Текст книги "Медведь Нанди"

ГЛАВА 4. Мистер Хаксли начинает подозревать

К утру дождь не закончился, и ритмичный стук капель о листву успокаивал душу. Британский учёный всё сидел на берегу реки и всматривался в рябь воды как в узор. Рыжие волосы и вся праздничная одежда Бернарда промокли до последней нитки, но в хижину он не уходил – размышлял. Никак не получалось у него осознать последнее событие.

Мужчина был так рад, что красавица Ифе выбрала его! Но жениться – значило остаться в племени навсегда, жить здесь без возвращения на родину. Хотел ли этого мистер Хаксли? Об этом он и размышлял.

Мысли уносились в прошлое. В день, когда он согласился на это рискованное путешествие с сомнительной затеей поисков сокровищ. Что побудило мужчину тогда дать положительный ответ? Долги. Откуда взялись долги? Из-за безработицы. Антрополога никто не воспринимал всерьёз – и поделом. Он едва доучился, никогда не любил свою профессию в полной мере, и выбрал её только ради общения с другими культурами. Каковым было истинное призвание Бернарда – загадка. Иной раз казалось, что он в принципе ни на что кроме азартных игр не годится. И вот на горизонте маячит поездка в Африку, а знакомая контрабандистка просит его прикрыть команду написанием статьи о племени «Нанди».

– Эльдорадо? – недоумевал он тогда. – Вы верите, что где-то там всё-таки существует Эльдорадо? Это же глупая затея, как ни посмотри. Вы даже страну не ту выбрали.

– Это уже наша забота – искать невозможное, Хаксли, – парировала Эвелин Кларк. – Ты просто наблюдай и записывай – так, как этого бы хотели учёные в исследовательских институтах. Ты это изучал – справишься.

– Но…

– И не привязывайся к Эльдорадо. Это просто название операции. Никакой волшебной страны мы не найдём – это очевидно. Но пару богатых племён, возможно, ограбим – в одном мой осведомитель на днях выменял мешок пластиковых крышек на золотую монету!

Когда антрополог это услышал – недолго думая собрал вещи. Жил он один, и ничего, толком, не терял. Ничего, кроме «великолепной семёрки» – на Кенсал-Грин и Тауэр-Хэмлетс покоились его мать и отец, но навещал их мистер Хаксли не чаще раза в год.

Мужчина ещё тогда ужаснулся с отсутствия привязанностей к дому. Ничего не держало его в Лондоне – и причина крылась в самом мистере Хаксли, столь неумело общающемся с людьми и закрывающемся от тех, кто проявлял к нему избыток внимания. Он не был лишён знакомых, но обделён на друзей. Имел привычки читать и писать, но не сумел найти хобби. В самом населённом городе мира Бернард чувствовал себя одиноко. Его никогда не покидало странное ощущение – он родился не в той культуре, и потому так желал изучить чужие.

И теперь британец мог обрести дом? Но разве не останется он белой вороной чужакам, ведь даже в Лондоне рыжий – это странность. Выгоревшие тусклые брови и веснушки, редкие ломкие волосы и даже зелёные глаза становились причиной насмешек среди сверстников. Но Ифе же нашла что-то привлекательное в нём – может, и другие не зацикливались здесь на оттенках?

На противоположном берегу реки птица рода марабу вычищала перья. Чёрное с белым пузом и лысой головой, создание выглядело уродливо. Толстый серый клюв внушал ужас – таким можно и человека заклевать. Местные её не любили – привычным занятием марабу считалось рытьё в мусоре. Но никто не жаловался на внешний вид создания – на это здесь просто не обращали внимание. Она была такой же птицей, как все прочие, и плохую репутацию заслужила сомнительным поведением. Её уже бежали отгонять местные пятилетние дети, искавшие альтернативу скуке и довольные дождю.

Сколько бы ещё просидел так мистер Хаксли – неизвестно даже духам, но размышления он закончил преждевременно. Близ загона с коровами началась суматоха – несколько охотников во главе с шаманам Вилакати шагали в сторону лежавшего в грязи силуэта. Что-то плохое стряслось с важным жителем племени, и со всех уголков поселения стекались теперь привлекаемые слухами туземцы.

Поднялись шум и гам. Обсуждали проклятия и магию, злых духов и, почему-то, оплошности вождя. Старушка с серьгами-ракушками и оттопыренной губой бубнила про фиолетовую дымку, а дети травили байки о некой Импундулу – местная страшилка для непослушных.

– Что с ним? – задавались вопросом одни.

– Это же Майну, – констатировали другие.

Масамба, отец винодела, оторванный от производства приправ ужасным известием, опустился на колени возле сына, и повязка с перьями райского журавля упала в лужу. Старик тряс дитя за плечи, и толстый Майну, вопреки общим ожиданиям, закряхтел. Мистер Хаксли даже не сомневался в его пробуждении, но теперь придвинулся ближе к толпе в ожидании ответов.

На виноделе не было лица. Широкие от ужаса глаза ни на чём не концентрировались. Кровь отлила от губ, и ушли тёплые оттенки кожи, ставшей серой и нездорово холодной. Голос дрожал, и звуки не связывались в слова. Он и хотел бы что-то произнесли, рассказать, но только лишь завидев в толпе белое пятно чужака – указал на него пальцем и в ужасе завопил.

Жители племени, как один, посмотрели на мистера Хаксли с опаской и разошлись в стороны. Ведь это с ним Майну видели в последний раз, его винодел уводил в джунгли для охоты – это могли подтвердить все, включая Ифе. Разразиться скандалу помешал шаман – он грозно ударил посохом о землю и приказал собравшимся разойтись.

– Ты видел – что напугало Майну, сына Масамбы, мистер Хаксли?

– Э… Нет, ничего странного не видел, – признался антрополог, прикусывая нижнюю губу от напряжения.

– Может он сам вёл себя странно? – уточнял носитель пугающей маски.

– Да вроде нет, – если не брать во внимание, что большинство действий местных выглядели Бернарду странными, винодел вполне вписывался в общепринятые стандарты. – Он что-то говорил про белого анти и игбегулу, но не более того.

– Будь настороже, белый человек. Когда падает могучее дерево, птицы разбегаются по кустам.

Шаман удалился, велев двум сильным воинам нести испуганное тело следом, а жители деревни вернулись к повседневной рутине. Ифе нигде не было, и даже Тайо как сквозь землю провалился, хотя с последним Бернард видеться вовсе и не хотел. Маленький шпион, возможно, всё это время оказывал чужаку внимание только из просьбы отца.

В мелодии дождя снова звучал вопрос – держит ли что-то мистера Хаксли в племени, кроме любви или влюблённости? Что так напугало тучного полного сил Майну, способного одолеть бегемота, и почему обвинили в этом именно антрополога? Потому ли, что на чужака легче свалить невзгоды племени, или крылась в этом большая тайна?

В конечном итоге, к полудню мистер Хаксли двинулся в сторону хижины – за магнитометром. И непременно добрался бы без приключений, если бы не орава детей с Тайо во главе, устроившие очередные дворовые игры прямо перед домом учёного.

– Сыграйте с нами, – умоляли дети незанятого взрослого.

– Не умею, извините.

– Ну сыграйте! – присоединился к мольбам и Тайо, поправляя налипшие на лицо мокрые тёмные волосы.

Тайо

Бернард не хотел разговаривать с ребёнком, но местная игра его слишком заинтересовала. Дети выкопали два ряда отверстий в земле и использовали камни в качестве фишек. Чужаку выделили самые внушительные булыжники и велели передвигать их так, чтобы захватить больше, чем соперник. Это была полноценная стратегия, направленная на умственные способности. Игру называли «манкала», и в каждый свой ход, забирая камень из любой лунки, мистер Хаксли раскладывал их против часовой стрелки. Это был аналог шахматам или морскому бою, столь близких любившему настольные игры антропологу. Ради таких моментов он, возможно, и выучился выбранной профессии.

Хаксли и сам не заметил как проиграл. Тогда он решил предложить свою игру – соревновательную. Найти корзинку и собрать как можно больше плодов, а победитель получит все собранные плоды разом. Разумеется, таким образом Бернард хотел обойти восьмилеток и без усилий подкрепиться фруктами, но план потерпел крах моментально.

– Зачем нам соревноваться?

– Ради плодов. Победитель получает всё, понимаете?

– А проигравшее – ничего? – недоумевали дети. – Убунту. Я есть, потому что мы есть. Как один из нас может быть счастлив, если несчастны другие?

Убунту оказалось своего рода гуманистической философией – законом, требующим взаимодействия людей и их доверия друг другу. Дети поставили мистера Хаксли в тупик и, довольные, разбежались по деревне, оставив мужчину наедине со старым другом Тайо. Мальчик не испытывал стыда или неловкости, более того – недоумевал, почему вдруг белый человек насупил брови и недовольно кряхтел, отмалчиваясь.

– Значит, рассказываешь мои тайны, дружище?

– Тайны? А ты просил меня что-то скрывать, Мистер?

– Твоя правда, – Бернард в очередной раз поразился умственным способностям собеседника.– Но ты залез в мой блокнот без разрешения.

– Убунту. Твой блокнот – наш блокнот. Это была просьба вождя. Он хотел узнать тебя лучше. И я тоже.

– Как у вас всё легко с этим законом. Захотели магнитометр – забрали. Захотели блокнот – прочитали. Небось, и моя старая одежда давно используется кем-то? А мне какой прок с вашего убунту?

– Наша еда – твоя еда, – подметил мальчик простую истину, и голодный желудок учёного одобрительно заурчал. – Мы будем ждать вас вечером. Вкусный ужин! Я скажу маме что вы придёте!

И Тайо удалился. Учёный был готов провести остаток дня дома, тем более что те немногие выходившие под дождь местные косо смотрели на него теперь и сторонились после события с Майну, но в тенях мокрой листвы на окраине заприметил крадущийся в шкуре силуэт. Вождь Зикимо тайными тропами покидал деревню, излишне подозрительно оглядываясь по сторонам.

Зачем Бернард Хаксли отправился следом – он сам ответить не мог. Решил полюбопытствовать – не вожак ли мутит воду, желая спихнуть все проблемы на иностранца? Отчасти интересовался и в научных целях, но всё таки очень сильно рисковал. Закрадывалась к нему и мысль о залежах сокровищ, и даже о дороге к неизвестному городу – в общем, причин было достаточно, как оправдывал мужчина собственные действия, и тем не менее лучше бы он оставался дома.

Заросли джунглей всё сгущались. Лозы переплетались, точно змеи, а гигантские папоротники изумрудными листьями загораживали обзор. В тени хлопковых деревьев дождя не ощущалось, но и солнечный свет едва достигал земли. Корни же этих деревьев, сплетённые паутиной на многие футы, становились дополнительной преградой слабым ногам британца. Только малиновые геликонии и порхающие над головой болтливые туканы развеивали напряжение преследования.

Силуэт вождя растворялся в испарениях. Мистер Хаксли и не надеялся его догнать, но всё-таки продолжал путь – и достиг поля. Это была местность без деревьев, охраняемая со всех сторон густой чащей. Озеро в центре блестело, отражая небо как зеркало, и ливень никак не касался воды. Ничто не тревожило кристальную гладь. По полю стелились клубы тумана, и цветы лотоса излучали слабый голубоватый свет. Ирисы мягко покачивались на ветру и то белели в одну сторону, то краснели в другую.

Зикимо укутался в шкуру – так антропологу показалось, но одеяние упало на землю, представив взору некую крупную гиену… Впрочем, Хаксли ошибался. Там, где только что стоял вождь, теперь возвышался, принюхиваясь, медведь. Он вырос на глазах, обретя желтую шерсть. Вытянутое тело блестело. Большие выразительные глаза янтарного цвета ещё не сконцентрировались на окружении, но нос, широкий и приплюснутый, уже активно принюхивался.

Бернард испугался, что массивные лапы с грозными когтями зашагали к нему – но хищник двигался к озеру. Зверь вёл себя безмятежно, но шрамы на лице и теле намекали на многочисленные сражения и победы. Извилистый хвост украшали бусины и перья – и это было последнее, что заметил антополог, когда медведь нырнул в озеро и растворился в его глубинах без брызг и волнений воды.

Это точно было чудовище из лагеря – удар этой лапой несчастный запомнит на всю жизнь. От того особенно жутким представлялся факт, что чудовищем оказался человек. Научно – невозможно, и здравые мысли подсказывали списать всё на местные травы и еду. Но озеро не пропало, и цветы продолжали переливаться на ветру. Люди так мало знают об африканской культуре – могли ли они упустить из виду существование оборотней? Запросто. Хотел ли мистер Хаксли узнать о явлении больше? Ни в коем случае.

В племя учёный возвращался в спешке. Невзирая на растительность, преодолевал корни и лианы с завидным успехом. То и дело листва била его в лицо, сменяя мерцающие перед глазами вопросы. Знает ли племя о медведе? Хлыст… Почему существо оставило чужака в живых? Удар. Учуяло ли оно антрополога? Толчок… В опасности ли Ифе? Паутина… Шлепок… Падение…

Он добрался до поселения, потеряв равновесие и упав в грязь. Поблизости никого не было, ибо все работали и готовились к ужину. Нетерпение мешало сосредоточиться – Хаксли желал если не поделиться увиденным, то хотя бы отвлечься, и шагал к дому семьи Тайо.

Мужчина едва отдышался, когда на пороге Лунджил предстала перед ним с улыбкой. Её муж отлучился на охоту, а Ифе пряталась, по видимому, где-то на кухне. Тайо занимался перемалыванием в ступе ингредиентов, и никто не противился появлению, как считается, причастного к недавнему происшествию чужака.

– Сегодня у нас каша из молотой кукурузы. Это такое несчастье, что Майну не успел научить вас охотиться. Он ведь должен был помочь вам с каждым завтраком, обедом и ужином, – переживала женщина, приглашая Бернарда просушить одежду у очага.

– Да… Я даже не знаю – как это произошло. Я тут вообще многого не понимаю…

– Даже не представляю – каково вам сейчас. Говорят, в вашем мире давно живут в каменных коробках, а еду толком не добывают?

– Есть такое… И хижников у нас точно гораздо меньше. А где… где Ифе?

За занавесками раздался шум – что-то активно перемешали в большой таре. Затем из кухни вышла девушка с привлекательными чертами лица. Большие блестящие глаза кого-то мужчине напомнили, но лысая голова и минувшие события мешали сосредоточиться. И только вплотную подойдя к суженому, Ифе дала понять мистеру Хаксли своё присутствие.

Это была она – но лишённая тех прекрасных кудрей, которые так хорошо дополняли её образ. Она нисколько не смущалась, и ожидала искреннего восторга.

– Что ты сделала?

– Выбрала тебя, – ответила девушка с тоном что-то очевидного.

– Да, но волосы…

– Теперь в племени знают – я занята. Никто не будет на меня засматриваться кроме тебя.

Ифе стала как две капли воды похожа на Лунджил, и Бернарду стоило раньше догадаться, что местная традиция предполагала сбривание замужними женщинами волос. Но как бы не гордилась туземка поступком – в глазах мистера Хаксли она утратила частичку шарма. Стены плыли теперь перед его глазами, и образ медведя заполыхал в очаге треща древесным рыком. Антропологу срочно потребовалось подышать свежим воздухом.

Вечерело. Ну как же хотелось сейчас мистеру Хаксли сбежать! Но куда – обратно в Лондон? Нет, там его ничего не ждёт. В лагерь? Возможно, жизнь в лагере казалась проще, но ничуть не уютнее. В очередную случайную страну? Но где примут его с большим радушием, чем в племени Нанди?

А может быть его оставили на корм медведю? Или держат домашним питомцем, как собаку? Но его допустили до праздника, позволяют жениться, выделили дом и одежду… Ещё не поздно воспользоваться магнитометром и отыскать золото. Начать жизнь с чистого листа в городе белых людей. Жить известным антропологом – а получится ли, или статью засмеют? А засмеют же – кто поверит в паранормальные явления и медведей?

Сокрушаясь на собственную нерешительность, Бернард Хаксли сел на землю. И тогда заметил он среди листвы, в самых тёмных уголках джунглей, едва уловимое мерцание. Будто упавшие звёзды искали утешение среди деревьев. Ярко-жёлтые огни пылали, вспыхивали и гасли, прорезая тьму. Пятнышки множились и росли, их огненные языки зловеще облизывали влажный воздух. Гипнотическая ритмика танцевала с ветками, но это было не чудо. Огненный свет наконец озарил вымазанные красной грязью лица врагов. Их глаза светились первобытным голодом, а силуэты грозились выскочить и обрушиться разрушительной стихией на племя.

Раздались свистки и крики – на деревню напали.

ГЛАВА 5. Мистер Хаксли меняет правила

С ног до головы покрытые боевыми орнаментами из краски на основе глины, пепла и животного жира, аборигены размахивали факелами и подсвечивали обезумевшие фиолетовые зрачки. В кожаных доспехах, обвешанные ракушками, враги готовились кидаться копьями, топорами, железными прутьями и палками. Племя мистера Хаксли не успело разработать планов, собраться с духом и хоть как-то подготовиться к вторжению – ведь ничего не предвещало беды. За отсутствием вождя и шамана люди просто растерялись.

Мистер Хаксли спрятался за бочками близ дома Масамбы. Порошковые смеси специй вроде карри и куркумы чесали нос. Антрополог постарался слиться с окружающей средой – стать гусеницей или ещё одной бочкой, и пока ему это удалось.

Пятеро аборигенов с акрафенами1010
  Акрафена – меч, первоначально предназначавшийся для ведения войны.


[Закрыть] разрубили забор и вынудили местный скот бежать прочь. Уже подожгли соломенные крыши нескольких хижин. Выводили женщин и детей к ритуальному огню, который засыпали песком и грязью. Вокруг стояли крики, всхлипы и плач, но продолжались они недолго. Грозные мужи племени, охотники и рыболовы, отцы и мужья, вооружались копьями и стрелами. Призванные в первую очередь внушить в нападающих страх и отстоять позиции, грозные крики и кличи распугали спящих сов.

Взгляд Бернарда напряжённо обратился в сторону дома Тайо. Сердце у мужчины забилось бешено, и в глазах замелькали страх и волнение, когда Ифе и Лунджил вышли из дома и попытались тайно скрыться в джунгли. Хаксли надеялся продержаться в укрытии до тех пор, пока ситуация не устаканится, ведь пробегающие мимо враги, пытавшиеся заглядывать в самые тенистые и неочевидные уголки, так удачно игнорировали безопасное место.

Но учёный мог бы помочь без пяти минут новой семье. Понимая, что любая ошибка может стать фатальной, он не хотел сдаваться – особенно когда завидел в поле зрения и Тайо. Но мальчик, вопреки ожиданиям, не бежал следом за тётей и бабушкой. Он вооружился палкой и готовился атаковать, как истинный защитник. Его решимость была крепче, чем воля мистера Хаксли, и тогда мужчина понял – время незаметности подошло к концу. Ведь если сейчас кто-то ранит или убьет невинного мальчика – антрополог этого себе не простит.

Он встал с места и начал медленно двигаться в сторону юноши. Сердце ушло в пятки, и коленки подкашивались всякий раз, когда копьё или стрела пролетали мимо со свистом. Крики нарастали, к общему хаосу подключились военные барабаны. Быть белой вороной – значило выдавать себя с потрохами не только союзникам, успешно различающим «своего» среди однокожих, но и врагам. Те сначала недоумевали от увиденного, осмысливая присутствие бледного человека, но уже готовились к нападению с кинжалами и кулаками.

– Мистер Хаксли, – кричал мальчик, чьи руки тряслись и едва держали даже палку. Он плакал, и где-то в зарослях сокрушалась Лунджил. – Я вас защищу! Я вас защищу!

– Не надо, Тайо, – учёный даже не пытался выслушать. Он спешно схватил мальчика за шкирку и понёс прочь. Туземец пытался вырваться, выскочить из накидки, но когда на то место, где минуту назад он стоял в полной боеготовности, упала стрела – стих и прикусил губу.

Мистер Хаксли нёс друга в сторону его родных, но путь преградили враги. Белая глина украшала их озлобленные лица. Залитые фиолетовой дымкой, мужи соседнего племени держали наготове совершенные зазубренные копья с железными наконечниками. Жилистые, крепкие, мускулистые, обученные боевым искусствам и готовые сражаться до последнего вздоха, противники стали непреодолимым препятствием на пути к Ифе. Девушка кричала что-то неразборчиво, от чего недруги обратили теперь взор на неё.

– Бегите, – завопил мистер Хаксли, а сам понёс Тайо в противоположную сторону.

Бернард бежал куда глаза глядят. Огонь и дым поднимались в воздух, искры тонули во тьме ночного неба. Не смотря на темноту и хаос, мужчина более чем успешно преодолевал препятствия под ногами. Его руки крепко вцепились в мальчика, смотревшего на спасителя с восхищением и благодарностью. В заплаканных глазах Тайо не угасли надежда и вера на спасение.

В джунглях будет безопасно! Там никто, кроме животных, не найдёт. Они будут скрываться и, может быть, выберутся к цивилизации. Но спасётся ли Ифе? Что станет с Абрафо и Лунджил? Останутся ли от племени Нанди одни только руины, или воспрянет оно из пепла с новыми силами?

Впереди простирался густой слой папоротников и заросли маквиса1111
  Маквис – заросли вечнозелёных жёстколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав в засушливых субтропических регионах.


[Закрыть] – высокие травы и жестколистные кустарники могли стать настоящим спасением. Бернард Хаксли почти добрался до них… Почти спас дорогого сердцу Тайо… Почти избежал войны…

Мощная, покрытая чешуйками серая лапа размером с двухметровый шкаф преградила героям путь. Длинная гибкая шея существа, обвившая ствол хлебного дерева точно змея, нависла над головой антрополога. С острых клыков на рыжие волосы стекала слюна. Крупные жёлтые глаза смотрели с волнением, и зверь поспешил выпустить ряды загнутых когтей.

Отступать назад было некуда – десятиметровое животное перекрыло путь длинным извивающимся хвостом. Паника с новой силой накатила на мистера Хаксли, и он буквально сел в грязь, готовый попрощаться с жизнью. Неизвестный науке представитель динозавров, во плоти, грозился стать последним чудом для антрополога.

Полудракон-полуслон шагнул ближе, и неприметный окрас его засиял небесно-голубым. Тайо, вопреки ожиданиям Бернарда, не плакал, но молился всем известным богам. Он склонился перед существом на коленях и всячески выказывал почтение духу джунглей.

Но динозавр был настроен растоптать и съесть подвернувшийся ужин. Его пасть раскрылась, и увенчанная маленькими рогами продолговатая морда опускалась к земле. Сейчас от мистера Хаксли ничего не останется. Он запомнится трусливым, недостойным даже африканского племени маленьким человеком. Ни денег, ни славы, ни семьи. Зато он успел заслужить уважение… того, кого за привязанность теперь и погубит.

От пропитанных ядом зубов антрополога отделяло расстояние вытянутой руки, когда из чащи джунглей, с рыком, вылетел медведь. Жёлтая израненная шкура схлестнулась с чудовищем в кровожадной схватке, и длинный неуклюжий чешуйчатый хвост динозавра сбил Хаксли и Тайо с ног. Оба полетели прямиком в папоротники, но мальчик не затаился. Он выбрался из убежища и обратил взор на схватку.

– Отец! Спасибо!

Грохочущий рёв прорезал ночной воздух, заглушая крики местных. Воинствующие племена затаили дыхание, глядя на битву со стороны горевшей деревни. Два жёлтых глаза сверкали в темноте точно янтарь, готовые к натиску лохматого противника.

Могучий хвост динозавра попытался нанести удар, дотянуться до медведя, но тот стремительно увернулся. Животное прыгало снова и снова меж деревьев, уходя от опасно раскачивающейся шеи динозавра. Серые чешуйки снова залились небесно-голубым, и из раскрытой пасти в сторону защитника Нанди полилось синее пламя. Оно окутало деревья, но не сожгло ни единого листика. Медведь пытался контратаковать лапами, но не имел возможности подойти.

Потоки теней и света в мерцании танцевали под грохот барабанов. Каждое рычание, каждый залп, каждый удар были частью смертельного ритуала. Медведь кружил меж деревьев, но жёлтая шерсть выдавала его местоположение в тёмно-зелёной траве. Он не успевал отдышаться, когда холодное пламя накидывалось на него волной. Тогда отец Тайо решительно вцепился когтями в баобаб и, неповоротливо подтянувшись, забрался на могучие ветки дерева. Недолго думая, зверь оттолкнулся и прыгнул. Приземлившись прямо на противника, он нанёс удар в чешуйчатый бок, и динозавр, с яростным рёвом, ретировался в чащу.

Защитник и победитель, задыхаясь от напряжения, гордо возвысил могучую голову и, пыхтя, закрыл глаза. Тело и лапы медленно истощались, а морда втягивалась, когда жёлтая шкура накрыла медведя с головой, приминая к земле. Тайо тут же побежал к нему, пошатываясь, а Мистер Хаксли так и стоял меж папоротников в оцепенении.

– Как ты, отец?

– Всё в порядке, Зикимо, – раздался тяжёлый озлобленный голос вождя под шкурой.

Изнемождённый и лишённый всякой одежды, с синяками под глазами, вождь укутался в остатки медведя и, заваливаясь, поднялся на ноги. Он не смотрел на сына, но изучал бушевавшую в деревне схватку. У мужчины уже не было сил проявлять чудеса превращений – очевидно, он исчерпал некий лимит. Но стоять в нерешительности и молча наблюдать за гибелью родных Зикимо не собирался. Он уже шагал вперёд, готовый вооружиться случайным копьём и отстаивать дом до последнего.

Тайо никто бы не остановил – даже боги были не властны теперь заставить юнца повернуть к безопасности. Он шагал подле от отца, такой же гордый и уверенный, и высматривал в сражавшихся Абрафо, Лунджил и Ифе. Схватку никто не прекратил после бегства динозавра – напротив, враждующие схлестнулись с новой силой. Пока одни свирепели, другие воодушевились победой медведя – они всегда знали его существовании и всё это время с нетерпением ждали возвращения.

Спину мистера Хаксли манила чернота джунглей. Его привлекало не смутное понимание дороги, но конечная цель. Когда-то джунгли закончатся, их сменит цивилизация. Успеет ли он добраться до разумных людей прежде, чем окажется в пасти пантеры или такого вот динозавра? Шансы на успех у него были откровенно ничтожны – не выше, чем шансы выйти живым из этнического конфликта.

Учёный пытался всё как следует взвесить. Предопределить исход выбора. Какое из решение принесёт ему больше удачи? Какое взрастит плоды счастливой жизни? Вот только люди здесь жили не разумом, а сердцем. Тайо чувствовал ответственность и желал помочь, не мысля о имеющихся силах и весовых перевесах. Вождь шагал с копьём, уставший, потому что сердце его было рядом с племенем. Даже мистер Хаксли спас мальчика сердцем, а не разумом, и Тайо только поэтому, может быть, и был до сих пор жив. Ни одно взвешенное разумом решение никогда не приводило Бернарда к успеху. И если сейчас сердце желало вернуться в деревню – Хаксли послушается и вернётся. Может быть не прославится, не разбогатеет, но внесёт вклад в защиту потенциального дома.

Когда Бернард Хаксли учился в Манчестерском университете, преподаватели часто называли его неуклюжим и непригодным для физических нагрузок. Первым предметом, из-за которого тогда ещё студентом учёного едва не отчислили, стала вовсе не философия или теология, но физическая культура. Антрополог был невосприимчив к прыжкам – он их просто игнорировал. Бегал медленно, подтягивался не больше трёх-четырёх раз, а отжимался меньше любой девчонки. Стандартизированное спортивное тестирование было хуже экзаменов по анатомии и палеонтологии. Ну как составить представление о человеке помогли бы физические упражнения? Мужчина недоумевал, и в этом недоумении так и не преуспел с предметом, чудом закрыв его на тройку.

Теперь, наблюдая со стороны, мистер Хаксли многое мог сказать о местных по одним только прыжкам. Туземцы казались выносливее и быстрее белых людей – сказывались климатические условия африканского континента. Они так быстро носились меж горящих хижин, что глаз Бернарда едва успевал цепляться за знакомые лица. Рост у всех здесь был выше среднего в Великобритании. Плечевой пояс шире, конечности длиннее, хотя конституция тела, как и у учёного, казалась эктоморфной1212
  Эктоморф – человек, характеризующийся относительно короткой верхней частью тела, длинными конечностями, узкими ступнями и кистями, небольшим корпусом.


[Закрыть]. Но даже представители одного континента разительно отличались друг от друга. Нападавшие были близки сложением к виноделу Майну, более неповоротливы и медлительны. Это явно объяснялось их местом жительства и активным животноводством. Храбрые охотники племени Нанди были вынуждены часто бегать от диких кошек, но недоброжелатели пришли из более безопасных и спокойных районов Африки, пасущие коров днями напролёт. Это и стало их главным недостатком.

Даже за старым хромым шаманом здесь не могли угнаться. Он спешил к ритуальному костру и велел всем свободным и способным помочь нести ветки и зажечь огонь.

– У нас только один шанс на победу, – кричал он, а враги даже не слушали. Залитые фиолетовой дымкой, они продолжали тщетные попытки поспеть за скоростью охотников племени Нанди.

И мистер Хаксли стал носить ветки. К нему присоединились Лунджил и Ифе, пока Абрафо и Зикимо копьями с луком защищали занятых собирательством родных. Тайо отстреливался камнями, и его поведение стало отличным примером соседским детям, чей каменный дождь теперь обрушился на ряд глинолицых.

Зачем шаману срочно потребовался костёр – оставалось загадкой. Он никому ничего не объяснял, но ещё не зажгли огонь – уже танцевал с посохом ритуальные танцы. Пламя должно было быть большим, иначе ничего бы не получилось, и, уже кое-как смирившийся с существованием оборотней и динозавров, учёный молча повиновался.

Камни не помешали враждебному племени приблизиться к ораве детей. Компанию Тайо окружали, а охотники племени, во главе с вождём, были слишком заняты другими противниками.

– Быстрее! Поджигайте! – велел Вилакати, но поблизости оказался только Бернард Хаксли. У него не было в карманах спичек, но те и не требовались – шаман намекал на искру от двух кусков кремня.

В нерешительности мужчина сел близ горы веток и принялся бить камень о камень. Искры у него действительно получались время от времени, и даже нос почуял гарь, но никакого огня учёный не вызвал. Он всё бил и бил, пока враги нацеливались копьями на детей. Бил, пока Лунджил отбивалась ракушками. Бил, пока танцевал измождённый шаман. Но искры ему не помогали. Тогда он ударил особенно сильно, но промахнулся и заехал по пальцу. Боль опьяняла рассудок. Хотелось бросить всё и лечь. И Хаксли бы лёг, если бы к несчастному не подоспела Ифе.

Новый облик девушки уже не пугал учёного. Она велела продолжать, а сама накладывала принесённого с крыш хижин уцелевшего сена.

– Вот так. Продолжай вызывать искры. Нужны кора и сено. Тогда огонь загорится, – вкрадчиво объясняла девушка.

И получилось – трут затлел, пламя объяло «прикормку», и Ифе хорошенько его раздула. Сухие палки воспламенились одна за другой, и шаман ускорился с ритуалом, кружась и перепрыгивая с ноги на ногу с воздетым к небу посохом.

– Он вызывает дождь, – объяснила Ифе будущему мужу.

– Дождь? – уточнил Бернард, и застыл. В свете огня её скульптурные черты лица заиграли новыми красками. И без волос она оставалась прекрасной Ифе.

– Да. Если богиня Йемайя благосклонна к нам, она дарует целебный дождь.