Текст книги "Медведь Нанди"

ГЛАВА 3. Мистер Хаксли лишён выбора

Утром Бернарда Хаксли разбудил местный винодел. Солнце ещё не успело взойти, и британцу так хотелось чуть-чуть подольше понежиться в кровати, но племя давно проснулось, и ставшему её частью гостю подобало принимать местные устои.

Незнакомец, чьё пальмовое вино пришлось вчера по вкусу чужаку, восседал на шкурах точно хозяин и рассматривал буквы в толстом кожаном блокноте. К большому счастью, читать он не умел – записи остались ему недоступны, и туземец не выудил ни единого секрета.

Повязка из перьев и ракушек украшала голову местного, а тело обвязывали верёвки с креплёными пальмовыми листами. Это точно был самый толстый из виденных антропологом жителей – живот у него казался таким, как если бы вчера он проглотил козу целиком.

– Мой тебе совет – белый анти жует игбегулу, потому что она лежит на земле; пусть он залезет на пальму и съест её.

– Что? – Бернард ещё протирал глаза, зевая, и понять сказанное даже не пытался.

– Пойдём, тебя ждёт вождь!

Это была отличная новость – разговор с вождём племени мог многое мистеру Хаксли прояснить. Разумеется, при условии, что они найдут общий язык. До сегодняшнего дня глава племени почти не взаимодействовал ни с кем из исследовательской команды и только раз встречался с Эвелин Кларк, оценивающе её изучая, чтобы затем позволить ей оставаться на этих землях и контактировать с жителями. Женщина была тогда особенно довольна этим фактом – ведь если бы сокровища оказались близ деревни, её непременно бы допустили в окрестности.

– Это отлично, тогда веди меня к вождю!

– Ты ещё не завтракал. Меня попросили помочь тебе добыть пропитание.

– О, дружище, тут такое дело… – Бернард усмехнулся. – Я никогда не охотился, знаешь ли.

– Не переживай, два муравья утащат одного кузнечика.

– Да из меня охотник как из рыбы птица! – мужчина искренне надеялся получить завтрак на подносе, в точности как вчерашнее мясо.

– Мне говорили что ты был шаманом в своём племени. Но шаман обязан не только языком шевелить. У тебя есть корова?

– Эээ… Нет, увы, – признался антрополог без доли стыда.

– А у меня есть. И не одна. Знаешь, как я настолько разбогател? Продажами мяса и вина, на которые я и купил столько скота. Учителя лучше меня ты не найдёшь – разве что Абрафо, но даже он не расскажет всех тонкостей, особенно необходимых чужаку.

– Тогда, получается, идём на охоту? – сморщился мужчина от безысходности.

– Для охоты важно подготовиться, – список планов всё пополнялся. – Сначала важно умыться.

На улице бурлила жизнь. Женщины возвращались от реки с вёдрами воды. Дети бегали наперегонки, прятались, а кто постарше – увлечённо передвигали камни по земле, а мужчины заготавливали копья и стрелы для охоты. Верхушек тянущихся к небу махагоновых и эбеновых деревьев ещё едва касались солнечные лучи, и растения мрачными надзирателями охраняли деревню, но пение ярких туканов развеяло мрак ночи и предрекало долгий светлый день.

За густым зелёным лабиринтом джунглей по вытоптанной тропке мистер Хаксли и винодел Майну добрались до источника жизни племени – извивающейся среди пальм реки. Но хотя Бернард готов был нырнуть в неё и хорошенько искупаться, вопреки ожиданиям местный повёл его в сторону загона с коровами.

Огороженное высоким бамбуковым забором, пространство состояло из поля с кормушками и изгиба для питья животных. Ватусси66
  Ватусси или ватуси – порода крупного рогатого скота, выведенная в Африке.


[Закрыть] грозно виляли двухметровыми рогами и жевали траву. Средних размеров, чёрные и коричневые, горбатые и длинноногие, существа оживились при виде Майну и тоже ожидали завтрака – правда им его как раз таки и поднесут на подносе. Но порцию сена никто выдавать не спешил – винодел, к огромному удивлению антрополога, подставил голову ближайшей корове под хвост и омылся полученной струёй.

Мистер Хаксли поначалу даже не нашёлся – а что спросить? Какой смысл был у подобного представления? В чём заключалась проблема спокойно умыться в речной воде? И не намекал ли теперь жестами Майну повторить деяние?

– Ну не-ет! Я не буду этого делать!

– Это священные животные. Их струя защищает кожу от воспалений и паразитов – важное средство перед охотой.

– Пусть меня кусают, – отмахивался мужчина, шагая прочь из загона, на что ватусси, как по команде, неодобрительно замычали. – Я уж лучше по старинке, водичкой, и нормально.

Уходя прочь от местной умывальной, Бернард распознал в слившемся с журчанием реки смехе прекрасную Ифе. Она сидела на берегу, застиравшая вчерашнее платье, и не могла сдержать эмоций на картину недоумения белого человека перед охотничьей традицией.

Сердце застучало чаще, и даже коленки предательски подкашивались. Мистера Хаксли пленила красота туземки, едва прикрытой сейчас полотенцем после процедур. Её нисколько не смущало присутствие постороннего, она расчёсывала колтуны на волосах и готовилась вернуться домой с новой партией собранных ракушек.

– Эй, Ифе, доброго утра!

Она покивала, и Бернард, стянув плащ-каросс, прыгнул с разбегу в воду, а сразу после – подплыл ближе и улыбнулся, возбуждённый прохладой воды. Девушка уже готовилась уходить, но поведение странника заинтересовало дочь Абрафо.

– Прости, я тебя не забрызгал?

– Мои волосы уже мокрые, – указала она на кудри.

– А зачем тебе столько ракушек? Вчера работала, и сегодня будешь работать?

– Праздник, – девушка была краткой и не собиралась раскрывать все карты сразу. – Скоро мне нужно будет стать красивой.

На этом Ифе удалилась, но мистера Хаксли никто не собирался оставлять в покое. Винодел вернулся из загона с ножом и велел привести себя в порядок – и как не сокрушался антрополог на отсутствие зеркала и нормального лезвия, а с одним только отражением в воде кое-как да побрился.

– Ну что, белый шаман? Готов охотиться? – похлопал Майну напарника по плечу и вручил копьё.

– Нет, в общем то… Да и убивать я не люблю.

– Где одному смерть, там другому жизнь. Пойдём, научу тебя завтракать.

И они зашагали всё глубже в джунгли, а Бернард никак не мог выкинуть из головы один вопрос – неужели сейчас Ифе считала себя недостаточно красивой?

Ифе

Тучный пузатый винодел двигался впереди с натянутой тетивой лука. Между лиан и пальм, бананов и манго, хлебных деревьев и бамбука, гибискусов и орхидей – всего местного растительного разнообразия – он шагал танцем, лишённый необходимости пользоваться мачете. Вязкие лозы и тернистые кустарники не представляли для него проблем, чего не сказать о мистере Хаксли, уже в первые минуты отставшем на тысячу футов77
  Около 300 метров


[Закрыть].

И на каждом шагу насекомые – не только мирные бабочки, но целые муравейники, осы, мухи, жуки и комары. Последние мешали особенно – кусали все голые участки кожи путешественника, пока Майну спокойно себе продолжал выслеживание добычи.

Когда терпеть сил уже не осталось – мистер Хаксли плюнул и выругался, готовый вернуться в хижину голодным и чесаться до следующего утра, но именно в этот момент винодел уговорил несчастного затаить дыхание. Они наткнулись на бегемота.

Только два его спящих глаза и серых уха выглядывали из воды в водоёме впереди. Прежде Бернард видел существ в зоопарке, и там они казались ему меньше и безопаснее.

– Мы нападём на бегемота? Серьёзно? И это вы называете завтраком?

– Тсс… Нет, тот бегемот отбился от стаи – видимо, больной, – не успел охотник закончить, как уже выпустил стрелу в кого-то стоявшего на берегу чуть правее.

Пёстрая птица с огромным развитым цветным хвостом и длинной шеей понеслась прочь, когда представительница её стаи упала на песок. Винодел обнаружил павлинов, и убил самую непримечательную из них. Ни в коем случае он не допустил бы смерти самца – тогда распалась бы вся стая, а маленькой грудки и так хватит за глаза тощему белому британцу.

– Бери тушу и неси в племя, разделывать будешь. Нож я тебе дал.

– А ты куда? – насторожился мистер Хаксли, который надеялся теперь, что правильно запомнил дорогу и не заблудится по пути назад.

– Моя охота ещё не закончилась. Позавтракаешь – навести вождя, чтобы не пугать его голодным животом.

Река близ племени уже искрилась под лучами солнца к моменту возвращения горе-охотника. Прозрачная вода манила своей чистотой, и антрополог высмотрел в ней мерцающие чешуйки разноцветной рыбы. Омыв больные участки кожи, учёный остудил укусы и зашагал к дому, где Тайо, как оказалось, развёл для него костёр.

Мальчик, одетый в льняную тунику, с его вьющимися чёрными волосами и карими наивными глазами, кажется, надеялся получить долю завтрака. Ради этого он даже был готов самостоятельно разделать тушу и пожарить её до корочки, чему мистер Хаксли вовсе и не противился. Мужчине больше хотелось пить, и даже на этот случай у ребёнка был припасён кувшин.

– Посмотрите на мои рисунки, пока я готовлю?

– Да, без проблем, где они?

– У вас в блокноте, – невинной улыбкой просиял Тайо, указывая на заточенный карандаш и раскрытые страницы. Бернард испытал смешанные эмоции – не то злость за использование чужого, не то интерес к изобразительному искусству, а может даже и страх из-за возможности в любой момент потерять последнюю связь с прошлым.

Первый из рисунков, крайне схематичный и незамысловатый, чёрточками и фигурами изображал самого мистера Хаксли возле палатки. Тайо нарисовал его более мускулистым и высоким, чем в жизни, а первый план подчёркивал его главенство даже на фоне подрисованной в уголке исследовательской команды.

Вторым рисункам предстала семья мальчика. Лунджил и Ифе расположились в центре, и Тайо бегал между ними за бабочкой. Абрафо оказался в углу на охоте, о чём свидетельствовали деревья и копьё. Что неожиданно – нашлось на бумаге место и ещё одному мужчине, но тот как-то совсем оторвано от остальных сидел, скрестив ноги, в хижине и медитировал на фоне большой схематичной лапы.

– Это замечательные рисунки!

– Правда?

– Только больше не бери мой блокнот, договорились, дружище? Я выделю тебе пару листков и… – недолго думая, Бернард разломил карандаш надвое и протянул мальчику половину. – Он твой, можешь рисовать в любое время.

– Убунту, – склонился с благодарностью паренёк, и Бернард воспринял его слова за местное «спасибо».

Приготовленный павлин напоминал курицу или индейку под приправами, и оказался настолько вкусным, что остались от него по итогу одни только кости. Тайо, довольный, загорал и рисовал, а мистер Хаксли, определив местоположение хижины вождя, двинулся за новым знакомством.

Дом находился на отшибе. Стены сооружения украшали народные узоры, а соломенную крышу покрыли яркими красками. Ткацкие узоры и резьба дополняли декор. Глины на здании было заметно больше, и стоял дом будто бы крепче, за долгие годы поросший мхом и лианами. Основу его укрепили булыжниками, а тропу засыпали белым песком.

На стук не реагировали, да и подобных действий здесь никто не совершал – двери у племени отсутствовали. Ожидаемое молчание спровоцировало мистера Хаксли без разрешения шагнуть в помещение и оказаться в большой уютной комнате с догорающим в углу костром. Толстые ковры и мягкие подушки украшала вышивка. Шкуры зверей, натянутые под потолком, образовывали тени и лабиринты. Резные стулья и стол с вкраплениями слоновой кости выглядели дорогим антиквариатом, но не в них заключалось величие обстановки, а в стоявшем по центру деревянном троне со вставками перьев попугаев.

На троне и восседал вождь племени Зикимо – мужчина не старше тридцати, в мантии из коричневого меха. В его ушах блестели серьги из золота и драгоценных камней, а лицо украшала защищавшая от злых духов каменная маска. Её мужчина снял при появлении гостя практически сразу и взглянул на мистера Хаксли глубокими, как ночное небо, исполненными теплоты и уверенности серыми глазами. Прямой горделивый нос вынюхивал запахи чужака, и пухлые губы первыми начали разговор.

– Зачем вы пришли в наши джунгли, мистер Хаксли?

Антрополог задумался. Какие слова следовало подобрать, какое обращение к вожаку выбрать? Стоило ли кланяться, были ли уже нарушены Бернардом обычаи, и главное – как достоверно передать ложь и скрыть жажду перед сокровищами?

– Мы с командой хотели изучить местность, – решил ответить белый человек прямо и кратко.

– Чтобы найти золото?

– Откуда вы знаете… – сердце кольнуло, и руки у британца затряслись. Зелёные глаза забегали по хижине и наткнулись на магнитометр.

– Изучили ваш блокнот, мистер Хаксли. Несколько лет назад чужаки пытались вбить нашим детям ваш язык. Не ругайтесь на Тайо – он действовал по моему указу.

– Ах, вот это чьих рук дело… Да, это правда. Мы хотели найти золото.

– Вы не первые приходите за золотом, мистер Хаксли. И вы точно не хуже людей с оружием. Но я вас огорчу – здесь золота толком нет. Всё наше богатство – это мы, и наша связь с предками.

– Легко вам говорить, живя в самой удобной хижине с золотыми серьгами в ушах.

– Высокий стул не делает королём. И даже большая хижина – не моя прихоть. Я бы и дальше жил с Лунджил, Абрафо, Ифе и моим сыном Тайо, но есть обычаи и традиции, которых следует придерживаться вожаку.

– Так Тайо – ваш сын? – ужаснулся Бернард, до последнего считавший юношу случайным любопытным туземцем. – Но почему он живёт отдельно, не с вами?

– Чтобы вырастить ребёнка, нужна вся деревня. Он привязался и к вам, и вы уже внесли вклад в его взросление, мистер Хаксли. Вы его идол – и я это одобряю. Я не вижу в вас какого-то предателя или плохого человека. Но я вижу, что вы потерялись.

Это было и так очевидно. Бернард Хаксли действительно потерялся – вдали от цивилизации, посреди джунглей, он утратил понимание сторон света и времени. Но вождь намекал на нечто более глубокое – потерю самого себя. И с этим мужчина никак не хотел соглашаться.

– Разве потерялся? Я только ищу сокровища, чтобы жить счастливо. Это моя цель.

– Богатство, если им пользоваться, закончится; знания, если ими пользоваться, увеличатся. Не деньги делают вас счастливее, и даже записи никогда не стояли у вас на первом месте.

– Вы намекаете на статью?

– Я не знаю – что вы пытались написать, но нас изучали из интереса. Поэтому у вас и не получается, мистер Хаксли. Вам не нужны сокровища или слава. Вы даже не попытались вернуться в лагерь, когда проснулись. И вы точно хотели бы жить свободно – как мы.

– Ну это уж мне решать – чего бы я хотел, извините за грубость.

– Вы одиноки. Но в одиночку браслет не звучит. Что осталось бы от наших ритуалов, проводи мы их по одиночке? Прекратите поиски и ложитесь спать сегодня со спокойной душой.

– А если нет? – мужчина скрестил руки на груди – в безопасной позе он снова почувствовал себя спокойствие.

– Знаете, Мистер Хаксли… – Зикимо снял с ушей золотые серьги и, встав с трона и взяв собеседника за руку, вложил их Бернарду в ладонь. – Они ничего не стоят здесь. Завтра вы примете участие в празднике – я разрешаю. И если даже после праздника всё, на что будут обращены ваши мысли – сокровища, вы можете вернуться домой с этими серьгами и любым другим найденным в племени золотом. Но если останетесь – обретёте дом, из которого никто вас не прогонит за долги. Мы договорились?

– Я согласен, – недолго думая, кивнул мистер Хаксли и всё-таки поклонился. – А могу я забрать эту коробку… Которая для вас, видимо, служит подставкой?

– О, она ведь ваша – забирайте. Буду рад видеть вас завтра.

Уже выходя, антрополог заметил на одной из стен огромные царапины – как если бы большое хищное животное оставило их, каким-то образом проникнув в помещение. Отсутствие дверей и прежде смущало Бернарда по ночам, но теперь мурашки забегали по спине с новой силой. Он отлично помнил случившийся в лагере ужас и не желал столкнуться с разрухой и здесь – второй раз ему выжить не повезёт.

До вечера мужчина проводил время в безделье, думах и записях. Он всё крутил в руках серьги и метался между желанием побродить по деревне с магнитометром или отыскать Ифе и развеяться разговорами. Последнее делать самостоятельно даже не пришлось – перед закатом она сама заявилась к порогу с корзиной фруктов. Инжир, манго, эшта88
  Эшта – «кремовое яблоко», фрукт семейства анноновых, широко распространенный в субтропических и тропических регионах.


[Закрыть], груши и персики заполнили комнату сладким ароматом.

– Подарок от семьи, – призналась туземка, но очевидно, что основным инициатором презента была она сама.

– Постой, может быть поужинаешь со мной?

– Дома меня ждёт нормальный ужин – с мясом и овощами, – верно подметила девушка отсутствие в доме мистера Хаксли хоть чего-нибудь добытого на охоте.

– Я не охотился. Вообще не представляю – как это делать в одиночку, а Майну так больше и не видел. Может быть, ты принесёшь мне ещё что-нибудь?

– Я ещё не жена тебе, чтобы что-то приносить… – многозначительно ответила та, взмахнув волосами, и гордо удалилась под звуки урчащего желудка Бернарда.

Кое-как насытившийся фруктами, чесавшийся с ног до головы от укусов британец лёг на шкуры и очень скоро заснул. И ночью он видел Лондон – такой же серый и дождливый. Город тянулся бесконечной полоской, пока исследовательская команда ехала по нему на джипе. Прохожие махали ему руками и шляпами в знак приветствия, и гора золота текла следом рекой. Вот здания стали обрастать травой и лианами, оборачиваясь в хижины. Глина покрывала окна, и земля поглощала нижние этажи. Цветы и кустарники заполонили дороги, а англичане обернулись туземцами племени. Они уже не радовались незваным гостям и размахивали копьями, прицеливаясь, для удара. Оскалившись, велели они убираться домой и не тревожить больше покой джунглей. Фиолетовые тучи сгущались, нагнетая, но стоило молнии ударить в мистера Хаксли – мужчина тут же вскочил со шкур в холодном поту, и кошмар закончился.

Антрополог проспал, по меньшей мере, часов девять – и никто за это время его не потревожил. Проснулся мистер Хаксли не от большого желания, но от музыки, судя по всему, отразившейся во сне громовыми раскатами. Били в барабаны, хотя солнце ещё не взошло. Пели песни, свистели и смеялись местные, собравшись, по видимому, всей деревней у ритуального костра. Праздник начался.

И хотя никто не разбудил Бернарда, в хижину всё-таки заглядывали – об этом свидетельствовал оставленный на соломе костюм. Длинная оранжевая туника с синими, зелёными и жёлтыми узорами – свободная, точно халат – повисла на широких плечах Бернарда как мешок. К ней шли два ожерелья из ракушек каури и неуклюжая шляпа из соломы с вкраплениями фиалок.

Музыка пульсировала в воздухе. Глубокий резонанс барабанов джембе эхом разливался по деревне. Когда темп ускорялся – к игре присоединялись мбира99
  Мбира – это наиболее распространенный вид африканского язычкового музыкального инструмента, который имеет тысячелетнюю историю и только недавно стал известен в других частях мира под названием «калимба»


[Закрыть] и гармоничные песнопения. Каскадные ноты музыкальных инструментов походили на бурлящий поток ручья, к которому стекалась округа. Танцоры двигались синхронно, волнами, точно в трансе.

Не менее пятидесяти человек принимало участие в обряде, но не нашлось среди них ни одного ребёнка. По мере приближения мистера Хаксли к костру инструменты плавно затухали, а людские голоса приобретали чёткость.

Шаман Вилакати ни капли не изменился – стоя во главе, в той же устрашающей маске, он размахивал деревянным посохом, в чьём основании вырезали женский божественный силуэт. Вождь, стоявший по правую руку от Вилакати, прибыл на празднество без шкуры и головного убора, но навесил на голое тело цветов, ракушек и тигриных зубов. Его образ завершали длинная соломенная юбка с красной тканью и звонкие браслеты на лодыжках.

Близ костра, как бы в центре импровизированного круга, на коленях стояли четверо юношей не старше двадцати, и каждый в оранжевой тунике подобно надетой Бернардом. По взорам собравшихся было ясно – для них песни и звучали. Весь праздник адресовали самым нарядным, и в их число входил белый человек.

Шаман указал мистеру Хаксли на свободное пятое место в центре, и вождь одобрительно закивал. Красный от неловкости, полный смятения, антрополог боялся пошевелиться. Собравшиеся стали кличить его и зазывать, поторавливая, но как-то по-доброму, точно уговаривали сыграть в некую игру. И Бернард решился.

Цилиндрические барабаны нгома вступили теперь в мелодию, вытеснив старые мотивы. Со всех сторон зазвучали погремушки и браслеты, придав музыке мерцания и змеиного шипения. Звуки то нарастали, то снова отступали, и танцоры, имитируя приливы и отливы, то воодушевлённо подпрыгивали, то опрокидывались к самой земле.

Шаман Вилакати поочерёдно завязывал участникам ритуала глаза – одному, второму, и вот очередь уже добралась и до мистера Хаксли. Он перестал понимать происходящее – только музыка звучала в голове. Паника нарастала, когда местные, достигнув апогея, слились в голосах с каждым присутствующим инструментом, и весь звон и грохот, скрещенный с треском брёвен в костре, волной нахлынули на учёного. Раздались новые шаги – ряд танцующих прибыл откуда-то со стороны и стал кружить меж сидевших на коленях мужчин. Посыпались цветы – это Бернард понял, в первую очередь, по запаху, но он также подсматривал за происходящим через щели у носа – повязку завязали слабо.

Женские ноги ступали по земле, чередуясь, и мистер Хаксли знал наверняка – среди них есть и Она. Ступни ударяли по земле, а руки имитировали движения диких существ. Бусы и ракушки бились друг о друга и звенели. Когда же резко музыка оборвалась – мужчина почувствовал тяжесть на левом плече. Повязку резко стянули, и перед учёным, во плоти, в самом деле, предстала Ифе.

Участницы танца закинули на юношей ногу, и такова была их воля. Шаман ударил посохом о землю, и туземцы торжественно завопили, восхваляя случившееся. Усыпанная тонной ракушек – они были и на руках браслетами, и на шее ожерельем, и даже ободком в волосах – Ифе широко улыбалась. Прочие мужчины уже обнимали суженых, и только Бернард никак не мог подняться с колен. Он всё думал – ему это снится. И не просыпался.

– Ну, действуй, – прошептала девушка, немного дёрнув ногой.

И тогда они обнялись. Ифе пахла пахирой и курупитами – так же сладко и пленительно. Она больше ни слова не сказала, но в поклоне кивнула головой и со всеми прочими невестами удалилась.

И тогда к женихам стали подходит отцы невест. Мистер Хаксли ещё не осознал случившегося, когда Абрафо уже пожимал ему руку и хлопал по плечу.

– Она выбрала тебя! Мы рады стать твоей семьёй, Мистер! Нелегко тебе придётся, белый человек, но ты такой же рукастый, как другие, и точно построишь дом.

– Спасибо… Что? Дом?

И снова посыпались цветы – теперь жители племени бросали их в костёр. Шаман мычал, подняв голову к чёрному небу, и никто не нарушал финал церемонии посторонними звуками – разве что заплакал чей-то младенец в дальних хижинах.

Вилакати стих, и тогда полился дождь. Тёплый, приветливый, он смывал страхи и стресс. Почувствовав кожей капли, антрополог убедился – ни о каком сне речи не идёт. Всё произошло на самом деле. Жители племени расходились теперь по домам, а он, белый человек, с радушием принятый на чужой земле, стал женихом. И никто его не спрашивал, но нужно ли было спрашивать, если его чувства к ней, а её чувства к нему столь очевидны?

Ритуалы, такие как церемония избрания жениха, играют центральную роль в объединении племени. Образ жизни здесь, ожидаемо, во многом связан и с животноводством, с глубоким почтением к земле и священным образам. Мне, определённо, импонируют духовные верования и социальная иерархия в племени. Я так же остался под впечатлением от общего радушия, но обескуражен подлым предательством со стороны одного из местных детей. Впрочем, таковы обычаи.

Золото – цель путешествия – было найдено. Не в том количестве, которое ожидалось, но вождь подарил мне золотые серьги. Мне дано разрешение обыскать племя на предмет наличия иных богатств, и даже вернули магнитометр, но пока главное богатство, которое я обнаружил – любовь.

Дальнейшие записи своих планов и чувств в дневнике считаю нецелесообразными – даже среди носителей другого языка это опрометчивое и опасное дело.

Бернард Хаксли, участник международной этнографической экспедиции.

Дневниковая запись от 14.05.1924