Текст книги "Курсивы дождей"

ПРО́ПАСТЬ

 
Мы живём, чёрт возьми, по инерции
В Сыктывкаре, Торонто, Венеции, —
В миллионах других городов…
И никто осознать не готов
Для чего… Понима́нье инертное.
И по телу гуляют энергии
Для пустых, примитивных забав,
В коллективчики массы собрав.
О, как больно мы, люди, кусаемся,
В плоть клыками, как в масло, вонзаемся…
Стоит только словцо проронить
И… обиженный может убить.
Ну а так все инертны и ровненьки…
Выделяются лишь уголовники
Тем, что лысеньки и не-чис-ты′:
Бац ментам по зубам и – в кусты…
Наблюдаешь за всей этой глупостью,
Отвечая изысканной грубостью,
Проклиная своё бытие…
 
 
Камень в воду – круги по воде.
 

НА ВОПРОС САН САНЫЧА О ЖЕНЩИНАХ

 
Что́ привлекает в женщинах мужчин?
И на вопрос мой – тысячи ответов.
Ответы есть, да главного в них нет, ведь
Кто может знать смысл истинных причин,
Что кроются в вопросе «почему»…
Не суетись и даже не пытайся
За скорый вечер формулу «сюрпрайза»
В табачно-сизом выкурить дыму.
Не знаем мы. И это хорошо,
Что алгоритма выводы не новы…
И, сбросив цифры страстным Казановой,
Ты замечаешь даму и… – пошёл…
А почему? И снова «почему»…
Тетрадь стихов, исписанная за ночь,
Ужели не ответ тебе, Сан Саныч,
Любитель муз?.. Постскриптумом тому —
Ещё катрен: Ах, если бы она,
Очаровав нас, к истине подъяла?..
Но, поманив изломом одеяла,
Любовь хохочет, пошлости полна.
 

СНАРЯДЫ

 
Преломляется свет через призму
Переписанных наскоро книг.
Ширит лист борщевик большевизма,
Отражая чужие огни;
Жадно пьёт он смертельные яды
Из пропитанных злобою почв…
И… снаряды, снаряды, снаряды
Сквозняком трансформируют ночь.
 
 
Поголовьем единообразным
Мы пасёмся в своих городах,
Избегая глупцов несогласных,
Убежденья за плесень продав.
Изуродовав души мечтами,
Мы всё грезим – слепые кроты…
И грохочут составы – гробами…
Серый хаос. Глаза немоты.
И на кой нам все эти парады
Со скупою слезой на плече,
Если к трону подносят снаряды
Под холодную песнь трубачей?..
 

ЛЮБИМОМУ ЦВЕТКУ

 
Сигаретной бумаги тоньше,
В сочетании трёх цветов
Явлен ты…
…и заснул художник
По прозванию – Дед Пихто.
Ты дрожишь на ветру, танцуя,
С фиолетинкой лепестка…
А за клавишами – Мацуев, —
Гениальнее не сыскать…
Поливая тебя из лейки,
Всё боюсь наклонить к земле,
Чья природа сильна и клейка
И замешана на золе.
А Мацуев не ошибётся:
Он играет – как дышит, в толк…
А с берёзы читает Бёрнса
Нараспев…
Нет, не вижу кто…
Я тебя повстречаю в поле
И, узнав твой воздушный взгляд,
Словно птица рванусь на волю,
Отбивая крылами град.
Здравствуй, друг на ладошке утра,
Мой простой луговой секрет!..
Ка б не жизнь в шоколадной пудре…
 
 
…и понятно, что места нет
В ней тебе, оформитель мига,
Верный лекарь от всех забот…
А по ветру – этюды Грига…
А по небу – ладья плывёт.
 

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЛЕТО

 
Вот и лето, холодное, серое,
Словно поздний октябрь облетелое,
Притворяться напрасно уставшее,
Некрасивое, скучное, страшное…
Всюду взгляды невидящих сущностей.
В нудных поисках хлеба насущного
Эти массы с эмблемой на кепочках.
Души тряпью висят на прищепочках,
По бездушью – невоспринимаемы…
И читаю я, как заклинание
От себя, от других, от истерики
Толстый томик цветной эзотерики.
Да уж, лето сумело порадовать,
Миротворцев столкнувши с пиратами
Не случайно, а от безысходности,
Пока совесть имеет срок годности.
В долгий ящик отложены радости,
Благозвучные праздники, сладости…
Разобраться бы надо с погодою
Да с бесцветной, как тень, неугодою.
Было лето и… всё ещё тянется.
Разливают по рюмочкам пьяницы
Снеговые свои сновидения…
Не цветут и не пахнут растения…
А в воротах, для счастья распахнутых… —
Прежний мир, называемый – Шахматы.
 

ЧЕРЕЗ СНЫ

 
У Маши Павловой всё валится из рук.
По мокрой досочке скользит её каблук…
Вот-вот подломится, – беды не миновать…
Не жизнь, а каторга. Удачу не догнать.
Водою – времечко. Стандартная стезя.
Из рамок женственности выпрыгнуть нельзя.
Терпи и мучайся в объятьях певунов
Всё ради глупости и… Смысл её не нов.
И молит женщина невидимых существ,
Чтоб мир банальности истёрся и исчез,
Чтоб мир привычного – бриллиантом засверкал
И растянулся не на день, а на века.
 
 
Встречает в креслице она цветные сны,
Что воплощёнными желаньями полны…
Головка клонится всё ниже… Водопад
Густых волос играет золотом… Халат
Открыл до пуговки рельеф её ноги…
И формы действенны, и линии легки…
Но что ей снится?.. Кабы знать… Меж манких губ —
Прохладный дух… Метёт метель… Поля в снегу…
И мчит экспресс проворной змейкой огоньков
В далёкий космос непроявленных веков.
 

В СВОИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ

 
Естественность не дразнит человека
И чувства не усиливает в нём.
«Естественное – приторно и блекло…»
Так значит смысл кроется в ином,
Искусственном, нестройном и нестойком?..
В лабораторных колбах, пряча взгляд,
Презрев живое, слёзы и восторги,
Искусственные замыслы бурлят.
Бурлят они всё без успокоенья…
И как тут успокоиться, когда
Невыносимо мучают виденья
Людей ума, не знающих стыда…
«Естественность не дразнит человека…», —
Поют они над колбами в дымах.
В духовном сомневается Сенека,
Грустит Эйнштейн, что с богом не в ладах…
Им мало существующего мира,
Кой выткан из невидимых начал…
И, сеть плетя средь двух ориентиров,
Спешат они Природе докучать.
Усните, психи бойкого умишка,
Что возбуждён желанием открыть…
А знанья – на поверхности, с излишком,
В естественной среде…
Так как же быть?..
 

МДА…

 
Стоит Бордо в бордовой шляпе,
Зачем-то высунув язык,
А рядом с ней – старик Аляпин:
Известный бард и баловник.
Поёт «Табу» Гребенщикова
Аляпин тот мадам Бордо…
А за щекой её шелко́вой
Цветёт конфетка… «холодок».
Ей дела нет, персоне этой,
До всяких русских шансонье:
Увлечена она конфетой,
Муля́жной шайбой монпасье;
Увлечена она мечтами,
Банкнотным шелестом листвы…
…и возбуждённо бьют фонтаны
Страстей напором холостым…
А бард хрипит уже, теряя
Свой популярный баритон,
В последней песне простирая
Несимпатичную ладонь…
…меж грубых пальцев гастролёра
Сажает дамочка… цветок
И с первым транспортным мотором
Уходит в область Лангедок.
 
 
Присел Аляпин на скамейку,
Понурив голову… Затем
Снял шляпу… Тёмную копейку
В неё вложил хромой шатен…
И, скорчив рожицу смешную,
Певец несмело заявил:
– Петь нужно музыку иную,
Чтоб женский род тебя любил.
 

НЕМНОЖЕЧКО О СЧАСТЬЕ

 
Не по годам ты развит, Марк,
Внучок трёхлетний мой,
Изобретатель, друг и маг
С курчавой головой.
Пинаем мы с тобой футбол
По комнате весь день,
Что аж подпрыгивает пол
И ускользает тень,
Боясь мяча. Такой задор
В твоих глазах, мой внук,
Что я и сам во весь опор
Лечу к мячу. А вдруг
Смахнёт с меня тридцатку лет
Игривая судьба?..
Но запыхался, силы нет…
Куда мне до тебя…
И с состраданием в глазах,
Готовя мне постель,
Берёшься ты меня спасать,
Став доктором теперь.
И вот лежу, закутан весь,
Вкушаю позитив…
А ты стараешься донесть,
Игрушками снабдив,
Простую мысль как дважды два,
Что счастье – не купить,
Что, век прожив, лишь иногда
Нам удаётся быть
Детьми счастливыми, как ты,
И в этом наша грусть…
Но Марк, немножко поостыв,
Мне отвечает:
– Пусть.
Не раскрывайся, дорогой,
И глупость не мели.
Да, славно, дедушка, с тобой
Мы время провели.
 

В ТОСКЕ О МАЛОЙ РОДИНЕ

 
Там, где вербы склонились сонные
В затуманенных утрах дней,
В терпких травах, росой просоленных,
По привычке иду я к ней, —
К беззащитной, простой, доверчивой
Малой Родине луговой,
Чтоб, дождавшись хмельного вечера,
Быть частицей её самой.
По уходу из мира травного,
Под берёзовой кисеёй,
Выпью горькую не за здравие,
А скорее за упокой…
Всё отходит листвой пожухлою…
И звенит, и тревожит в боль
Ометеленный злыми духами
Лоскут вечности голубой.
В уязвимом, смертельно раненном,
Сером поле стою свечой.
Жизнь сложилась по странным правилам,
И система здесь ни при чём.
Ярки краски, но, словно семечки,
Шелушатся до белизны…
Что ж там дальше, за чёрной стеночкой,
В безмятежности новизны?..
 

СУТОКИ

 
Где игривы двух рек потоки
Да заливисты больно птицы,
Деревушка стоит Сутоки,
Что лишь может во сне присниться.
А вокруг голубеют травы —
Высоченные старожилы…
За борами идут дубравы,
И повсюду таится живность…
Воздух полон дразнящих истин,
Отголосков и откровений:
Многоцветен и многолистен,
До обманчивости мгновенен…
А в колодцам вода прозрачна,
Ледяна, что аж ломит зубы…
Эй, не спи, идеолог мрачный,
Пока жизни дымятся трубы;
Пока жарко вздыхают печи
И полны трудодни решений,
Отправляйся, тут недалече,
Из утопии в совершенность.
Всякий камень имеет отцвет,
Всякий листик имеет душу…
Сколь в Сутоках живёт Сутоцких?..
Ровно столечко сколько нужно.
Вот и я, по зигзагу, что ли,
Сам не знаю, секрет секретов,
Перешёл в эту жизнь и боле
Нет мне лучшего напоследок.
 

НА НЕДЕЛЬКУ В МАЕ

 
А май капризничал и хмурился,
Маскировался в сероцветное,
Что было лень гулять по улицам
Да шлёпать по полу паркетному.
Неужто в этом сером городе
Полвека прожито?.. Сомнительно.
Сидят по соснам, дремлют вороны,
И гнутся тени вопросительным.
А что ответить мне… Я думаю,
Смотря на темь исповедальную,
Почти оставленный фортуною,
Страной кокосовою дальнею.
Ах, мама, мама, чем и дышишь-то
На этом поприще неласковом
Пред снежным небом, тонко вышитым,
С луной фиалково-фиасковой?
С опорой лишь на клюшку тёплую,
Пятиметровыми маршрутами,
Плывёшь и плачешь белым облаком
Немногословная, но мудрая.
И я печалюсь, что во времени
Такая мизерная будущность…
А мир трубит про ускорение
И, очумев, летит без удержу.
С тобой в окно смотрю я… Надо же…
Как быстро жизнь промчалась, господи!..
Но чай готов, и ждут… оладушки…
И то ли кухня, то ли госпиталь…
Гляжу в глаза твои я добрые,
Всё понимающие, карие…
А рядом – кони дробным топотом:
Копыт и грив огнемелькание…
А город сер и зелень серая,
Едва пробившаяся в просини,
Больна полярным невеселием,
Что спутать можно с поздней осенью.
 

КАЧЕЛИ РАДОСТИ

 
Ах, качели, раскачались вы, качели,
Разогнали грусть-печаль виолончели,
Возвратили радость детства, обогнали
Все тревоги, все невзгоды, сны и дали.
Были трудности. Неужто? Мы забыли.
Не оставили от них мы даже пыли…
Не оставили от них мы даже тени…
Стоп! – никто не застрахован от паденья.
– Берегись!.. – кричу тебе я с неба будто.
– Берегись!.. – кричишь ты мне… А амплитуда
Всё растёт и… сердце… ёкает: «Сорвёмся…»
То ль от страха, то ль от счастья, но… смеёмся.
 

ВМЕСТО P.S.

Посвящается Алексею и Ольге

 
Кто эти люди?.. Очень редкий сплав.
Их повстречать – большое чудо. Точно!
Я полюбил…, не видя их, заочно,
Поводырями совести избрав.
Неведом им зажиточный успех,
Хоть шаг широк и есть где разгуляться;
Всё на виду. А нам – благословляться,
А нам – внушать, что мы добрее всех.
А им не надо, им и так – восторг…
Сидят себе, покуривая дружно
С балкона неба, солнышку послушны,
Меж церковью и школой. Час не скор…
Размеренная жизнь не тяготит…
Провинциальный фон почти домашний…
Почтенный труд, украшенный ромашкой…
А ран – полно, и… свежая… болит;
Не отпускает, чёртова зуда́,
Перековав судьбу к преодоленью.
Но печь гудит, трещат сучки поленьев,
И резво ходят пальцы по ладам.
 

В НАПОМИНАНИЕ О МНОГОМ

 
Я вышел к дому по лесной дороге
Под золотой от солнца пересвист.
А вдоль дороги струйкой – недотроги
Бирюзовели; лопушиный лист…
И вдруг возник, звеня велосипедом,
Пропахший пылью скудный мужичок.
Ну, вот и всё, конец, догнала бедность,
На кости плеч накинув пиджачок.
А визитёр, лесное привиденье,
Таращил глаз, как сом из-за усов…
И понял я, что бедность жаждет денег
И не закрытых ставней на засов.
Он был шутом: кривлялся, балаболил,
Слюнявым матом пачкал земляков
И, бог ты мой, конечно был он болен…
Летел Пегас чуть выше облаков…
Мелькали звёзды – те, что греют землю…
Герои сказок прятались в кустах…
Не доводилось видеть мне доселе
Таких, как он… Давно ушёл состав…
А он отстал… Махрой и нафталином
Пропахла жизнь, замшилась в бахрому…
Куда не сунь лопату – всюду глина.
А много ль надо в жизни одному?
Полез в карман, достал пятак советский
И, запустив с ногтя его, сказал:
«Орёл… похоже… Точно!..» Молодецки
Вскочил в седло, педальку поднажал
И поскрипел в неведомое. Тренькал
Его звонок на каждом бугорке
И, провожая взглядом, деревенька
Шептала мне об этом мужичке…
 

ИСПОВЕДЬ ДЕРЕВЕНСКОГО СТАРОСТЫ

 
Пропади оно пропадом всё:
И заросший дренаж, и система
Шельмовская, и жизнь с волосок
(отпускаю любую проблему),
И оградки, что валом лежат,
И дорога в гребёнку, и тяжбы,
И часы, что, похоже, спешат,
Так спешат, что становится страшно.
Где он я в закошмаренном сне,
Подскажите хоть зыбкой приметкой?..
Я ослаб, и мне сложно без «не»
За ветвистою ивовой сеткой.
Кстати, козам спасибо сказать,
Что меня выручают купюрой…
Остальное забыть и списать,
Растворить самогонной микстурой,
Заболтать с мужиками, проспать,
Не понять и в окне не увидеть…
Как решился я старостой стать!?..
Помогите не быть, открестите…
 

«Там, где пруд глубокий, тёмный …»

 
Там, где пруд глубокий, тёмный —
Время листиком дрожит…
Возле бани спит котёнок,
Рядом бабочка кружит…
А на крыльях той летуньи —
Фиолетовый узор.
А вокруг пруда – петуньи,
Расширяют кругозор…
А в пруду с мосточком шатким,
Соревнуясь втихоря,
Знай, резвятся лягушатки
По-китайски говоря.
Так и прыгнул бы в тот пруд я,
Но, спускаясь без волны,
Окунаюсь…
«С добрым утром,
Мир обратной стороны…»
 

НЕ ПО ЗНАЧЕНИЮ

 
В пыли проносящихся тачек
Резвятся игривые бесы,
Прознайки кипящих страстишек,
Юнцов увлекая продажных
Вести недотрог конфитюрных
На лоно природы. Полезно?..
Чтоб мусорной свалкой предстала
Затем галерея пейзажей?
 
 
Паломники, мать их!.. Противно
Прощать, к ним любви не питая;
Не слушать, но слышать их визги,
Сие называть пикниками…
Что-что?.. Структуируют мысли?..
Губастыми красными ртами?..
Они… матерят с беспокойством
Конкретных слепней с комарами.
 
 
Пылят, за неделей неделя
К какому-то там водопаду
(эффект недостроенной дамбы),
Что бежево-пенной стремниной
Грохочет о непостоянном,
Спешит, огибая прохладно
Всех этих бриллиантовых кукол
С ажуром колготок и мини,
 
 
Все эти кривые мангалы,
Мозаику битых значений
И глупых заштатных ковбоев,
Что якобы видят природу.
Ах, если б известен был способ,
Как перенаправить теченье,
Разгладить ландшафты соблазна,
Чтоб чистому миру в угоду…
 
 
Где ж чёртова эта задвижка?..
Где хищные звери и… Ужас.
Вмешайтесь, откройтесь, войдите
В создавшееся положенье!..
Но нет, снова хлопают двери
Презренных машин непослушных…
И только лишь бабка Манефа
Готовит мешки, к утешенью.
 

НЕ ПРИЗНАВАЯ ОЧЕВИДНОГО

 
Послушайте, может, не будем
Во всём обвинять неизвестность,
Ведь бесы находятся в людях,
И людям об этом известно…
Они проявляются всюду,
На каждом шагу, эти силы…
Послушайте, может, не будем,
Ведь это же невыносимо!..
 
 
Потеря контроля, или
Продуманные процессы
Рассудок наш помутили,
Что в каждом сидит агрессор?
Зачем он, какого чёрта
Застрял, перепутав смыслы,
Когда объясняет чётко
Любой, кто ещё не выслан,
Не куплен и не упрятан
В застенки гробниц и тюрем,
Что жить по-людски нам надо,
Без явно понятной дури;
Что в мире простых различий
Несложно найти дорогу…
Так что нам мешает?.. Личность?..
И вечно дразнящий локоть?..
Похоже, не каждый может
Сказать, обратившись к свету,
Что в жизни всего дороже.
Иль…
стыдно признаться в этом?..
 

СТИХИ ЖАРКОГО ДНЯ

 
Жара выжимала тела,
Как сырое бельё,
Расплавленным маслом текла,
Раскалив уголёк
Холодного неба
С клубами пустых облаков…
 
 
В тенёчек скорей бы
Жучком доползти. Не готов
Сушёным арабом
Шагать я в горячий Багдад.
Довольствуясь каплей,
Изюмный жую виноград.
Приверженец ливня,
Вернись и… пролей до корней!..
Эй, где вы, дельфины
Волнующих душу морей?!..
Ушли интересы.
Свобода свечой оплыла.
Магнитное кресло —
В зацеп, обнулило дела…
И стал я, тяжёлый,
Ещё тяжелей на подъём…
– Алло…
– Всё восполним:
С двенадцати – ветер с дождём…
Засушливый месяц
Расквасит вода до болот…
Опять ты невесел?..
Ну что же, тогда – анекдот.
 

ВЕЧЕР В НОВОМ ДОМЕ

 
Вечерок деревенский ты мой!..
За окном – бледнолицая лунность.
Вот и всё. Мы вернулись домой,
Растеряв по околицам юность.
Хорошо б, дорогая моя,
Что зову тебя в сердце любимой,
По рюмашкам разлить и спаять
Этот вечер… Да хоть бы и пивом.
Бродит кот, привыкая к судьбе
Интуриста внезапных визитов,
И в его мягкостопной ходьбе
Дышит время спокойствием сытым.
Новый ритм, новый сон, новый свет,
Уйма дел и обрывистых планов…
Тлеют в печке пестринки газет,
Перекинув щепе своё пламя.
 
 
В жёлтом свете запыленных ламп
Бледным сном пролетают виденья:
Заоконный этюд хвойных лап,
Порыжевшие свечи сирени…
Новый дом непривычных тонов,
Ощущений и тайных энергий,
Как приветлив ты, друг… Вплетено
Где-то что-то и наше, наверно,
В твой нахоженный скрип половиц…
И будильник, что жаждет мелодий,
Вновь пытается петь громче птиц
Металлическим звуком…
холодным.
 

НА ТЁПЛОМ ПОЛУ ДЕРЕВЕНСКОЙ ИЗБЫ

 
В доме тихо, легко и прохладно.
Распушился за окнами лес,
Занавесив ветвей анфилады
Золотистою пылью древес.
Долго я отдыхаю, усталый,
На прогретом июнем полу
И в мелодии с чувством неталым
Невесомую радость ловлю.
Всё′ мне видится в радужном свете:
Нет ни боли, ни зла, ни тревог…
Лишь печной, с ароматом конфеты,
Завитушки рисует дымок;
Лишь мелькает упрямая муха,
Ищет выход, но выхода нет
Без искры проявления духа
И хрустящих за чаем галет.
Всё мне видится в радужном свете:
Камни звёздных путей – в карусель,
И давно заблудившийся ветер,
И запивший печник Алексей…
А ведь жду его, чёрта, с неделю!..
Тише-тише… Но муха, но звук…
И сквозь свет проникает смятенье,
Как в зашторенный вечер – паук.
 

ЖАЖДА РАДИ СКУКИ

 
А роскошь приторна, как торт,
И надоедлива до рвоты.
И счастлив я, что мир не тот
Вокруг меня. Мне нет охоты
Кичиться нажитым добром,
Водить экскурсии по дому…
Излишки чувствую нутром.
Простое служит мне укромом.
Цветёт искусственного яд,
Плодит бессмысленные формы,
В звено стыкуя всё подряд,
Простой уклад взорвав реформой
Взлетевших ввысь особняков,
Дорогостоящих усадеб…
Без всяких там обиняков,
Порой, что странно, даже за день
Гремят-возводятся дома,
Бетоны смешивая с кремом…
Что ж, дом хорош, но он – тюрьма,
И ты, как клоп её системы.
Но алчность проклятых умов,
Вертя прогресса шестерёнки,
Опять дразнит крутых ослов
Фальшивым золотом клеёнки,
Стеклянным камнем, изразцом,
Сверхновым пластиком и цветом…
А я на грядке огурцом
Хрущу, не видя смысла в этом
Домостроительстве. Но рой
Воров поёт о Вавилоне…
Так спи игрушкой, фараон,
С сюрпризом в газовом баллоне.
 

ОТ ШАНГОСТРОВА ДО СУТОКОВ*

 
От Шангострова до Сутоков —
Не страницы, а бесконечность
Из проходов, путей и окон,
Да струящихся синих речек;
Декораций простых и ясных,
Что умы превращают в нечто…
Что ж ты встал на дыбы, Пегас мой,
Под дыханье мехов кузнечных?..
Что ж ты, время, споткнулось, что ли,
По озёрам свивая тину?..
А казалось – шагаю полем,
И то поле – не перейти, но…
Отаукала жизнь кукушкой,
Сбились ходики, встали боком,
И… туман приоткрыл избушку
Деревеньки моей – Сутоки.
 
 
Ты прости меня, приозёрный,
Акварелью в дождях размытый…
Нарисуют иные зори
Голубых берегов граниты…
Будешь сниться ты мне, возможно,
Деревянный, карельский, дальний,
В новом мире, что, верю, тоже
Не для скуки мне боги дали.
 
 
Шангостров* – деревня на севере Ленинградской обл. расположенная на берегу озера Пидьма, что в районе реки Свирь.
Сутоки* – деревня входящая в состав Борковского поселения Новгородской обл.
 

ЛЮБОЙ ИЗ НАС

 
Всю жизнь страдал он от того,
Что хорошо о людях думал
И… выходил из круга вон
В глухую тьму, в сердцах, угрюмо…
Разочарованный вконец
В эффектных личностях, открыл он,
Что и его поблек венец,
Не говоря уже о крыльях.
Кому поверить, в ком найти
Поддержку ангельскую, боже,
Когда от зла душа гудит
И пятна красные по коже?!..
Закрыться в келье, бросить мир,
Уйти в монахи Гималаев,
И там, пропав, поверить в миф,
Огнём фантазии пылая?..
О, нет, сей подвиг – глуповат
И, ко всему, воняет потом…
 
 
Прохладный душ, затем – халат,
Газетка, кресло с оборотом
Вокруг оси, дремотный сон
Под абажуром винограда
И апельсиновый газон
С песочной тропкой невозврата.
Пойти по ней к ракушкам вод,
Аквамариновым приливам
От неустойчивых свобод
Почти бегом, нетерпеливо…
И вновь проснуться посреди
Нас раздирающих соблазнов,
Где всяк предаст и всяк простит…
Ты сомневаешься?..
Напрасно.
 

В ЗАКУЛИСЬЕ ВРЕМЕНИ

 
В доме, что стоит у речки,
С покосившеюся печкой,
Большеглазы и худы,
Ходят жёлтые коты.
А вокруг – одни осины.
Змейкой вьётся след лосиный.
Горек сок примятых трав,
Жизнь и смерть в себя вобрав.
Дом пустует, дом заброшен,
Чёрен, страшен, перекошен…
Крыша – шляпой на боку…
Больше сотни старику.
Удивительное дело:
Так хозяину хотелось
Подлатать да подсмолить
И… чуток ещё пожить…
Но, видать, пора настала,
И вчера его не стало.
Горько жёлтым. Тишина.
На трубе висит луна
И вот-вот её уронит,
Дом прогнивший похоронит
Под усталым кирпичом.
Время. Люди ни при чём.
Заглянуть бы по-соседски,
Чтоб о радостях советских
С тем жильцом поговорить,
Помидорку посолить…
Но меня встречает глина,
Плесень, мох и паутина
И… глаза из темноты…
Безутешные коты.
 

ВАКЦИНАЦИЯ АМАНДЫ

 
Аманда – царственная дама:
Осанка, выправка и стать…
Пускай чуток она упряма —
С собой не в силах обладать…
Пускай предельно ядовита,
Что выявляется поздней…
…и в кулачки щебечет свита,
Шутя вполголоса о ней.
Она – начальственная дама,
Каких не видел белый свет.
Покинуть ей пришлось недавно
Свой совершенный кабинет
И рассказать с брезгливым драйвом
Своим сотрудницам о том,
Что много хуже гербалайфа
Поликлинический дурдом.
Всё дело, собственно, в вакцине:
Коронавирус, чёрт возьми…
Ища спасенье в медицине,
Без оговорок и возни,
Она припёрлась в заведенье,
Она пыталась на раз-два…
Но грубых тёток поведенье
Её не вывело едва.
«Вааще капец!.. А подытожить —
В хлеву удобней во́ сто раз».
Ей лучше знать: она ведь лошадь
С хвоста, и в профиль, и в анфас…
«Повсюду бабки с кулаками!..
Одна безграмотность и грязь!..
Что так и вышла б на татами,
Иль по айфончику на связь…
Элементарный пластырь даже
У них отсутствует и… стол!..
Я заполняла их бумажку,
Авансом чувствуя укол.
Поверьте, если бы не море,
 
 
То никогда бы не далась!..
Что говорите вы?.. Повторно?..
Ах, дура, девки – привилась…
Сказать по правде – принуждают…
Ужель радеют за народ?..
А денег – нет. Хоть б тыщу дали.
…и горькой желчи полон рот».
 
 
Аманда, тише, тише, тише…
Ужель забыла, лошадь, ты,
Что проживаешь не в Париже,
А в царстве вечной мерзлоты.
Уйди и спрячься в кабинете,
Переживай там… невпопад,
Властей подножку не заметив…
Был аппарат – стал препарат.