Текст книги "Из морга в дурдом и обратно (сборник)"

Андрей Шляхов
Из морга в дурдом и обратно

День варенья

Был аванс – Была пирушка:

Преферанс,

Друзья, подружка…

Утром после преферанса:

Ни подружки, ни аванса,

Ни друзей… Одни бутылки

с пустотой. И боль в затылке!

Александр Вишнёв

– Наш Центр неотложной детоксикации предназначен для больных со случайными отравлениями. Ну-ка, доктора, кто перечислит мне виды случайных отравлений?

– Лекарственными препаратами… – сразу же подала голос перфекционистка Бурчакова.

Бурчакову недолюбливали. За перфекционизм, за постоянно выпяченную нижнюю губу, за постоянные напоминания о том, что ее фамилия происходит от украинского слова «бурчак» – журчащий ручей, а не от глагола «бурчать».

– Как зажурчит этот ручей – сразу кипятком писать хочется, – говорил нахал Абгарян.

Бурчакова на это выпячивала губу еще сильнее и говорила в пространство нечто абстрактное про горные аулы, мешки с деньгами и купленные дипломы. Абгарян ржал, как застоявшийся жеребец, и напоминал, что его род живет в Москве аж с начала восемнадцатого века.

– Может, и раньше жили, – скромно добавлял он, – только достоверных свидетельств не сохранилось.

Бурчакова фыркала, но дискуссию не продолжала. Сама она приехала в Москву из города Балей Читинской области и отчаянно этого стеснялась.

– …в том числе наркотическими и психотропными препаратами, а также алкоголем и его суррогатами, грибами и ядами растительного и животного происхождения и различными химическими веществами.

– А также ядами прижигающего действия, – добавил Абгарян.

– Это входит в понятие «различные химические вещества»! – огрызнулась Бурчакова.

Абгарян предпочел промолчать.

– Можно сказать, что к нам везут все, кроме суицидов, потому что психосоматики у нас нет, – сказала заведующая токсикореанимацией. – Наш центр является частью…

– Стареешь, Артур, – поддел Абгаряна Данилов. – Теряешь боевой задор.

– Настроение просто сегодня хорошее, – улыбнулся во все свои тридцать два зуба Абгарян, – связываться неохота. Ты мне потом поможешь кое-что из машины принести?

– Молоток, топор и пилу? – предположил Данилов, указывая глазами на Бурчакову.

В укоризненном взгляде Абгаряна читалось: «Ну и шуточки у вас, поручик!»

– Сейчас вы разделитесь на пары и получите по больному. Ознакомитесь, понаблюдаете и в конце дня сделаете мне краткий доклад. Как, что, согласны ли вы с обследованием и терапией, ваши предложения. И так будет каждый день. Я постараюсь, чтобы неделя, проведенная в токсикореанимации…

– …стала для нас незабываемой… – прошептал Абгарян.

– …дала вам как можно больше, ведь с отравлениями всем вам придется сталкиваться, где бы вы ни работали.

Будут какие вопросы – обращайтесь ко мне или к дежурному врачу Константину Дмитриевичу, вот, кстати, и он.

Легок на помине…

Абгаряну с Даниловым достался словоохотливый сантехник сорока семи лет, отравившийся коктейлем из водки и снотворных таблеток.

– Я слышал не раз, что народ запивает водярой таблетки, чтобы лучше забрало, но сам никогда не пробовал.

А тут пришел с работы, сунулся в холодильник – а там всего полбутылки. Шурин, скотина такая, заглянул пообедать и заодно водочки халявной тяпнул. А время позднее, а ночной магазин у нас за две остановки, а соседи, кто с понятием, все уже спят, а мне хорошенько добавить надо, ведь я устал как собака…

– А зачем вы двадцать таблеток выпили? – спросил Данилов. – И двух хватило бы…

– От жадности, – признался мужик. – Увлекся. Да и водки мало было. Чисто клювик смочить… ничо – полежал, отдохнул, выспался как человек, опять же – организм мой промыли как следует, нет худа без добра. А сегодня обещали в отделение перевести. Сказали – как только место освободится, так и того… а на той неделе можно и домой…

– Что за человек? – сразу по выходе из зала удивился Абгарян. – Старуху без таблеток оставил, врачам проблем подкинул, сам чуть не помер от остановки дыхания… И все из-за того, что не догадался дома лишнюю бутылку заначить… Ладно, давай, Вова, одну задачу решим. Условия такие: есть именинник, есть компания, есть море выпивки и немного закуски. Вопрос – где бы все это половчее организовать? В анестезиологии, как обычно, будет до ночи торчать наш руководитель. Там нам посидеть не дадут. Где тогда?

– Так у тебя сегодня день варенья? – наконец-то дошло до Данилова. – Чего ж ты молчал, партизан?

– А что – за неделю объявлять? Зачем? Потом сюрприз всегда интереснее.

– Как – зачем? Мы бы тебе подарок купили…

– Подарки – это лишняя головная боль, – усмехнулся Абгарян. – Сначала вы думаете, что мне подарить, потом я думаю, что мне делать с подарком. К чему эти условности? Ты лучше скажи, куда провизию тащить?

– А что, если прямо здесь? – предложил Данилов.

– Здесь?! – вытаращил глаза Абгарян.

– А что такого? Скажем, что у тебя день рождения, пообещаем сидеть тихо и убрать все за собой… Хочешь, я спрошу?

– У заведующей?

– Зачем напрягать начальство? У дежурного врача.

– Он тебя пошлет – скажет – первый день, как пришли, и уже…

– Пошлет так пошлет. Тогда поищем другое место.

Спросить-то можно?

К радости Данилова, дежурный токсиколог отнесся к просьбе с полным пониманием. Наверное, оттого, что еще не забыл, как сам был интерном или ординатором.

На вид Константину Дмитриевичу можно было дать лет тридцать, не больше.

– Я дам вам ключ от нашей «аппаратной», которая на самом деле является секретной палатой класса люкс, – пообещал Константин Дмитриевич. – Но с уговором – не шуметь и чтобы никаких следов вашего праздника не осталось.

– Можете не сомневаться, – заверил Данилов. – Все будет в лучшем виде. Когда можно будет начинать?

– Заведующая уходит где-то в половине четвертого.

Как только – так сразу…

– Артур, куда нам столько? – В багажнике абгаряновской «девятки» Данилов увидел три пакета с бутылками и шесть не менее объемистых пакетов с едой. – Или не все берем?

– Не все я бы один принес! – хмыкнул Абгарян. – Как говорится – лучше пусть останется, чем не хватит.

Не забудь, что доброго доктора с медсестрами надо угостить, и вообще у меня круглая дата – двадцать пять лет!

Четвертак! Так что не сачкуй, бери и тащи! А то я уже замерз!

Данилов взял и понес. В «аппаратной» их уже ждали остальные интерны. Как ни странно, но на празднование дня рождения Абгаряна осталась даже Бурчакова. «Не иначе как для того, чтобы выбрать подходящий момент и подсыпать имениннику яду, – подумал Данилов. – Или слабительного».

Двоих интернов вырвала из рядов начинающаяся эпидемия гриппа, поэтому на празднике, вместе с именинником присутствовало восемь человек. Четверо мужчин и четверо женщин – идеальная пропорция для вечеринки. Сильный пол помимо Данилова и Абгаряна представляли интерны Коростылев (кличка «Буратино») и Майоров (кличка «Тормоз»). Женщины делились на два если не враждующих, то по крайне мере противостоящих лагеря (ох уж эта милая черта повсюду создавать группировки!) – Бурчакова со своей задушевной подругой Леной Аникановой, анемичной девой с глазами в пол-лица, против двух Оль – Смирновой и Барановой. Оли были москвичками, Бурчакова и Аниканова – провинциалками, Оли были те еще язвы, а Бурчакова и Аниканова страдали гипертрофированной обидчивостью. И к тому же все четверо боролись за негласное звание «Мисс интернатура»… В общем, противоречий хватало.

Однако противоречия не помешали девушкам усесться рядком на самое удобное место – застеленную койку, оставив парням два стула и подоконник.

Предусмотрительный Абгарян купил все, что подлежало нарезке, уже нарезанным, поэтому стол (вернее – тумбочка) был накрыт очень быстро – минуты за две. В три этажа. Бутылки из конспиративных соображений поставили в угол.

– Джаст э момент! – Именинник сложил в один из освободившихся пакетов бутылку водки, бутылку шампанского, батон хлеба, по упаковке с колбасой и сыром, баночку оливок и скрылся за дверью.

– Пошел вносить арендную плату, – пошутил Коростылев.

Игорь Коростылев был высок, коренаст и немного звероподобен. Кличку «Буратино» он получил не за внешний вид и не за какие-то черты характера, а только благодаря отчеству. Дед Игоря, убежденный коммунист, назвал своего первенца Карлом в честь основоположника Карла Маркса. Ну а кто был сын папы Карло? Конечно же Буратино!

– Разве был такой уговор? – удивился Сережа Майоров.

Вот он-то, в отличие от Коростылева, заработал кличку «Тормоз» своим собственным умом, вернее – некоторой его недостаточностью. Наблюдая за Тормозом, Данилов не переставал удивляться тому, какая ирония судьбы занесла этого увальня в анестезиологи-реаниматологи, специальность, в которой постоянно приходится быстро соображать и быстро действовать. Ему бы в рентгенологи. Сиди себе, снимки описывай да динамику оценивай.

– Это закон жизни, – снисходительно пояснил Коростылев. – Тебя уважили – и ты уважение окажи. А то твой день рождения придется в подвале праздновать.

– У меня день рождения в июле. – Тормоз мечтательно закатил глаза. – Мы как раз в отпуске будем… Неужели лето снова наступит?

За окном, словно в ответ на глупый вопрос, пошел снег.

– Все в порядке, – известил вернувшийся Абгарян. – Гудеть можем хоть до утра, только чтоб тихо.

Трудное искусство гулянок в медицинском учреждении к окончанию института постигается в совершенстве.

Гулять надо с душой, с размахом, так, чтобы было что вспомнить, но при всем том не шуметь, чтобы не привлекать внимания пациентов. Ну, и администрации тоже.

Хорошо патологоанатомам – сидят они обычно в отдельно стоящем корпусе, клиентура у них спокойная, ни на что не реагирующая, родственники не досаждают… Гулять можно на всю катушку! В реанимации так уже не развернешься – во-первых, далеко не все здесь не реагируют на звуки, тем более громкие, а во-вторых, на соседних этажах могут услышать шум.

Отсюда вывод – учитесь осваивать спецнавыки. Говорить тихо (а когда выпьешь, это ой как нелегко!), посудой не звенеть, сексом на скрипящих предметах обстановки не заниматься. Будь невидим и неслышим, тогда твоему празднику никто не помешает.

Разумеется, шампанское открывали тихо, без хлопков и выстрелов в потолок, что не помешало трем бутылкам закончиться очень скоро. Пили не из фужеров, а из чашек и кружек, своей обыденной посуды. Предусмотрительный Абгарян не забыл и про одноразовые стаканчики, но все дружно сочли, что пить алкоголь из пластика «невкусно».

– Хорошее шампанское, Артурик, – похвалила Бурчакова. – Пьется так хорошо…

– Это брют, – Абгарян послал ей персональную улыбку, – мой самый любимый сорт шампанского.

– И мой тоже, – ответила Бурчакова.

«Еще немного, и они подружатся, – подумал Данилов. – Как мало надо людям для того, чтобы найти общий язык. Впрочем, не так уж и мало – почти по триста грамм шампанского».

От выпитого в головах приятно зашумело.

– Какой ты молодец, Артурик! – восхитилась Смирнова. – Такой день мерзкий, настроение мерзкое, а ты нам праздник устроил! Дай я тебя поцелую!

Именинник с удовольствием подчинился и был перецелован всеми дамами. Крупная и сильная Баранова так сжала его в объятиях, что послышался хруст.

– Ты ему ничего не сломала? – поинтересовалась Бурчакова.

– Это у него молния на ширинке лопнула, – не моргнув глазом, парировала Баранова. – Мужчины любят энергичных женщин.

– Покажи ширинку! – потребовал купившийся Тормоз.

– Разбежался, – проворчал Абгарян, направляясь в угол, к бару.

Он вернулся с бутылкой коньяка.

– Молдавский, – извиняющимся тоном объявил он, разливая коньяк по сосудам. – Армянского не было.

– Один хрен, все в Подмосковье разливают, – махнул лопатоподобной ладонью Коростылев.

Завязалась тихая, но ожесточенная дискуссия о сравнительных особенностях коньяков разных стран. Данилову даже пришлось придержать именинника, чтобы тот не набросился на флегматичного Коростылева.

Флегматичный-то он флегматичный, а махнет рукой – и привет Артурику, двадцать шесть лет отмечать уже не придется.

Тормоз, опровергая свою кличку, среагировал мгновенно и по делу – открыл вторую бутылку коньяка.

– Как сказал поэт Уитмен, чем ругаться, лучше выпьем! – сказал он. – За дружбу и корпоративную солидарность!

– Не путай! – строго одернул его Буратино. – Дружба и корпоративная солидарность – это совсем не одно и то же.

– Я знаю.

– Тогда как можно пить за них разом? Только порознь!

Порознь – так порознь. Выпили сначала за дружбу, а следом – за корпоративную солидарность.

– Надо немного прибраться, – озаботилась Аниканова.

Она встала, намереваясь собрать пустые лотки из-под еды, но пошатнулась и рухнула на колени Барановой.

– Ортостатический коллапс! – констатировал Абгарян.

– Я в полном порядке. – Совместными женскими усилиями Аниканову усадили на койку. С одной стороны ее подпирала Бурчакова, а с другой – Баранова. – Это просто голова закружилась. Бывает.

– Страшно вспомнить, сколько времени я не курил! – Абгарян встал и похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли сигареты и зажигалка.

– Я с тобой! – Тормоз слез с подоконника.

Данилов и Буратино как некурящие остались развлекать дам. Развлекали долго, рассказывали анекдоты, вспоминали студенческую жизнь, обсудили пару новых фильмов, выпили, закусили, еще выпили и только тогда спохватились, что курильщиков нет уже более часа.

– Тормоз он на то и тормоз, чтобы тормозить, – сказал Коростылев. – Но на Эдика это не похоже.

Данилов освежился, умывшись холодной водой, и отправился на поиски. В токсикореанимации царило спокойствие – настоящее сонное царство. Медсестра, сидевшая на посту, приветливо улыбнулась Данилову (не иначе как тоже успела отпраздновать абгаряновский день рождения) и, не дожидаясь вопроса, сказала:

– Попросила ваших товарищей переводного больного в отделение отвезти, так их до сих пор нет. Не знаю что и думать. Долго ли этажом ниже спуститься…

– Сам удивляюсь, – ответил Данилов. – Говорите – этажом ниже?

– Да, – подтвердила медсестра. – Главное, чтобы они кресло-каталку нашу вернули, не оставили в отделении. А то ведь не найдешь потом. Народ у нас ушлый – соскоблят нашу метку или просто поверху свою поставят, и все! А кому выплачивать? Наденьке! А у меня зарплата маленькая…

– Все понял, – ответил Данилов. – Постараюсь найти вашу каталку.

Он спустился по лестнице этажом ниже и поинтересовался в обоих отделениях, расположенных там, не привозили ли к ним переводного больного из токсикореанимации. Оказалось, что не привозили. «Наверное, они перепутали и отвезли его на этаж выше», – решил Данилов.

Увы – и там не было ни переводного больного (скорее всего – того самого любителя запивать водкой пачку снотворного), ни каталки, ни Тормоза с Абгаряном. Чудеса чудес и всяческие чудеса!

Данилов вернулся в токсикореанимацию и узнал, что коллеги так и не вернулись. Коростылев, доблестно развлекая дам, играл с ними в бутылочку. Данилов посмотрел на его физиономию, перемазанную помадой разных цветов, и предпочел отправиться на дальнейшие поиски «пропавших без вести».

Он поднялся на лифте на самый верхний этаж и начал спускаться вниз с заходом во все отделения, миновав только гинекологическое. Даже если Артуру и вздумалось пошутить подобным образом, привезя мужчину в гинекологию (Тормоз сроду бы не догадался сотворить такое), то отделенческие сестры эту шутку не поддержали бы.

Он дошел до первого этажа, но так никого и не нашел. Зато нашел охранника – лысого дядечку, занятого разгадыванием кроссворда. Данилов подсказал ему тяжелое заболевание дыхательной системы из пяти букв, первая «а» (сам охранник, кроме «аборт» ничего подобрать не мог), и узнал, что за последние четыре часа двое «сотрудников» никого на кресле-каталке из здания не вывозили.

– А ведь есть другой выход? – вспомнил Данилов.

– Он закрыт, ключи у меня. – Охранник потряс в воздухе связкой ключей. – Ищите в здании. А как будет военный трёхмачтовый корабль с полным парусным вооружением? Шесть букв, вторая «р».

– Фрегат! – ответил Данилов и толкнул дверь, ведущую наружу.

Ему почему-то захотелось обойти вокруг корпуса.

Ежась от холода (мокрый снег только усиливал впечатление), Данилов не обошел, а обежал терапевтический корпус, но никого не нашел.

Подумав о том, что приятели могли заснуть в машине Абгаряна (мало ли что в голову взбредет?), Данилов добежал и до машины, оказавшейся пустой. Пришлось бежать обратно, согреваясь при помощи экспрессивных выражений нецензурного плана. Заодно и протрезвел.

В вестибюле первого этажа Данилов наткнулся на уже переодевшихся «на выход» коллег.

– Мы там все убрали, ключ отдали доктору, еду тоже оставили ему, а бутылки Игорь спрятал в своем шкафчике, – обстоятельно доложила Бурчакова. – А ты нашел ребят?

– Нет, – развел руками Данилов.

– Как?! – дружно ахнули дамы.

– Так!

– Одежда их в раздевалке, – сообщил Коростылев. – Странно все это…

– Прямо мистика, – добавила Смирнова. – Деньги и съестное в больницах часто пропадают, но чтобы люди… А у них есть мобильные телефоны?

Мобильные телефоны в то время были у многих, но все же не у каждого. И пользовались ими не при каждом удобном случае, а только в случаях важных, срочных. Соответственно и номера мобильных телефонов сообщались далеко не всем.

– У Абгаряна я видела мобильный, но номера его я не знаю, – сказала Бурчакова. – Как все странно…

– Я их еще поищу, – сказал Данилов. – Самому странно.

– Удачи тебе, – Коростылев протянул Данилову руку, – а я девчонок до метро провожу.

Данилов посмотрел им вслед. Несмотря на количество выпитого, коллеги держались хорошо, как и подобает врачам, – шли ровно, не спотыкаясь и не пошатываясь.

Интуиция подвела – пробежка по двору не принесла никакой пользы. Оставалось призвать на помощь логику.

Данилов остановился посреди пустого коридора и стал соображать.

Уехать они не могли, раз одежда их осталась здесь.

Машину Абгарян после всего выпитого по-любому бросил бы возле больницы, но без куртки он бы не ушел.

И Тормоз тоже не ушел бы домой в халате и не попрощавшись. Тормоз вообще очень обстоятельный и правильный.

Судя по всему – из корпуса они не выходили и из окон не выпадали. Значит – они где-то здесь.

В инопланетян, дыры в реальности и всякие там чудесные перемещения в пространстве Данилов не верил.

Учеба в медицинском вузе вообще не располагает к потустороннему и непостижимому. Студенты-медики и молодые врачи всегда знают что, как и почему. Это уже потом жизненный опыт заставляет их пересмотреть свои взгляды и порой в корне изменить мировоззрение.

На всякий случай Данилов сходил проверить запасной выход из корпуса, но охранник не соврал – дверь действительно была заперта. Тогда Данилов вернулся к охраннику и поинтересовался, не вывозил ли кресло-каталку с больным один мужчина в белом халате. В ответ услышал, что кресло-каталка мимо охранника вообще не проезжала. Ни с больным, ни без него. Помянув недобрым словом медсестру, которой вздумалось нагрузить людей, вышедших на перекур, Данилов поднялся в токсикореанимацию.

– Я уже и сама вниз спускалась – ни больного, ни каталки, – сообщила медсестра. – Куда они делись?

Данилов рассказал о своих безрезультатных поисках.

– А в подвале в были? – спросила медсестра. – Хотя что им в подвале делать?

Данилов спустился в подвал.

Потыкался в запертые двери, не нашел ни одной открытой. И ни одной живой души тоже не нашел. Полный облом.

К этому моменту Данилов совершенно протрезвел.

Недоумение и растерянность уступили место азарту.

«Я найду их во что бы то ни стало», – решил Данилов и продолжил поиски.

Контрольный заход в раздевалку ничего не дал – одежда товарищей висела на месте.

Охранник при виде Данилова молча покачал головой – не было никого, мол.

Мужской и женский туалеты первого этажа были пусты, дверь поликлинического отделения заперта. Наплевав на условности, Данилов поднялся на лифте в гинекологическое отделение и спросил у обоих дежурных медсестер, не привезли ли к ним, конечно же по ошибке (нет, это не шутка – три человека пропали и впридачу кресло-каталка) мужчину из токсикореанимации.

Медсестры хором ответили, что не привозили, и посмотрели на Данилова с сочувствием, переходящим в сострадание – то ли передежурил доктор, то ли перепил, а может, и то, и другое разом.

«Чердак!» – вдруг осенило Данилова.

Действительно – как же мог он забыть про чердак?!

В подвале был, а на чердаке – нет. О том, как втащить на чердак кресло-каталку и зачем это делать, Данилов не подумал.

Оказалось, что он поднялся по лестнице только для того, чтобы толкнуть запертый люк и полюбоваться на полоску бумаги с круглой печатью, которой этот люк был опечатан. Судя по дате – три недели назад. Снова облом.

Данилов вспомнил о том, что надо бы позвонить матери. Тратиться на звонок по мобильному телефону не стал – позвонил из ближайшей ординаторской. Пришлось соврать, что остался на дежурстве.

– У тебя хоть есть чем перекусить? – спросила мать.

– Выше крыши, – заверил Данилов и, не дожидаясь дальнейших вопросов, дал отбой.

Дежурный врач флегматично пил чай.

– Скажите, а в вашем корпусе люди никогда не пропадали? – спросил Данилов.

– И не только в корпусе, – не поворачивая головы, ответил врач. – У нас по всей больнице люди пропадают…

Данилов насторожился.

– …Это ж не стационар, а помойная яма, трясина, – продолжил врач. – Попал сюда, значит – пропал.

Уже не выбраться. Вот я раньше работал в клинике гражданской авиации. Это ж небо и земля. Там – да, современный стационар во всем его великолепии…

Данилов тихо вышел из ординаторской и так же тихо закрыл за собой дверь. Врач все продолжал свой монолог, наверное не заметил, что остался без собеседника.

А может, и не сильно в нем нуждался, ведь все, что мы говорим, мы в первую очередь говорим для себя.

«Елки-палки, лес густой», – подумал Данилов.

Еще один визит в токсикологию. Медсестра сказала, что коляска стоит около двенадцати тысяч и выплачивать за нее ой как неохота.

Осмотр раздевалки ничего не дал – куртки на месте, ботинки тоже, а хозяев нет.

Только сейчас Данилов ощутил, насколько он устал.

Да, что ни говори, а денек был богат событиями.

«Отдохну здесь, – решил он, кое-как устраиваясь на кушетке. – Посплю полчасика, а потом на свежую голову решу, что и как делать дальше».

Заснул он сразу же, что называется, не успел голову до кушетки донести, но проспал недолго, не больше часа, потому что от неудобного и непривычного положения руки-ноги и шея затекли и начали болеть. Да и сны снились неприятные, суматошные, сны, от которых так и тянет проснуться. Какие-то поиски с собаками, блуждания по бетонному лабиринту, черные комнаты, злобные лица, короче, то, что называется емким словосочетанием «хрень всякая».

Пока Данилов примеривался, как бы половчее встать, чтобы не сразу свалиться, в раздевалку пришли люди.

Судя по голосам – мужчина и женщина.

Судя по поведению – одержимые страстью в прямом смысле этого слова. Едва закрыв за собой дверь, они застонали, судя по звукам, начали лихорадочно освобождаться от одежды и тут же, без всяких предварительных ласк, приступили к делу на кушетке.

Данилова закрывал от них ряд шкафов, но он и по звукам прекрасно представлял, что сейчас происходит возле входа. Скрипел под телом (или – телами?) дерматин, елозила по полу кушетка, женщина стонала, а мужчина издавал звуки, более похожие на рычание.

Положение было дурацким, а что делать? Не выходить же теперь, в самый разгар страстного совокупления?

Здравствуйте, я ваш дядя, а зовут меня Вова Данилов!

Картина «Не ждали», художник Илья Репин. Действующие лица другие, смысл тот же.

Данилов тихо, как дух бесплотный, перешел из лежачего положения в сидячее (ох и трудно было сделать это практически бесшумно!) и с наслаждением потянулся, да так, что в его молодом организме что-то хрустнуло. Ретивые любовники не обратили на этот звук никакого внимания, они уже прошли большую часть пути, ведущего к наслаждению, и теперь неслись к этому самому наслаждению на всех парах.

Данилов попытался наметить дальнейший план поисков (ну, прямо хоть в милицию заявляй), но звуковое сопровождение совершенно не способствовало мыслительному процессу. Вернее – способствовало, но совершенно иному, полному эротических видений. «Люди развлекаются, а я бегаю по больнице как заведенный, – вздохнул Данилов. – Ничего себе день варенья! Не день варенья, а день горчицы с хреном!»

Наконец прозвучало тревожное «Только не в меня!», и процесс пошел на спад. Данилов немного удивился – в силу своей малоопытности (для пересчета женщин, с которыми у него что-то было, хватило бы пальцев одной руки), он думал, что фразу «Только не в меня!» женщины произносят исключительно в анекдотах. Оказалось, что и в жизни тоже.

– Ты мне всю прическу растрепал, – укорил женский голос.

– Я же не нарочно, – ответил мужчина.

– Ты ничего никогда не делаешь нарочно… Ладно, пошли, а то нас там, наверное, уже ищут.

– Кому мы нужны? «Скорая» подъехала бы – услышали…

«Услышали бы вы, как же! – усмехнулся про себя Данилов. – Это вас было слышно на весь коридор».

После того как хлопнула дверь, он медленно сосчитал в уме до тридцати и вышел из раздевалки.

Коридор был пуст.

Данилов в который уже раз поднялся в токсикореанимацию. На этот раз, едва открыв дверь, он наткнулся на доктора Константина Дмитриевича.

– Вы дежурите? – удивился тот.

– Нет, пытаюсь найти двух товарищей, а заодно и вашего больного вместе с каталкой, – ответил Данилов.

– Утром все найдется, – обнадежил Константин Дмитриевич. – Утро – оно мудренее вечера. Небось в отделении приняла нашего «переводника» дневная медсестра, а вечерняя не в курсе. Ничего, утром придут заведующие со старшими сестрами и все тайное станет явным. Идите домой, поспите хоть полночи. На моей памяти это не первый такой случай. У нас же не больница, а филиал Бедлама в Сокольниках. А Галине я уже дал по ушам за то, чтобы она свои обязанности ни на кого не перекладывала. Сама бы отвезла – и вопросов бы не возникло.

– С больным, допустим, понятно. Но где же мои товарищи?

– Небось заперлись где-нибудь в процедурном кабинете и продолжают бухать. – Нет, Константин Дмитриевич был неисправимым оптимистом, из тех, кого ничто не может выбить из седла. – Дело-то молодое. Я в вашем возрасте, – последние слова были сказаны тоном, подчеркивающим пропасть между возрастами, – по три дня мог в больнице пропадать. Особенно если было с кем.

– А я почему-то тревожусь, – сказал Данилов.

– И напрасно! – заверил Константин Дмитриевич. – Очень скоро убедитесь, что я был прав.

За спиной Данилова загрохотала каталка – «скорая» привезла в реанимацию очередную «отраву». Константин Дмитриевич занялся делом, а Данилов в растерянности дошел до лестницы и начал спускаться по ней. В голове не было ни одной конструктивной мысли. Нет, одна мысль присутствовала – мысль о том, как хорошо иметь под рукой розыскную собаку с замечательным нюхом, но ее (мысль, а не собаку) навряд ли можно было считать конструктивной.

«А может, и не было никакого дня рождения? – промелькнуло в голове. – Может, все это сон? Вот сейчас ущипну себя за ногу и проснусь…»

Ущипнул. Сильно. Целых три раза. Не помогло.

Зато вспомнил о том, что опросил всех, кого только можно, но забыл про дежурного лифтера, «водителя» грузового лифта, вернее – двух грузовых лифтов. А ведь именно на грузовых лифтах и возят каталки, хоть с пациентами, хоть без. Досадное упущение.

– Вроде были, – наморщил лоб лифтер. – Двое и мужика на кресле везли…

Лоб у лифтера был высоким, а вот интеллекта в глазах проскальзывало мало. Как раз столько, сколько нужно для этой ответственной профессии.

– Врачи еще навеселе были. – Данилов зашел с другого бока, стремясь выудить хоть что-то из памяти лифтера.

– Обкуренные? – уточнил тот.

– Поддатые, – поправил Данилов.

– Тут с полудня пол больницы поддатыми ходят. – Лифтер растянул губы в подобие улыбки. – А некоторые – те так прямо с утра. Наш прежний главврач сам не просыхал и другим пить не мешал. Это ж привычка, а привычка – она сильнее человека.

– За то и сняли, наверное, – предположил Данилов.

– Нет, не за пьянку. Случай вышел…

Слово «случай» было произнесено столь многозначительно, что просто невозможно было не спросить:

– Какой случай?

– В приемную самотеком большого человека привезли, покушение на него было, машину взорвали. А приемное наше сплоховало – помощь толком не оказали, перекисью полили из пузырька да и перевели в институт к Склифосовскому. Ну, а тот как оклемался, то обиделся и нажал там. – Многозначительный взгляд в потолок. – Взяли нашего Владимира Осиповича да под зад ему коленом. Сашку Галкина, который приемным заведовал, тоже за компанию уволили. Такие вот пирожки. А дружков твоих я не припоминаю. Может и видел, а внимания не обратил. Мое дело маленькое – двери закрыл, кнопку нажал, двери открыл…

«Вот уж работенка, – подумал Данилов. – Еще хуже, чем охранником».

Идей больше не было, силы, восстановленные недолгим сном, убывали, завтра, а если точнее – то уже сегодня ждал новый рабочий день. Поэтому Данилов принял единственно верное решение – пойти и выспаться.

Но уже не в раздевалке, а в более-менее сносных условиях – в одной из свободных ординаторских. Врачи обычно дежурят по одному на два-три отделения, поэтому найти свободную ординаторскую не составляет проблем.

Ординаторская нашлась во втором терапевтическом отделении.

– Ваши не объявились? – спросила постовая сестра, как и все прочие сестры, бывшая в курсе даниловских поисков.

– Нет, – вздохнул Данилов.

– Мужики все такие, кто на сутки пропадет, кто на неделю, а некоторые так вообще выйдут за хлебом и навсегда. С концами…

– Ну, здесь-то немножко другая ситуация, – вступился за гендерную честь Данилов.

– Ситуация, может, и другая, – согласилась медсестра, – а мужики все одинаковые. В ординаторской не курите, ладно?

Данилов достал из шкафа одеяло и подушку, раскрыл изрядно потертый и нещадно скрипевший диван (да, сексом на таком ложе не займешься – весь корпус на шум сбежится) улегся и попытался внушить себе, что все будет хорошо. Он, собственно, не столько маялся дурными предчувствиями, сколько терзался любопытством – ну куда же могли деться Абгарян и Тормоз?

Интересно, как бы решил эту загадку Шерлок Холмс? Наверное, начал бы с заключения о том, что раз они не покидали корпуса, то, значит, они здесь. Или же, наоборот, заявил бы, что раз их не удалось найти в корпусе, то, значит, они где-то за его пределами…

Тут к Данилову пришел сон. На этот раз спокойный, умиротворяющий, без сновидений. Сон праведных или как он там еще называется?

Проснулся он в семь утра, вместе со всем отделением, со всей больницей и первым делом поспешил в токсикореанимацию. Открыл дверь, не увидел, как надеялся, стоящего возле нее кресла-каталки и только и смог выдавить из себя: