и мусульманского происхождения»[118].

2.2. Мусульманские заимствования.

«…основным заимствованием у мусульман были камнеметы противовесного типа и огнеметная техника.

[…] Поход против хорезмшаха показал значительно возросшее умение монголов брать города – тому способствовало уверенное освоение монголами китайской традиции (во всех вариантах – тангутской, чжурчжэньской и собственно китайской) и появление у них через каракиданей и уйгуров еще более мощной камнеметной техники. В походе на богатые городские оазисы Средней Азии монголы набирали трофеи, силой уводили мастеров и ремесленников. Разумеется, были и добровольцы: переходили на службу даже целые подразделения как катапультеров, так и огнеметчиков. Все это к середине 1220-х гг. значительно увеличивало возможности монголов по взятию укреплений и городов»[119].

«Отдельным средством в осадном искусстве монголов была осадная толпа. Хашар, или буквально “толпа”, прием, давно известный на Востоке. Он заключается в том, что войско завоевателей использует согнанное население завоевываемой области на тяжелых вспомогательных работах, чаще всего осадных»[120].

«Однако до совершенства этот прием довели монголы.

[…] Использование хашара было особенно важным для земляных работ – от подкопов до создания осадных валов. Такие валы часто сооружались монголами и требовали больших трудовых затрат в древесно-земляных работах.

[…] Тяжелая работа хашара по сути – это техническое средство, мускульная сила, направленная на выполнение элементарных действий, которые составляли части общего плана. В этом смысле хашар представляет собой технику, пусть и специфическую. Но хашар стал и тактическим приемом, который монголы стали очень широко использовать. Он заключается в применении хашара как живого щита для катапульт, для атакующих колонн монголов и для действия таранов. […]

«Другой особенностью применения хашара монголами было использование его как непосредственного орудия штурма, его первой волны. Этот бесчеловечный прием помимо основной цели – заставить обороняющихся израсходовать средства обороны по людям хашара, сохранив собственно монголов, – давал еще дополнительный психологический эффект воздействия на защитников. Сопротивляться людям, согнанным в хашар, было трудно, если не невозможно…»[121]

«Последнее, что хотелось бы отметить касательно осадных машин, – это их высокая подвижность в армии монголов. Речь идет не о колесных камнеметах и осадных повозках, а о мобильности инженерных частей монголов. Монголы не возили с собой в дальних походах машин – этого им было не нужно, достаточно было взять с собой специалистов и некоторое количество редких материалов (кунжутных веревок, уникальных металлических узлов, редкие ингредиенты горючих смесей и т.п.). Все же остальное – дерево, камень, металл, сыромятная кожа и волосы, известь и даровая рабочая сила находились на месте, то есть у осажденного города. Там же отковывались кузнецами-монголами простые металлические части для орудий, хашар готовил площадки для катапульт и собирал древесину, делались снаряды для камнеметов»[122].

«…добытые на местах и привезенные с собой компоненты собирались мастерами инженерных и артиллерийских подразделений воедино. Таким образом, хрестоматийные картинки длинных обозов, с медленно тянущимися рядами катапульт, таранов и прочих орудий – это не более чем фантазии писателей исторических романов»[123].

Прав ли Р. Храпачевский, когда пишет, что монголы не перевозили камнеметы, а каждый раз изготавливали их на месте у осажденного города? Для проверки этого утверждения рассмотрим применявшиеся монголами камнеметы подробнее.

Итак, по его мнению, ко времени нашествия на Русь на вооружении монгольской армии состояли следующие метательные машины (стрелометы/аркбаллисты рассматривать не будем, так как разрушить с их помощью стену невозможно):

«вихревые катапульты» – камнеметы кругового действия на вертикальном опорном столбе;

блиды – камнеметы с метательным рычагом;

камнеметы «китайского типа» стационарные и подвижные (на колесах) разной мощности (в зависимости от количества натяжных элементов – метательных шестов);

мусульманские камнеметы противовесного типа.

Однако при внимательном рассмотрении выясняется, что все это разнообразие можно свести к двум основным видам. Это будут, по европейской классификации, перрье («вихревые катапульты», блиды, камнеметы «китайского типа») и требуше (мусульманские камнеметы).