Текст книги "Красавчик. И аз воздам"

Событие шестнадцатое

Непобежденные не все непобедимы.

Пьер Корнель

Жадные. Все великобританцы жадные. А самый жадный – сэр Аллейн Фицгерберт. Пришлось еще один пальчик обстругать, чтобы узнать, где в доме деньги лежат. Хитрый и жадный был посол. Сразу взял и выдал местоположение саквояжа с деньгами. Оказался тайничок прямо в этой комнате, даже не тайничок, а просто подальше убраны деньги. На буфете стояла коробка из-под шляпы, а там в ней вместо шляпы русские рубли, пачки ассигнаций, купюры разные, но сторублевых не было. В сумме в коробке было около пятидесяти тысяч. Если бы там хотя бы пара пачек фунтов или стерлингов лежало, то Петр Христианович бы поверил, что вот все, что дали дипломату на Даунинг-стрит, все честно и выдал. Однако в коробке английских блеклых некрасивых бумажек не было, ни одной.

– Уважаемый, а где лежат пятнадцатифунтовые банкноты? – Брехт в той жизни был нумизматом, да и то не очень ушибленным на всю голову, за раритетами ценой в миллионы рублей не гонялся, понимая, что нет у него таких денег. Бонистика, то есть коллекционирование бон – бумажных денег, вообще его не интересовала, но как-то, составляя каталог наличествующих у него монет Соединенного королевства Великобритании и Ирландии,[8]8
   United Kingdom of Great Britain and Ireland.


[Закрыть] наткнулся на продажу бон и удивился неразумности наглов. Существуют билеты в пятнадцать, тридцать, сорок фунтов. Не проще ли это набирать червонцами или пятерками?

Потому и спросил сейчас посла, захотелось, прямо край, подержать в руках пятнадцатифунтовую банкноту.

– Нет.

– Охо-хо, дорогой Аллейн, а я ведь хотел уже домой идти. Нет, вас бы развязывать не стал. А то вы выбежите голышом на улицу, помощь там звать или ругаться нам в спину, и простынете. Пневмонию заполучите, и все, пишите письма. Оставил бы связанным вас, уважаемый сэр, утром люди придут и отвяжут, а теперь что? Теперь придется вам еще один палец отчекрыжить. Сема, – подозвал Брехт переодевшегося во фрак дезертира. Немирович с Данченко, оба бы закричали: «Не верю». Так не шел фрак к бородатой роже Семы.

Семен подошел с окровавленным тесаком. Нагл зажмурился, но тайну «золотого ключика» не выдал. И только когда Семен срезал с мизинца часть кожи, заорал и пообещал пойти на сотрудничество. И опять обманул, прикинулся, что сознание потерял, облили вином из бутылки, что стояла на столе. Не подействовало, пришлось опять пускать в дело тесак. Закричал и стал угрожать. Даже обстрелом Санкт-Петербурга английским флотом.

– Дурашка, тебя же не Александр Павлович грабит, а обычные каторжники. Зачем стрелять по союзнику. Наполеон ведь тогда на Индию точно нападет, а Россия после обстрела ему поможет, так что говори, где деньги лежат, и мы пойдем.

После очередного скобления мизинца сказал. Оказывается, за печкой в стене есть тайник, поленницей прикрытый. Разобрал Сема дровишки, открыл дверцу и вытащил на свет колеблющийся догорающих уже свечей саквояж. Тяжеленный. Открыли, а там опять нет пятнадцатифунтовых бумажек. Там золото лежит. Петр Христианович осмотрел находку. Да, это мечта любого нумизмата. Монеты были разного достоинства и разных годов выпуска. Прямо готовая коллекция. В основном были небольшие монетки весом около восьми граммов – гинеи. Но островками блескучими выделялись и монеты большущие в пять гиней. Были и в две гинеи. И даже совсем маленькие монетки в половину гинеи попадались. Монета в пять гиней – просто монстр. Сорок с лишним граммов и почти сорок миллиметров в диаметре. Прямо ощущаешь, что золото в руках держишь.

– Уважаемый товарищ посол, прошу прощения за мой английский, давно не практиковался, – еле оторвался от созерцания коллекции Брехт. – Но я спросил не где лежат ваши гинеи, а где лежат пятнадцатифунтовые банкноты. Согласен, гинея больше пятнадцати фунтов, все же давайте вернемся к этой купюре.

– А-а-а, – начал истерить сэр Фицгерберт, – пришлось оплеуху выделить товарищу послу.

– Дорогой барон, где чемодан с ассигнациями? – напомнил о себе Петр Христианович.

– А-а-а.

– Золотой ты мой человек, ну скажи, где деньги, и мы уйдем. А так не уйдем. У тебя еще, вон, сколько пальцев целых. А еще на ногах. У баронов же растут пальцы на ногах? А, дак вон же они. Чего это вы босой расхаживаете. Весна еще, прохладно, застудитесь. Ну, начнем с мизинца, а то без большого пальца, говорят, ходить очень тяжело. Пока вестибулярный аппарат привыкнет, падать будешь.

– А-а… О-о… Я скажу, скажу. – Барон опять обмочился, а Сема только задел клинком за мизинец на ноге.

– Внимательно.

– У охраны под кроватью есть в полу люк, там деньги.

Н-да, вот это были ДЕНЬГИ. Два мешка бумажных денег великобританских. Были и знаменитые купюры в пятнадцать фунтов, а были и в триста фунтов. Если учесть, что фунт стерлингов – это шесть рублей, то одна бумажка эта стоит почти две тысячи рублей. А это отличный конь или кобыла. Или чуть не деревня из десятка домов. А в мешке в сумме на целую волость денег. Удачно зашли. Опять собрались наглы покупать высшую знать Петербурга, чтобы добиться подписания этой проклятой конвенции. Ну, может, и надо на английские деньги с Наполеоном повоевать. Ничем он не лучше наглов, даже хуже в разы. Те разделяют и властвуют, а этот собрался объединять Европу, а это смерть для России, при ее современной отсталости технической. Лучше вялотекущая война с Англией, чем война на истощение со всей Европой, а то, что Наполеон после победы над Англией навалится на Россию, даже и сомневаться не стоит. У него наполеонов комплекс. Хочет всем миром управлять с маленьким своим ростом и еще, должно быть, кое-чем, в человеке все должно быть пропорционально.

Событие семнадцатое

Библия учит нас любить ближних, она также учит нас любить врагов; может быть, потому, что это обычно одни и те же люди.

Гилберт Честертон

Осталось самое неприятное. Осталось… Не самоцель же деньги. А какая цель? Цель – стравить самых злейших врагов России. Двух самых-самых-самых. Вот нет и не будет в настоящем и будущем у России более постоянных и злобных врагов. А потому будет правильно, если получится их стравить. Один враг лишь самую малость ослабнет, несоизмеримы силы, а вот второй может этого стравливания не пережить. Да даже если это будет сделано руками России на их деньги. А рядом еще и Пруссия, без всякого сомнения, эта шавка Моська тоже решит куснуть пусть не слона, так свинью, которую сильные мира сего решат забить.

Ну, неприятная работа. Не графская. Нужная.

Брехт подошел сзади к послу и, схватив за слипшиеся завитушки левой рукой, прижал голову Аллейна к спинке трона. А второй рукой сунул острие кортика в ухо. Адмирал Синявин порадуется в раю, его кортиком уничтожен один из врагов России, сильный и коварный враг. В раю не встретятся, в ад все наглы попадают или просто сдыхают. Не Брехт придумал, президент сказал.

– Всё, Сема, здесь закончили, забираем эти сумки и уходим. Ты иди вперед, тех двоих в прихожей убейте, я сейчас соберу бумаги на столе и догоню тебя. – Петр Христианович сунул Тугоухому в руки саквояж с золотыми гинеями и коробку из-под шляпы с российскими деньгами. Сам подошел к столу и стал сгребать в мешок с бумажными фунтами со стола документы и карты, а кинув последнюю бумагу в мешок, понял, что он дурак круглый. Сферический конь в вакууме. Дебил и баран. Ну, и далее по списку. Нужно было у посла еще спросить про тайник с секретными бумагами. Ну, и на старуху бывает проруха. А чем он не старик? Восемь десятков годков за спиной.

Брехт оглядел комнату, мало ли вон глянет сейчас, а на глаза ему попадется дверка в стене с секретными документами. Нет, картины висели, Брехт заглянул под них, нет, обычные стены. Всё, нужно уходить. Петр Христианович положил на колени убитого посла заранее заготовленную записку и пошел к выходу.

Дезертиры уже стояли у двери, поджидали. Свечу погасили, и только лампа Аладдина на подоконнике по-прежнему желто-оранжевым огоньком чуть рассеивала мрак. Уникальная вещь. Забрать? Нет, вещь заметная, еще выйдут на него полицейские. Эта клептомания до добра не доведет.

– Пошли, – граф открыл дверь и осмотрел колодец двора. Тишина.

Карета была на месте, и опера вокруг нее не стояли. И тут тишина. Залезли, тронулись, а Брехт все ждал, что сейчас свистки полицейских трелью соловьиной разольются, выстрелы забахают, потом крики со всех сторон: «Ату, вон они, держи воров». А не криков, ни свистков. Тишина, только шум воды в канале.

Глава 7

Событие восемнадцатое

 
Терпенье одолеет все дела,
А спешка лишь к беде всегда вела.
 

Алишер Навои

– Господин конт! Господин конт! – потряс Брехта за плечо вечный ливрейный Гюстав. За такие побудки не один раз Валериан его, должно быть, в нокдаун посылал. Выжил и опять нарывается. Витгенштейн поздоровше Зубова будет и обучен ко всему прочему удары в нужные места наносить. Рисковый парень этот Гюстав. Или глупый.

– Чего опять? – не отстанет ведь, Брехт стащил с головы одеяло, прохладно утром, пороть этого Гюстава некому, опять печи вовремя не затопили. – Ох, вы тут добалуетесь, ох, вы доиздеваетесь, пока я вас всех голыми в Неве не утоплю.

– Ваше сиятельство, прибыл курьер из дворца от государыни Марии Федоровны, она приглашает вас на утреннее чаепитие в Зимний дворец в десять утра. – Ни разу не испугался Гюстав, вон как припечатал.

Пришлось графу резко вскочить и начать действовать.

– Умываться, бриться, одеваться… и кофею принеси. И…

– Я бы посоветовал вам, ваше сиятельство, поспешить. Время девять часов, – наверное, со злорадной улыбкой в спину картавил на французском проклятый Гюстав в министерской, шитой золотом ливрее.

– Так поторопись и распорядись насчет кареты.

– Ваших людей пытаются поднять на ноги. Пьяны-с. Разброд и шатания. – Последнее – не точный перевод с галльского наречия.

– Гюстав, меньше разговоров, больше дела, опоздаю, сам лично на конюшне запорю.

– Кофе готов, месье конт, таз с водой теплой в туалете.

– Молодец, купи огурец. – Ох, опять предстоит экзекуция со сцарапыванием щетины опасной бритвой, как ее ни точи, а до «шика» или «жиллетта» ей не дорасти никогда. Щетину надо сперва отпарить, потом долго намыливать несколько раз, чтобы размягчить волосы, и только потом приступать к бри… Да один черт к экзекуции – сцарапыванию.

Пришлось из-за нехватки времени просто намылить один раз и, кривясь и охая, сцарапать с себя щетину, хорошо хоть вчера брился, и потому наросло не больно бохато.

Когда на улицу, одетый в голубой ментик Мариупольского полка, выскочил, то карету только запрягали. Сонные и помятые Ивашки натыкались друг на друга. А Сема Тугоухий вообще стоял сам по себе и скармливал краюху хлеба кореннику. Нет, нужно съезжать от Зубова и дисциплину во вверенных частях налаживать. Куда только? Купить свой дом в Питере? Теперь денег хватит. Только не сегодня-завтра его в Москву к полку отправят, а там еще и помогать Константину нужно будет к коронации готовиться, не до дисциплины в рядах дезертиров будет. Там целый полк таких же лоботрясов, выпивох и сонь.

Вообще, все плохо в этом времени с часами, даже луковицы, что в кармане жилетки носят, еще не лишку, а жилеток так на Руси-матушке и вовсе пару штук, да и то на наглах. Они ее пока из шелка всякого шьют и под фраком носят, наши пока английскую моду не спешат перенимать. Консерваторы.

Успели. На Дворцовую площадь приехали, Брехт там карету бросил и поспешил ко входу. На часах поручик семеновец полюбопытствовал, куда это господин генерал бегом несется.

– Приглашен государыней императрицей Марией Федоровной на чаепитие к десяти утра, – выдохнул Петр Христианович.

– Васильев, проводи их сиятельство на второй этаж в покои государыни, – отдал приказ старший караула поручик, и солдатик пошагал к лестнице, даже не оглядываясь на Витгенштейна. А где «есть», «слушаюсь», «так точно», «следуйте за мной, ваше превосходительство»? Эх, мало Павел пожил, не успела дисциплина в гвардии организоваться.

Мария Федоровна была одна. Брехт думал, что попадет на семейный завтрак, маленький Колька Палкин, принцессы Мария, Екатерина, Анна, а может, и мелкий Мишутка. Нет, не попал в сей цветник. Тет-а-тетный завтрак. Странно.

Государыня встретила его стоя и выглядела плохо, лицо набелили и нарумянили, но следы слез остались. Или это уже новые поверх на-текли?

– Что с вами, ваше величество? – поклонился граф. – Что-то случилось?

Мария Федоровна тряхнула головой, видимо, мрачные мысли из головы пытаясь вытрясти.

– Вчера из Вены пришла весть, что Александра Павловна умерла после тяжелых родов, как и ее дочь новорожденная.

Н-да! А интересно, зачем тогда она его позвала, горем поделиться? Ничего про старшую дочь Павла Брехт не помнил, а из воспоминаний Витгенштейна можно было выудить только, что ее выдали замуж за эрцгерцога Иосифа – венгерского палантина и брата императора Франца. Что-то там с политикой. Союз с Австрией укрепить?

– Заразу, небось, акушер занес. Они там, в европах, все неряхи и грязнули. Перед тем как операции всякие делать, нужно хоть руки спиртом обработать.

Мария Федоровна как-то поникла от слов графа, и ее повело. Пришлось Петру Христиановичу ее поймать и к себе прижать. Императрица совсем обмякла и повисла у Брехта на руках. Тот соображал, что же делать: закричать, позвать на помощь, или это она специально, разбери этих женщин, тем более цариц. Решил рискнуть. Петр Христианович чуть присел, подхватил женщину под колени и легко приподнял, понес к стоящей у стены оттоманке. Красивая, в смысле золотой парчой обтянута. Укладывая Марию Федоровну на нее, Брехт наклонился над императрицей, и в это время та открыла глаза и чмокнула его в ухо. Твою налево! Только не это. Нет, женщина была красива и лет не много, точно Витгенштейн не знал, но что-то около сорока, если Александру сейчас двадцать четыре, а ее совсем девочкой за Павла выдали.

Граф хотел высвободиться, но Мария Федоровна притянула его голову к себе и впилась губами солеными в его губы. Блин блинский, если сейчас сюда кто войдет, то его Александр нахрен на Камчатку закатает, вулканы описывать.

Событие девятнадцатое

Храбрый человек должен уметь быстро бегать. Так, на всякий случай…

Безумство храбрых – в шестой палате!

Это же просто замечательно, что сейчас у сапог деревянные каблуки. Стук каблуков по паркету, приближающийся к двери в эту столовую, Брехт услышал, как и Мария Федоровна, слегка оттолкнувшая графа от себя. Петр Христианович успел даже шаг в сторону сделать, когда дверь отворилась. Не, когда дверь чуть не вылетела из косяка от молодецкого удара. Прелюбодеи вздрогнули, увидев входящего, – с гримасой страха, даже отчаяния на пороге стоял император Александр, а позади маячила фигура кучерявого пуделя Адама Чарторыйского. Вроде упоминал вчера обер-прокурор, что сосланный Павлом послом к сардинскому двору этот хлыщ на днях бросил к чертям собачьим дипломатию и прилетел к своему сердечному другу Александру.

– Маман, беда! – возопил император, даже и не удосужившись поинтересоваться, почему это растрепанная маман лежит на оттоманке.

– Что случилось? – Мария Федоровна мгновенно оказалась на ногах, с лицом львицы, готовой биться с кем угодно за своих львят. Прямо разительная разница между убитой горем матерью, которую надо утешать, и этой воительницей.

– Убит и ограблен в своем доме английский посол барон Фицгерберт!

– Как? – села назад на лежанку императрица.

– Зарезан! Вместе с ним все слуги и охрана, а еще граф Пален.

– Пален… Он же должен был быть на пути в Курляндию…

– Это не все, вот что нашли на коленях у посла, – не слушая мать, продолжил Александр, протягивая Марии Федоровне записку.

Ту самую, что ночью Брехт и положил на остывающие ляжки сэра Аллейна.

– На каком это языке, что тут написано? – Государыня попыталась прочитать, но хоть она и владела шестью языками, этого не знала.

– Это польский, – вышел из-за спины императора следующий главный враг России – князь Адам Черторыйский. Не-не – Чарторыйский. Хотя первый вариант звучит лучше.

– И что там написано? – перевела взгляд с сына на пуделя императрица Мария Федо-ровна.

– Какая-то ерунда… – замялся посол в Сардинию.

– Что там написано?! – Льдинки звякнули в голосе «маман». Прямо холодом повеяло, как от дыхания Снежной Королевы.

– Кхм.

– Князь! – теперь сталью лязгнуло.

Адам неуверенно глянул на Александра, но тот не заметил, стоял, глядя пустыми остановившимися глазами на чашки с чаем на столе.

– Тут написано, что это месть польских патриотов, за унижение и разделение Польши.

– Тут же много слов, а вы всего пять сказали, – теперь уже рычала и львица.

– Это сделала организация «Великая Польша от моря до моря», и что следующим будет Александр.

– Саша? – Мария Федоровна повернулась к сыну.

– Я не знаю, что делать. Убийство английского посла, смерть Сашеньки и ее дочери, да еще и патриоты какие-то, и все в один день… – Александр сел на стул у окна, спрятал лицо в ладони.

– Граф? – Мария Федоровна вырвала листок у Чарторыйского и сунула его Витгенштейну. – Что вы об этом думаете?

– Я?!! – Брехт ожидал от своей писульки чего угодно, но только не просьбы от императрицы дать совет. Перебор. Кто он? Пока мелкая пешка, шеф полка. Это еще не тот Витгенштейн.

– Граф? – и слезинка снова в глазах.

Твою же так да разэдак. А чего, банковать так банковать.

– Если вы, ваше императорское величество, спрашиваете моего совета, то я первым делом собрал бы самых влиятельных представителей английской общины в Санкт-Петербурге и ознакомил их с этой запиской.

– Александр! Хотя продолжайте, граф, это же не всё? – опять государыня.

– Я бы выслал из города всех поляков, а польских офицеров отправил служить в города за Уралом, пусть даже с повышением в звании и чине, можно и на Кавказ. Ничего не имею против этих господ, но лучше держать их подальше от столицы. И главное, – остановил жестом, уже собравшуюся дать команду действовать Александру Марию Федоровну. – И главное. Нужно двинуть в сторону Польши несколько кавалерийских полков, наверное, и мой Мариупольский. Одно дело пресекать бунт в зародыше и совсем другое – это разбираться с испившими крови и вооружившимися мятежниками. Мы же все помним восстание Костюшко. А еще нужно послать в Америку человека, который привезет его сюда, ну или несколько человек. И обязательно переговорить об этом с послом Соединенных Штатов. Идеальным вариантом будет, если американцы сами его схватят и привезут сюда в цепях.

– Да вы в своем уме граф! – возопил Адам Кучерявый. – Это только подвигнет поляков к мятежу.

– Точно, спасибо, князь, как я раньше-то не догадался. Вот что значит опыт дипломатической работы. Конечно, ничего этого делать не надо. Нужно сидеть и ждать, когда эти патриоты Польши от можи ждо можи убьют нашего императора, а Англия объявит нам войну за убийство своего посла. Через сколько дней тут появится Роял Неви и начнет обстреливать Санкт-Петербург?

– Александр?!

– Маман, но…

– Нужно немедленно созвать Государственный Совет.

– Я подготовил указ о роспуске Государственного Совета…

– Александр, сейчас не время. Созывай Совет! – тихим, но не терпящим возражения голосом произнесла Мария Федоровна.

– Хорошо, маман, пойдем, Адам, поможешь мне, – повернулся на деревянных каблуках Александр и, не прощаясь, выскочил за дверь. Чарторыйский бросился следом, по пути исхлестав Витгенштейна ненавидящими взглядами.

Все не очень хорошо получилось. Теперь этот поляк может нашептать чего в ухо императору, самого на Аляску сошлют.

– Петр Христианович, нам не удалось сегодня с вами чаю попить, теперь не время, приходите завтра в это же время. Думаю, завтра нам никто не помешает, – Мария Федоровна подошла к Брехту, погладила его по щеке и вышла из комнаты вслед за сердечными друзьями.

А как называется любовник вдовствующей императрицы – немуж-консорт?

Событие двадцатое

Вода камень точит, а водка – печень.

Водка нам для запаха, дурь у нас своя.

Приехав к Валериану Зубову, Брехт сел в кресло перед печью жарко натопленной и попросил слугу графского принести ему бутылку вина и сладкого чего-нибудь. Жаль – не камин. Посидеть, посмотреть на языки пламени, на которые можно глядеть вечно, и подумать. Ну, с англичанами получилось лучше некуда. И денежек раздобыли, и Александра напугали, и даже так, между делом, пощечину наглам влепили. И даже эти советы Александру Павловичу по полякам можно в актив занести. Плохо, что Чарторыйский может настроить императора против Брехта. Ничего, в реальной истории служил себе спокойно, воевал и звезд особых не хватал реципиент – генерал Витгенштейн до 1812 года. За одиннадцать лет много воды утечет, успеет Александр остыть к поляку и подобреть к Витгенштейну. Так еще и не конец ведь мсти. Следующим по списку и шел как раз Адам Чарторыйский. А если точнее, то два Чарторыйских – Адам и его брат Константин, у которого и живет, должно быть, сейчас кучерявый Адам. Даже Ивашка-младший уже следит за домом камер-юнкера Константина. По счастливой случайности он совсем рядом от дома графа Валериана Зубова проживает, здесь же на Миллионке. Всего через два дома. Этого грабить не нужно, теперь денег хватит на все прожекты, спасибо товарищу послу за наше счастливое детство. Нужно просто убить обоих братьев и положить на трупы записку, что союз патриотов Польши приговорил Адама Чарторыйского за то, что он скурвился и спит с русской императрицей. Дыма без огня не бывает, и разговоры о том, что дочь у жены Александра I императрицы Елизаветы Алексеевны по имени Мария, умершая в прошлом году, в годовалом возрасте, от этого пуделя польского.

Брехт потеребил ухо, налил себе чуть кисловатого вина и, поцеживая, стал думать дальше. Теребление уха всегда помогает думать. Вот, оказывается, почему собаки его все время лапами чешут. Мыслители. Сегодня будет идти заседание Государственного Совета, решать будут, что делать с этой неожиданной угрозой, образовавшейся, когда ничего беду не предвещало. И Адам будет всячески защищать поляков, находящихся на русской службе, и выступать против ввода дополнительных войск в отошедшую к России недавно часть Польши. Разойдутся за полночь, и младший брат Костик обязательно будет ждать старшего, чтобы узнать новости. Семья же. А потом они вместе на карете поедут от Зимнего дворца домой. Вот на въезде в подворотню их и надо подкараулить. Неплохо бы просто перестрелять, но центр города и полно полицейских, дворников и прочих слуг. Значит, надо опять работать холодным оружием. Братья явно поедут с охраной, но это не больше двух мелких шляхтичей, больше в карету просто не влезет. О двоих и Ивашка-младший говорил.

Решившись, Петр Христианович отставил недопитый фужер с вином – голова нужна светлая. Сема с Ивашками-взрослыми были в людской на первом этаже дома. Туда Брехт и направился.

Ивашки и Сема Тугоухий только сели обедать и на столе стоял кувшинчик с хлебным вином. Вовремя успел. И, слава богу, больше никого рядом нет. Отобрал Брехт у них кувшин, нюхнул, скривился. Нужно придумать нормальный самогонный аппарат со змеевиком. А еще фильтры на основе толченого древесного угля и сырого яйца. Сколько народу сейчас травится сивушными маслами?!

– Поешьте. И ни грамма в рот спиртного. Сегодня идем на еще одно дело, после которого я выдаю вам обещанную долю, и езжайте, соколы, в Крым, покупайте себе землю, стройте дома. С документами я вам помогу, дали мне наводку на одного стряпчего, что любые документы за деньги сделает. Станете мелкопоместными дворянами. Откуда-нибудь из Башкирии, там французский мало кто знает. Запомните только одно, мужики, пить вам нельзя. Я не про сегодняшний день. Вообще. Напьетесь где в кабаке и похвастаетесь подвигами, а собутыльник ваш протрезвеет и в полицию побежит. Ну, а там, сами понимаете, показания из вас выбьют. Не перевелись умельцы. Сейчас не вешают в России и голов не рубят, но на пожизненную каторгу на Магадан загонят, еще в дороге от холодов и голодов вымрете. Так что завязывайте с бухлом. И земельку купите рядом друг с другом, если уж невмоготу станет, то пейте, вот, тесной своей компанией. Как поедите, поднимитесь наверх, обговорим, что кому делать. Потом прогуляемся до места, осмотрим там все и пути отхода наметим. С собой ничего не брать, никаких ножей, просто идем гулять. Выходим в гражданской одежде.