Текст книги "Ничего не бойся. Том 1. Глава 1, 2"

«Патрисия! Эй! Пат! Дорогая! Что с тобой? Очнись!» – приглушённо, словно из большой металлической бочки доносилось до неё сквозь пелену помутнённого сознания. Она пыталась прийти в себя, едва различая расплывчатые лица, склонившиеся над ней, не понимая, что происходит. В нос ударил резкий запах нашатыря, который в тот же миг вернул её к реальности. Будто заново родившись, она с вопрошанием смотрела то на Ольгу, то на бармена, глядящих на неё сверху. «Пат, ты как? Как ты себя чувствуешь?» – держа Патрисию за запястье, спросила Ольга, пытаясь нащупать её пульс. Затем она загнула два пальца на своей ладони и выставила её перед Патрисией со словами: «Пат, сколько пальцев видишь?». Та, немного придя в себя, со слегка отсутствующим видом глухо ответила: «Ольга, да всё в порядке. Три пальца, три! Всё ОК!». Услышав её ответ, Ольга обратилась к бармену, дружески похлопав его по плечу: «Ладно, Эд, спасибо тебе! От души! Иди уже за свою стойку. Тебя люди ждут! Ещё раз, спасибо за помощь и за нашатырь! Большое спасибо!». «Да не за что! Рад был помочь! Обращайтесь!» – кивнул тот в ответ, улыбнулся и поспешил прочь. Патрисия сидела, поставив локоть на столик, и, уперевшись подбородком в свою раскрытую ладонь, молча смотрела куда-то вперёд, сквозь Ольгу, словно в пустоту. Теперь Ольга видела, как её большие зелёные глаза наполнились тихими солёными слезами, которые медленно изливаясь из орбит глазных яблок, прозрачными кляксами падали на тёмное стекло стола. Ольга, глядя на Патрисию, пребывала в некотором недоумении в связи с тем, что совершенно не понимала, что только что произошло. И уж она совершенно определённо хотела знать, почему её новая подруга сейчас плачет горючими слезами. Слегка помяв пальцами одной руки кусочек ваты, пропитанный нашатырным спиртом, Ольга поднесла его к своему носу, слегка вдохнула пары, сморщила нос, тряхнула головой в стороны и чихнула. В этот момент Патрисия вдруг посмотрела ей в глаза и, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы, спросила: «Я что, отключилась?». «О, да, моя дорогая, именно так!» – почти торжественно ответила Ольга, сначала широко раскрыв глаза, а затем подмигнув ей, как бы шутя. «Ну, как ты себя в конце концов чувствуешь, голубушка?» – положив свою ладонь поверх ладони Патрисии, спросила Ольга, пристально глядя на неё, словно доктор, пытающийся по зрачкам поставить диагноз заболевания пациента. «Я и в правду, очень за тебя испугалась, когда ты отключилась и едва не ударилась головой об пол, моя дорогая» – промолвила Ольга дрожащим от волнения голосом, в котором звучали нотки искренней заботы и волнения. Затем она достала из сумочки салфетку и принялась по-матерински бережно вытирать слёзы с глаз и лица Патрисии. Патрисия была шокирована тем, что испытала несколько минут назад, и её сердце всё ещё бешено колотилось в груди, руки тряслись, а голос дрожал, как кленовый лист на осеннем ветру. «Спасибо тебе, Ольга! Спасибо, милая! Я тебе очень признательна за твою заботу! Я очень тронута! В наши дни на свете редко встретишь по истине душевных, добрых и заботливых людей!» – вновь прослезившись и наморщив лоб взахлёб произнесла Патрисия. В ответ на её слова Ольга то и дело без остановки кивала, продолжая при помощи уже промокшей салфетки бороться с натиском её слёз. Затем, глубоко вздохнув, Патрисия продолжила: «Знаешь, я не знаю почему, но, я чувствую однозначно, что я люблю тебя! Прости меня за такое откровение! В жизни я всегда стеснялась говорить подобные вещи! Стеснялась говорить о нежности и любви! Но теперь! Теперь я просто очень, очень хочу тебе говорить это, дорогая! Меня просто разрывает от волнения! Я не знаю, как объяснить тебе то, что я сейчас чувствую! Судьба свела нас с тобой сегодня! Она! И никак иначе! О, Боже, как же мне хорошо и одновременно грустно сейчас, Ольга! Как же мечется сейчас моя душа! Знаешь, это такое чувство, это, чувство». Она замолчала на мгновение. «Знаю, Пат! Знаю! Поверь мне, милая!» – бросила в ответ Ольга, глядя на неё. Затем она встала со своего стула, подошла к Патрисии: «Двигайся!». Та сдвинулась в сторону, освободив половину своего стула. Ольга подсела, повернувшись к Патрисии в пол-оборота. Патрисия прочитала в её взгляде вопрос. И не ошиблась. Посмотрев ей в глаза, Ольга тихо шепнула: «Поплачем?». Патрисия тотчас устремилась к Ольге в объятия, но, прежде чем она успела прижаться к ней, слёзы хлынули из её глаз, размывая образы всего, что было вокруг. Они крепко обнялись и тихо расплакались как дети. В этих объятиях, на каком-то неземном, космическом уровне восприятия действительности они настолько прониклись чувствами друг друга, напрочь отключившись от внешнего мира, что уже не слышали и не видели, как все вокруг рукоплещут им. Некоторые дамы, сидящие за соседними столиками, при виде этой душераздирающей картины не могли сдерживать слёз, тихо наблюдая за ними на расстоянии. Так они сидели и молчали, думая каждая о своём и в то же время об одном и том же. В этот миг слова уже были не уместны. Они чувствовали, что сейчас просто хотят быть вместе, ощущая своими телами, как в унисон бьются их сердца, как тепло их душ распаляет их общий очаг, очаг дружбы и любви. Но теперь Ольга и представить себе не могла, как плачет сердце Патрисии, как оно вырывается из её груди, чтобы излить всё то, что сейчас на нём наболело, что пульсирует в нём клокочущей раной.

Так они просидели молча некоторое время. Ольга, немного успокоившись, поднесла свои губы к уху Патрисии и, коснувшись её мочки своей нижней губой, словно мурлычущая кошка прошептала ей тихим бархатистым голосом, настолько, насколько могла сделать его таковым, чтобы успокоить подругу: «Пат, девочка моя, как у нас дела? Мы ведь уже успокоились, милая? Да?». В ответ на это Патрисия, не желая, чтобы их объятия разрывались, ещё сильнее прижала Ольгу к себе, пытаясь продлить эти хотя и душераздирающие, но, всё же близкие её человеческому сердцу лобзания. Почувствовав это, Ольга, следуя своим материнским инстинктам, не спешила вырваться из тёплых объятий Патрисии, но, отвечая взаимностью и прижимая её к себе, снова произнесла ей на ушко: «Ты ж моя доченька маленькая! Ты ж мой ангелочек любимый! Позволь мамочке принести тебе водички?». С этими словами Патрисия ослабила свои объятия и посмотрела на Ольгу усталыми и всё ещё заплаканными глазами и ответила: «Да, мамочка, конечно». Но, произнеся эти слова, Патрисия вдруг почувствовала, как ком подкатывает к горлу, дыхание вновь учащается, а слёзы готовы вновь хлынуть из глаз. Заметив это, Ольга почти приказным тоном выпалила: «Так, Патрисия, стоп! Моя дорогая, довольно! Давай-ка теперь немножечко побудем сильными женщинами! Сейчас я быстренько смотаюсь до стойки к нашему жеребцу-спасителю Эдварду, закажу у него для тебя водички и…» – она на мгновение замолчала, глядя Патрисии прямо в глаза. Затем, немного сменив тон, бросила: «Кстати, ты ведь помнишь, что он помогал мне спасать тебя, когда ты потеряла сознание?». Патрисия глядела в ответ своими удивлёнными глазами. Её сознание в этот момент не понимало, что делать – слушать свою душу, или всё же стоит разорвать эту астральную связь и вернуться на землю. Так велико было её волнение и так глубоки были её чувства, которые подобно девятому валу несколько минут назад нахлынули на неё всеми её переживаниями и всей болью, которые теснили её со всех сторон, не давая дышать. Она попыталась сконцентрировать внимание и включить всё своё самообладание, как учил её когда-то в студенческие годы Стив во время тренировок по медитации и аутотренингу. И ей это удалось. Она закрыла глаза, свела ладони вместе у своей груди и, сделав три глубоких вдоха-выдоха, произнесла Ольге в ответ: «Ты права, довольно распускать сопли! Пора быть сильной!». «Вот и чудно, Пат! Вот, это по-нашему! Горжусь тобой!» – бросила в ответ Ольга, нежно прикоснувшись своими ладонями к её щекам и дотронувшись своим указательным пальцем её носа, как это делают, когда звонят в звонок у двери дома. Патрисия в ответ на эти жесты улыбнулась Ольге и добавила: «И виски тоже не забудь взять у жеребца. По чуть-чуть только. Окей?». «Без проблем, Пат» – выпалила Ольга. На часах было два часа ночи. Через пять минут Ольга вернулась за столик с пиццей, минералкой и виски. Они выпили, съели по кусочку пиццы и продолжили оживлённую беседу подобно одноклассницам, которые в школе были лучшими подругами, но не виделись вот уже двадцать лет. А аэропорт Торонто, как и прежде, гудел как один шальной гигантский улей. Не прошло и часа, как Патрисия отключилась под натиском накопившейся усталости, стресса и алкоголя.

Она очнулась от того, что Ольга нежно теребит её пальцами за щёки со словами: «Патрисия, маленькая хулиганка, просыпайся! Мамочка кашку сварила! Пора завтракать!». Патрисия открыла глаза. Первое, что она увидела, был потолок из квадратных панелей белого цвета в серую крапинку. Она лежала на кожаном диване. Рядом в изголовье сидела Ольга. «Боже, где это мы?» – спросила она у Ольги – «Что это за диван? Что за комната? Нас что, арестовали?».  Она чуть приподнялась и осмотрелась. Это была комната, на три четверти своей площади заставленная газированными напитками, алкоголем, ящиками с одноразовой посудой и ещё кучей всего, что только можно себе представить. «Всё хорошо, Пат! Ничего не бойся! Всё под контролем! Ты отключилась и Эдди предложил разместить тебя здесь, в его подсобке. Чтобы ты немного отдохнула, дорогая. Понимаешь?» – ответила ей Ольга и подшутила с иронией: «Если бы нас арестовали, как ты только что выразилась, то в той комнате, куда бы нас с тобой поместили, не было бы столько еды и алкоголя. Сечёшь? Ладно, вижу, что ты ещё не проснулась, дорогая. Но уже пора бы, доченька, пора! Давай, поднимайся!». Ольга ласково, по-матерински провела своей ладонью по щеке Патрисии, встала с дивана и вышла из помещения. Патрисия повалялась ещё пару минут и встала. Поправив одежду, она потянулась, ещё раз осмотрелась, убедившись в том, что это действительно было подсобное помещение для временного хранения продуктов, алкоголя, посуды и прочего инвентаря, не спеша вышла наружу, оказавшись в зале того самого кафе, в котором они вот уже несколько часов находились в ожидании своего вылета. Зал кафе был практически пуст. Из двух десятков столиков были заняты лишь три-четыре. Сквозь окна и витрины аэропорта пробивались первые лучи восходящего солнца. В накопителе стало менее оживлённо. Большинство рейсов улетело ночью. Патрисия заметила, что в дальнем углу за тем же самым столиком сидит Ольга и копается в своём телефоне. Патрисия подошла к ней, присела на стул, глядя на неё тревожным и как бы недопонимающим сути происходящего взглядом. Ольга оторвалась от телефона, и, бросив взгляд на Патрисию спросила влёт: «Кстати, а что у нас с вылетом, родная?». И в этот момент они обе машинально посмотрели на табло телевизора, расположенного на стене, прямо напротив их столика, на котором то появлялись, то пропадали, то перескакивали сотни строк, отображая всю логистику этих бесконечных и сумасшедших на первый взгляд движений «земля-небо, небо-земля». Они пытались найти свой рейс. В правом верхнем углу экрана высвечивалось местное время. Пять сорок утра. «Ну и что? Что там у нас по вылету? Давай глянем!» – бодро проговорила Ольга. Затем она достала из сумочки очки, надела их на нос и, внимательно всматриваясь в экран, продолжила: «Так, где же наш рейс? Сейчас бы найти его сходу». Побегав немного глазами по табло, Ольга нашла рейс АС 135 и в тот же миг выругалась: «Блин! Чёрт возьми, Пат! Ты только глянь! Всё ещё задерживается! Ну что за дела? Безобразие какое-то! Мне что, начальнику аэропорта жалобу написать?! Всё идёт к тому, что придётся это сделать! И компенсацию затребовать! Обнаглели уже совсем!». С этими словами Ольга встала из-за столика, подошла к Патрисии приобняла её за плечи, улыбнулась и зашагала к стойке бара. Глядя ей в след, Патрисия глубоко и протяжно вздохнула. Она взглянула на столик и заметила, что Ольга второпях забыла свой бумажник. Патрисия протянула к нему руку, взяла, и снова принялась разглядывать его, трогая подушечками пальцев, проводя ими по коже взад-вперёд. Потискав бумажник, она машинально поднесла его к своим губам, прикоснулась к нему и, закрыв глаза, сделала медленный вдох, пытаясь уловить исходящий от него запах. Затем она отстегнула застёжку и вновь распахнула его. Фотография была там, где и ранее, под матовой полупрозрачной плёнкой, в обрамлённом каймой из такой же кожи экране в виде прямоугольника. Она протиснула палец под плёнку и вытянула фотографию. Закрыв бумажник, она положила на него фотографию и принялась внимательно рассматривать её. Папа смотрел на неё глазами полными счастья. Ведь тогда он летел домой, в Калифорнию. И Патрисия тогда тоже летела домой. Они оба знали, что скоро увидят друг друга после семилетней разлуки и предвкушение от счастья предстоящей встречи замедляло время настолько, что казалось, что оно вовсе остановилось. Тогда, только что окончив университет, она летела через океан из Амстердама, считая часы и минуты до встречи с ним, самым дорогим сердцу человеком, который был в её жизни на этой земле. Она так отчётливо помнила всё это, что могла с точностью назвать всё то, что тогда на ней было надето, вплоть до расцветок и тонов. Снова закрыв глаза, она будто перенеслась в тот день. Самый счастливый и самый несчастный день её жизни. Она помнила наизусть каждый его звонок, каждое смс, полученное от него, и сейчас в её голове снова мелькали эти воспоминания, словно кадры из фильма двадцатилетней давности. «О, Боже! Зачем ты забрал его! Зачем ты забрал маму? За что? Я ведь так любила их! А теперь люблю ещё сильнее! Господи, как мне тяжело без них! Но я знаю, что они там, на небесах. И они наблюдают за мной» – подумала про себя Патрисия. Чувство горечи сдавило грудь, и она тихо заплакала. Она ощущала, как её душа мечется внутри тела, пытаясь вырваться наружу, чтобы обрести свободу и улететь туда, наверх, чтобы хоть на мгновение снова встретить их, почувствовать их тепло, услышать их голоса. «Твоя душа живёт в твоём сердце, милая! Они не могут друг без друга. И радость, и печаль они разделяют на двоих. Вместе они и плачут, и смеются, любят и ненавидят. Сердце – дом, душа – хозяйка в этом доме. Содержи этот дом в чистоте, мире и любви, а хозяйка по жизни пусть будет достойна уважения. И пусть вместе они всегда поступают правильно и никогда не знают страха» – вспомнила она слова, сказанные тридцать лет назад её умирающей матерью. В тот день Патрисия сидела перед ней в изголовье и слушала. Слёзы заливали её лицо и ей казалось, что её жизнь тоже заканчивается. Их руки были вместе и Патрисия чувствовала, как силы покидают маму. Она молила бога, чтобы он облегчил ей страдания, и чтобы она вновь стала такой же здоровой, доброй, милой и жизнерадостной, какой была всю жизнь. Но чуда не произошло и в тот же день её не стало. «Почему бог забрал маму?» – спросила она тогда у отца. Он задумался, приставив ладонь к виску, и, сделав глубокий вдох, дрожащим голосом ответил: «Знаешь, любимая, он забрал её, потому что он…потому что она…» – он вновь замолчал, не зная сходу как ответить ей, но затем продолжил: «Потому что мама очень нужна ему. Потому, что он всегда так скоро забирает тех, кто лучше, чище, добрей, кто будет помогать ему делать добрые дела. Потому, что там, наверху, у него ещё нет таких хороших, добрых и сильных, как наша мама». «Но ведь нам она тоже нужна, папа. Нам она нужна не меньше, чем богу. Нам она нужна даже больше, чем ему!» – со слезами на глазах проговорила юная Патрисия. Папа увидел в её глазах вопрос, смятение и абсолютное отчаяние. В тот момент он не смог подобрать нужных слов, чтобы ответить своей четырнадцатилетней дочери. «Да, милая, нам она была нужна больше, но, мы уже ничего с этим не можем поделать. Он забрал её, и она сейчас рядом с ним. Ей хорошо там, наверху. Ты можешь верить мне. Уж это я точно знаю, малышка. Она наблюдает за нами и хочет, чтобы мы были сильными, доченька! И мы обязательно будем сильными! Мы всегда будем помнить маму, и она всегда будет рядом с нами» – сказал он тихим голосом. «В наших сердцах, папочка?» – почти захлёбываясь спросила Патрисия. «В наших сердцах, любимая! В наших сердцах!» – ответил он, крепко прижав её к себе. Патрисия подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх. По его щекам текли слёзы. Это были слёзы печали. Печали от разлуки с его любимой Мэрилин. Ещё никогда в жизни Уэйд Смит не плакал так горько.

С этими воспоминаниями она вытерла слёзы и прижалась губами к лицу папы на фотографии. «Как мне тебя не хватает, любимый папочка! Как же мне тебя не хватает!». Затем она перевернула фото и увидела несколько уже прилично выцветших цифр. «Папин номер телефона» – проговорила она про себя. Она внимательно всмотрелась в них. «У него всегда был красивый почерк!» – вспомнила она. Она снова перевернула фотокарточку, посмотрела на него и проговорила: «Не только почерк, пап, ты сам был красивый! Красиво поступал! Красиво любил! И так неожиданно и страшно ушёл! Что есть силы она зажмурила глаза и её ресницы пропитались слезами. Она вставила фотографию снова в бумажник, и, сделав несколько глубоких вдохов, сказала себе: «Ну всё, Патрисия, довольно! Как бы то ни было, жизнь продолжается, и она прекрасна! Более того, совсем скоро ты уже будешь со Стивом!». Это были элементы аутотренинга, которые она по настоянию Стива регулярно практиковала, в зависимости от различных жизненных ситуаций. Затем она достала из сумочки салфетки, таблетку аспирина, массажную расчёску, зеркальце и помаду, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Посмотрев на своё отражение, она пришла в ужас. Её глаза отекли от слёз, на лице читалась смертельная усталость, во рту царил запах алкоголя, а в районе висков и затылка немного болела голова. Она прикоснулась подушечками двух пальцев обеих рук к вискам и почувствовав, как пульсируют вены, сделала несколько круговых массирующих движений. Тщательно протерев лицо, она причесала свои густые волосы, собрав их в хвостик на затылке. После этого она подкрасила пышные губы, запила водой таблетку аспирина и, закинув в рот жвачку, ещё раз взглянула на себя в зеркальце. «Ну вот, уже немного получше! Сейчас ещё только голова пройдёт и будет совсем хорошо» – успокаивая себя подумала она. Но оставалась ещё одна вещь, которая никак не давала ей покоя: она не нашла в себе сил признаться Ольге в том, кто же на самом деле был на фото в её бумажнике. И хотя Патрисия не совсем ясно помнила то, о чём они с Ольгой говорили ночью незадолго до того, как она отключилась, не помнила точно, в какой момент это произошло и сколько на часах было времени, в одном она могла быть уверена – про то, что на фотографии рядом с мужем Ольги был её отец она сказать не могла. И она не могла объяснить себе то, почему не призналась ей в этом сразу. Сердце подсказывало ей, что нужно сделать это, но душа металась и не знала, стоит ли делать это именно сейчас. Патрисия понимала, что с очередным свежим рубцом на сердце она только что пережила эту нелёгкую в своей жизни новость, но в этот миг её душа решила не спешить и не входить в сердце вновь, чтобы опять не бередить его. Чтобы не заставлять их вновь зарыдать друг другу в унисон. «Потом расскажу» – сказала себе Патрисия, убирая свои принадлежности обратно в сумочку. Как раз в это время Ольга подходила к их столику. В руках её были два стакана апельсинового сока.

«Как у нас дела, Пат? Как ты себя чувствуешь? Выспалась?» – оживлённо проговорила Ольга и тут же продолжила: «Слушай, а ты хорошо выглядишь, дорогуша! С учётом того, что мы тут с тобой вчера прилично наотмечались, да ещё практически без закуски, ты выглядишь просто прекрасно! Даже превосходно! Правда! Надеюсь, не только ты, дорогая, но и я». Она поставила сок на столик, улыбнулась, взяла с него свой портмоне со словами: «Деньги забыла заплатить Эдварду» – после чего снова удалилась на мгновение. Вернувшись, она поставила на стол две тарелки с сэндвичами и яичницей, затем снова отошла и принесла две чашечки кофе и мороженое. «Хороший мальчик» – усаживаясь на свой стул сказала Ольга, – «И щедрый, кстати! Он сказал, что наш завтрак за его счёт». «Кто? Жеребец?» – словно не понимая о ком идёт речь промолвила Патрисия. «Ага! Он самый, дорогая! Он самый! И зовут его Эдвард!» – заступаясь за него бросила Ольга. «Ну надо же! Эдвард! Прямо королевское имя! Куда же деваться! И вовсе не за его счёт! Он мне в прошлый раз сдачу не соизволил дать, пока я ему не напомнила» – шутя произнесла Патрисия, – «А за свою смену, он доброй сотне таких как я, сдачу не сдаёт, как пить дать». «Так, Пат, давай уже без сарказма, пожалуйста! Шутки – в сторону! И не нужно пытаться безосновательно оболгать человека только из-за того, что он тебе пять центов не сдал! Окей? Он милый и клёвый, между прочим! И у меня на него планы, если ты заметила» – сверкнув своими жгучими глазами ответила Ольга. «Давай ешь уже! Алкоголя мы выпили достаточно! Нужно подкрепиться как следует! Скоро посадка в самолёт! А то ещё чего гляди с нашим перегаром и на борт не посадят! Давай, давай! Чего уставилась? Давай, бери вилку, нож, и, как говорят в России, начинай метать!» – глядя на Патрисию протараторила Ольга и рассмеялась, встретившись со слегка отупевшим взглядом подруги напротив. Патрисия, пытаясь взбодриться, встряхнулась и провела руками по лицу. «Слушай, Пат» – бросила Ольга – «Мы с тобой как две одуревшие синицы после купания в городской луже в летний зной. Ты не находишь?». «Ты что, серьёзно?» – спросила Патрисия. «Конечно серьёзно! Ты только представь себе двух взъерошенных синиц после лужи?!» – скрывая улыбку парировала Ольга. «Ну что? Представила?» – спросила она. «Ну представила!» –  ответила Патрисия. «Ну и?» – снова допытывала её Ольга. «Ага! Представила! Только не синиц, а двух ворон!» – сказала в ответ Патрисия. Они встретились глазами и в ту же секунду разразились громким смехом. «Ладно, всё! Начинаем метать, как говорят в твоей России!» – словно резюмируя произнесла Патрисия. Обе они попытались сделать хоть сколько-нибудь серьёзные лица и приступили к завтраку, энергично стуча по посуде своими столовыми приборами.

Разобравшись с тем, что было в их тарелках, они приступили к своему кофе и мороженому. «Ммм! Нямка! Обожаю кофе с мороженым, Пат! С юности!» – закрыв глаза от удовольствия проговорила Ольга, отправив в рот очередную ложечку мороженого и запив его глотком свежесваренного молотого кофе. «Кстати, дорогая, ты ничего не замечаешь, Пат?» – с улыбкой на лице бросила она. Патрисия отставила в сторону пустую тарелку и уставилась на Ольгу удивлённым взглядом, пытаясь угадать, о чём идёт речь. «А что я должна заметить» – спросила она, слегка удивлённым тоном. «Шея не устала?» – продолжила Ольга, указывая пальцем на грудь Патрисии. Патрисия опустила голову и замерла, несколько растерявшись. На её шее красовалась массивная золотая цепь с подвеской в виде иконки. Она подняла голову и, глядя на Ольгу захлопала глазами, не понимая, как эта вот золотая штука оказалась у неё на шее. Ольга смотрела на неё с улыбкой, обнажив свои белые и красивые зубы: «Что, действительно не помнишь?» «Блин! Я, я, не помню, Оль! Я что, так напилась?» – закрыв глаза ладонью ответила Патрисия. «Мне так стыдно, дорогая!» – продолжила она, – «И как же она? Как она оказалась на мне?». «Да не парься! Всё хорошо! Она тебе идёт! Это – во-первых! А во-вторых, я дарю тебе её! Слышишь, Пат? Это тебе мой подарок на день рождения! Всё! Замётано! Носи на здоровье и вспоминай меня, где бы ты не оказалась! Не снимай её никогда! Это тебе на счастье, дорогая! Эта цепочка и эта ладанка тоже из России. Она досталась мне от моей бабушки. Но я дарю тебе это от чистого сердца! Она принесла мне счастье, она оберегала меня всегда и везде! На этой ладанке изображение иконы Казанской божией матери. Пусть теперь она хранит тебя, дорогая! С ней ты можешь ничего не бояться! Знаешь, Пат, я уже давно живу на этом свете и главное из того, что я поняла, это то, что мы живём ради других людей! У меня уже есть абсолютно всё, что мне нужно для жизни! Мои любимые девочки, моя светлая память о Дэйве, мой старенький папочка, мой маленький бизнес. И это всё, что мне, чёрт возьми, нужно в этом мире! Жизнь коротка и нужно успеть очень многое! Для других! Ты слышишь меня?» – прослезившись говорила Ольга без остановки. Патрисия смотрела на неё не в силах сказать ни слова. Затем наступила пауза. Они сидели и смотрели в свои чашки, ковыряя ложечками в стаканчиках с мороженым. «Я не могу принять такой дорогой подарок, Оля» – вдруг проговорила Патрисия, подняв голову и посмотрев на подругу. «Так, всё! Я сказала! Это не обсуждается более!» – отрезала Ольга. Они снова замолчали. «Ну хорошо, дорогая! Будь по-твоему! Только вот сейчас мне абсолютно нечего подарить тебе в ответ, в честь твоего юбилея! Но как только мы прилетим в Калгари, клянусь, что я тоже подарю тебе подарок от души! Пообещай, что ты примешь его?» – немного придя в себя с заметным волнением в голосе сказала Патрисия. «Окей, окей, принято, дорогуша! Обещаю!» – щёлкнув пальцем радостно проговорила Ольга, смахивая слёзы ладонью. Затем она продолжила: «Так ты в самом деле не помнишь, как цепочка оказалась на тебе? «Не помню, Оль» – с раскрасневшимся лицом ответила Патрисия. «Тогда слушай. Ты приняла сегодня ночью очередной стаканчик и отключилась. Но не сразу. Ты сказала, что тебе очень нравится моя цепочка и ладанка, но, также ты сказала, что цепи подобного размера у вас в Штатах носят только состоятельные афроамериканцы и русские. А я тебе ответила, что этот как раз один из тех случаев, и я, как ты видишь, не афроамериканка, но второе мне как раз вполне подходит – я русская» – улыбаясь продолжала Ольга. «И?» – вопросительно глядя на неё проговорила Патрисия. «Что «и»? Ты попросила меня дать тебе примерить эту цепочку. Я сняла и надела её на тебя, дорогая» – ответила Ольга. «А дальше что?»– допытывала её Патрисия. «Что дальше? А дальше ты, милая, как говорится, загнула пальцы и громко, на весь зал затребовала прибавить погромче музыку!» – засмеявшись сказала Ольга, приставив к своему лбу ладонь и качая головой в стороны. Я думала, что нас сейчас в полицейский участок заберут, потому что полицейский после твоего громкого голоса не заставил себя долго ждать и появился в тот же миг. Благо, что наш общий друг вступился за тебя и коп тут же отвалил. Похоже, что они давно знакомы» – оживлённо продолжила Ольга. «Какой это наш общий друг?» – хлопая глазами спросила Патрисия. «Да ладно, подружка, не нужно делать вид, что ты не поняла, о ком идёт речь! У нас что, здесь сейчас в этом зале друзей полным-полно?» – прищурив глаза проговорила Ольга. «А-а, ну да! Точно! Жеребец! То есть, прости, конечно же, Эдвард! Наш красавчик, Эдди! Ну, в смысле твой! Твой Эдди! Прости!» – сказала Патрисия. «Кстати, Пат, заметь, что он уже второй раз вытаскивает тебя из передряги! И тебе пора бы уже его зауважать и хотя бы немного начать восхищаться этим достойным мужчиной! Конечно, насколько он действительно достоин покажет время, но, первые его поступки я оценила, как весьма достойные уважения! Как-то так я мыслю, дорогая!» – подытожила Ольга, протянув Патрисии через стол свою руку ладонью наружу, ожидая ответного хлопка ладони подруги. И она получила этот хлопок. «Могу я спросить?» – продолжила Патрисия. «Валай!» – весело бросила Ольга. «А что было дальше?» – опустив глаза спросила Патрисия. «Что было дальше? А ничего не было! Ровным счётом ничего! Коп удалился. Эдвард принёс нам зелёный чай и минералку. Сказал, что может предоставить нам свою подсобку на несколько часов для того, чтобы могли отдохнуть» – поведала вкратце Ольга. «Боже, как это мило с его стороны!» – воскликнула Патрисия. «Ну неужели! Аллилуйя!» – бодро проговорила Ольга. «Что?» – удивлённо глядя на неё спросила Патрисия. «Я говорю «ну неужели ты наконец-таки произнесла доброе слово в адрес Эдди?!» – бросила в ответ Ольга. «О, да! Наконец-то я сделала это!» – ответила Патрисия подняв два кулака с вытянутыми вверх большими пальцами. Затем она вновь посмотрела на цепочку, свисающую на своей груди, и спросила почти шёпотом: «Слушай, Оль, ну правда, это очень дорогой подарок! Я даже не знаю, как себя вести сейчас! Я просто не в своей тарелке! Ты понимаешь? Она, наверное, целый килограмм весит! Ты просто с ума сошла! Прошу тебя, забери её назад? Пожалуйста?». «Ну, во-первых, не килограмм, а всего-навсего пятьсот сорок граммов и то, вместе с ладанкой. Так что, не такая уж она и тяжёлая» – шутя ответила Ольга, состряпав кривую улыбку и махнув рукой. «Повторяю – это мой тебе подарок и твой оберег на всю жизнь! Всё ясно?» – уже со строгим лицом проговорила Ольга. Патрисия молча кивнула и опустила глаза. В этот момент Ольга заметила, как лицо подруги вдруг покраснело, но, в ответ на это, она лишь улыбнулась, почувствовав неимоверное удовольствие от того, что только что произошло между ними. Она так любила делать людям добро, что просто не мыслила для себя другого пути по жизни. И она совершенно определённо осознавала, что доброта и самопожертвование – это её кредо, именно то, ради чего стоит жить на этом свете. Так она считала, ибо так её воспитал отец. И за это она была ему безумно благодарна.

«За что я обожаю кофе с мороженым, так это за то, что от этого сочетания моих слабостей практически невозможно простудить горло» – с довольным выражением лица проговорила Ольга, – «Ты простужала когда-нибудь горло от перебора мороженого, или от того, что слишком быстро его ела?» – продолжила она. «Что? Оль, прости, я прослушала. Прости» – с вопросом в глазах ответила Патрисия. «Ладно, проехали» – с улыбкой бросила Ольга, – «О чём ты думаешь, Пат» – спросила она. «О чём я думаю? Наверное, обо всём на свете, дорогая. Обо всём и обо всех, кого знаю, знала, и даже о тех, кого ещё не знаю» – задумчиво ответила Патрисия. «Так вот послушай тогда, Пат! Я дам тебе один совет! По крайней мере это совет на сегодняшний день!» – протараторила Ольга. «Забей на всё и на всех! Кроме меня, конечно! Расслабься, ни о чём не думай! Просто лови момент! Момент этой жизни! Кайфуй здесь и сейчас! Жизнь продолжается, и она, чёрт возьми, до безумия классная штука, моя дорогая! Что бы ни случилось, и кто бы что ни говорил! Скоро мы с тобой будем в Калгари. Нас встретят любимые люди! И тогда жизнь будет тоже продолжаться, но тогда она будет ещё прекраснее! В сто крат прекраснее, Пат! Вот увидишь! Обещаю! А теперь давай, поймай релакс, прикрути улыбку к своим устам сахарным, а на лицо надень маску абсолютного счастья! Никого не слушай, никому не верь. Опять же, кроме меня! И ещё одно – ничего не бойся!» – выпалила залпом Ольга. И вдогонку промолвила: «Слушай, ничего себе я речь задвинула то! Надо было записать! Кстати, ты не успела сделать это?».  Патрисия взглянула на неё с изумлением. В её глазах и в выражении её лица читалась абсолютная уверенность в том, о чём она только что сказала. Но мгновением позже Ольга расхохоталась, что есть сил, а после добавила: «Этот талант повествования перешёл мне от Цицерона. Он мой дальний родственник! А может быть и нет. Я просто иногда так думаю себе, когда хочу сама себя похвалить за блестящую речь. А вообще-то, мне кажется, что это просто мои русские гены. Мой дед был весьма красноречив. Да и папа тоже, когда это необходимо». Ольга сделала паузу, смакуя своё мороженое и запивая его глотком ароматного кофе. Патрисия посмотрела на неё и с улыбкой сказала: «Я вот смотрю на тебя, Ольга, и снова убеждаюсь в том, насколько ты открытый, бескорыстный, добрый и весёлый человек, всё-таки! Ты мне так нравишься! Ты альтруист!». «Но-но, попрошу не выражаться!» – со строгим лицом ответила Ольга и снова расхохоталась. Патрисия уже было открыла рот, чтобы попытаться объяснить Ольге смысл слова «альтруист», но та оборвала её словами: «Дорогая, я прекрасно знаю, кто такой альтруист! Как-никак два университета за плечами! Я, конечно, вовсе не хвалюсь, но, что есть – то есть. Первый на филолога, второй – на психолога. Да, дорогая! Пришлось, пришлось. Ибо мой милый ушёл навсегда, а на мне остались мои детки-конфетки. Их нужно было кормить, одевать, обувать, учить и так далее, в общем. Чтобы получить хорошую работу, мне нужно было получить образование. И на одном я не остановилась. Вошла в кураж, так сказать. И вот, могу позволить себе весьма немало из того, что могут весьма небедные люди. Папа мой скульптор и художник, если ты помнишь, довольно известный в таких же небедных кругах. У нас обширная коллекция его трудов. Не окончи я этих университетов и не получи должность в приличной корпорации, всё равно, на улице я бы не осталась и на кусок хлеба с икрой всегда бы заработала. Хотя, знаешь, есть кое-какие мудрые изречения, о которых нужно помнить. Ну, вот, например «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Или вот ещё «Неисповедимы пути Господни». Так что, сейчас гадать о том, как бы там в жизни сложилось, если опираться на все эти бесконечные «бы» – никто знать не может». Поэтому, дорогая моя, нужно просто жить и радоваться каждому мгновению, которое дарит жизнь. Патрисия слушала её с неподдельным интересом, широко раскрыв свои большие и красивые зелёные глаза, почти малахитового цвета. «Да, да, Пат! Вот так всё просто! Просто жить! Жить и любить! Здесь и сейчас!» – продолжала она, глядя в глаза Патрисии, – «Но, чёрт возьми, я так не могу! Я всю жизнь живу одновременно и прошлым, и настоящим, и будущим! Скажи, возможно ли жить сразу в трёх временах? Конечно же нет! А я вот могу! Могу! Понимаешь? Вот, такая я, Пат! И хотя от тюрьмы и от сумы зарекаться не принято, но, как говорится, «на бога надейся, а сам не плошай. Знаешь, быть может её смысл и не соответствует духу христианского служения, но я всю жизнь сама, слышишь, сама пробиваю себе дорогу и всегда надеюсь только на себя!». Она помолчала немного. «Но, несмотря ни на что, в бога я верю, дорогая! И он всегда со мной! Вот здесь!» – произнесла она, приложив свою ладонь к груди и продолжила – «В тот день, когда не стало Дэйва, я рыдала, взывая к богу! Я спрашивала его: «О боже! За что? Почему ты забрал его?». Казалось, я открыла ему свою душу в ожидании того, что он вот-вот ответит мне! Но, увы! Он молчал! И я подумала: «Видимо, так угодно Богу. Угодно потому, что там, на небесах, мой любимый очень нужен ему! Для меня Дэйв был лучшим! А ведь бог и забирает к себе, прежде всего, самых лучших!». Я стала читать священные писания. Я настолько глубоко прониклась этим, что в один из дней едва не ушла в монастырь. Я не могла понять того, почему Дэйв оказался настолько сильно нужен богу, что он, при всей своей любви к людям, решил забрать у меня этого человека, которого я любила, наверное, не меньше, чем бог любит нас!». Год за годом боль постепенно утихала, но оставалась душевная пустота, заполнить которую я могла лишь моими любимыми девочками, его кровиночками. Лишь это грело меня первые пару лет, оберегая от сумасшествия». Она утёрла слезу. Патрисия смотрела на неё глазами, полными печали и сопереживания. Глубоко вздохнув, Ольга выдержала паузу и, немного успокоившись, продолжила: «С годами я не утратила веры, но стала более приземлённой. Моим воззрением, девизом, если угодно, стали слова офицера Германна, главного героя из книги того же Пушкина «Пиковая дама». Надеюсь, вы её тоже проходили в вашем университете?». «Нет, Оль, не проходили, но, прочитать её самостоятельно, по своему личному желанию, я удовольствие имела» – ответила Патрисия. «Ну надо же! Какая же ты умница!» – сказала Ольга уже с улыбкой, – «Я всегда знала, что русская классика – это сокровище мировой литературы!». «Да, я согласна с тобой, Оль» – сказала Патрисия, – «И что же это были за слова Германна из Пиковой дамы? Можешь напомнить мне их из контекста?» – спросила Патрисия. «А-а! Очень хочешь услышать мой жизненный девиз?» – спросила Ольга и широко улыбнулась. «Конечно хочу!» – бросила Патрисия с любопытным взглядом. «Тогда слушай и вспомнишь заодно» – проговорила Ольга, – «Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» – процитировала она наизусть, прищурив глаза. «Класс! Да! Я помню эти строки!» – кивнув головой восторженно ответила Патрисия. «Ну так вот, эта цитата и есть мой жизненный девиз, которого я придерживаюсь по жизни! Что скажешь?» – бросила Ольга, пристально глядя в глаза Патрисии. «Это мудро! И очень точно подмечено!» – ответила та. «Так-то, моя хорошая! Александр Сергеевич Пушкин – он такой! Что ни слово – то в точку! Не Пушкин – огонь!» – сказала Ольга, нахмурив брови, – «Хотя ты ведь помнишь, как закончил Германн в Пиковой даме, Пат?». «Конечно помню. Он проиграл все деньги. А затем у него съехала крыша и его поместили в психушку. Насколько я помню, будучи в больнице он как в бреду повторял тройка, семёрка, туз, тройка, семёрка, дама» – ответила Патрисия. «Ты ж моя умница! Всё верно, Пат! Всё верно! Слушай, я так рада тому, что ты читала это!» – бросила Ольга оживлённо и продолжила: «Так вот, касательно Германна. Несмотря на то, что думал он, как ты выразилась, «мудро», поступил же он прямо противоположно. Он пренебрёг расчётом и умеренностью, поставив во главу угла жадность. Жадность к деньгам. Сгубив тем самым свою жизнь, дорогая моя! Я же считаю расчёт, умеренность и трудолюбие своими нерушимыми принципами, ценностями, если угодно, которые помогают мне оставаться на плаву в этой жизни». Ольга вздохнула, задумалась на мгновение, после чего проговорила: «Ладно, это долгая тема и мы ещё не раз к ней вернёмся, дорогая. Мы ведь теперь с тобой подруги, не так ли?» – сказала она с улыбкой. Патрисия улыбнувшись в ответ, кивнула ей и накрыла своей ладонью внешнюю часть ладони Ольги. «Пат, ты может и не поверишь, но, я знала!» – сказала Ольга, – «Я будто чувствовала, что скоро встречу настоящего человека! Близкого мне человека! Близкого по душе! И вот я встретила его! Это ты, Патрисия! Ты! Я так рада этому, дорогая! Ты веришь мне?». Ничего не ответив на это, Патрисия лишь крепко сжала руку Ольги и закрыла на пару секунд глаза, подав ей тем самым знак своего согласия и взаимности. От своих слов Ольга так расчувствовалась, что не заметила, как опустошила стаканчик с мороженым и выпила до дна свой крепкий кофе. «Всё!» – бросила Ольга и, сменив тон на более весёлый, продолжила: «Знаешь, Пат, я когда волнуюсь, то во мне всегда просыпается такой зверский аппетит, что я готова целиком проглотить целого быка! Да что там быка! Слона, дорогая, именно слона!». Затем, протерев свои губы салфеткой она продолжила: «Ну да ладно! Заказывать из еды, наверное, уже ничего не будем. В самолёте, по всей видимости, нас должны кормить. Так что потерпим! Сколько нам лететь по времени, Пат?». Патрисию словно током ударило от этого вопроса. Но, не подав вида, она бросила в ответ: «Четыре, или около того. Короче, целая вечность!». «Хм! Целая вечность! Ну надо же! Скажешь тоже! Вечность! Четыре часа! Это же ничто по сравнению с вечностью! Не заметишь, как будем в Калгари!» – оглядываясь в сторону бара с уверенностью проговорила Ольга. Затем, посмотрев на Патрисию, она продолжила: «Вот когда мы с папой летели из Новосибирска в Торонто в семьдесят седьмом году, вот это можно действительно было назвать вечностью. Я помню, что мы тогда летели с папой дня два-три. Время в детстве всегда тянулось бесконечно медленно и мне казалось, что впереди целая тысяча лет жизни! Я была беспечна и испытывала чувство бескрайнего детского счастья! Ты знаешь, прошло уже сорок четыре года, а я до сих пор помню, во что я была одета тогда я и как был одет папа в тот день, когда мы летели в Канаду. Я помню вкус русских пирожков из моего детства и вечный скрип деревянных полов в комнате того самого барака, в котором я жила у дяди Андрея. Я помню молоко в треугольных пакетах, помню кефир в бутылках с крышечками из фольги. А ещё я помню полчища тараканов, рыскающих по всей кухне, стоило лишь ночью включить там свет. Помню игру, в которую мы играли с мальчишками и девчонками из нашего двора. Эта игра называлась двенадцать палочек. Помню сибирские морозы. И даже помню, как всем двором хоронили какого-то дядьку, живущего в бараке по соседству. Тогда говорили, что он напился, и, не дойдя с работы до дому, упал в сугроб и замёрз. А когда его хоронили, то к нам во двор сбежалось столько народу из соседних дворов, что в нашем дворе было, что называется, не протолкнуться. И тогда была живая музыка. Целый духовой оркестр и большой барабан. Играли похоронную. И знаешь, Пат, мне не было страшно. Позже, там хоронили ещё многих людей из числа соседей по дому, или по кварталу, но я, лишь услышав эту уже знакомую духовую музыку, бежала сломя голову туда, откуда она доносилась, чтобы посмотреть на покойника и проводить его в последний путь. А ещё, на похоронах всегда раздавали конфеты и всякие прочие вкусняшки. В общем, Пат, я была шальная и бесстрашная с детства. Во дворе меня называли Оленька-сорвиголова. Вот так вот, Патрисия! Ты знаешь, прошла целая вечность, а я помню так много из того времени! В деталях! Даже не знаю, почему, но, помню!» – сказала Ольга, с улыбкой на лице и продолжила: «Я часами могу тебе рассказывать истории из моего детства! Но не сегодня! Договорились?». Поставив локоть на столик и глядя на Ольгу горящими глазами, Патрисия сидела напротив неё и слушала, уперевшись подбородком в ладонь. «Я бы сказала, что мы не договорились, но уж не стану делать этого, Оля! Так уж и быть! Расскажешь в Калгари, под клёном. Окей?» – оживлённо проговорила Патрисия. «Не в Калгари, в Ред Дире, дорогая! От Калгари до Ред Дир всего-навсего сто пятьдесят километров. Кстати, ты была в Ред Дире, Пат?» – спросила Ольга. «Кстати, ты уже спрашивала. Нет, ещё не успела. Я ведь из Штатов, а в Калгари мы со Стивом приехали совсем недавно. Пару месяцев назад» – ответила Патрисия. «Прекрасно! Значит твоего любимого зовут Стив? Стивен, стало быть?» – спросила Ольга, буравя Патрисию взглядом. «Да, именно так» – бросила Патрисия. «Ну и каков он, твой Стивен? Опиши мне его?» – прищурив глаза продолжала Ольга. Патрисия вдруг задумалась, но, спустя мгновение, весьма импульсивно проговорила: «Кстати, я сейчас покажу тебе его. У меня есть его фото. В бумажнике». С этими словами она повернулась вполоборота назад, чтобы достать из висящей на спинке стула сумочки бумажник. «Нет, нет, постой! Дорогая, прошу! Подожди, не показывай! Сначала опиши его! А затем покажешь и мы посмотрим, насколько точно ты его описала! Окей?» – чуть умоляющим тоном проговорила Ольга, широко улыбаясь. «Ну хорошо! Твоя взяла!» – сдавшись ответила та, и сходу продолжила: «Значит так! Слушай!». И она, закрыв глаза, тихим голосом и с выражением сладострастия на лице начала описывать его внешность: «Он шатен. Волосы густые, кудрявые. Пять футов и девять дюймов ростом. Широк в плечах. Жилист и силён. У него тонкий и довольно длинный, прямой нос. Губы тоже тонкие, но они не портят его. Подбородок с ямочкой. Глаза серые. Лицо местами покрыто мелкими веснушками, которые делают его ещё привлекательней. Высокий и широкий лоб, который он часто морщит. Когда он делает это, на лбу у него вырисовываются несколько горизонтальных складок, которые усиливают его индивидуальный мужской шарм. Уши ровные, с чуть торчащими в стороны мочками. Кость довольно широкая. Пальцы кистей ровные и красивые. Тембр голоса низкий и очень приятный. Когда он говорит у меня по телу бегут мурашки с колючками. В общем, он образец мужчины! Эталон!  Красавчик и умница! За ним, я как за каменной стеной, Оля!». Она закончила, открыла глаза и посмотрела на Ольгу, которая сидела и смотрела на неё каким-то шальным взглядом, словно ей только что сообщили, что она выиграла миллион долларов в лотерею, но она не верит, требуя увидеть сам чемодан с купюрами. Её рот был слегка приоткрыт, а руки сложены на груди. Она помолчала немного, а затем произнесла: «Ну и ну! Вот это типаж! Да с таким мужем тебе позавидует любая актриса Голливуда! Слушай, Пат, я восхищаюсь тобой! Ты бы только видела себя, когда описывала его! На твоём лице было выражение абсолютного счастья, дорогая! О мой бог! Я так тебе завидую! Белой завистью! Я только что увидела, насколько сильно ты его любишь! И я уверена, что ваши с ним чувства взаимны! Знаешь, что я тебе скажу? Это дорогого стоит! Нет, даже не так! Это, чёрт возьми, самое дорогое, да что уж там, единственное и бесценное что может быть в жизни! Это любовь, милочка! Любовь и преданность! И именно это я только что прочитала на твоём лице! Я горжусь тобой! Дай вам бог всегда пребывать в этом состоянии! У меня нет слов, чтобы выразить всё то, что я чувствую сейчас по отношению к тебе, к твоим чувствам!». Патрисия слушала Ольгу, всем телом ощущая приятную дрожь. Сейчас она думала о Стиве и о том, насколько сильно она на самом деле любит его, с каким нетерпением снова ждёт с ним встречи. В одно мгновение в её сознании возник его образ, такой ясный, такой надёжный, милый и родной, что она не смогла сдержаться, чтобы не обронить слезу. Слезу абсолютного счастья.  Все проблемы вмиг улетучились куда-то, а мысли наполнились приятными воспоминаниями и ожиданиями. С этими мыслями Патрисия уставилась куда-то в точку, а Ольга продолжала говорить что-то, чего Патрисия уже почти не слышала от наплыва чувств. Заметив это, Ольга протянула руку через стол и смахнула своей ладонью слезу со щеки Патрисии. Поймав её руку на своей щеке, Патрисия поднесла её к своим губам и поцеловала. Затем она отпустила её и произнесла: «Я люблю тебя, Оля!». В этот же миг слёзы хлынули из глаз Ольги, они взялись за руки и разрыдались, глядя друг на друга. В это время сентябрьский дождь окроплял с неба стоящие на площадке самолёты и взлётно-посадочные полосы, а их рейс в Калгари, как и прежде задерживался.